Reclaimed

Кроули моргнул и задержал дыхание, чтобы осознать, что именно он только что сделал. Он даже не подозревал, что способен активировать такие сложные способности всего лишь мыслью. Но это имело смысл — физические жесты всегда были лишь инструментами для фокусировки, чтобы запустить цепь событий. Ведь он легко мог одной лишь мыслью менять законы физики, чтобы проскользнуть между машинами, или пригрозить реальности, чтобы она подстроилась под его волю, иначе. Он ждал. Терзаясь страхом и наполовину ожидая, что Сатана прорвется сквозь замки относительности, которые Кроули установил, чтобы остановить время. Но ничего не произошло. Всё вокруг оставалось замерзшим в моменте. Секунды текли, затем минута. И Кроули начал позволять себе верить, что он действительно смог. Он нашёл то единственное, чему даже Сатана не мог противостоять. Несмотря на разницу в их силах, их врожденные способности с Сатаной были практически идентичны, ведь оба когда-то были первичными Звездными Творцами. И хотя большая часть их умений была почти неодолима для любого другого ангела, между ними самими это было сродни обмену равными ударами. Даже создание карманного измерения становилось лишь тактической отсрочкой, если использовать его друг против друга. Но между ними всегда была одна фундаментальная разница: Кроули был ненасытно любопытен, а Сатана, даже будучи Люцифером, — нет. Они оба умели замедлять время — навык, необходимый при работе с такими скоростями, как у субатомных частиц. Но Кроули всегда задавался вопросами: а) как именно они замедляют время? и, в зависимости от ответа, б) можно ли остановить его полностью? Однажды он задал эти вопросы Люциферу, надеясь на честную обратную связь и идеи, ведь мысли об этом жгли его изнутри. Но Люцифер только закатил глаза: — У нас и так полно дел. Если бы это было важно, мы бы уже знали, как это сделать. Зачем тебе это, Кроули? Почему ты всегда интересуешься такой ерундой? Кроули пробормотал что-то невнятное, чувствуя, как его пыл гаснет. Это был не первый случай, когда его любопытство наталкивалось на мгновенное отторжение. Причём не только от Люцифера. Поэтому он больше никому ничего не говорил и тайно работал над этим сам, пока не нашёл ответ. В конце концов оказалось, что всё проще простого — лишь логическое продолжение уже имеющихся умений. Но для этого требовалось доскональное понимание механизмов теории относительности. После этого полная остановка времени (или, точнее, создание иллюзии остановки времени для тех, на кого это распространялось) стала для него чем-то вроде второй натуры. Но он никому не рассказывал об этом, а интуиция подсказывала, что не стоит показывать это умение даже случайно. Так у Кроули появилась способность, уникальная для него одного — и на Небесах, и в Аду. Даже для Сатаны. Ирония судьбы заключалась в том, что именно Сатана был виноват в том, что у Кроули появилось это единственное преимущество. Но Кроули знал, что окружающий его черный камень обладал уникальными физическими свойствами. Какие из них могли повлиять на законы субатомной относительности, которые управляли остановкой времени? Он не знал, и именно это порождало у него ощущение неуверенности. Ему необходимо было действовать быстро и не терять своего преимущества. Первым делом нужно было обрести ясность ума, чтобы составить настоящий план. То, что Сатана больше не превращал его в обугленные клочья, не означало, что его боль уменьшилась. Его физическое тело и Истинная Форма всё ещё были в состоянии, которое не давало ему покоя. Кроме того, его по-прежнему пронзали металлические прутья, приколотив к полу через грудную клетку. Он задумался о том, чтобы попытаться собрать достаточно Инфернальной энергии, чтобы исцелить себя до такой степени, когда боль перестанет полностью захлёстывать его сознание. Но его тело было полностью разрушено — изнутри и снаружи. Он совершенно не был уверен в своей способности вернуть его в нормальное состояние так, чтобы всё работало, как должно. Для этого требовалось бы буквально приказать своему телу восстанавливаться, как он делал раньше. Но такой процесс потребовал бы постоянного расхода Инфернальной силы на всё время заживления, а это заняло бы немало времени. Сейчас у него просто не было физической энергии для подобного титанического усилия. На самом деле оставался только один вариант, чтобы дать себе возможность собраться с мыслями и восстановиться хотя бы немного прямо сейчас. Его правая рука, начиная с запястья и до локтя, хоть и была вся в трещинах, всё же не представляла собой нечто полностью безнадёжное. Сжав зубы, он заставил себя проигнорировать пульсирующую боль в голове и острые вспышки боли с правой стороны лица. "Да ну его", подумал он, направляя энергию к разбитой скуловой кости, чтобы срастить её обратно. Впервые за много дней боль уменьшилась, а не возросла, и он едва сдержался, почувствовав облегчение, когда его зрение вернулось в норму. Он так привык к тому, что глаз почти заплыл, что эта проблема давно перестала занимать его мысли на фоне всего остального, что Сатана продолжал усугублять. Казалось, что это должно быть мелочью, учитывая, насколько изувечено его тело. Но то, что он снова мог видеть, — и осознание, что он находился в таком состоянии, когда даже не замечал, насколько было нарушено его зрение... Нет, сейчас не время отвлекаться. Ещё несколько минут потребовалось, чтобы починить правое предплечье, запястье и кисть. Каждый миг, пока всё выравнивалось и срасталось, отзывался болью, но, наконец, он завершил процесс. Кроули согнул руку в локте, покрутил запястье, сжал и разжал пальцы. Он снова мог двигаться! И это значило, что теперь он мог попытаться временно покинуть своё тело. По крайней мере, он на это надеялся. Сатана всё ещё оставался замороженным в том положении, когда он вырезал что-то на правом предплечье Кроули, а жар его руки всё ещё ощущался, пронизывая до самых глубин его сущности. Кроули решил не размышлять о логистике и просто действовать. Он задержал дыхание, широко расставил пальцы, а затем резко сжал их в кулак, представляя в своём сознании, как всё сходится воедино с едва слышным щелчком, будто все кусочки головоломки встали на свои места. Он вложил в это движение образ самого себя, сливающегося с финальной конструкцией. Всё вокруг вспыхнуло белым светом.

