Лисий танец

Лань Жусун успокоился и уснул у Мэн Яо на руках, так и не спрятав хвосты и уши, доверчиво прижимаясь к нему. Опустилась тишина, и только угли в жаровнях иногда потрескивали, отдавая тепло. Лань Сичэнь обнимал Мэн Яо за плечи, сидя чуть позади и позволив привалиться к себе спиной. Мэн Яо опустил голову ему на плечо. Они оба чувствовали усталость, точно пробуждение потребовало от них слишком много сил. Или так оно и было?.. — Значит… они на самом деле не уничтожили тёмную печать, они сделали с ней что-то другое, — вдруг произнёс Мэн Яо. — Сумели обмануть меня. Как смешно… — Обмануть? — переспросил Лань Сичэнь тихо. — Да, нас обоих, — Мэн Яо прикрыл глаза, улыбнулся. Черты его лица были расслаблены и спокойны, и Лань Сичэнь невольно залюбовался, едва не упустив нить внезапно начавшейся беседы. — Разве мы не полагали, что они избавились от неё, разве не посчитали, что инструмент, который мог бы заставить каждого заклинателя считаться с лисами, полностью утрачен? Лань Сичэнь промолчал на это, и Мэн Яо усмехнулся, погладил его по руке. — Как смешно, что в итоге они истратили эту великую силу… на меня. На столь жалкое существо, ненавистное всем в этом мире. Считай, на преступника. — Это неправда, — горячо возразил Лань Сичэнь. — Ты — мой супруг, и никому… — Да, госпожа Лань пользуется уважением, — поспешил опередить его Мэн Яо, но интонации его были пронизаны насмешкой. — Но разве госпожа Лань — это я?.. Они снова замолчали оба. Лань Жусун завозился на коленях Мэн Яо, всхлипнул, но так и не проснулся. Мэн Яо мягко погладил его, успокаивая. — Ты жалеешь, что я не открыл всем твоей личности? — спросил наконец Лань Сичэнь, когда ребенок уснул крепче и задышал глубоко и спокойно. — Хочешь, я перед всем миром признаюсь в обмане? Думаешь, я слишком дорожу своей честью, чтобы так поступить? — Побеспокойся о ребёнке, кто тогда посчитает его истинным Ланем? — остановил Мэн Яо. — Подумай о том, сколько разом зазвучит голосов, как много людей начнут сомневаться, что А-Сун родился в законном браке, сколько людей будут в лицо ему говорить, что он ничтожество, найдёныш, не имеющий на самом деле ни роду, ни племени?.. Или спроси у Вэй Усяня, что он слышал от добрых людей в детстве. Уверен, ему есть что рассказать об этом. — Я… не подумал, — Лань Сичэнь глубоко вздохнул. — Пока мы не знаем, что случилось на Совете после… после… — И об этом не думай пока, — опять остановил Мэн Яо. — Ни о чём не думай. Или, считаешь, я не чувствую, как кровоточит твоя душа? Ты до сих пор так обнимаешь меня, будто боишься — я сейчас же соскользну во тьму и исчезну. Твоё Золотое ядро повреждено, не волнуй себя размышлениями… Тебе было бы лучше погрузиться в медитацию, а не болтать со мной теперь. — Можно послать за лекарями, — предложил Лань Сичэнь. — Пусть скажут, что мне следует делать. — Утром, пусть эта ночь останется только нашей, — Мэн Яо притёрся щекой к нему. — Всё же… Ванцзи и Усянь… пойму ли я их поступки хоть когда-то? Сколько раз я обязан им жизнью?.. — Тебя тяготит это? — Лань Сичэнь осторожно поменял позу, чтобы можно было наконец поцеловать Мэн Яо. — Отчего? — Мне всё кажется, что мысли о том, как объединить Поднебесную, мои мечты, в которых я побеждаю и заставляю каждого со мной считаться, противоречат их пониманию справедливости, — неожиданно многословно и жёстко ответил Мэн Яо. — Мои мечты, что я всё ещё желаю исполнить, те самые, которые ты как будто бы хочешь воплотить вместе со мной. Как мне смотреть им в глаза, если я точно знаю — они видят правильное иначе? Они считают, что во мне таится росток темноты, но всё равно из раза в раз защищают меня, совершают невозможное, чтобы я остался жив. — Теперь ты терзаешь размышлениями себя, — уличил Лань Сичэнь. — Нужно дождаться утра и узнать, что произошло, прежде чем строить планы и разбираться в том, что же правильно, а что нет. Переговоришь с ними и услышишь, считают ли они, что твоя жизнь никчёмная и спасать её было незачем. — Жаль, артефакт утратил силу, — перевёл разговор Мэн Яо. — Отдал всё, чтобы воскресить меня. Как это странно — знать, что уже умирал! На что же ещё был способен столь могущественный инструмент?.. — Прошу тебя… — Лань