Reclaimed

Прим. Автора: 15к слов (глава из текущей временной линии, к которой этот текст служит прологом) уже написаны и будут опубликованы завтра! Так что почти два в одном! Информация, изложенная здесь, напрямую упоминается и является очень важной как минимум для двух следующих глав, поэтому я решила выделить её в отдельный полноценный текст. Что касается авторского примечания, я давно приняла решение рассматривать действия Небес в целом, а также любые насильственные индивидуальные или массовые действия ангелов после Восстания, в контексте того времени, когда войны велись врукопашную, а «эмоциональная разрядка» победивших солдат по отношению к побеждённой армии или городу/поселению была обычным явлением. Тогда этоо было жестоко и чрезмерно. Так что пристегнитесь, и знайте, что завтра выйдет ещё одна новая глава, и вам не придётся долго томиться, оставшись только с этим текстом😉.

***

Это даже нельзя было назвать «судом». То, в чём его обвиняли, заявлялось как неопровержимая истина. Ему дали возможность защититься, но стоило ему начать говорить, как в ответ раздавались насмешки и язвительные выкрики. И вот, его объявили безнадёжно виновным, утратившим свою природу, и приговорили к Падению.

***

— Когда Рафаэль увидел, что там творится… он сломался, Азирафаэль. Просто сломался. Гавриил покачал головой и продолжил: — В центре зала был лифт, куда приводили осуждённых. Все они были избиты, с разной степенью повреждений, от незначительных до ужасающих. Их нимбы вырывали, оставляя раны. Тех, кто не мог держаться на ногах, просто сбрасывали в шахту. Кто стоял, вынуждали преклонить колени, а затем сталкивали. И те крики… Азирафаэль, я никогда не слышал ничего более ужасного. Это были крики чистого ужаса и боли, мольбы о помощи, которые не прекращались. ~~~ — Да, — горько ответил Амон на невысказанный вопрос Рафаэля, — Мы оба были среди тех, кого избили и пытали до такой степени, что нас пришлось тащить и сбрасывать. Удовлетворён? Даже Кроули. Хотя до самого конца он умолял лишь о том, чтобы убедиться, что Планы настоящие, ведь они казались ему слишком жестокими. Представляешь эту иронию? И они сделали это у меня на глазах, зная, что сама несправедливость происходящего станет для меня пыткой. ~~~ — Ты действительно готов рискнуть всем, только ради него? — Да, — спокойно ответил Кроули, — потому что он сделал бы то же самое ради меня. И всё меньшее будет равносильно тому, как если бы я сам его предал. А я не могу этого сделать.       

