Крысиный король

      После того необычайного случая Маша совсем потеряла покой. Что-то жгло и тревожило ее бесконечно и тоскливо. Во сне и наяву она видела чьи-то неясные фигуры, тени, ускользающие, как только она набиралась смелости взглянуть на них прямо и покорно, глаза в глаза. Чудился ей бархатный, словно потусторонний голос, зовущий ее куда-то в запредельные дали бытия. И яркие зеленые глаза пронизывали фосфорическими лучами ткань ее сознания, разбирая на лоскутки то, что уже произошло, и то, что должно случиться, все, что пока еще осталось от ее знакомой и приятной жизни.       Незвано в северном городке наступила весна. Настоящая, дружная, умытая паводками быстрых студеных рек и колючими, но светлыми дождями. Мари казалось, что пространство и время снова играет с ней в прятки. Она вдруг очнулась, а вокруг не вездесущие полотна снегов и тяжелых белых нарядов на елях, — зеленая яркая трава.       Каждую весну Мари ждала с замиранием души. Как только дни становились длиннее, а лучи редкого солнца ярче она каждый день выискивала приметы скорого прихода в приполярье долгожданного тепла. Маша подмечала, что синицы на ветках стали чирикать будто веселее, сугробы будто бы осели еще на пару ладоней, а воздух наполнялся чистотой и прозрачностью голубых небес. Она ждала, торопила такую бесценную и удивительную среди бескрайних снегов пору. Но только не эту весну, и не завтрашний день.       В тот вечер Маша долго стояла у окна, наблюдая, как тускнеет разлитое высоко в облаках зарево заката. Солнце на краю неба неумолимо падало на черные еловые ветки, его никак нельзя было остановить. Светило возродиться поутру, возможно, будет сиять чуть ярче, еще один день станет длиннее. К сожалению, это будет день ее рождения. Ей исполняется восемнадцать лет. Что ждет ее дальше за этой ужасающей преградой?       «Отец все время говорит, что я должна поступить в московский институт и стать юристом».       Мари забавно нахмурилась и надула губки, глядя на себя в отражении стекла, по-доброму пародируя отца и даже наставнически-повелительную манеру речи товарища полковника, пробасив вслух:       — Танцы — это не профессия!       Но тут же ее милое личико на стеклянной холодной глади стало растерянным и испуганным. Ведь она мысленно продолжила ту самую страшную фразу:       «Родители-то не вечны, чтобы всю жизнь тебя обеспечивать».       Маша замотала головой, отгоняя дурные мысли.       «Нет! Так быть не может! И не будет никогда!»       Девушка стала теперь думать про маму. Анна Орлова в отличие от излишне уж прямолинейного отца дочку такими ужасами никогда не пугала и не расстраивала. Но… Мама, все время вроде бы и не настаивая, и как будто совсем в шутку, говорит, что Маше надо устраивать и личную жизнь. Мари прислонилась головой к стеклу, от ее дыхания образовалось матовое облачко. Девушка грустно улыбнулась и нарисовала пальчиком сердечко.       «И ведь никто, ни родители, ни подруги не понимают, что я хочу посвятить жизнь балету! А замуж выйду только за истинного возлюбленного, такого, как в книжках!» — упрямо думалось ей. Маша тяжело вздохнула и стерла рукой сердечко.       «Я уже не ребёнок, и в сказки не верю. Такой любви вообще в мире не бывает, вот поэтому я вообще не собираюсь выходить замуж. Ну может быть только лет в сорок, когда я уже не смогу танцевать».       В горячей идее всю жизнь посвятить балету юная девушка ни капли не сомневалась. Тем более сказывалась поддержка мамы.       Анна Орлова верила в талант дочери, и советовала ей поступать в балетное училище. И обязательно в крупном городе, лучше в Москве, пока отцу платят хорошие северные, и он занимает отличную должность в части, поможет и мэр, и начальник армии.       Над лесом взошла луна и повисла, пронзенная ветвями, огромная розовато-алая с голубыми пятнами, будто прозрачная.       Маша не говорила матери, что ей часто приходят письма с приглашениями от разных училищ области, и что она их все нещадно уничтожает. Маша больше всего в мире боялась разочаровать маму. Но больше она боялась оставить родной город, друзей и родителей, свою труппу.       «Ну почему? Почему все не может навсегда остаться как сейчас, ведь я так счастлива! Я согласилась бы даже умереть сейчас, чтобы навечно остаться в этом маленьком своём раю…»       И вдруг как будто осознание падает с резко почерневших небес на бедную девушку, как каменная плита. Вечно так не будет.       Перед карими глазами, полными хрустальных слезинок и тоски проносились тени, мелькая на стекле.       Любимейшая Ленка, с самого детства вместе и на улице, и на учебе, и у балетного станка. Подружка всегда так поддерживала Машу, так искренне ей восхищалась. Как и сама Маша готовая и днем и ночью помочь, подсказать, разделить и радость, и беду. У них все делилось вместе, все победы и поражения пополам. И партии «третьего гриба слева», «лягушек» на утреннике в садиках, долгие годы в кордебалете — все пройдено плечом к плечу. Сколько слез они оставили на плечах друг друга… и наконец, они солистки! А вскоре Маша получила заветную первую роль, а Лена стала ее дублёром.       Маша в переливах освещенного льдистым сиянием окна видит, словно бы сцену. Из глубины души льются тихие торжественные и тревожные аккорды. И в узорах ночи девушка глядит, как наяву: вот она в балетной пачке одновременно и счастливая за себя, но несчастная за подругу, держит руки старого их мастера и говорит в слезах отдать роль Лене. И балетмейстер улыбаясь чему-то ведомому только ему одному вдруг соглашается, что они будут меняться, и на следующий балет партию Мари будет танцевать Лена, а сама новорожденная прима дублировать. Стекло идеи рябью, как озеро, где живут волшебные лебеди. Маша сквозь прозрачно-черную гладь видит слёзы в глазах Лены, невинно растроганные, счастливые и смущенные. Словно рассыпанные драгоценные бисеринки они со звоном падают на стеклянную преграду. А в голове тоже хрустальным перезвоном звучат слова подруги: «Знаешь, Маш, танцы не главное… дружба главное и любовь…» и похоже для Лены так оно и есть. Не амбиция и гордость — божественное откровение и искусство.       В толще стекла бушуют вихри вьюг, смешанные с лунным светом, как лучи огня, что прорываются иногда сквозь дым. Балет начинает уступать место земным страстям. Уже три года Лена встречается с парнем, говорит, что он вернётся служить в родную часть,       «А вдруг не вернется… Или…»       В последнее время Лена как-то меньше стала рассказывать о возлюбленном, и углубилась в изучение испанского. Это было даже страшнее. Ледяной стрелою прямо в грудь ударило воспоминание: однажды Лена мечтательно обмолвилась: «Кому вообще-то нужно это стрекотание пуантами? Я бы хотела поехать в Испанию и открыть там школу танца, только не балета, а что-то более земное, буги-вуги например…»       Маша вспоминала в этот мрачный вечер и других подруг.       «Дина скоро уедет в Казань, Данара мечтает о большой сцене, они скоро все разъедутся по всей стране, и мы позабудем друг друга».       За стеклом возник ласковый и строгий взор любимых глаз. Обожаемый учитель танцев стар, ему восемьдесят лет, ещё несколько лет и он уйдёт на пенсию.       «Я, конечно же, каждый день буду его навещать, мы будем разговаривать о жизни, о театре, о новых постановках и легендарных классических, обо все на свете. Я буду приносить ему конфеты и цветы до самого… конца? а потом и…»       Маша так перепугалась собственных мыслей, что спорхнула с подоконника, обняла себя руками за плечи. Но ее собственное сознание ее ни капли не щадило, словно бы пыталось ужалить больнее. В самое сердце. В стекле она видела теперь снова только свои огромные от ужаса глаза.       «Боже… родители… маме тридцать восемь, звучит не так страшно, вон маме Лены аж пятьдесят пять! Лена четвёртая дочка в семье, младшая… все понятно, но звучит все равно страшно!»       Маша хорошо помнила, что десять лет назад, когда ей было восемь, они отмечали тридцатилетие отца. И все друзья вроде бы по-доброму подшучивали: «Ого, четвёртый десяток!» Машу тогда жутко напугали эти слова. Словно сама дряхлая старуха с косой схватила любимого папочку за горло. А отцу в этом году сорок… и все будут теперь, вестимо, говорить: «Ого! Пятый десяток!» и ведь действительно: родителям будет и пятьдесят, и шестьдесят, и семьдесят и восемьдесят, как учителю.       