Reclaimed

"Почему же Небеса такие ослепительно яркие?" — раздражённо подумал Азирафаэль, направляясь к своему кабинету. Это был риторический вопрос — в его состоянии малейшие раздражители становились невыносимыми. Когда он только вернулся, он поинтересовался, можно ли немного уменьшить яркость. Ответ был обескураживающим. Механизм регулировки действительно существовал — нечто вроде человеческого затемнителя. Но согласно письменному распоряжению Метатрона: "В связи с тем, что Небеса являются физическим отражением аспектов Всемогущей, уровень яркости не должен быть ниже 55 кд/м², чтобы постоянно напоминать о святости и сиянии её присутствия. Подписано......" Его попытки изменить и другие элементы также встречали отказ. Уменьшить бесконечные просторы, создающие физическую изоляцию? "Поскольку Небеса являются физическим воплощением аспектов Всемогущего, расстояния на Небесах не должны сокращаться, чтобы напоминать о необъятности Всемогущей. Подписано.......” Добавить хоть намёк на цвет в монохромную белизну? “Поскольку Небеса являются физическим воплощением аспектов Всевышней, никакие декоративные цвета или изменения существующих цветов на Небесах не допускаются, поскольку белый цвет является напоминанием о чистоте Всевышней. Подписано......” Это ужасно раздражало его. Заперев дверь своего кабинета, Азирафаэль вдруг осознал нечто ещё более тревожное. До этого момента он с уверенностью полагал, что концепция пыток — исключительно изобретение человечества. Но, вспоминая действия Метатрона, он больше не мог исключать подобные методы и на Небесах. Когда он сопоставил все детали — изоляцию, монохромность, яркий свет без теней, отсутствие звуков, кроме собственного дыхания, — у него пробежал холодок по спине. Всё это слишком напоминало "белую комнату", известную людям как одну из самых изощрённых форм психологической пытки. Нет. Только не это. Это всего лишь совпадение, правда? Правда...? Ведь Небеса всегда были такими, убеждал он себя. "Но когда началось это «всегда»?" — шепнул голос в его голове. Он попытался вспомнить. Ну, хотя бы с тех пор, как его отправили охранять Эдем. Да, но это случилось после Восстания и Падения, — возразил он сам себе. — А до этого было столько времени. Какими были Небеса до того? Но чем больше он пытался вспомнить, тем больше в памяти зияли пустоты. Он помнил множество событий: создание Земли, проектирование людей, случайные встречи с Кроули в дальних уголках вселенной… Но Небеса до Восстания? Он ухватился за одну нить — воспоминания о бесконечно скучных совещаниях по вопросам дизайна и биологии, которые вел Ханиэль. Тогда его внимание блуждало по узорчатым колоннам, украшенным витиеватыми орнаментами… Колонны! Мысли Азирафаэля взорвались. В одно мгновение его уверенность в устройстве мира рассыпалась, оставив лишь хаос. Он оперся ладонями на стол, надеясь, что ощущение твердой поверхности и усилие мышц дадут ему хоть крупицу равновесия, которое ему так отчаянно было нужно. Да, всё было иначе до Восстания. Но насколько? Азирафаэль закрыл глаза, силясь вспомнить. Теперь, когда ему удалось восстановить в памяти тот зал заседаний, казалось, и остальные фрагменты Небес начали оживать. Обстановка была не слишком далека от нынешней, но всё же заметно отличалась. Пространство было украшено более изысканно, тонкие градиенты бронзовых и золотых оттенков придавали гармонию и чувство искусства. Да, Небеса всё так же оставались пустынными и просторными, но не такими суровыми и безжизненными, как теперь. Всё выглядело намеренно лаконичным, почти утончённым в своём минимализме — если, конечно, такое эстетическое решение могло быть кому-то по вкусу. Сейчас же всё выглядело жестоко стерильным и отталкивающе строгим. Но почему? И имеет ли это вообще значение? После Восстания всё изменилось, а значит, это, скорее всего, важно. Азирафаэль с силой ударил ладонью по столу, сгорая от раздражения. Господи, только не ещё одно откровение, переворачивающее всё с ног на голову! Особенно сейчас, когда времени было в обрез, а дел — на целую гору. Он тяжело опустился на стул за своим столом. Список. Да, нужно составить список. Списки помогали. Азирафаэль любил списки, особенно когда нужно было разложить по полочкам сложные задачи с множеством слоёв и нюансов. Хороший список с подзаголовками, чёткой структурой и подсписками — это успокаивало разум и не позволяло мыслям блуждать по кругу, когда их становилось слишком... слишком много. Он достал чистый блокнот и любимую ручку и принялся писать. Полтора часа спустя Азирафаэль отбросил ручку, откинулся на спинку кресла и ещё раз оглядел свой внушительный список. Хотя назвать это просто списком дел было бы чудовищным преуменьшением — ведь одной из задач значилось: Спасти Кроули из Ада. Но как? Азирафаэль, нахмурившись, вновь посмотрел на свой список. Возможные шаги: - Попробовать получить информацию о Аде и Сатане от Вельзевул? - Дагон (через Михаил) вряд ли поможет, учитывая её очевидную ненависть к Кроули. Примечание: спросить у Гавриила о Рафаэле. Но даже этот единственный пункт требовал найти Гавриила и Вельзевул. С надеждой он подумал, что они, возможно, всё ещё на Альфа Центавре. Если, конечно, они вообще туда отправились. Это хоть немного облегчило бы его положение, погружающееся