***

Он пошатнулся и упал вперёд, успев поймать себя правой рукой и приземлившись на правое колено. Боль отозвалась резким всплеском, когда правая рука и плечо предательски подкосились, едва не поддавшись. Но… Это сработало. Это сработало! Это сработало! Это сработало! Боль продолжала жечь, ныть и пульсировать ужасными волнами вдоль всей левой стороны — ноги и руки, которые не могли выдерживать никакого веса. Это было неудивительно, учитывая, как сильно Сатана их изувечил. Грудь тоже болела — но сейчас это было неважно. У него появилась возможность хоть что-то исправить. Инстинктивно прикрывая сильно повреждённые части тела крыльями, он преобразовал песчаную поверхность измерения в коротко постриженный, упругий газон, такой мягкий, словно зелёный ковёр для игры в гольф. Затем он осторожно лёг, удерживая левое крыло между повреждённой ногой и землёй, а правое крыло обернул вокруг тела, защищая им грудь. Левую руку он уложил поверх живота, защищая её от любого прикосновения. "Что теперь?" — подумал он. Оставаться здесь навсегда он не мог, да и был не уверен, что сумеет провернуть этот трюк ещё раз. Сатана, возможно, не смог бы вырваться из временной петли, но, когда тот поймёт, что именно сделал Кроули, его гнев будет безграничным. Сатана наверняка найдёт способ помешать ему повторить подобное. Пока что Кроули получил передышку, но, если он не придумает, что делать дальше, всё повторится — только станет ещё хуже. Он почувствовал, как тело начинает дрожать. Адреналин и эйфория от временного спасения начали угасать, и только теперь до него полностью дошло, насколько он ранен. Опустив взгляд, он удивился, что боль не была ещё более мучительной. Многие ожоги, похоже, были настолько глубокими, что уничтожили нервные окончания. Это объясняло его сильную дрожь. Он откинул голову, радуясь, что крыло закрывает грудь, защищая от вида того, что Сатана вырезал на его теле. Оставить отметину на оккультном (или эфирном) теле невероятно сложно, но каждый раз, когда Сатана добирался до него, Кроули оставались напоминания, которые он не мог полностью убрать. И, похоже, на этот раз не будет исключения. Его материальное тело, возможно, было слишком повреждено, чтобы он мог восстановить его в текущем состоянии, но прижжённые раны, которые получила его Истинная Форма, пусть даже глубокие и многочисленные, всё ещё поддавались лечению. Даже если они и оставят шрамы, он мог с этим справиться. Собравшись, Кроули начал исцелять себя, постепенно восстанавливая энергию и пытаясь придумать следующий шаг. Первым делом нужно было сделать очевидное: воссоздать аварийный резерв энергии. Это не должно занять слишком много времени, а без него он будет уязвим, как никогда. Если бы его у него не было… или если бы он забыл о его существовании… Его грудь сжалась от нахлынувшей волной отчаяния. Он осознал, как близко был к тому, чтобы намеренно спровоцировать Сатану убить его. Дыхание участилось, и он заставил себя остановить мысли о том, что с ним происходило всего несколько минут назад. Сейчас он был в безопасности. Пока что. Но именно к этому он должен был вернуться, и если бы он отказался думать об этом и как следует подготовиться, всё было бы потеряно с самого начала. Что же ему делать, когда он покинет это убежище? Он не мог просто оставить своё материальное тело. Хотя… в принципе, мог. Технически, находясь в Аду, оно ему не требовалось. Но он не мог поддерживать временную петлю бесконечно, а Сатана точно не купится на пустую оболочку. Более того, нужно было предположить, что Сатана сможет каким-то образом заблокировать его способность останавливать время. Полагаться на повторение трюка было бы глупо. Лучше исходить из того, что этот вариант исключён. Или… — мысль вспыхнула внезапно, — можно рискнуть. Можно поставить на то, что Сатана не способен лишить его этой силы, и использовать управление временем как козырь. Ведь Сатана даже не знал, как Кроули останавливает время. Если только слухи не дошли до него, Сатана, возможно, даже не подозревает, что Кроули обладает такой способностью, пока временная петля не будет снята. Это будет сложно. Очень сложно. А Кроули пока даже не представлял, что именно он мог предложить в качестве части сделки. Но, возможно, это был его лучший шанс выбраться из чёрного каменного зала раньше, чем он смог бы при других обстоятельствах. Хотя, теперь, когда у него не было отвлекающих факторов и он мог действительно всё проанализировать, он знал: выбраться из самого Ада невозможно. Сатана не блефовал и не преувеличивал. Боль и тяжесть символа, выжженного у него на груди, свидетельствовали об этом со всей определённостью. Эта уверенность ощущалась, как клетка, захлопнувшаяся вокруг него. Его грудь сжалась, а внутри разлилась пустота, не имеющая ничего общего с болью от символа. Каждая