Making Lemonade

      — Это все ты виноват, — ледяным тоном отчеканил Цезарь, когда они возвращались в свои покои ближе к позднему ужину. С обоих капало масло. Повязка на голове Цезаря обгорела, все его мыльные дозаторы высохли, а любимые перчатки обуглились до хрустящей корочки. Джозеф же лишился почти полуметра своего полосатого шарфа.       — Эй, это не я засунул туда эти струи огня!        — Я подозревал, что там может быть нечто подобное, учитывая, как ты «справился» с испытанием в прошлый раз. Во время стратегического планирования я думал, как обойти их, если бы ты не отвлекал меня. И, кроме того, когда я попросил тебя быть осторожным со всякими неизвестными выключателями и рычагами, а ты сразу побежал вперед…       — Да, но потом я вытащил нас из кислотной ямы, не так ли?       — А потом ты нажал на рычаг, и мы упали в маслоотвод.       — Из которого я также нас вытащил!       — Мне нужно выпить, — пробормотал Цезарь, достав из темного угла кладовой бокал. Он даже не потрудился подобрать подходящий бокал к определенному сорту вина.       — Разве нам не нужно завтра вставать в полпятого утра? — подняв бровь, поинтересовался Джозеф.       — Да, и что? — он уже наливал в свой бокал какую-то темно-коричневую жидкость, которая ни по виду, ни по запаху не была похожа на вино.       — И ты говоришь, что я безответственный, — усмехнулся Джозеф.       — Сегодня я испытал нечто выходящее за пределы человеческого понимания, так что я заслужил небольшое беспутство, — ответил Цезарь, влив в себя крепкий напиток.       — Хм-м, — протянул Джозеф. — А как будет «беспутство» по-итальянски?       — Testa de cazzo.       — Я знаю, что это неправда, — сказал Джозеф с упреком. — Сьюзи так меня назвала, когда я разбил тарелку Лизы Лизы и обвинил ее в этом.       — Очаровательно, — протянул Цезарь, наливая себе еще порцию напитка сомнительного шоколадного цвета. — Интересно, почему?       — В любом случае не понимаю, почему ты можешь выпить, а я — нет. Это нечестно. В конце концов, это я перехитрил большинство ловушек. Ты же просто собирался прорваться сквозь них, как огромный намыленный шар для боулинга. Или ты просто струсил?       Итальянец покосился на бокал в своей руке, затем отставил его в сторону и сделал глоток прямо из бутылки, прежде чем закрыть ее пробкой. Вытерев подбородок, он ответил:       — Благодарю вас за искренний и честный отзыв. Мне насрать.       — Так можно мне один глоток? — он скрестил руки на груди. — В любом случае скоро ужин.       Цезарь бросил ему ключ от маски:       — Валяй, мне уже все равно.       Джозеф поймал ключ в воздухе и почти сразу сорвал маску со своего лица.       — Уф, спасибо. Терпеть не могу эту штуку. Я уже говорил тебе об этом? — он выхватил бутылку и, прежде чем откупорить ее, пристально разглядел. — Буэ, что это за дерьмище? Неужели настоящее дерьмо?       — Кто знает.       — Пахнет мочой. Откуда ты это достал?       — Прогнал. Специально для подобных случаев.       Он устремил на Цезаря взгляд, в котором читалось нечто близкое к восхищению.       — Я узнаю о тебе все больше и больше с каждым днем. Чем докажешь?       — Это выходит за рамки закона. Впрочем, это неважно. Я должен сказать тебе кое-что очень важное, ДжоДжо, — выговорил Цезарь слегка опьяненным голосом. — И я хочу, чтобы ты держал ухо востро. Настороже. Короче, как угодно. Понял?       — Понял, — он нервно сглотнул. — В чем дело?       Цезарь наклонился так близко, что Джозеф услышал запах напитка в его дыхании и разглядел искорки в его зеленых глазах.       — Какие у тебя планы насчет Сьюзи?       — Сьюзи? — растерянно пробормотал Джозеф. — Какие у меня могут быть планы?       — Ну, знаешь, я видел, как ты смотрел на нее с похотливым блеском в глазах.       Джозеф нахмурился, переливая пойло в свой стакан.       — Быть может, я и правда взглянул на нее каким-то определенным образом в какой-то момент, но держу пари, это не было похотливо, или на что ты пытаешься намекнуть.       Цезарь склонился вперед.       — Я спрошу тебя один-единственный раз, и тебе лучше сказать мне правду, ДжоДжо. Она тебе нравится?       — Не знаю, — пробормотал он, пытаясь потянуть время. — Эм, она, конечно, милая и все такое. Настоящая куколка.       — Куколка? — растягивая слоги, переспросил Цезарь.       — Да, куколка. Значит, что она симпатичная. Горячая.       — Я понял, что ты имел в виду. То есть она горячая? Это все, что ты можешь сказать про нее? Никаких восторженных речей о ее изгибах, блестящих локонах или жемчужном блеске зубов?       Джозеф подавил желание ударить себя по лицу.       — Ладно, боже, она чертовски горячая.       Цезарь пробормотал итальянские ругательства себе под нос.       — О, я думал, ты скажешь что-то вроде… — далее он начал говорить с ужасным просторечным акцентом: — «Бляха муха, да эта телочка в самом соку, чел!»       — Я не говорю «бляха муха»! — ему в голову даже не приходила мысль использовать подобное выражение. — А «в самом соку»? Как ты так хорошо выучил английский?       — Как ты так плохо выучил итальянский?       — Бабуля заставляла меня изучать латынь и французский. Et tu?       — Не заговаривай мне зубы, — проворчал Цезарь, но все же ему было тяжело скрыть свое впечатление. — Соглашусь, увы, я всего лишь билингв.       «Может, он би и в другом смысле?» — подумал он.       — Меня не интересует Сьюзи, — произнес Джозеф, и в основном это было правдой. — Не в обиду ей.       Он представил ее сияющую кожу, ослепительную улыбку и милые ямочки на щеках. Она была хорошенькой, но он толком не знал ее.       — Какая неубедительная ложь-ложь-ложь, — проворковал Цезарь, дергая его за щеку при каждом слове «ложь». — Не вешай мне лапшу на уши. Кто в это поверит? Тебя просто переполняет похоть к бедняжке, я же вижу это. Она единственная девушка твоего возраста на острове, вот у тебя и бушуют гормоны.       «Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься», — подумал Джозеф, но вслух сказал:       — Разве ты не моложе меня?       — Мне двадцать, — заявил Цезарь. — На два года старше тебя.       — Правда? — Джозеф весело фыркнул. — Но ты намного ниже меня.       — Заткнись, ДжоДжо, ты не такой уж и высокий. — Цезарь поставил свой бокал, стараясь говорить как можно серьезнее. — Включи свою тупую башку и послушай внимательно: я отношусь к Сьюзи как к члену семьи… возможно, не как к родной, но как к двоюродной сестре.       — Ну да, конечно. Значит, Лиза Лиза… ее тетя? — фыркнул Джозеф, но Цезарь проигнорировал его.       — Или, возможно, как к троюродной. Хм, так о чем я? Ах да. Если ты как-то навредишь ей — я надеру тебе зад. Как ты бы сказал.       Странный и приводящий в замешательство трепет пробежал по его телу, но Джозеф только закатил глаза.       — Я понял. Большой не-брат Цезарь-чан хочет, чтобы я оставил в покое его бедную не-сестренку, — он имитировал рвотные позывы. — Буэ. Это так приторно, что у меня чуть зубы не повыпадали.       — Я серьезно, Джозеф, — он ткнул пальцем ему в грудь. — Люди из колонн показались бы тебе дурным сном. Ты бы умолял меня закончить твои страдания.       — Мужик, ты так серьезно относишься к этому? Ты успокоишься когда-нибудь? — он зажал нос и приготовился отпить из бутылки с неизвестным напитком.       — В любом случае, — продолжил Цезарь как ни в чем не бывало. — Я сделаю все возможное, чтобы сделать тебя приемлемым для нее.       Все еще зажимая нос, Джозеф выдавил гнусавое «Что?».       — Если ты собираешься стать моим троюродным братом или… я решу позже…тебе нужно выглядеть более или менее презентабельно, — запинаясь, объяснил он и махнул рукой. — Иди и наведи марафет. Делай все что угодно, чтобы выглядеть так, будто ты собираешься на свидание. Я сделаю то же самое. А потом мы сравним.       — Зачем?       — Ты обещал слушаться меня, — сурово высказал Цезарь. — И я хочу посмотреть, подходишь ли ты, чтобы встречаться с моей троюродной сестрой. Мне не нужны растрепы… хех, растрепы — звучит мило… в моем семейном древе.       Когда Джозеф не двинулся с места, Цезарь нетерпеливо притопнул ногой:       — Ну?       Обдумывая сложившуюся ситуацию, Джозеф так и не смог придумать, как из нее выпутаться.       — Оу… тогда ладно.