в пучину хаоса. Но, даже так, задач было слишком много. Азирафаэль вновь скользнул взглядом по списку. Вдруг ему показалось, что все аккуратно выписанные пункты начали кружиться вокруг него, сжимаясь всё плотнее и плотнее, превращаясь в удушающую спираль. Он чувствовал себя слепым, блуждающим в пустоте. Слишком много неизвестных, слишком много неподвластного. Не за что было зацепиться, как будто он падал в бесконечность без шанса приземлиться на твёрдую почву. И тут пришло тревожное предчувствие: затяжная, почти лениво-экспериментальная подготовка Метатрона ко Второму Пришествию вот-вот наберёт обороты. Раньше Азирафаэль удивлялся этому заторможенному темпу, но теперь осознал — Метатрон ждал. Ждал подходящего момента, чтобы ускорить ход событий. И, видимо, этот момент настал: устранение Кроули. Ведь именно Кроули, как он знал, до последнего сопротивлялся бы любым действиям против Земли и человечества. Вдруг вся стратегическая картина встала на место, и Азирафаэль почувствовал, как у него закружилась голова, а желудок будто ушёл в пятки. Метатрон хотел Второго Пришествия. А это означало, что Кроули нужно устранить. Но почему именно его? Почему не самого Азирафаэля? Виноватое жало пронзило его сердце, когда он заставил себя посмотреть на всё с точки зрения Метатрона. Тот явно провёл тщательный анализ. Кто убедил Азирафаэля, что Армагеддон должен быть сорван? Кто настоял на этом плане, от которого Азирафаэль сначала категорически отказывался? Кроули. Искусный, убедительный Кроули. Азирафаэль стиснул край стола. Но как убрать Кроули из игры? Особенно когда они всегда прикрывали друг друга. Ответ был очевиден, если оглянуться назад: их нужно было разлучить. Азирафаэль, конечно, не был сторонником теорий заговора, но теперь он всё больше подозревал, что Метатрон с самого начала увидел возможность в изгнании Гавриила и позволил отношениям между ним и Вельзевул развиваться без помех. Это создало лазейку: вакантное место, которое Метатрон преподнёс Азирафаэлю как благородное искушение. Метатрон знал, что Кроули не последует за ним. Азирафаэль всё сильнее убеждался, что у Метатрона была личная неприязнь к Кроули и что он знал его куда лучше, чем показывал. Иначе та фраза четырёхлетней давности — «Он всегда хотел идти своим путём. Всегда задавал дурацкие вопросы» — не имела бы смысла. Это означало, что Метатрон знал Кроули с давних времён, достаточно хорошо, чтобы предугадать их с Азирафаэлем действия. Когда им удалось разлучить двух союзников, оставив Кроули в одиночестве, оставалось просто заманить его в ловушку. Слово «просто» в данном случае звучало почти издевательски. Но Азирафаэль всё же ощутил тихое удовлетворение: Кроули, действуя почти на виду, заставил силы Небес годами работать, чтобы схватить его. И всё же, даже если бы Кроули остался с Азирафаэлем, это тоже стало бы ловушкой. Сейчас Азирафаэль ясно видел, что, окажись они вместе на Небесах, Кроули бы тут же был пленён и либо уничтожен, либо передан Аду. Всё это было тщательно продуманной аферой. А Азирафаэль ничего не заметил. Он не знал, насколько глубоко Кроули понимал суть зловещих замыслов Метатрона, но одно было ясно: Кроули всегда лучше чувствовал обманчивую природу Небес. «Я не думаю, что ты понимаешь, что именно я тебе предлагаю», — собственные слова Азирафаэля эхом звучали у него в голове. «Я всё понимаю. Думаю, даже лучше, чем ты», — ответил тогда Кроули. Тогда этот ответ взбесил его. Кроули всегда видел худшее, всегда думал, что, зная одну сторону Небес, он понимает всё намного лучше самого Азирафаэля. Но Кроули оказался прав. Азирафаэль ненавидел это. Ему было больно признать правоту демона. Он не хотел, чтобы Кроули оказался прав. Он не хотел, чтобы Небеса были коррумпированными, коварными, способными на пытки, на сделки с самим Сатаной. Но почему... Почему это должно было быть удивительным? Азирафаэль уронил голову в ладони, и перед внутренним взором вспыхнули картины прошлого. Даже сама Бог заключила с Сатаной пари, играя жизнями целой человеческой семьи, словно они были бездушными игрушками. «Две стороны одной медали, ангел», — однажды сказал ему Кроули, их спор достигал апогея. — «Это одно и то же здание, ради Сатаны, просто разные уровни!» Нет. Нет, нет, нет! Эти мысли были опасны. Это были мысли Падших. Или… Или эти мысли Падших были такими, потому что они видели то, чего не замечали те, кто остался на Небесах? Может, только их уникальная перспектива открывала истину, скрытую от остальных? Что же сказала тогда Михаил? «Тебе нужно разобраться, во что ты действительно веришь, и где стоишь, твёрдо и без сомнений, если мы хотим бросить вызов Метатрону». Не об этом ли она говорила? Или о чём-то схожем? Азирафаэль вновь опустил взгляд на свой список. Тот снова стал привычным, простым, двумерным. Первая задача, словно живое напоминание, взывала к действию. Больше нельзя было медлить. Если его догадка верна и Метатрон ждал, пока Кроули исчезнет из игры, чтобы запустить свои планы, времени у него не осталось. Он подтянул к себе блокнот и начал составлять черновик указа, запрещающего любые формы пыток по отношению к любому живому существу. Конечно, ему придётся скрыть суть за завуалированным юридическим языком. Но ясно одно: Границы будут проведены.