Сичэню было больно слышать подобное, но он всё же осёкся, подумав внезапно, что Мэн Яо может быть важно рассказать, порассуждать об этом. Однако тот послушно замолчал, закрыл глаза. Некоторое время тишина была такой полной, такой всеобъемлющей, что стало нестерпимо хотеться спать. Потом Мэн Яо всё же заговорил опять: — Я ни на кого больше не держу зла, даже на того, кто пытался убить меня. Во мне не горит больше огонь праведной мести, нет того жгучего чувства, что толкало немедленно изменить мир, даже пользуясь недостойными путями. Словно с моей смертью и все прошлые чувства утратили значение. — Все? — уточнил Лань Сичэнь. Мэн Яо немедленно повернулся к нему. — Не совсем все, ты прав. Одно так же сильно, как прежде. Посмотри на меня, вот я полностью в твоих руках. Ты чувствуешь, как бьётся моё сердце, слышишь мой запах, разве я лгу? Только любовь к тебе живёт во мне, а гнева и обид не осталось. И желания властвовать тоже. — Значит, мы сможем жить дальше, не оглядываясь на прошлое? — Лань Сичэнь спросил так тихо, что только острый лисий слух и позволил Мэн Яо это услышать. — Возможно, — согласился он. — Но нам придётся предстать перед советом, говорить с главой Оуян, с прочими. А я… — он вздохнул, внезапно помрачнев. — Что мне сказать им? Требовать ли наказания? Компенсации? Мне так опостылело это! — Быть может, и с этим уже разобрался Вэй Усянь, — предположил Лань Сичэнь. — А-Яо, ты не одинок больше, и дело не только во мне, не только в ребёнке, которого мы оба принимаем как нашего сына. Что бы там ни думали Ванцзи или Усянь, но они… рядом и оберегают нас. И снова опустилась тишина. Ночь тянулась так долго, но оба они понимали, что нужно дождаться утра. Дождаться утра, встретиться с Лань Ванцзи, с Вэй Усянем, что оставили их так тихо и так незаметно. Тогда только станет ясно, как быть дальше. Наконец Мэн Яо заговорил снова: — Было время, когда мне хотелось стать Верховным заклинателем. Я сердился на Усяня, который сказал мне в глаза, что такая мечта бессмысленна теперь, когда я вынужден носить маску добродетельной госпожи Лань… — он тут же прижал пальцы к губам Сичэня, не позволив что-то сказать. — Я не жалуюсь, и роль эта мне не противна, не думай даже. Я лишь понимаю теперь, что действительно не желаю больше стремиться к подобному. — Совсем? — Лань Сичэнь поцеловал его пальцы. — Мне не верится. Должно быть, все твои мечты вернутся к тебе, едва ты придёшь в себя, едва поправишься. Рана затянулась, но шрам от неё пока свеж. И только лекари смогут убедить меня, что ты в порядке. Пока же… пока что тебе нужен отдых и покой. — Пожалуй, мне больше не хочется столько власти, — покачал головой Мэн Яо, не позволив увести разговор в другую сторону. — Но преобразить мир… да, этого я хочу до сих пор. Оттого и странно. Разве такое может случиться, если не пробовать встать во главе? Могу ли я доверить такое дело кому-то ещё? — Если нужно — я сделаю это за тебя и для тебя, — напомнил Лань Сичэнь. — Об этом я тоже думал, — Мэн Яо дёрнул плечом. — Но не лучше ли будет оставить эту головную боль главе Цзян? Сейчас мне и вовсе подумалось — может, покинуть всех, уйти вместе с тобой на Небесную гору, жить среди лис, помогать им совершенствоваться в заклинательстве? И пусть здесь кланы живут, как хотят?.. Я и тебя не хочу отдавать этому! Оставим их всех, м? — Всё же мне кажется, тебе нужно отдохнуть и прийти в себя, — Лань Сичэнь покачал головой. — Не могу представить, что ты вдруг откажешься от прежних притязаний, что оставишь мир ради покоя, выберешь уединение. Нет, это не мой А-Яо, не мой супруг. Это говорит его усталость. Мэн Яо тихонько рассмеялся, признавая, что Лань Сичэнь действительно хорошо его знает. — Должно быть, усталость, — он прикрыл глаза и добавил: — Страшно было, супруг мой, больно. А теперь спокойно и хорошо. И уже от этого снова страшно. — Снова?.. — Да, потому, что кажется — время покоя пройдёт внезапно, опять начнётся боль. Они вместе взглянули на спящего ребёнка. Мэн Яо осторожно погладил его по волосам. Лань Сичэнь поправил одеяло, которым они укрыли А-Суна. — Можно ли жить, никогда не испытывая боли? — спросил он. Мэн Яо не ответил, да и не требовалось говорить об этом вслух.