***

Как только всё началось, Хамуил понял, что это фарс. Что каждый из них уже обречён, их судьбы заранее предрешены. Это знание не мешало ему отчаянно искать хотя бы один взгляд, одно лицо, которое могло бы поддержать его морально. Но ничего, кроме гневных и холодных глаз, не встретило его. Он знал, что никогда не был любим большинством своих собратьев – слишком неловкий, слишком громкий и напряжённый, но одновременно как будто недостаточно заметный. Но чтобы никто, даже… его горло сжалось, мысли остановились. Он не смог даже завершить имя Архангела, потому что сама мысль, что и тот отвернулся от него так легко и быстро, была слишком разрушительной. Неужели его так просто покинуть? Хамуил задыхался от тугой петли боли, сжимающей его горло. Очевидно, да. Это даже нельзя было назвать «судом». То, в чём его обвиняли, заявлялось как неопровержимая истина. Ему дали возможность защититься, но стоило ему начать говорить, как в ответ раздавались насмешки и язвительные выкрики. И вот, его объявили безнадёжно виновным, утратившим свою природу, и приговорили к Падению. Хамуил знал, что именно так всё и закончится. Но когда чьи-то руки схватили его за плечи, выкручивая их так резко и грубо, что на коже тут же проступили синяки, а локоть вывихнулся, его грудь охватил леденящий страх, и колени едва не подкосились. Перед глазами замелькали образы, которые он старался забыть: избыточная, жестокая расправа небесных войск над поверженными мятежниками, теми, кто, по наивности, пытался сдаться. Теперь вся эта ненависть и ярость обрушатся на него одного. Внутри всё сжалось в ледяной комок. Он и так чувствовал злобное удовлетворение ангелов, которые тащили его по коридору. Это читалось в их глазах, ощущалось в том, как высоко они заламывали его руки за спину, так сильно, что плечи чуть не выходили из суставов. Даже их пальцы, сдавливающие его кожу, будто оставляли следы ненависти прямо внутри. Хамуил был не из тех, кто не знал боли. Работа в космическом строительстве была опасной и сопровождалась частыми травмами. Он всегда трудился, в отличие от Люцифера, который предпочитал делегировать свои обязанности, прикрываясь титулом Верховного Архангела. Это означало, что Хамуил неизбежно сталкивался с болью. Но сейчас он понял: никакой опыт не мог подготовить его к тому, что ожидало впереди. Дверь в следующую комнату грубо распахнули ногой, но она оказалась не пустой. На полу, на коленях, скованной и едва державшейся, находилась ещё одна фигура. Хамуил попытался разглядеть, кто это, но ладонь, с силой впившаяся в его шею, грубо отбросила его взгляд вниз. Пальцы сжались, отправляя острую боль в плечо, и он подавил крик. — Ты не достоин смотреть, – прошипел кто-то ему на ухо, голос источал ненависть. – Ты сделал свой выбор. Навязал нам зло, которого мы не просили. Теперь ты не имеешь права ни на что. Ты ничто. Они остановились, и к глазу Хамуила прижался холодный клинок. Его тело застыло. Голос стал ниже, угрожающе тихим: — Или мне лишить тебя глаз? Чтобы ты больше никогда не смотрел на Её творение с ненавистью? — Я не... – попытался возразить он, но не успел договорить: кулак ударил его под рёбра с такой силой, что их перелом был мгновенным. Лезвие исчезло, но ладонь, сжавшись, осталась там же, теперь беспощадно давя на сломанные кости. — Кто разрешил тебе говорить? – прошипел ангел, склонившись к его лицу. Хамуил торопливо замотал головой, стараясь, чтобы острая боль утихла. — КТО РАЗРЕШИЛ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ? – почти взревел голос над ним. — Никто! Никто! – выдохнул Хамуил, едва справляясь с дыханием. – Но ты… ты дал понять... Ладонь снова надавила на его рёбра. Он вскрикнул. — Пожалуйста! – умолял он, пытаясь разобраться в хаосе боли и страха. – Пожалуйста, остановись! Я думал… — Ты можешь заткнуться – это всё, что ты можешь! – прошипел голос. — Но я пытался... – Хамуил распахнул глаза, голос его сорвался. Рука сдавила его шею, поднимая вверх. Это было почти облегчением: движение вызвало резкую боль в сломанных рёбрах, но, по крайней мере, перестали давить. — Ты считаешь себя умным, да? – прошипел ангел. Его глаза горели злостью. — А ты? Разве ты не умён? В каком-то смысле? – тихо ответил