***

Кроули отчаянно старался подавить свою сознательность, загнать её как можно глубже — туда, где она исчезнет совсем. Но когда полностью исчезнуть ей не удавалось, он пытался удерживать её в той туманной зоне, где глаза слишком тяжелы, чтобы открыться, а звуки доходят приглушёнными, словно сквозь толщу воды. В этом состоянии всё казалось отдалённым и нереальным, будто происходило с кем-то другим. Однако вскоре его охватила отчаянная тоска по спасительной пустоте, когда он осознал, что темнота ускользает, несмотря на все его усилия. Его разум, неподвластный его воле, начинал пробуждаться, как бы он ни пытался это остановить. Его руки ощущались так, словно их безжалостно разорвали на обжигающие осколки, и он вдруг осознал, что висит в воздухе, подвешенный за запястья на цепях, заколоченных в два из множества крюков, ввинченных в потолок. Он повис на руках, все еще сломанных с тех пор, как Сатана беспощадно и методично сломал почти каждую кость в его теле. Он не мог вспомнить, были ли его плечи сломаны тогда или нет. Осознание того, что они уцелели, было, пожалуй, единственным светлым пятном в его существовании. И то лишь крошечным утешением. Всё было неправильно, всё было болью, а он, по сути, не должен был ощущать страдания, потому что его тело не должно было быть живо. Обычно он не был склонен к отчаянию. Бывали мимолетные моменты, когда ситуация накрывала его слишком быстро, но в общем он был оптимистом и прагматиком. Но умирать в одиночестве, в муках, от рук Сатаны — этого было более чем достаточно, чтобы вызвать подлинное отчаяние. Оно окружало его, струилось по горлу и душило, отрезая почти все возможности понять что-либо за пределами его текущего существования. Каков же смысл, если это единственное, что может быть? … Его единственная надежда заключалась в том, чтобы его телу наконец позволили умереть должным образом. — Знаешь, что самое худшее? Голос Сатаны прозвучал где-то впереди, но Кроули осознал, что это были слова, лишь спустя несколько секунд. Он даже не пытался понять их смысл. Скорее всего, вопрос был риторическим, а его разум блуждал в туманном хаосе боли, вызванной повисанием на сломанных конечностях. Вес тела давил на переломанные рёбра, и каждая попытка осознать происходящее погружала его в бездну невыносимой муки. Каждое малейшее движение заставляло обломки костей тереться друг о друга, раздирая мышцы. Он задыхался, но дышать означало двигаться, а двигаться — терпеть адскую боль. Паника накатила волной, когда он понял, что застрял в замкнутом круге: невозможность вдохнуть из-за боли, и мучительный страх удушья. Его голову резко откинули назад, голос Сатаны прозвучал у самого уха, прорезая как нож сквозь вихрь боли, ужаса и отчаяния, раздиравших Кроули. — Я задал вопрос! — голос Сатаны был громким и гневным. Кроули зажмурился, издав лишь сдавленные звуки боли: его голову тянули назад, усугубляя ожог на затылке, а изменение положения вызвало новый шквал агонии, будто острые шипы пронзили каждую клетку тела. — ОТВЕЧАЙ! — Я… не мог… не могу… — выдавил Кроули, пытаясь сосредоточиться, но не в силах удержать внимание ни на чём. — "Не могу"? Что именно не можешь? — яд в голосе Сатаны растекался по его сознанию, как кипящая смола. Кроули хотел ответить — этот вопрос требовал ответа. Но он уже не понимал даже, чего от него ждут. Его мир разбился на осколки, и каждое чувство, каждая мысль стало отдельным фрагментом, который невозможно собрать в целое. И он не мог удержать больше одной вещи - одного фрагмента - за раз… Было ли это тем, чего он не мог сделать? Было ли...?  Нет.  Блядь. Все вокруг стало расплываться на тёмные пятна. Он хватал ртом воздух... и хотел закричать от боли. Но это было бы слишком больно.…  В ответ на его молчание пальцы сатаны глубоко впились в его искалеченную спину и не отпускали. Несмотря на причиненную боль, у него вырвался крик. Все дальнейшие мысли, которые у него были, были либо совершенно бессвязными, либо состояли исключительно из бессловесного отчаяния, требующего, чтобы его мучения прекратились, и он не мог понять, как заставить что-либо превратиться в настоящие слова, которые он мог бы произнести. — ОТВЕТЬ МНЕ! Что. Ты. Не. Можешь?! Потому что, определенно, это не было бы предательством твоего собственного рода! Ты не сказал 'не могу' и в этом случае! Но вместо того, чтобы дать Кроули шанс прийти в себя, пальцы сатаны еще глубже впились ему в спину, ухватив за ребра, и Кроули потерял способность что-либо отвечать. Он задохнулся от неописуемой боли, которая буквально разрывала его на части — Ты не сказал ”Не могу" , — пальцы сатаны на его спине разорвали все оставшиеся мышцы и ткани вокруг них, чтобы сжать в кулак одно из его ребер. Раздирающая боль вырвала у него сдавленный, мучительный стон, и он почувствовал ужасное давление на позвоночник, когда сатана обхватил ребро, прикрепленное к нему. Неописуемое ощущение наполнило Кроули абсолютным ужасом и паникой. — Нет! Не надо... не надо, не надо!.. не надо... - но его отчаянные мольбы, сотрясаемые первобытной паникой, которая, наконец, заставила его заговорить, оборвались. - ...