клеточка его сущности билась о стены этой клетки, тщетно пытаясь их разорвать. И даже если бы ему удалось договориться с Сатаной и заставить его прекратить пытки раньше, чем тот намеревался, он всё равно выйдет из чёрного каменного зала. А не имея возможности сбежать из Ада, он… Он должен будет принять свою новую роль. Кроули зажмурился, отчаянно стараясь оттолкнуть мысль. И тогда... Его грудь словно сковало, дыхание перехватило, а горло сжалось до боли. Как он когда-либо объяснит Азирафелю, что теперь он — Принц Ада? Осознание всей полноты реальности обрушилось на него внезапно. До этого у него не было ни секунды, чтобы переварить произошедшее, но теперь всё навалилось разом, как лавина. Всё это время он сознательно прятал в дальних уголках сознания определённые мысли и выводы, чтобы не утонуть в них окончательно. Но сейчас, когда у него появилось хоть немного пространства, стены, удерживавшие этот поток, рухнули. Да, он выиграл передышку, прямо под носом у Сатаны, и его отчаяние больше не давило на него так, как раньше. Но он был далёк от того, чтобы обрести хоть какую-то ментальную устойчивость, не говоря уже о том, чтобы объективно разобраться в ситуации. И вдобавок ко всему он был изнурён физически. Лежа на короткой искусственной траве и глядя в безоблачное, фальшивое небо, он чувствовал, как тело медленно восстанавливается, а его разум снова и снова возвращается к одному и тому же, несмотря на все попытки отогнать эту мысль. Как, после всего этого, он сможет посмотреть Азирафелю в глаза… как проклятый Принц Ада? Ведь всё, что превратило последние четыре года в его личный ад, всё, что сделало тот день самым разрушительным в его жизни после момента падения, — это его отчаянные попытки убедить Азирафеля, насколько ужасной идеей было принять пост Верховного Архангела. Насколько ужасной идеей было для них обоих быть вовлечёнными в свои «предписанные» стороны. Ведь он сам категорически отказался от аналогичного предложения Ада. Он проиграл. Его мольбы, его доводы... были отвергнуты. Но это была его принципиальная граница. Единственное требование, единственная просьба, единственный план Азирафеля, на который он ответил решительным «нет», несмотря на любую цену. А теперь он стал всем тем, за что осуждал Азирафеля и умолял его не становиться. Кроули понимал, что у него не было выбора, чтобы избежать титула Принца. Но отговорка «Сатана заставил меня» казалась самой жалкой, самой жалобной, самой незрелой фразой, которую только можно придумать. И всё же как иначе это можно было объяснить? «У меня не было выбора» звучало не менее убого. Сам факт, что Азирафель обычно предполагал худшее о его намерениях, причинял боль. Но Кроули даже не мог представить себе выражение лица Азирафеля — всей его сущности — когда всё, в чём тот тайно обвинял его природу, наконец, подтвердится. Кроули знал, что не выдержит этого взгляда. Полного презрения и абсолютного разочарования, взгляда, который он не сможет развеять никакими искренними и правдивыми протестами. Этот взгляд, а, возможно, и что-то худшее, навсегда поселится на лице Азирафеля, всякий раз, когда тот будет смотреть на него. И ничего из сказанного не сможет изменить суровую реальность алого знака на груди его плаща. Разум Кроули услужливо нарисовал момент их будущей встречи. — И как именно Сатана «заставил» тебя? — произнёс воображаемый Азирафель с резким холодом в голосе, в каждом движении отражая строгий, осуждающий суд. Тот самый взгляд с твёрдым краем в глазах, напряжённые плечи, прямую спину, стиснутую челюсть. Всё это рушило Кроули изнутри сильнее, чем что-либо ещё в мире. Как он мог ответить на это? Как он мог даже попытаться ответить на этот вопрос? Слова не сработают — он знал это из горького опыта. Любая попытка объяснить хотя бы толику тех ужасов, что скрывал Ад, заканчивалась провалом. А мысль о том, чтобы показать Азирафелю пылающий символ на своей груди — единственное доказательство своей ужасной правды — парализовала его. Всё тело замерло, а сознание оглохло от звенящей пустоты. Кроули мог многое. Он мог поверить почти в любое спасение. Но он не мог преодолеть образ предательства и разочарования, что мерцал перед его глазами. Он уже знал, что не имеет права ни на что просить. Не имеет права ожидать, что его желания хоть что-то значат. В лучшем случае ему позволят вращаться на периферии мира Азирафеля и принимать крохи, которые тот захочет ему предложить. Но теперь было почти гарантировано, что он будет восприниматься исключительно как враг. Это было последней эмоциональной каплей. Сознательно или нет, но Сатана добился своего. Сделав Кроули Принцем Ада, он довёл его мучения до абсолютного предела. Кроули перевернулся на бок, уткнувшись головой в руки и крылья, и зарыдал, скорбя по концу всего, что имело значение.