Хамуил, его голос звучал слабо, но искренне. – Ты должен быть. Каждый из нас – по-своему. Молчание длилось несколько долгих секунд. Лицо ангела, державшего Хамуила, исказилось от внутренней борьбы. Но затем гнев снова взял верх, и его хватка на шее Хамуила усилилась, лишая его дыхания и окрашивая зрение пятнами. — Они говорили, что ты будешь пытаться использовать свои слова и свои вопросы, чтобы запутать нас! – прошипел голос. — Нет, я... только... – начал говорить Хамуил, с трудом выдавливая слова через боль от сдавливающих шею пальцев. На его лице отразились боль и предательство, наложенные тяжестью слов ангела. — ЗАТКНИСЬ! – рявкнул ангел, сжимая его шею так сильно, что перед глазами Чамуэля замелькали пятна, а в ушах зазвенело. — Свяжите ему руки за спиной! – приказал он другим ангелам. Хамуил даже не заметил, как другой осуждённый ангел, тот, что уже был в комнате, когда их ввели, опустился ещё ниже, наблюдая за происходящим. Он попытался отвернуться, словно знал, что будет дальше, и не хотел этого видеть. Но его грубо схватили за волосы и заставили снова смотреть вперёд, прижав нож к щеке, угрожая, чтобы он даже не думал закрывать глаза. Хамуил потерял счёт времени. Его били снова и снова, перебивая удары бессмысленными вопросами, которые он вроде бы должен был отвечать, но каждый раз, когда пытался говорить, его били ещё сильнее за то, что он «не замолчал». А когда он переставал отвечать, решив, что это ловушка, его били за «отказ сотрудничать». Вскоре горячие слёзы злости и беспомощного отчаяния смешались с кровью, струившейся с раны на его лице – порез над правым глазом, нанесённый в первые же минуты избиения. — Пожалуйста! – наконец взмолился он, скрючившись на полу и закрывая голову руками, когда краем глаза заметил ещё один сжимающийся кулак, готовый обрушиться на него. – Я не знаю, чего вы хотите! — Чтобы ты страдал, – раздался хриплый голос. – Вот и всё… Голос оборвался, сменившись болезненным криком, который перешёл в ещё более пронзительный, молящий вопль. Хамуил попытался поднять голову, чтобы увидеть, что происходит с другим ангелом, тем, который был здесь, когда его привели, но тут же получил сильный удар в рёбра. Он упал, свернувшись в комок от боли. Крики другого ангела продолжались, становясь всё более отчаянными. И Хамуил не смог этого больше выдержать. — Хватит! – выкрикнул он, стараясь перекричать собственные мучения и сломанные рёбра. – Хватит! Пожалуйста! — Вы слышите? – раздался новый голос, которого Хамуил раньше не слышал. – Он заступается за тебя, даже не зная, кто ты. — Мне не нужно знать, – сказал Хамуил. – Никто не должен так страдать! Пожалуйста! Вы же слышите? Он уже на грани! Ангел, который контролировал всё это, схватил Хамуила за волосы и рывком поднял его голову с пола. — Это не больше, чем вы заслуживаете, – почти прорычал он Хамуилу в лицо. – Если тебе это так невыносимо, что ты готов сделать, чтобы это прекратить? — Что угодно! – взмолился Хамуил. Его голос дрожал от смеси отчаяния и ужаса. Он не мог больше терпеть мучительные, почти панические крики другого ангела. – Пожалуйста, что угодно! Ангел мягко усмехнулся, но этот звук был полон злорадства. — Ну что ж, – проговорил он. – А как насчёт того, чтобы занять его место? Он сделал паузу, позволяя Хамуилу полностью осознать предложенное. Хамуил поднял глаза на ангела, который держал его голову. Его лицо было холодным и бесчеловечным, лишённым даже тени милосердия. Его собственное тело пылало от боли, каждое движение отзывалось мукой. Он не хотел соглашаться. Не мог. Но сказать «нет» означало дать приказ продолжать пытку. Его слова – его выбор – были бы причиной того, что крики отчаяния не прекратятся. Он представил, как будет жить с этим решением, и ужаснулся. — Да, – прошептал он. – Я займу его место. Ангел жестом приказал остановить пытки. Крики стихли, сменившись тихими стонами. Хамуила резко подняли на колени, согнув так, что грудь почти коснулась бёдер, а руки развели в стороны. Главный ангел присел перед ним. — Знаешь, чего я тебе не сказал? – проговорил он с пугающим удовольствием. – Чтобы мы могли делать то, что ты только что видел, его сначала высекли. Так что, угадай, с чего начнём с тобой? Хамуил