за то, что он предал МЕНЯ! — Когда Сатана закончил свое заявление, он сильно дернул и вырвал ребро Кроули с его позвоночника. Краули не узнал резкий крик и всхлипы, исходившие от него самого. Он едва ли узнал себя — свой облик, свое существование. Все, что имело значение, заключалось в бесконечном и безжалостном страдании. Ни одного просвета надежды, ни одного символического света в конце туннеля. Не в этот раз. Острая боль вновь прорезала его спину, и тело Кроули немного дернулось, как будто свежие, колючие проволоки пронзили его руки, когда Сатана снова вонзил руку и обвил пальцы вокруг одного из ребер Краули. Он не слышал, чтобы Сатана что-то говорил или задавал вопросы. Неужели он упустил это? Или как-то лишился слуха? Хотя это не имело никакого значения. В его сознании не осталось места для ответов. Ужасающее давление на его позвоночник усилилось, и, осознав, что происходит, его охватила безжалостная паника и отчаяние. — Нет…! — из него вырвалась, со всхлипыванием, мольба. — Пожалуйста! Что он сделал, чтобы быть…? Чтобы быть оставленным в полном одиночестве? Хруст! Он закричал, прежде чем его вопли перешли в мучительные, глухие стонущие звуки, когда Сатана сразу же ухватился за другое обнаженное ребро на противоположной стороне его спины. Начав задыхаться от страха, он ощутил, как его позвоночник начал сжиматься. Только не снова… не с... У него никогда не было шанса, правда? Не по-настоящему. Не в конечном итоге. Он не думал, что мог бы попытаться ещё сильнее. Но он что-то испортил. Безнадёжно, непоправимо. Наверное, с самого начала своего существования. Он просто был испорчен изнутри. Это было в его природе. Потому что даже Азирафаэль, в конце концов, оставил его навсегда. Давление на позвоночник становилось невыносимым… Вот-вот… Треск! Кроули вскрикнул. Он больше не мог этого выносить. Боль была за гранью описаний. Это была не просто лопнувшая реберная кость — это были нервы, проходящие через эту область, и прямые, и косвенные повреждения, которые они получали. Это был позвоночник, к которому крепилось ребро, ломающийся под невыносимым давлением. Это была невозможная агония его сломанного тела, которое вздрагивало и слегка раскачивалось с каждым новым рывком. Это было отчаяние, порождённое осознанием, что с ним обращаются с такой бездушной жестокостью. — Пожалуйста, — выдавил он между неглубокими, судорожными вдохами. — Нет… хватит… прошу… — ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА ГОВОРИТЬ «НЕТ»! — зарычал Сатана прямо ему в ухо, с силой сжав волосы Кроули. Затем другой рукой, раскрытой ладонью, он ударил его в середину спины. — Ни мне! Ни Аду! Кроули издал прерывистые крики, зажмурив глаза, пока волны безысходности и страха накрывали его. Сатана наклонился ближе, ещё сильнее оттянув его голову назад. Его горячее дыхание обжигало ухо Кроули. — Ты принадлежишь мне. И ты принадлежишь Аду. И, кажется, тебе нужен конкретный урок, чтобы напомнить об этом. Рука Сатаны была на его спине, а не на груди, но символ загорелся всё равно. Яркий огонь вспыхнул и продолжал гореть. А Кроули продолжал кричать.

***

Азирафаэль откинулся на спинку кресла и вновь перечитал своё последнее распоряжение. Оно балансировало на тонкой грани и подразумевало поддержку вещей, которые он совершенно точно не одобрял. Но он знал, что так и должно быть. «В свете нарастающих возможностей для напряжения и конфликтов в ходе подготовки ко Второму Пришествию, чтобы эти приготовления не были сорваны или подорваны, любое использование физического или психологического принуждения, наказания или методов убеждения в отношении любого живого существа — эфирного, оккультного, человеческого или иного происхождения, известного или неизвестного, — строго запрещается. Результаты подобных мер слишком разнообразны, непредсказуемы и несут высокий риск каскадных, разрушительных последствий, чтобы оправдать их применение с учётом важности успешного осуществления Второго Пришествия. Подпись: (его официальная подпись Верховного Архангела)». Это послание опасно близко подходило к прямому осуждению действий Метатрона на острове Скай. Нет, если честно, оно прямо их осуждало. Но Азирафаэль не мог придумать, как издать подобное распоряжение иначе. Он постарался сформулировать его так, чтобы для тех, кто не был в курсе (а это почти вся Небесная канцелярия), оно выглядело как превентивная мера. Однако Азирафаэль прекрасно понимал, что это делает его несомненной мишенью для Метатрона. Что ж, придётся ему позаботиться о том, чтобы быть постоянно движущейся целью, подумал он мрачно. Пришло время по-настоящему начать расплачиваться за своё решение вернуться сюда. Он в третий раз проверил исходное распоряжение Метатрона. На это у Азирафаэля ушло немало времени, прежде чем ему удалось его отыскать. Сначала он не собирался этого делать, но затем вспомнил, что у Метатрона существует два типа распоряжений: официальные, изданные им как Голосом Бога, и неофициальные. Первые имели дополнительный символ рядом с его сигнатурой, и такие документы было практически невозможно отменить. Вторые же были ничем иным, как канцелярскими записками, вроде тех, где регулировалась яркость небесного света. Они такого символа не имели. И тогда Азирафаэль понял, что, возможно, он даже превосходит Метатрона по рангу в вопросах, касающихся ангелов. Если, конечно, дело дойдёт до выяснения полномочий. Всё зависело от того, будет ли