***

В конце концов, внутри Кроули всё замерло. Он был полностью истощён, измотан до предела на всех уровнях — физическом, эмоциональном, духовном. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: он уже долго находится здесь. Вероятно, это означало, что у Сатаны действительно нет противоядия против его способности останавливать время. Иначе он уже давно был бы возвращён. Раны на руках и ноге закрылись, и, жестом изменив поверхность на привычный песок, Кроули перевернулся со стороны на спину. Его тело и крылья раскинулись по мягкому бархату, впитывая тепло песка. Он мечтал лечь на живот, зарылся бы лицом в песок, позволил бы себе забыться, но символ на груди, который его способности не могли исцелить, этого не позволял. Он не решался давить на него. Хотя, к облегчению Кроули, он начал заживать естественным путём, что развеяло скрытую тревогу, которую он даже не позволял себе осознавать. Закрыв глаза, он тяжело выдохнул. Он так. Чёртовски. Устал. Тело жаждало укрытия, тепла, скрытности. Он шевельнулся, медленно погружая обнажённые руки и ноги под поверхность песка, позволив себе утонуть в этом временном пристанище. Приходилось принять реальность: он не мог контролировать почти ничего из того, что с ним происходило. Борьба с неизменными факторами или с тем, что находится вне его власти, — это прямой путь к полному истощению. А ещё — к слепоте, неспособности разглядеть реальные шансы на спасение, если таковые появятся. Нужно было дать себе правдивую и холодную оценку. Он — Принц Ада. Эта мысль тяжело опустилась в его сознание, и на этот раз он не стал отталкивать её. Как бы ни складывались последствия, он понимал: нужно принять эту роль, если он хотел выжить. Ад — место, где слабость прощают лишь один раз, и никто не станет учитывать, что его выбрал сам Сатана, если остальная адская иерархия не признает его власть. У него было слишком много врагов, которые могли объединиться, если почувствуют, что он уязвим. Он связан с Адом и волей Сатаны. Кроули сглотнул. Это было гораздо сложнее принять. Всё потому, что эта связь была одновременно вечной и неопределённой. Символ на его груди чувствовался как якорь, но он сомневался, что это нечто простое, вроде невидимого забора, который не позволяет ему покинуть пределы Ада. Скорее, это была привязь. Возможно, она вызовет физические страдания, если он попытается уйти? А может, это что-то вроде маяка, сигнализирующего о его местонахождении? Или же сочетание того и другого? Кроули понимал: рано или поздно придётся рискнуть и проверить, чтобы понять, как это работает. Потому что он не мог принять реальность, где будет навсегда заперт в этом месте. Даже если это займёт десятилетия или больше (пусть это будет худший сценарий), он должен найти выход. В конце концов, всё, что он мог контролировать, — это свои действия и выбор. Только это. Всё остальное, включая реакцию Азирафеля, оставалось вне его власти. Всё будет так, как будет. Надо принять худший сценарий заранее, чтобы не ждать ничего, ни хорошего, ни плохого. Думать больше не хотелось. Он позволил себе просто дышать, ощущая, как грудь и живот поднимаются и опускаются. Он заметил, как лёгкий нажим от дыхания заставляет его спину вжиматься глубже в тёплый песок. Чем больше он находился в этом моменте, тем больше понимал, что такие мгновения станут его опорой, когда придётся вернуться. Если бы только Сатана не был ещё и Звездотворцем, тогда он мог бы приходить сюда без необходимости останавливать время, разделяя своё сознание. Ах! Вот оно что! Кроули вдруг вспомнил, что не мог сформулировать, когда Сатана дал ему всего две минуты на исцеление. Использование карманного измерения без остановки времени! Конечно, двух минут было бы недостаточно, но тогда это хотя бы было шансом. Ну что ж, эту загадку он решил, отметил он с сухой иронией. Эта мысль подтолкнула его к другой. Как много сил и умений он уже раскрыл в себе за последнее время. Казалось, отчаяние действительно было мощным стимулом. Но, размышляя об этом, он вдруг поймал себя на вопросе: почему ему просто не пришло в голову остановить время в Аду и уйти в самом начале? Ответ возник почти мгновенно. Инстинкт уже знал его: относительность. Время как мера было лишь концепцией, вопросом восприятия. Оно изменялось в зависимости от точки отсчёта и существа, которое его наблюдало. Остановка времени, таким образом, была иллюзией так же, как и реальностью: всё, что Кроули делал на самом деле, — это манипулировал восприятием времени другими относительно себя. Более того, эта относительность зависела от расстояния между ним и наблюдателем в момент, когда он «замораживал» всё вокруг. Чтобы выйти из Ада, остановив время, ему пришлось бы охватить колоссальное количество демонов, учесть их восприятие, а это само по себе было бы непосильной задачей. И даже если бы ему удалось, последствия