почувствовал, как страх, унижение и отчаяние накрывают его. Всё внутри сжалось в ожидании боли. Его туника была разрезана. Он склонил голову, весь напрягшись в предчувствии первого удара. Когда он пришёл, боль пронзила его словно сотней горячих лезвий, накрыв волной жгучего огня. Его дыхание сбилось, ребра пронзило новой агонией. Второй удар. Мир вокруг стал ярче, ощущения смешались в страшный, невыносимый хаос. И это продолжалось. Без конца. Без надежды. И он сделал единственное, что когда-либо удавалось ему, когда требовалось справляться на глазах у своих товарищей и начальства, а других вариантов просто не оставалось. Всё, чего он хотел, – это уединённый тёмный угол, где можно было бы спрятаться. Такое случалось редко, но случалось, и каждый раз было невыносимо. Поэтому он цеплялся за панику, буквально разбирая её по кусочкам, определяя каждую её составляющую. Это убирало туман неопределённости. Это давало названия тому, что его поглощало. Это позволяло отодвинуть мелочи на задний план. Он крепко зажмурил глаза. Его снова ударили. На этот раз из его горла вырвался тихий, почти нечаянный всхлип. — Дай это сюда, – услышал Хамуил насмешливый голос главного ангела. – Ты едва оставляешь следы. Мы до утра тут провозимся, если так продолжишь. Дыхание Хамуила стало ещё более прерывистым. Он услышал, как в руках другого ангела орудие наказания рассекло воздух, прежде чем с треском обрушиться на его спину. Несмотря на сломанные рёбра, боль была такой, что он рефлекторно выгнулся, и из его груди вырвался рваный крик. И прежде чем он успел вдохнуть, воздух снова наполнился свистом, а его спину вновь прошила раскалённая боль, пересекшая уже открытые огненные раны. И это продолжалось. Удар за ударом, так быстро, что он не успевал ни вдохнуть, ни закричать. Его спина разрывалась, кровь стекала по бокам, а воздух застревал в лёгких. Всё его существо кричало в отчаянии, такого он никогда не испытывал прежде. Наконец, главный ангел бросил инструмент на пол с глухим стуком, тяжело дыша, и руки, удерживающие Хамуила, отпустили его. Он безвольно осел, словно сломанная кукла, взгляд потух, дыхание стало ещё более поверхностным. Главный ангел подошёл к нему, приподнял голову за волосы и взглянул в его лицо. — Теперь ты можешь занять его место, – тихо произнёс он. Руки Хамуила были вновь прижаты к полу. Когда ангел потянулся к его спине, Хамуил инстинктивно попытался вырваться, но сильные руки мгновенно зафиксировали его ноги, прижав к земле. Ужас пронзил его, как ледяной кинжал. — Не надо! Пожалуйста, не надо! – взмолился он, его голос дрожал. – Зачем?! Почему ты это делаешь?! — Потому что могу, – ответил главный ангел. – Теперь ты или он? И я хочу, чтобы ты сказал это вслух. Хамуил затих, охваченный ужасом. Но он знал: он не сможет жить с выбором «он». Не сможет слышать его крики в своей памяти. — Я, – прошептал он, его голос дрожал от сдавливающего горло страха. Он не видел, как ангел, чьё место он занял, опустил плечи и сжал кулаки, услышав его выбор. Главный ангел оскалился в зловещей улыбке. — Я так и надеялся, что ты это скажешь. И прежде чем Хамуил успел что-либо осознать, ангел вонзил пальцы в одну из множества разрывов на его спине. Пальцы углубились в рану, одновременно продавливаясь внутрь и цепляясь изнутри. Боль оказалась настолько немыслимой, Хамуил не мог поверить, что подобное вообще возможно. Даже в жестоком избиении была хотя бы доля секунды между ударами. Здесь же... Его зрение затопило ослепляющее белое свечение, он слышал собственный крик как будто со стороны, чувствуя разрывающее горло напряжение. Но агония не прекращалась. Она углублялась всё дальше, пересекала границы, где боль должна была закончиться. Хамуил извивался под тяжестью, прижавшей его к земле, весь охваченный примитивным, отчаянным инстинктом спастись. Но даже если бы он был в идеальной форме, он бы не смог вырваться из рук четырёх ангелов. Когда же главный ангел дернул рукой, отделяя слой мышц от рёбер, глаза Хамуила распахнулись, а разум застыл в невыносимой боли, полностью заполнившей его существо. Его голос замер, застряв в горле, на пару секунд, прежде чем он обмяк, глаза закрылись, и сознание ушло в спасительную тьму.