исходный приказ о пытках неофициальным. Азирафаэль затаил дыхание, когда, наконец, достал документ и взглянул на подпись. Дополнительного символа там не оказалось. Он подозревал, что так и будет, но полной уверенности не было, да и Метатрон вполне мог бы притвориться и добавить символ, если бы захотел. Но его там не было. А это означало, что Азирафаэль может аннулировать его своим распоряжением. Азирафаэль разослал уведомление о проведении собрания всех архангелов через два дня. Он даже не был уверен, проводилось ли что-либо подобное раньше. Да и какая разница? На самом деле он считал, что регулярные встречи лицом к лицу пошли бы на пользу. Изоляция среди ангелов была слишком глубокой, и чем больше он вникал в суть, тем явственнее видел, как далеко простираются её корни и как сильно она влияет на Небеса. На мгновение задумавшись, он добавил в объявление примечание: " Архангелам, которые не смогут оставить свои обязанности, это не зачтётся в минус." Азирафаэль обещал, что лично навестит каждого и расскажет обо всём, что обсуждалось. Затем он отправил второе уведомление, адресованное только тем архангелам, которые участвовали в задержании Кроули, а также двум заместителям Сандалфона. Это собрание должно было состояться через шесть часов. Он должен был сначала поговорить именно с ними, так как они точно знали, откуда на самом деле взялось это распоряжение. Азирафаэль понимал, что нужно выстроить официальную интерпретацию ситуации так, как он её видел, и закрепить её в их сознании. Он никогда прежде не был так благодарен за века своей и Кроули совместной «работы», которые дали ему бесценный опыт в искусстве тонкой манипуляции и умении использовать полуправду. Сейчас ему также предстояло собрать всё своё мужество и уверенность — ту самую, что Кроули демонстрировал, кажется, с рождения. И использовать её, как никогда прежде.

***

Азирафаэль ждал во главе стола, когда по одному в зал заседаний начали входить Михаил, Саракаэль, Уриил, Сандалфон и два его заместителя. Он внимательно изучал их реакции и с лёгкой улыбкой отмечал про себя, что каждый из них не смог скрыть какое-то удивление. За последние шесть часов он сделал многое, и, по крайней мере, сам был доволен результатом. — Интересный выбор для редизайна, Верховный Архангел, — заметила Саракаэль. — Очень… ретро. — Правда? — весело отозвался Азирафаэль. — Мне тоже нравится. Вносит некое разнообразие. — Неплохо, — кивнул Уриил, их глаза, казалось, стали чуть светлее, когда они садились. Азирафаэль также заметил, что плечи Уриила выглядели менее напряжёнными, чем обычно. Михаил только огляделась, и на её губах на мгновение мелькнула едва заметная улыбка. Для Азирафаэля это говорило о многом. Она помнила, и её устраивали изменения. Обычные ангелы, сопровождавшие Сандалфона, в изумлении смотрели на резные колонны и акценты небелого цвета, пока занимали свои места. — Ты получил на это одобрение? — спросил Сандалфон, бросаясь в кресло. — Оно и не требовалось, — пожал плечами Азирафаэль. — Меморандумы, ограничивающие эстетику Небес, не являются официальными распоряжениями Голоса Бога. А так как эта комната используется почти исключительно для дел архангелов, технически я могу делать с ней всё, что захочу. Впрочем, мне показалось, что возвращение к её оригинальному виду — удачная идея. Если Метатрон захочет поспорить, ему будет сложно что-то возразить. У меня есть пара других мест, которые я тоже хотел бы изменить. Но не ради этого я собрал вас здесь. Он глубоко вдохнул и собрался с духом: — Как вам известно, через два дня состоится собрание всех архангелов. — Настроение в комнате мгновенно стало серьёзным. — Причина этого собрания в том, что я собираюсь издать распоряжение. После этого оно станет общенебесным. Комната погрузилась в тишину. Архангелы смотрели на него с сочетанием ошеломления и возникшего уважения. Это помогало. Азирафаэль знал, с какими ставками он играет, и осознавал всё до мельчайших деталей: от того, как он стоял, поставив ноги на ширину плеч, до выбранного наряда. После тщательного анализа он признал, что отказ от бабочки и жилета, пусть и «усовершенствованных» для его новой роли, придавал ему образ более динамичного и менее академичного лидера. Хоть это и казалось несправедливым, такова была реальность, и ему нужна была каждая возможная поддержка. Кроме того, как гласила человеческая поговорка: «Притворись, пока не получится». Может быть, если он будет достаточно долго изображать уверенность, она действительно придёт — ведь другие начнут в это верить раньше. — Этот меморандум, — продолжил Азирафаэль, — будет на первый взгляд касаться подготовки ко Второму Пришествию. И хотя эта тема действительно чрезвычайно важна, актуальна и необходима, он также косвенно затронет события, произошедшие совсем недавно. События, которые не будут прямо упомянуты и на которые даже намёка не будет, но которые каждому из вас сразу станут понятны. Последнее, чего я хочу, — это чтобы недоразумения начали нарастать как снежный ком. Именно поэтому мы здесь: чтобы в обстановке уединения и безопасности заранее всё прояснить и чётко понимать, где мы находимся. Думаю, учитывая, кто именно собрался в этой комнате, вы все уже знаете, о каких именно «событиях» идёт речь. Он сделал паузу