***

      Джозеф стоял в своей комнате и вертелся перед зеркалом. Он откопал старый костюм, давным-давно подаренный бабулей Эриной, чтобы тот надел его перед ее будущей внучатой невесткой. Он запомнил эту фразу «внучатая невестка», произнесенную очень осторожно.       Мог бы он прямо сейчас пойти на свидание с Сьюзи? Он фыркнул. Конечно, мог. Бабуля Эрина научила его многим вещам, особенно — как уважать женщин, да и всех остальных людей. Хотя его понимание уважения, возможно, несколько отличалось от ее.       Он все еще чувствовал некоторую неловкость. До этого момента он никогда так много не думал о своей внешности. Должен ли галстук просто висеть, или ему следует надеть еще и зажим для него? А еще он так долго не прикасался к запонкам, что с трудом представлял, как ими пользоваться.       С другой стороны, почему его это вообще волновало? Ему ведь на самом деле не нужно производить впечатление на Сьюзи. Он лишь хотел что-то доказать Цезарю.       Не успел Джозеф опомниться, как в его поле зрения возник Цезарь, слегка пошатывающийся и почти в том же костюме, в котором Джозеф увидел его впервые. Белый костюм, фиолетовая рубашка, дурацкий маленький галстук-бабочка… а вот все остальное было надето наизнанку. Джозефу захотелось швырнуть в него еще спагетти.       Итальянец оглядел его с ног до головы.       — Макияж? Ты действительно подготовился.       — Ты видишь, что я накрашен? Я идеально нанес тональный крем, как и говорила Сьюзи!       — Ты просил совета у нее? Когда она — та, кого ты пытаешься соблазнить? — он закрыл лицо ладонью, тяжело опираясь на дверной косяк. — Как это на тебя похоже. В любом случае она понятия не имеет, как ухаживать за кожей. У нее она всегда была естественной и сияющей.       — А мне откуда было знать?       Не отрывая ладони от своего лица, Цезарь продолжил:       — Хоть изображать из себя человека с хорошим вкусом — это чудесно, но ты никого не обманешь, если не будешь делать контурирование.       Он подтолкнул Джозефа к зеркалу, смочил неопаленный конец его шарфа своей слюной и принялся вытирать пудру с его щеки.       — Что ты делаешь? — проворчал Джозеф, чувствуя, как его лицо заполыхало от смущения. Или удивления от того, как крепко, но легко Цезарь взял его за подбородок и завертел его головой, чтобы рассмотреть лицо под разными углами. — Эй.       Как бы сильно его ни возмущала эта надменность, что-то теплое колыхнулось в груди. Он не испытывал раздражения от этой непринужденной близости, которая не была ни частью тренировки, ни поучением. От Цезаря пахло ужасным цветочным одеколоном с кислинкой самогона. Острая линия его носа почти касалась шеи, а грубые костяшки пальцев дотрагивались то до щеки, то до горла, направляя и контролируя движение его головы.       «Что я говорил о неуместных мыслях?» — внутренне отругал он себя. Жар опалял его лицо.       Цезарь аккуратно стер остатки макияжа с его кожи и схватил со стола кисточку и пудреницу, позаимствованную у Сьюзи.       — Нужно подобрать тональный крем под цвет твоей кожи, — заметил совершенно пьяный Цезарь, уверенный в том, что он придает макияжу Джозефа гораздо более привлекательный вид.       — Я думаю, ты пьян, — выдохнул Джозеф.       — Вот черт, я добавил слишком много румян, — пробормотал Цезарь себе под нос, пытаясь стереть (совершенно естественный) румянец с его щек.       — Ты определенно пьян, — констатировал Джозеф очевидное.       — А теперь… когда ты привел в порядок свое чер-тов-ски потрясающее лицо… — растягивая слово «чертовски», произнес Цезарь. — … пришло время для изучения этикета.       — Не могу поверить, что ты все еще можешь использовать такие высокопарные слова как «этикет», — вздохнув, он усадил Цезаря в кресло.              Тот рухнул в него, поднял палец и заговорил на удивление трезвым голосом:       — Ты должен вручать ей подарки не только в конфетно-букетный период, но и на протяжении ухаживаний, — он остановился на полуслове. — Погоди… это одно и то же. Я имею в виду, на протяжении отношений. Поначалу подойдут цветы и шоколад, но позже ты должен придумать что-нибудь пооригинальнее.       — Цветы на меня не подействовали бы, — фыркнул Джозеф. — Но я люблю поесть, так что шоколад звучит заманчиво.       — А мне нравятся подсолнухи, — мечтательно произнес Цезарь. — Они желтые, как солнышко, и поворачивают к нему свои мордашки. Чудесные цветы, в отличие от одного американского болвана, которого я знаю.       Джозеф хмыкнул.       — А теперь мне необходимо выпить, большое спасибо, — он забрал бутылку из ослабевшей хватки Цезаря, вновь зажал нос и сделал глоток, но тут же выплюнул. — Бе! На вкус как крем для обуви. Как, блядь, ты это пьешь? — он закупорил бутылку обратно.       — Просто заливаешь в пищевод и глотаешь, — объяснил Цезарь нахмурившись. — Это очень просто. А теперь не перебивай меня, — приказал он повелительным тоном, как только немного пришел в себя. — Я учу тебя хорошим манерам, — он заколебался, внезапно растрогавшись и утерев слезу. — Ты даже не знаешь, как пить, бедный паршивец.       После этих слов Цезарь схватил его лицо обеими руками, сжимая полыхающие щеки.       — Бездарное маленькое создание, и как ты все еще с нами?       Джозеф отдернул его руки, чувствуя, как горела под ними кожа.       — Я знаю, как пить, черт возьми, только не ту ядовитую жижу, которую ты сварил!       — Ах, все не так уж и плохо. Если знать, как это пить, — Цезарь, наконец, отпустил его, потирая предплечья. — На чем я остановился? Ах да, подарки. Кому-то нравятся драгоценности, кому-то — книги, кому-то…       — Боже, — выплюнул Джозеф с отвращением, когда снова открыл пробку. Его голова закружилась от одних только паров. — Так мы никуда не придем.       — Имя Господа, наглец, — пробормотал Цезарь.       — Да-да, я понял. Боже, мне нужен любой алкоголь, — он вновь поднес горлышко к губам и все-таки сумел проглотить ядовитый напиток.       Сделав всего один глоток, он уже был пьян в стельку.       — Всегда продумывай свои подарки, — продолжил Цезарь, будто его прервали. Он неторопливо моргнул, переводя взгляд на Джозефа. Теперь он выглядел гораздо более серьезным, когда продолжил свою лекцию. — Выбирай хорошую книгу для чувственной женщины… мм, это моя авторская стратегия, она ценна, как драгоценности в тысячи лир. Так что попробуй поговорить с Сьюзи и получше узнать ее. Может быть, у тебя появится шанс, если ты будешь умолять ее.       — Мне не нужно будет умолять. Ну же, взгляни на меня: я великолепен.       — Хм, — Цезарь задумался. — Ты просто совершенство.       — Даже ты не можешь этого отрицать.       — Могу и буду. Посмотри на меня.       «Тебе не нужно было даже говорить это, — сердито подумал Джозеф. — Я уже смотрел».       Цезарь неопределенно указал на себя, и Джозеф проследил взглядом за этим жестом, разглядывая неровную складку на внутренней стороне его штанины — тонкую лиловую полоску, опоясывающую бедро.       — Посмотри, как я себя веду. Элегантно и уравновешено. Такие слова ты даже не используешь в своем лексиконе.       Он снова начал говорить невнятно, и Джоджо приходилось догадываться, что он имел в виду.       «Маленький самонадеянный засранец», — подумал Джозеф.       Но он должен был согласиться, что этот безвкусный костюм сидел на нем хорошо, даже несмотря на то, что он был надет наизнанку. Но тешить его самолюбие он не собирался.       — Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, я бы даже не обратил на тебя внимание, — продолжил Цезарь.       — Хех, из тебя получилась бы действительно горячая девушка, но сейчас ты намного сексуальнее, — он запнулся и быстро закашлялся, стараясь скрыть собственное потрясение. Он действительно произнес последнюю фразу вслух?       Судя по реакции Цезаря, нет. Тот закатил глаза.       — Тебе больше подошла бы роль леди, — произнес он, вновь растягивая слова. — Но все равно тебе стоило бы поумнеть.       — Эй, зато я хорошо поработал с макияжем.       — Нет-нет-нет, это было ужасно. Никакого чувства вкуса, — пренебрежительно отмахнулся Цезарь. — Но я удивлен, что ты приложил хоть какие-то усилия.       — Конечно, для моего Цезарино — все самое лучшее, — он захлопал ресницами.       — Безнадежно, безнадежно, — простонал Цезарь, проводя рукой по лицу. — Ты глупый, высокомерный, как еще сказать… — у него закончились слова. — … идиот. Сьюзи будет обречена, если ты когда-нибудь запустишь в нее свои когти.       — Это ты глупый… и высокомерный. Ты кем себя возомнил? Каким-то тренером по свиданиям? Мне не нужна твоя помощь, чтобы найти кого-нибудь.       — В самом деле, особенно когда ты носишь костюмы из прошлого века.       — Бабуля Эрина подарила его мне, — Джозеф пригрозил ему пальцем. — Возьми свои слова обратно.       — Мм, бабулин мальчик.       Джозеф рванулся, чтобы ударить его, но споткнулся о ножку стула.       — Ох, я кое-что уронил.       Цезарь схватил это прежде, чем Джозеф успел отреагировать.       Это был небольшой альбом. На каждой странице было изображение размером с большой палец.       — О-о, — протянул он. — Картинки! И они разных цветов!       Все еще лежа на земле, но немного протрезвев, Джозеф прорычал:       — Отдай!       — Почему они разного цвета?       — Компания дяди Спидвагона тестировала антихроматик или еще какую-нибудь хрень. Теперь отдай сюда.       Цезарь поднял альбом на уровень глаз.       — Это ты? Тот нахохленный, с пурпурными волосами?       — Да, это я.       — Пурпурный, серьезно? — он улыбнулся; его глаза заискрились, как шампанское. Джозеф почувствовал, как по всему телу разливается тепло. Он бы мог часами смотреть в эти глаза, сверкающие от мягкой, невинной радости. — А здесь ты перекрасился в красный. Тебе что, не нравился коричневый?       — Мои волосы прекрасны и так, — ответил он, а потом замахал руками и добавил: — Только никому не говори, но, когда я был маленьким, я сказал бабуле Эрине и дяде Спидвагону, что хочу такие же классные черно-белые волосы, как у них на старых фотографиях. Только, конечно, это фотографии были черно-белыми, а они на самом деле были блондинами. Потом они смеялись надо мной, — он жалобно шмыгнул носом. — Поэтому я всю неделю красил волосы во все цвета, кроме светлого.       Цезарь хмыкнул и снова прищурился, разглядывая альбом.       — Все довольно расплывчато, но я вижу, что твоя любовь к безвкусной одежде имеет долгую историю.       — Эй, там не было ничего такого, — он нахмурился, глядя на оборки и галстук-бабочку. — Не помню, чтобы носил что-то подобное.       — Ты работал клоуном?       — Я был слишком маленьким для этого, — угрюмо заметил Джозеф. — Да и бабуля Эрина не позволяла мне работать, если я не получал хороших оценок. А я никогда не получал их, так что — никакой работы.       — Ты не получал хороших оценок? — ошеломленно вопросил Цезарь. — Вот это шок.       — Заткнись, придурок, — пробормотал Джозеф. — Я очень старался, но тупой преподаватель, которого мне наняли, подумал, что я слабоумный. Он постоянно ворчал на меня за то, что я не учился. А я просто плохо справлялся с тестами. Терпеть их не могу. Я даже читал Сунь-цзы и всякое такое, чтобы доказать, что он не прав, но мне так и не поверили. Он ничему меня так и не научил, поэтому я преподал ему урок. Своим Хамоном, — он, наконец, вырвал альбом обратно. — Теперь ты обязан показать мне свои позорные фотографии.       Но Цезарь уже погрузился в сон.       — Понятно, — вздохнул Джозеф. Он собирался перенести Цезаря обратно в его комнату, но остановился, как только положил руки на его плечи.       Он мельком увидел лицо Цезаря, такое умиротворенное. Его рот был слегка приоткрыт от храпа, а не от крика на него. Черты лица выровнялись, и теперь на нем не было морщин от раздражения. Прядь золотых волос падала ему на глаза, и Джозеф осторожно отвел ее от лица.       — Ну вот, и кто теперь тут растрепа?       Джозеф взял одну из подушек и подложил под его белокурую макушку, задерживая иногда дыхание, чтобы не разбудить храпящего мужчину. Хоть в Италии и была на удивление хорошая погода для этого времени года, ночи все еще были прохладными. Подняв из угла одну из своих зимних курток, он накинул ее на Цезаря, который тут же уютно укутался в ней, словно огромный хомячок в своем гнездышке.       — Может, одеяло было бы лучше… — он попытался забрать куртку обратно, но Цезарь крепко вцепился в нее, что-то бормоча во сне. — Или нет…       Решив попробовать сделать еще один глоток того пойла, он поднес бутылку к губам.       — Не могу больше пить, черт возьми.       После этого он тут же рухнул в свою постель и отрубился вслед за лампой.