***

Когда Хамуил очнулся, он лежал в том же месте, где потерял сознание, брошенный как ненужный хлам. Через него перешагивали, его обсуждали так, будто он был пустым местом. Хотя «пробуждение» было не совсем точным словом для того, что он пережил. Это не было похоже на медленное возвращение к осознанию через мягкий, туманный покой, как бывало после исцелений Рафаэля, когда тот усыплял его перед долгими или мучительными процедурами. Нет, сейчас его разум вынырнул из темноты в слишком яркий, слишком резкий мир боли, словно его силой вытянули на поверхность реальности, от которой он хотел спрятаться. Хамуил не мог даже начать осмыслять, насколько сильно всё болело. Он не думал, что столько боли вообще может существовать одновременно. А ведь он знал, что такое страдание – его тело не раз становилось ареной для ран. – Куда нам их отнести? – донёсся до него голос, приглушённый, словно издалека. – Не знаю. Всё немного запуталось. После этих слов в воздухе повисла пауза, прерванная коротким смешком тех, кто стоял неподалёку. – Отличный случайный каламбур, – заметил кто-то. – Кто сказал, что он случайный? Смех повторился, лёгкий, как дуновение ветра, но оставивший в душе Хамуила глубокую трещину. Он ожидал насилия, ненависти, гнева. Но он не был готов к тому, что разрушало его быстрее всего – к тому, как быстро из существа, из личности, он стал просто чем-то, что можно игнорировать, как предмет, который ни для кого не имел значения. Хамуил попробовал приоткрыть глаза, надеясь найти ангела, который был с ним в комнате ранее. Ведь речь шла о «них», значит, он должен был быть не один. Но свет, ворвавшийся в его глаза, оказался очередным взрывом боли. Он поспешно зажмурился. – Я схожу к Армателю, узнаю, что там у них и что с планом, – сказал кто-то. Один из голосов удалился вместе с шагами, и остальные замолчали. Его оставили одного. Это было лучше, чем слышать, как его обсуждают, словно мебель. Но даже тишина не приносила утешения – мысли уносились к возможным последствиям любого восстановления. Последствия, он был уверен, будут страшными. Метатрон наверняка расставил целые команды наблюдателей, готовых заметить малейшие следы Чудес. Как же жестоко, думал он, что его способность использовать Энергию осталась с ним. Он чувствовал её под поверхностью, её потенциал, и знал, что она могла бы принести хоть крохотное облегчение его агонии. Но именно он должен был остановить себя. Именно он должен был отказать себе в спасении. Хамуил попытался вновь медленно открыть глаза. Свет всё ещё пронзал его, но теперь он смог удержать взгляд. Его ограниченное поле зрения не показало признаков присутствия других ангелов. Хотя это ничего не значило. Главное было – не привлекать к себе внимания. Он надеялся, что другой ангел оказался где-то рядом, но, как он сам признал, это не имело значения. Имя, лицо – хоть что-то, чтобы не чувствовать себя настолько одиноким. Шаги вернулись. – Соседняя комната, – сказал голос, вернувшийся с новостями, – Их готовят к изъятию нимбов. Резкий удар ботинка пришёлся низко, в левый бок, там, где не осталось ни одного живого места, только синяки и раны. Хамуил вскрикнул, но удар был лишь началом. – Эй! Вставай! – голос звучал уже снизу, почти у самого уха. Когда он не отреагировал сразу, новый удар настиг его в то же место, с такой яростью, что он закашлялся, почувствовав, как во рту появляется медный привкус крови. Он пытался отодвинуться назад, прикрыться, но тщетно. Ещё один удар пришёлся чуть выше, на рёбра, разрывая и без того сломанные кости. Хамуил захрипел, кровь пузырилась при каждом вдохе, а перед глазами разлилась мутная пелена боли. Он двигался, следя за ударами, из последних сил пытаясь предугадать, куда придётся следующий. Всё, чего он хотел, – хоть пятнадцать секунд, просто пятнадцать секунд передышки. Но он не мог даже вдохнуть достаточно глубоко, чтобы выдавить из себя жалобное «хватит!». Что-то врезалось ему в спину – каблук, колено, локоть, он не мог понять, и это было неважно. Мир перед глазами стал белым от агонии, и даже тогда он продолжал получать удары. "Сколько их было?" – промелькнуло в глубине его затуманенного сознания. Его тело обмякло, не выдержав. И тьма вновь забрала его в свои спасительные объятия.