были бы катастрофическими. Охота за ним была бы беспощадной и неотвратимой, а наказание — неописуемо жестоким. Именно поэтому раньше он никогда не пытался провернуть такой трюк, даже ради временного бегства и восстановления сил. Раньше не было смысла: каждый раз, оказавшись в Аду для наказания, он знал, что рано или поздно снова вырвется на Землю, вернётся к своему существованию. Но если бы он рискнул сейчас, это поставило бы под угрозу всё. Однако сейчас обстоятельства были совершенно уникальными. Мысль вновь вернулась к Сатане. Как же ему, Кроули, одержать верх, когда он вернётся? Единственное преимущество, которое он имел, — возможность убегать сюда. Может, это и станет его козырем? Попытаться убедить Сатану, что продолжение пыток бессмысленно? Но эта идея сразу показалась неправильной. Сатана был воплощением эго, столь огромного, что оно превосходило само пространство. Интуиция подсказывала Кроули, что такая попытка только затянет всё ещё больше. Сатана начнёт упорно искать способ лишить его этой способности, и тогда его единственное преимущество будет утрачено. Более того, какой-то внутренний голос шептал, что никто и никогда не имел преимущества над Сатаной. Кроули необходимо сохранить это любой ценой. Фрустрация нарастала. Его мозг пытался удержать одновременно тысячу ходов на шахматной доске, и в каждой клетке скрывалась неизвестность. И ни одна из них не сулила ничего хорошего. Он старался не думать о возвращении. Ещё не время. Возможно, стоило просто положиться на инстинкты, когда он вернётся, ведь предугадать реакцию Сатаны было невозможно. А этот подход, как он вспомнил, редко подводил его раньше. Он поморщился, чуть сдвинувшись на песке. Всё ещё болело, хотя и не так сильно, как прежде. Его раны ныли, а где-то далеко он чувствовал разрушенное тело, оставленное в физическом мире. Но тепло песка под ним смягчало боль, он погружался в него всё глубже, словно песок мог укрыть его от всех бед. Кроули ощущал медленную утечку энергии, необходимую для поддержания остановленного времени, но пока справлялся с этим. Постепенно силы возвращались. Мысль мелькнула в измождённом разуме: ему ещё предстояло создать новый источник энергии, для чего понадобится гораздо больше инфернального заряда, чем он мог сейчас собрать. Но он был так устал, что даже оставаться в сознании становилось почти невыносимо. Скорее машинально, чем осознанно, Кроули наложил жёсткую блокировку на манипуляцию относительностью, чтобы время в Чёрнокаменной комнате случайно не сорвалось. Затем он закрепил карманное измерение в текущей точке, привязав его к координатам реальности. Разум начал медленно расплываться. Песок был таким тёплым. Кроули лежал, расслабленный до полной безвольности, с закрытыми глазами, его дыхание было ровным и глубоким. Едва заметив, как это происходит, он провалился в сон. Последняя мысль скользнула по краю сознания: песок такой уютный, согревающий, и спать нельзя слишком долго. Но песок был таким тёплым, таким безопасным... Кроули бессознательно погрузился ещё глубже, пока сладкая, чёрная пустота не накрыла его окончательно.

***

Азирафель обвел взглядом стол, за которым, один за другим, занимали свои места А(а)рхангелы. В животе у него всё скручивалось в узлы, а сердце стучало так яростно, что он готов был поклясться: Михаил и Уриил, сидящие ближе всех, наверняка слышат этот барабанный бой. Он снова и снова прокручивал в голове наставление, которое дал ему Кроули перед первым заданием по искушению: — Всё, что тебе нужно сделать, — это притвориться, будто у тебя уверенности хоть отбавляй, и все будут думать, что так оно и есть. А если кто-то попытается с тобой спорить, попробуй заранее угадать, к какому вопросу тебя подводят, и ответь на него до того, как его зададут. Это сбивает с толку и заставляет тебя выглядеть чертовски умным. "Держись уверенно и отвечай на настоящий вопрос," — напомнил себе Азирафель. Глубоко вдохнув, он проверил время: встреча началась с пятиминутной задержкой, и к его удивлению, почти все архангелы уже собрались. Не пришли только четверо: Рафаэль (ожидаемо), Кассиэль (о котором Азирафель знал лишь имя и ничего больше), Ариэль и Метатрон. Отсутствие последнего заставило его грудь сжаться в предчувствии беды. Ничего хорошего из этого не выйдет — Азирафель был в этом уверен. Он уже собрался начать, как дверь бесшумно открылась, и в комнату скользнула высокая фигура, прячась в тени угла. Рафаэль. Едва архангел вошел, по залу пронесся приглушенный шепот: «Рафаэль». Вот он, загадочный архангел, — подумал Азирафель, встретившись с его взглядом. Рафаэль молча посмотрел на него, затем слегка кивнул — словно признавая и одобряя. Этот жест неожиданно успокоил Азирафеля, узлы в его душе начали распутываться. Рафаэль, облокотившись плечом на стену, скрестил руки перед собой. Его расслабленная, но