и убедился по выражениям лиц присутствующих, что был прав. Два обычных ангела, пришедшие на встречу, выглядели по-прежнему потрясёнными, словно пережили что-то ужасное, что до сих пор стояло перед глазами. Азирафаэль не мог их винить — он и сам ощущал то же самое. — И чтобы мы все были на одной волне, да, я говорю о том, что произошло во время передачи Кроули Сатане, — продолжил он, сделав глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Само упоминание этого ранило его до глубины души. — Я даже не стану углубляться в бездну моральных вопросов, связанных с тем, что Метатрон организовывает секретные операции и сделки с самим Сатаной. Это тема для другого разговора. К тому же он сам частично отменил своё соглашение, нарушив его. — Азирафаэль покачал головой. — Именно для таких вещей у нас существуют соответствующие подразделения, в которых работают профессионалы. И всё же… — Он остановился, пытаясь подавить гнев, подступающий к горлу. Он разжал кулаки, которые, сам того не заметив, сжал в приступе ярости. Обведя взглядом собравшихся, он продолжил: — Поверьте, я серьёзно намерен разобраться с этой проблемой в ближайшем будущем. И я понимаю, насколько расплывчата иерархия Небес, и что именно Метатрон управляет вами, отдавая приказы. Но я обещаю, что подойду к этим вопросам с перспективой на будущее, а не с целью наказания за прошлое. Что, кстати, идеально подводит нас к тому, что именно произошло с Кроули, и к меморандуму, который я подготовил. Азирафаэль раздал всем копии документа и молча ждал, пока они его прочтут. На лице Михаил появилась едва заметная улыбка, и она кивнула Азирафаэлю. Внутри него будто разжалась пружина напряжения. Выражение лица Уриила осталось неизменным, что тоже можно было считать хорошим знаком. Саракаэль, сложив пальцы перед собой, внимательно смотрела на Азирафаэля, и это внушало надежду. Узел в его животе чуть ослаб. С другой стороны, Сандалфон сидел с видом, будто готов взорваться, а два ангела рядом с ним выглядели одновременно невероятно облегчёнными и крайне напуганными. Казалось, они больше всего на свете хотели бы, чтобы их никогда не втягивали в эту историю. — Как вас зовут? — обратился Азирафаэль к двум перепуганным ангелам, стараясь, чтобы голос звучал мягко, а поза была открытой и располагающей. — Простите, но в свете всего происходившего, кажется, мы не успели познакомиться. А я должен был спросить. Так что прошу вас… — он жестом пригласил к ответу более высокого из двоих. — Арматель, — ответили они, выглядя одновременно благодарными за внимание и немного смущёнными. — Очень рад познакомиться, — улыбнулся Азирафаэль. — А вы? — Он повернулся к более низкому ангелу, тому самому, который, напуганный до глубины души появлением Кроули, случайно взорвал грузовик с помощью энергии карающего света. — Эдиэль, — произнёс второй ангел, взъерошенные тёмные волосы обрамляли его лицо, а тёмно-карие глаза смотрели с неуверенностью и явной тревогой. — Рад знакомству и с вами, — тепло сказал Азирафаэль, улыбаясь так, чтобы поддержать собеседника. — И хочу подчеркнуть, что утверждение «я понимаю вашу позицию» будет в данном случае серьёзным преуменьшением. Знайте, что абсолютно никто вас ни в чём не винит. Более того, если вы могли бы остаться после собрания, я хотел бы пообщаться с вами лично, чтобы убедиться, что у вас всё в порядке. Арматель и Эдиэль молча кивнули, явно ошеломлённые тем, что Верховный Архангел не только обратил на них внимание, но и проявил искренний интерес. Азирафаэль вновь повернулся к собравшимся. — Итак, для начала, — начал он, — я даже не подозревал, что Небеса допускают пытки не-человеческих существ, пока не обнаружил оригинальный меморандум после нашего возвращения. И да, я намеренно использую термин «не-человеческих существ», а не просто «демонов», потому что формулировка такова, что для попадания в допустимую категорию достаточно… — Азирафаэль вытащил и сослался на документ, — «подозрения в маскировке истинного оккультного происхождения». Он сделал паузу, позволяя собравшимся осмыслить последствия такой расплывчатой формулировки. — Кто из вас знал об этом? — спросил он, подняв над головой меморандум Метатрона. Все архангелы подняли руки. Арматель и Эдиэль — нет. Азирафаэль кивнул. — Это совпадает, — сказал он. — Потому что я был в их положении, — он указал на двух ангелов, — всего четыре года назад и тоже ничего не знал. Более того, я был абсолютно уверен, что Небеса считают подобные методы, вне зависимости от того, к кому они применяются, морально недопустимыми. Что-то похожее на робкую надежду промелькнуло на лицах Армателя и Эдиэля, и Азирафаэль остро почувствовал их смятение. Он уловил это ещё в момент их появления в зале — чувство вины, смешанное с внутренней борьбой из-за того, что они вообще позволяли себе сомневаться в действиях Небес. Азирафаэль знал этот замкнутый круг эмоций слишком хорошо. Азирафаэль опёрся руками на стол и пристально посмотрел на Сандалфона. — И чтобы не оставалось никаких сомнений, если бы ты не вовлёк их в это дело, и всё осталось бы в кругу архангелов, я, возможно, не был бы так настойчив в своих действиях. Всё могло бы остаться внутри нашего круга и не выноситься на всеобщее обсуждение в Небесах. Но ты втянул их. И с учётом