***

Вспоминание пришло к Хамуилу сквозь пелену боли и путаницы… Его тащили за запястья по длинному коридору. Голова безжизненно свисала между вытянутыми руками, а силы покинули тело настолько, что он даже не мог ее поднять. Тяжесть тянула грудь вниз, ребра горели невыносимой болью, и он ощущал, как кровь наполняет легкие, затрудняя каждый вдох. Он пытался вспомнить, что сказал тот другой ангел, прежде чем начался этот кошмар. "Нимбы..." – наконец всплыло в сознании. От этой мысли внутрь закрался страх. Если можно было сделать плохое еще хуже, этот случай точно подходил под описание. Но, возможно, все окажется настолько простым, как приказ снять нимб. Он бы исполнил это без единой заминки, особенно в этом состоянии. Для него это была просто энергия, а не символ веры, как для большинства. Если это могло хоть немного сократить мучения, он бы сам вручил нимб в подарочной упаковке. Его втолкнули в очередную бесцветную комнату. Она казалась до ужаса похожей на ту, откуда его только что увели. Хотя в Небесах это было привычным явлением: комнаты почти не отличались друг от друга. Почему – он никогда не понимал. Архангел Йофиил, столь одаренный мастер творения, мог бы превратить каждую деталь в произведение искусства. Но все больше Небеса становились однообразными и стерильными. Это оставалось неразгаданной загадкой до самой Войны, после которой никто уже не смог объяснить, почему красота исчезла из их мира. "Может, теперь Йофиил и останется в этих заслуженных белых стенах на всю вечность," – мрачно подумал Хамуил. Эта мысль пронзила его больнее, чем он ожидал. Она стала первым шагом к смерти того, кем он был. – Поднимите его, – раздался холодный, резкий голос. Хамуил мгновенно почувствовал вспышку ненависти. Нет, он не ненавидел Люцифера, несмотря на разногласия. Но Метатрон? Тут не было сомнений – ненависть была почти абсолютной. – Он не может встать с тех пор, как пришел в себя, – ответил один из ангелов, держащий его за руку, с ноткой скептицизма. – Если не встанет, разрежьте ему руку, пока не перестанет упрямиться, – ответил Метатрон ледяным тоном. Откуда-то неподалеку донесся приглушенный стон боли. Хамуил стиснул зубы. Они продолжали сталкивать ангелов лбами даже в полной их беспомощности. Это было ненужное, изощренное издевательство. И каждый нерв в теле Хамуила кричал, что это не так. Это не было волей Бога. Но он давно перестал ждать вмешательства свыше. Его подняли. Боль взорвалась в теле, словно раскаленные кинжалы пронзили грудь и спину. Он зашатался, ноги подкашивались, а мир вокруг стал невыносимо размытым и колеблющимся. – Видите? Упрямое непослушание, – прорычал Метатрон, склонившись к нему. – Пожалуйста, – прохрипел Хамуил, с трудом находя слова. – Я не могу… я истекаю кровью. – Не придумывай, – бросил Метатрон, но при виде кровоподтеков на теле Хамуила его взгляд ненадолго изменился. Скорее из холодного расчета, чем из жалости, он прикоснулся к груди архангела, и жар коснулся ран, заставляя их заживать. Боль была невыносимой, но вскоре острая рана закрылась. – Теперь ты готов, – произнес Метатрон, глядя в глаза Хамуэля. – Пришло время уничтожить твой оскверненный нимб. Хамуил в панике попытался объяснить: – Не нужно! Прошу… Я сам сниму его. Просто… Его бросили на стол, ремнями фиксируя каждую конечность. Метатрон лишь презрительно смотрел, наслаждаясь его страхом. Внезапно боль взорвалась в голове Хамуила – такая острая и яркая, что он не смог сдержать крика. Его нимб, этот кусочек божественного света, разрушился изнутри, разлетаясь на осколки. – Вы не должны были… Я бы снял его сам, – простонал он сквозь рыдания. – Это не просто уничтожение нимба, – зло улыбнулся Метатрон. – Это урок. И ты его запомнишь. Хамуил понял ужас. Осколки нимба застряли в его голове, и теперь каждый из них будут вырывать – медленно, мучительно. Каждый новый укол боли ощущался как целая вечность, каждый вопрос Метатрона звучал как издевательство: – Зачем ты думал, что знаешь лучше Бога? Но Хамуил не мог согласиться с ложью. С последними остатками сил он прохрипел: – Я… просто хотел знать. Просто… знать. И все потемнело.