От этой мысли по телу Маши пробежал мороз. Она отошла от окна, теперь до дрожи боясь в него посмотреть. Девушка легла в постель, но долго не могла уснуть, только на рассвете, наконец, владыка снов над ней сжалился и укрыл сознание своим волшебным пологом. И будто бы искушая вину за полночные мучения юной души, подарил сон, чудесный и радостный.       Маша вдруг очутилась в настольной лампе. Да-да! В самой обычной настольной лампе, которая все время стояла на ее столе. Свет горел, словно манил, а от подставки до серого металлического колпачка тянулась миниатюрная лесенка.       «Но как же залезу в лампу? Я же такая огромная! — думала Маша, когда уже поднималась по крохотным ступеням к абажуру, — Ой!»       Она только в этот момент поняла, что сама стала малюсенькой, размером словно со спичку. И вдруг яркий слепящий свет лампы заполонил все вокруг золотым толокном. А когда он рассеялся Маша оказалась уже совсем не в своей комнате, и даже не в лампе.       Вокруг был светлый и нарядно-праздничный пейзаж, на невысоких деревьях все листья были в форме разноцветных сердечек, в воздухе разливался сладкий аромат ванили и роз. Под ногами была дорожка из светлой брусчатки, она вела к озеру, гладь которого горела нежно-розовым, как будто на закате.       Маша подошла к водоему и зачерпнула воду руками.       «Чудо! Это не отражение! Вода действительно розовая!» — развеселилась девушка. Ее звонкий смех повторило эхо в глубине, словно подшучивая. Маша заглянула в озеро, а оттуда на нее взглянули лица прекрасных дев с роскошными длинными волосами и в коронах с жемчугами. Они снова весело рассмеялись, взмахнули рыбьими хвостиками и стремглав уплыли.       — Куда же вы, прелестные красавицы, стойте! — позвала Мари. И тут увидела, как по розовым волнам неспешно плывет большая белая ракушка, которую тянут за золотые веревочки русалки. Они подвели лодочку к берегу и голоса их зажурчали, как хрустальные ручейки:       — Прекрасная королева Мари! Ваша ракушка подана!       Маша счастливо улыбнулась и шагнула через низкий бортик на лодочку. А русалки запрягали в золотую упряжь дельфинов. Мага глядела на их остренькие плавники, рассекающие розовую гладь, и на белые спины, иногда показывающиеся над поверхностью, когда они выпрыгивали из воды и стреляли вверх фонтанчиками прозрачной воды. За бортом сквозь толщу воды таинственно блестели большие раковины и кораллы, а все дно мерцало, как звездное небо, усыпанное жемчугами и самоцветами. По воздуху плыла чарующая своей мелодичностью песнь водных дев. С обоих сторон лодочку королевы сопровождало множество белоснежных лебедей, целая вереница. Они торжественно склоняли грациозные шейки.       Ракушка переправила Мари на другую сторону озера. Она взошла на пирс и с восторгом смотрела на великолепный город. Фонари на пристани были из розовато-фиолетового стекла, словно леденцовые, вокруг были нарядные невысокие домики, такие хорошенькие, как будто из сказки. На верхних этажах почти в каждом окошке сидела кошечка в ошейнике с бубенцом или стояла клеть с желтыми и белыми канарейками, а внизу лавочки с конфетами, пряничными домиками, фарфоровыми чашечками и яркими тканями. Между домиками была речка, вытекающая из озера, конечно же, тоже розовая, а над ней белые кружевные мостики.       Из этих домов, с речных лодочек, с мостиков и дорожек со всех сторон к Маше подбежали жители дивного городка. Все очень красивые, с лучистыми глазами и радостными улыбками, все, словно ангелы.       — Прекрасная королева! Прекрасная и добрая наша королева Мари вернулась! — кричали они наперебой, — Пойдемте же скорее в замок!       Маша увидела вдалеке, над золочеными черепицами крыш высокий белый замок. Длинные флаги реяли на шпилях, а окна блестели всеми на свете цветами витражных стеклышек. Маша с замиранием сердца отправилась туда в сопровождении своей прекрасной свиты.       — Ах, прекрасная Мари! Вас не было три дня позапрошлого марта и завтрашний понедельник! — говорили жители, — Король вас совсем заждался! Зачах с тоски!       Маша с огромным удивлением пыталась осознать все происходящее, пока почти бегом шла к замку. И вот она уже перед большими распахнутыми в приветствии створками золотых ажурных ворот и остается только войти, сделать только шаг. Снова полился знакомый теплый свет, Мари улыбнулась, зажмурилась, шагнула и… проснулась.