того, как Метатрон собирается усилить давление, как скоро пойдут слухи среди ангелов, что пытки иногда допустимы? Хм? А сколько времени пройдёт, прежде чем «иногда» превратится в стандартную практику? И не говори мне, что этого не случится, — резко оборвал он Сандалфона, который уже открыл рот, чтобы возразить, — потому что я видел куда больше конфликтов, чем ты. Видел, как такие вещи превращаются из исключения в норму, как поведение меняется, укореняется и распространяется. Мы не пойдём по этому пути. Не в то время, когда я могу что-то сказать или сделать. Никакое «высшее благо» не стоит той цены, которую мы за это заплатим: морального разрушения в лучшем случае, и ошибок, приводящих к пыткам и убийству невинных существ, в худшем. Ведь тогда это уже не высшее благо, верно? Азирафаэль выпрямился, и в его голосе зазвучала горечь: — Как может быть высшее благо, если мы ничем не лучше Ада? Он замолчал, давая словам отзвучать в повисшей тишине. Комната застыла, и даже он сам почувствовал, как его собственная смелость слегка пошатнулась. Слова сорвались слишком резко, и назад их уже не вернуть. Азирафаэль поднял меморандум Метатрона. — Здесь нет знака Голоса Бога рядом с его подписью. Этот документ имеет ровно столько же силы, сколько любой другой, выпущенный любым из вас. И учитывая, что его решение пытать Кроули привело к последствиям, которые серьёзно ослабляют нас и, вполне возможно, подвергают наших же агентов большему риску из-за мести, очевидно, что Метатрон не должен иметь возможности направлять миссии или отдавать оперативные распоряжения. Его роль — быть Голосом Бога, а не Оперативным Командующим, Верховным Архангелом или Дежурным Офицером. — Я с тобой не спорю, — подала голос Саракаэль, — но ты понимаешь, что это создаст для тебя крайне неловкую ситуацию? Азирафаэль улыбнулся, хотя в животе всё переворачивалось от напряжения. — Значит, не стоило выбирать меня, не так ли? — Ты изменился, — вмешался Уриил. — Семь лет назад я прижал тебя к стене, и ты был так напуган, что не мог выдавить из себя связного слова, только нервно смеялся. А теперь ты оказался вовсе не тем слабаком, каким я тебя считал. — О, большое спасибо, — саркастично перебил её Азирафаэль. — Пожалуйста, — продолжил Уриил с невозмутимостью. — Но в тебе что-то недавно изменилось, — он неопределённо махнул рукой в его сторону. — И нет, дело не только в одежде. Хотя они, если ты вдруг интересовался, стали гораздо лучше. — Не интересовался, но всё равно спасибо, — сухо ответил Азирафаэль. Он выдержал паузу, прежде чем продолжить: — Думаю, никто из вас не сомневается, что мы с Кроули были друзьями. И, несмотря на все слухи, — он бросил выразительный взгляд, охватывающий как Михаил, так и Уриила, — ничем большим. Глаза Михаил вспыхнули триумфом, когда она бросила взгляд на Уриила, чьи губы сжались в недовольной гримасе. — Я не общался с ним последние четыре года, — продолжил Азирафаэль. — Но мы были близки. И видеть, как он прошёл через… всё это… по сути, просто потому, что Метатрон мог и захотел, а наше с ним соглашение по поводу Кроули оказалось намеренной ложью, — это, скажем так, укрепляет хребет. — Ты же слышал, что сказал Метатрон, — прорычал Сандалфон. — Это звучало как попытка спровоцировать второе Восстание. Азирафаэль резко обернулся к архангелу: — Даже если это правда, это было чудовищно, совершенно излишне и, вдобавок, серьезной тактической ошибкой. Кроули уже собирались передать Сатане, так что не было никакой необходимости прибегать к пыткам, чтобы остановить его действия. А если бы сделка еще не была заключена, мы могли бы сразу же договориться с Дагон и Хастуром, верно, Михаил? Михаил кивнула в знак согласия. — Или же мы могли бы воспользоваться нашей собственной системой правосудия с участием Рагуила. Хотя, учитывая мой собственный опыт, я уже не так в этом уверен. Азирафаэль бросил красноречивый взгляд на Уриила и Сандалфона, которые благоразумно избежали встречи с его глазами. Он также осторожно умолчал, что о своем "несуществующем суде" узнал от самого Кроули, ведь он сам в тот момент находился в Аду. Однако эта деталь никому из присутствующих была не нужна. — Я уже объяснял, почему пытать его, нарушив тем самым условия сделки с Сатаной, было крайне неосмотрительно. Так что, Сандалфон, не было и никогда не будет оправдания для пыток. А раз уж вы об этом заговорили, Уриил, то да, я бы хотел, чтобы все агрессивные тактики, включая запугивание своих же, были прекращены. Хотя это уже более широкая системная проблема, но, как мне кажется, тесно связанная с данной ситуацией. Мы начинаем использовать насилие как норму против одной группы — и вот уже оно распространяется дальше и дальше. Азирафаэль дважды взмахнул листком в воздухе, возвращая разговор к основной теме. — Но сейчас важно сосредоточиться на том, что требует немедленного решения. У кого-нибудь есть вопросы? Наступила краткая тишина. — То есть официально это будет считаться исключительно упреждающей мерой в преддверии подготовки ко Второму Пришествию? — уточнила Михаил. — Да, спасибо, Михаил, — кивнул Азирафаэль. — Кажется, я не сказал это так четко. Поверьте, я не собираюсь ничего замалчивать, но, как Саракаэль любезно заметила, даже такой подход создаст достаточно неловких