***

Два последних осколка выдрали с мучительной жестокостью, но что-то внутри Хамуила уже сломалось. Он сражался с болью не потому, что хотел жить, а лишь чтобы не потерять остатки рассудка. Когда его стянули с холодного стола, он был почти без сознания. Он даже не пытался понять, куда его тащат, а тем более заметить, что Метатрон идет прямо за ними. Но внезапно в смутной игре теней Хамуил увидел лицо другого ангела – того, кого пытали вместе с ним. Это был всего лишь миг, вспышка, но её оказалось додостаточно. Хамуил почувствовал, как его сотрясает ярость. Теперь он точно знал, почему его заставляли страдать в неведении – знание, что это Камиэль, его давний друг, могло бы дать ему силу. Это было бы... поддержкой. Он задумался, сколько еще продлится эта бесконечная пытка перед вынесением приговора. Может быть, им позволят всем небесным легионам по очереди избивать архангелов до состояния, которое даже трудно назвать жизнью. При таком раскладе он, возможно, научится терпеть... или хотя бы справляться. Ведь придется. Их же наверняка будут исцелять между сеансами пыток – и, возможно, Метатрон заставит Рафаэля делать это собственной рукой, сжигая и заживляя раны огнём, как проклятой хирургической иглой. Одна только мысль о таком зрелище заставила Хамуила зажмуриться, пытаясь прогнать этот образ. Но он знал: если его воображение способно нарисовать такое, реальность может оказаться еще хуже. Мир рушился слишком быстро, и он уже не мог остановить поток чудовищных образов. Его втащили в комнату – необычно просторную, как мелькнуло в его сознании, но это было лишь отголоском былого восприятия. Ему было все равно. Всё было равно. Что имеет значение, если нет ни малейшего контроля над своей судьбой? Только когда его подняли за ворот, он понял, что стоит на краю чего-то… тёмного и бесконечно глубокого. Его колени скользнули в чью-то кровь – чужую кровь, и внезапно стало ясно: в этом месте уже произошло нечто ужасное, снова и снова. Хамуил поднял взгляд. Метатрон стоял, держа его, и сделал знак кому-то за спиной.

***

Хамуил моргнул. И снова моргнул. Тьма перед глазами не рассеивалась. Он падал. Падал вниз – в пустоту, холодную и бесконечную. Падение никогда не предвещает ничего хорошего, особенно если ты даже не видишь, куда упадёшь. Как он вообще оказался здесь? Последнее, что он помнил, – как последний осколок его нимба вырвали прямо через череп. Он расправил крылья, пытаясь определить ширину шахты. Но безуспешно. "Ну и чёрт с ним", – только и подумал он. Ему оставалось надеяться, что внизу шахта расширится, позволив взлететь. Но судя по доносившимся крикам и воплям, многие ошиблись в своих расчетах, или полёту вовсе не было места, и все они были обречены. Воздух вокруг начал раскаляться. Хамуил распахнул крылья инстинктивно, почувствовав, что падение близится к своему зловещему концу. И в этот момент он понял. Жар, вопли – всё это говорило лишь об одном. Внизу его ждало озеро. Но это не вода – это кипящая серная жижа, обжигающий ад, неумолимо приближающийся. Его дыхание перехватило. Он знал, что такое огонь. Огонь звёзд, взрывающийся плазмой, касался его плоти. Пламя выжигало сознание. Но это… это будет нечто несравненно худшее. Он не успеет. Он не сможет сложить крылья. Жара пронизывала его насквозь, и в этот момент он понял – он не справится. Никто не сможет. Озеро внизу жадно распахнуло свою пасть. И поглотило его. Хамуил горел.