наблюдательная поза говорила сама за себя: он никому из собравшихся не доверял. Азирафель отметил это с интересом, пытаясь уловить реакции архангела, но лицо Рафаэля оставалось непроницаемым. — Ну что ж, думаю, можно начинать, — сказал Азирафель. — Спасибо всем, кто пришел. Михаил упоминала, что такие собрания ранее не проводились, так что я особенно признателен за… Дверь внезапно распахнулась. Если Рафаэль вошел незаметно, то этот вход был громким, почти театральным, хотя дверь и не хлопнула. — Я удивлен, Азирафель, что ты осмелился начать столь важную и беспрецедентную встречу без присутствия архангела высшего порядка, — заявил Метатрон, стремительно подходя к противоположному концу стола. Сердце Азирафеля заколотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу, а в животе всё обрушилось вниз. Это игра на власть, — понял он. Отвечай на вопрос за вопросом. Метнув взгляд в сторону Рафаэля, он заметил, как тот, не меняя позы, сжал кулаки, а его лицо потемнело. Азирафеля неожиданно утешила мысль, что он не единственный, кто воспринимает Метатрона как угрозу. Это придало ему уверенности, и он заговорил ровным, холодным тоном: — Насколько мне известно, я не отрекался от своей должности Верховного архангела. В комнате воцарилась абсолютная тишина. Каждый из архангелов мгновенно понял, что вызов был брошен, и принят с безупречной грацией. В уголке губ Рафаэля мелькнула лёгкая улыбка. — Более того, — продолжил Азирафель, — зная, насколько сейчас все архангелы перегружены, особенно вы, Метатрон, как Глас Божий, в преддверии Второго пришествия, я специально не сделал эту встречу обязательной. В своем уведомлении я указал, что при необходимости лично посещу отсутствующих, чтобы их проинформировать. Вы не получили уведомления? — Вопрос прозвучал как искренний интерес, но все, включая Метатрона, поняли, что он был столь же острым и ядовитым, как наконечник копья. — И тем не менее ты берешь на себя смелость нарушать мои распоряжения, — резко выплюнул Метатрон. — То, что ты делаешь, граничит с подрывом моего авторитета. Он наклонился вперёд, и все почувствовали тяжесть власти, за которой стоял сам Глас Божий. Все взгляды устремились на Азирафеля, но он не вздрогнул. Вместо этого в груди у него начала разгораться ярость, растекаясь по телу, словно огонь. Та самая "власть", которой хвастался Метатрон, привела к тому, что Кроули оказался связанным и истязаемым в том амбаре, его руки вывихнуты и вытянуты назад через голову. Метатрон безжалостно давил и скручивал одно из его вывихнутых плеч, пока демон корчился от боли под его хваткой. Голос Азирафеля опустился до ледяного шепота: — Ваше изначальное распоряжение, Метатрон, не было сделано в официальной должности. Как Верховный архангел, я отвечаю за все практические вопросы, касающиеся ангелов. А ваша роль, как бы велика она ни была, ограничивается лишь передачей сообщений между нами и Богом. Таким образом, моя власть в этом вопросе, — Азирафель оперся руками о стол и наклонился вперед, его глаза сверкнули, — превосходит вашу. В комнате повисла напряженная тишина. Метатрон кипел от злости, но понимал, что был загнан в угол. В присутствии всех архангелов силой выйти из этой ситуации он не мог — не так, как смог бы в приватной обстановке. Азирафель понял, что Метатрон рассчитывал запугать его на глазах у всех, заставить уступить, как это было, когда тот заманил его лестью и давлением в должность Верховного архангела. Но он не должен был пытать демона, которого я люблю, — внезапно пронеслось в голове Азирафеля. Его разум замер. Мысль возникла ясно и завершённо, полностью сформировавшись до того, как он успел её осознать или как-либо оправдать. И теперь её уже нельзя было забыть. Однако сейчас не время об этом думать. В комнате были архангелы с умениями, которые пугали его: Азирафель боялся, что его неподцензурные чувства могут быть уловлены. А это, как он был уверен, привело бы только к ужасным последствиям. Азирафель отчаянно попытался скрыть эту внутреннюю бурю. К счастью, Метатрон, похоже, ничего не заметил, продолжая свирепо смотреть на Азирафеля, его лицо становилось всё более багровым от гнева. — Он прав, и вы это знаете, — раздался голос из угла комнаты. Он прорезал напряжение, повисшее в воздухе, как натянутая тетива. — И давно пора пересмотреть основы насилия, на которых была построена эта структура, особенно учитывая, что эти основы — ложь. Тишина не исчезла; она просто сместилась, словно молния, от Азирафеля и Метатрона к Рафаэлю. Его слова были столь полны обвинений, подкреплённых личным опытом, что каждый взгляд обратился к нему, а в комнате не посмели даже вдохнуть. Метатрон резко обернулся, его глаза сверкали яростью. Лицо исказилось ненавистью, когда он увидел, кто заговорил. — Рафаэль, — прошипел он. — У тебя нет права осуждать и выдвигать обвинения, когда ты демонстративно отсутствовал каждый раз, когда это было важно. Либо ты участвуешь в делах Небес, либо нет. Рафаэль оторвался от стены и выпрямился. Его поза была напряжённой, как у зверя перед прыжком. — Как я помню, это Небеса и ты заперли меня вне своих дел, а не наоборот, — резко бросил он. В комнате никто не шевельнулся. Метатрон наклонился вперёд, его взгляд торжествовал: — Как жаль, что те единственные двое, кто мог бы подтвердить твою версию, никогда не смогут явиться сюда и поддержать твои слова. Рафаэль не отступил ни на шаг. Его глаза потемнели, опасно сверкнув: — Да, это действительно жаль, — произнёс он, вкладывая в слово острый, едва уловимый упрёк. Он удерживал взгляд Метатрона, и первым отвернулся именно тот, снова повернувшись к Азирафелю. — Ты играешь с огнём, Азирафель, — прошипел Метатрон. — Будь осторожен. Азирафель заставил себя подавить дрожь нервов и хладнокровно посмотрел на него. — Последний раз, когда я проверял, Метатрон, — подчеркнул он, намеренно произнося его имя как имя, а не как титул, — ты не Бог. Ты всего лишь Её посланник. И такой же архангел, как и все мы. Метатрон сверлил Азирафаэля взглядом, лицо его наливалось всё более ярким румянцем от гнева, но возразить ему было нечем — в словах Азирафаэля не содержалось ничего фактически неверного. В итоге Метатрон резко повернулся на каблуках и вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью. Азирафаэль внутренне выдохнул с облегчением. Он знал, что это только начало, лишь первая стычка в грядущем противостоянии, но всё же маленькая победа была за ним. И это подтвердило правильность его оценок их текущих ролей. А это, мрачно подумал он, будет становиться всё важнее. Кроме того, стало ясно, что между Метатроном и Рафаилом скрывается какая-то большая, явно мрачная история. Азирафаэль едва сдерживал нетерпение — ему не терпелось сбежать и найти Гавриила с Веельзевулом, чтобы вытрясти из Гавриила каждую крупицу информации. Оставалось надеяться, что тот действительно всё расскажет, а не ограничится неясным односложным "объяснением", как это сделала Михаил.

***

Оставшаяся часть совещания прошла примерно так, как Азирафаэль и ожидал, а возможно, даже немного лучше после его словесного противостояния с Метатроном. Сандалфон по-прежнему выглядел крайне недовольным из-за грядущих перемен. Самаэль, архангел, которому обычно поручали исполнение "божественного суда", предсказуемо был настроен против новых директив. — Но это будет не "суд" в его изначальном понимании, — заметил Рагуил, небесный "юридический советник". — Это будет действием, продиктованным паранойей, возмездием и внесудебной расправой. А критерий — "подозрение в маскировке истинного оккультного происхождения"? — Он покачал головой. — Нет, Верховный Архангел прав. Всё может очень быстро выйти из-под контроля, особенно с учётом количества неопытных полевых агентов, которые у нас сейчас есть. Фануил, глава ангелов-хранителей, хоть изначально и возражал, как и Самаэль, был вынужден признать, что Рагуил озвучил весьма реалистичный аргумент. Рост человеческого населения на Земле создавал огромную нагрузку на хранителей, многие из которых были неопытны. В итоге единственным, кто по-настоящему протестовал, остался Сандафон. Однако он признал авторитет директивы Азирафаэля о запрете пыток. Азирафаэль всё же не доверял ему и начал продумывать способы, как можно следить за архангелом, который, казалось, был самым верным сторонником Метатрона. Самаэль, хотя и нехотя, согласился с новой директивой, но выглядел не столь мрачно, как Сандафон. И хотя этот архангел внушал Азирафаэлю лёгкий ужас, он всё же считал, что Самаэль сдержит своё слово. Остальные архангелы, чьи роли не предполагали прямого столкновения с подобными вопросами, согласились, что даже минимальный шанс пытки другого ангела достаточно серьёзен, чтобы ввести запрет. Азирафаэль предпочёл бы, чтобы их возражения основывались на самой идее пытки любого существа, но на данном этапе он был готов принять любые доводы, которые у них имелись. Когда архангелы покидали зал, Азирафаэль стоял у конца стола. Большинство из них продолжали обсуждать темы, поднятые на совещании, или просто обменивались замечаниями. Улыбка тронула его губы, когда он заметил, как пара архангелов указывали друг другу на элементы декора, которые он добавил в комнату. А когда Михаил, собираясь уйти, с тенью мрачного удовлетворения заметила: — Ну что ж, Верховный Архангел, ты только что гарантировал нам крайне интересный период. Надеюсь, ты доволен, — он ощутил странное чувство гордости. Каждый из архангелов хотя бы мельком поприветствовал Рафаила, который снова отступил в свой угол и прислонился к стене. Некоторые задерживались, чтобы поговорить с ним дольше других. Азирафаэль с удивлением заметил, что Азраил и Рафаил обменялись довольно эмоциональным приветствием. Ему казалось, что эти двое — полные противоположности, но, подумал он, именно такие контрасты иногда создают самые крепкие дружбы. Символическое воплощение "Ангела Смерти" и "Целителя". Кто бы мог подумать. Хотя Азирафаэль и знал, что титул Азраил — «Ангел Смерти» — был крайне несправедлив, в действительности архангел оказалась одной из самых добрых и сострадательных личностей, которых он когда-либо встречал. Они нечасто пересекались за последние столетия, но до эпохи современной медицины Азирафаэль и Азраил проводили вместе куда больше времени, чем он бы хотел, и всё из-за её обязанностей. Люди тогда умирали часто, порой целыми группами. Но Азраил не была Смертью, и именно поэтому её титул казался Азирафаэлю настолько несправедливым. Её задача состояла в том, чтобы успокаивать души и сопровождать их в мир иной, привнося ощущение покоя и утешения для скорбящих родственников и друзей. Чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, что дружба Азраил и Рафаила совершенно логична. Азирафаэль улыбнулся. Несмотря на внезапные волны нервозности, вызванные осознанием, что Метатрон наверняка затаит обиду после их недавнего противостояния, он всё же решил, что совещание прошло лучше, чем он мог ожидать. И он был бесконечно рад, что всё-таки пошёл на это. Он уже собирался покинуть зал, оставив Рафаила в одиночестве, но тот жестом остановил его. Рафаил некоторое время молчал, пристально изучая Азирафаэля внимательным взглядом. — Ты должен остановить его, — наконец произнёс Рафаил. — Простите? — переспросил Азирафаэль. — Метатрона. Что бы он ни затевал. — Ах, вы про Второе Пришествие, — вздохнул Азирафаэль. — Мне эта идея совсем не по душе, даже если он утверждает, что это часть Плана. Знаете, я больше не уверен, что верю ему. — Он сделал паузу, затем пробормотал: — Кажется, я больше вообще не уверен, что верю чему-либо из того, что он говорит. Рафаил слегка склонил голову, пристально разглядывая Азирафаэля. — Что? — наконец не выдержал Азирафаэль. — Ты определённо не его пешка и не слуга, каким он надеялся тебя сделать, — отметил Рафаил. — И уж точно ты гораздо сообразительнее, чем Гавриил. Похоже, он серьёзно просчитался, выбрав тебя. — Спасибо? — Азирафаэль не был уверен, как реагировать. — Да, это был комплимент, — усмехнулся Рафаил. — Но будь осторожен, — предостерёг он, лицо его стало неожиданно серьёзным. — Метатрон, несмотря на ограничения его роли, всё ещё обладает колоссальной властью и не гнушается грязных приёмов. — Рафаил снова пристально посмотрел на Азирафаэля. — Он сделал что-то конкретное, что спровоцировало твою реакцию, верно? Азирафаэль кивнул. — Я так и думал, — мрачно сказал Рафаил. — Вероятно, он поступил в соответствии с собственной директивой? — Да, — почти подавленно прошептал Азирафаэль. — Он ничуть не изменился, — с горечью выплюнул Рафаил. — Что произошло между вами? — неожиданно вырвалось у Азирафаэля. — Это было не только со мной, — отозвался Рафаил. Его взгляд потускнел, наполненный воспоминаниями, и он замолчал, словно с трудом сдерживая нахлынувшие эмоции. Наконец, собравшись, он продолжил: — Скажем так, я считал, что он слишком сурово и широко трактовал Божественное Правосудие, примерно так же, как ты начинаешь это понимать сейчас. И ему это не понравилось. По тону Рафаила Азирафаэль понял, что пытаться узнать больше смысла не было, но слова архангела укрепили его в мысли, что он движется в верном направлении. Вдруг ему пришла в голову мысль, что Рафаил, давно не участвовавший в делах Небес, может оказаться идеальным источником информации о пропавших архангелах. Тем более Азирафаэль знал, что Рафаилу можно доверять. — Я об этом раньше не думал, потому что и представить не мог, что вы сегодня появитесь, — начал он, нервно потянув за край пиджака. — Но раз уж вы здесь, можно спросить про шестерых пропавших архангелов? Рафаил удивлённо замер. — Что значит «шестеро пропавших архангелов»? — переспросил он недоверчиво. — Как могут просто исчезнуть шесть архангелов? — Вот это я и хочу узнать! — воскликнул Азирафаэль. — Я даже не подозревал об этом, пока несколько часов назад, готовясь к совещанию, не запросил текущий список архангелов. А потом зачем-то решил взглянуть на самый первый из хранящихся списков. Оказалось, что каждый раз при изменении состава выпускается новый документ. Так вот, за пять обновлений списков из них исчезли шесть архангелов, если сравнить первый с последним. Их имён я даже не узнал. А если добавить Гавриила, то с момента Великого Мятежа насчитывается уже семь пропавших. Выражение лица Рафаила стало крайне серьёзным. — У тебя есть эти списки? — спросил он. — Да, но они в моём кабинете. — Покажи, — сказал Рафаил с такой настойчивостью и решительностью, что Азирафаэль немедленно повернулся и направился к двери, чувствуя за спиной шаги архангела.