ситуаций. Потеря агентов и срыв операций из-за последствий этого инцидента или продолжения подобных тактик — это не пустой страх. Может быть, Михаил, ты пояснишь? Михаил прочистила горло. — Он прав. Особенно учитывая текущее состояние Ада. А оно, прямо скажем, неважное. — Ну и кого это заботит? — перебил Сандалфон. — Раздавим их всех, пока можем. Михаил подалась вперед. — Ты явно ничего не понимаешь, — с презрением заметила она. — Демоны голодны, отчаянны и лишены сильного лидера, который мог бы сдерживать их отчаяние. В этом могла помочь Вельзевул. Но Вельзевул больше не у власти. Если мы начнем предпринимать действия, которые дадут им дополнительный мотив для насилия против нас, мы своими руками подвергнем наших агентов, особенно менее опытных, не просто раздражающим провалам, а жестокой гибели. Сандалфон нахмурился, но возразить не смог. — Катализатор — это не то же самое, что причина, — заметила Саракаэль. — Именно, — кивнул Азирафаэль. — То, что случилось с Кроули, возможно, стало отправной точкой, заставившей меня взяться за это дело. Но причины для этого меморандума указаны здесь, чёрным по белому. Мы говорим о катализаторе сейчас лишь потому, что все присутствовали при тех событиях, и я хочу избежать необоснованной паранойи и подозрений, которые могли бы разрастись, если бы мы не собрались вместе. А если кто-то спросит вас, с чего вдруг появился этот меморандум или почему он выпущен именно сейчас, направьте их ко мне. Мне всё равно, если вы просто пожмёте плечами и скажете: «Не знаю. Это меморандум Верховного Архангела. Иди спроси его». Направьте их ко мне. Ясно? Он дождался, пока все вокруг стола кивнут в знак согласия. — Отлично. Есть ли ещё вопросы? Никто не проронил ни слова. — Хорошо. Если что-то вспомните, заходите или напишите мне в любое время. Думаю, на сегодня всё. С гулом задвигались стулья, и ангелы начали подниматься. — Ах да, Арматэль, Эдиэль, не уходите, пожалуйста, — напомнил Азирафаэль. Двое ангелов переглянулись, но, не задавая вопросов, вновь опустились на свои места. — Спасибо, — улыбнулся им Азирафаэль. — Подождите минутку, я только закончу одно дело. Он поспешил догнать Сандалфона – недовольный, подозрительный взгляд в сторону ангелов он не мог не заметить. Схватив его за локоть, Азирафаэль отвёл архангела в угол комнаты. — Чего тебе? — зашипел Сандафон. — Я видел, как ты посмотрел на своих ангелов, когда я попросил их остаться. И я знаю тебя, Сандалфон. Знаю, что этот взгляд значит. Ты подождёшь, пока они выйдут отсюда, а потом прижмёшь их к стенке, начнёшь запугивать и вытягивать каждое слово из нашего разговора. Потому что ты не можешь представить ничего другого. Ты думаешь, что я собираюсь использовать их так же, как это сделал бы ты: завербовать в шпионы, заставить доносить на тебя или выведать всё, что можно использовать против тебя. Привыкший к обратному распределению власти между ними, Сандалфон, побагровев от злости, инстинктивно занёс кулак, чтобы ударить Азирафаэля. Но тот легко поймал его за запястье, удерживая руку в воздухе. — Такое мышление делает тебя мелочным, Сандалфон. Мелочным, параноидальным и жалким. Ты даже не допускаешь мысли, что я мог бы просто захотеть убедиться, что с ними всё хотя бы относительно в порядке после травмирующего опыта, через который им пришлось пройти. Азирафаэль внимательно смотрел на Сандалфона, надеясь уловить хотя бы проблеск понимания, но выражение лица архангела оставалось неизменным. Покачав головой, Азирафаэль вдруг задал вопрос: — Ты всегда был лишён эмпатии? Или с тобой что-то произошло? — О чём ты вообще говоришь? — огрызнулся Сандафон. Азирафаэль вгляделся в его лицо, словно пытаясь заглянуть за привычную маску. — У тебя нет эмпатии. И я говорю это не для обиды, а в клиническом смысле. Она у тебя никогда не была развита? Или случилось что-то, что полностью стёрло её из твоей сущности? — Понятия не имею, — отрезал Сандалфон. Азирафаэль медленно кивнул. "Ну вот, ещё одна загадка в копилку" , — подумал он. Это многое объясняло в поведении Сандалфона на личном уровне. Но гора вопросов, требующих решения, уже угрожала рухнуть ему на голову. Он всегда любил разгадывать загадки, но сейчас это было слишком! — Ну, тогда тебе придётся просто поверить мне, что единственное, что я собираюсь обсудить с ними, — это их эмоциональное состояние, — сказал Азирафаэль. — Я намерен навещать их время от времени, и если узнаю, что ты их запугивал, я попрошу Михаил переназначить твои обязанности на столько, на сколько сочту нужным. Он наклонился ближе: — Мы поняли друг друга? Сандалфон с трудом сглотнул и кивнул. Азирафаэль медленно отпустил его запястье, которое всё ещё сжимал. — Отлично, — сказал он, отступив на шаг. — Можешь идти. Сандалфон ушёл так быстро, как позволяли остатки его достоинства. Азирафаэль долго выдохнул, чувствуя, как напряжение отпускает его. Это явно была ситуация из разряда «притворяйся, пока не получится», но он, похоже, справился. И, надо признать, было приятно видеть выражение Сандалфона, когда тот понял, что его удар блокировали. Азирафаэль вернулся к столу, где Арматэль и Эдиэль смотрели на него с открытыми ртами. Честно говоря, он бы тоже удивился, если бы какой-либо архангел, а тем более Верховный Архангел, заступился за него перед Сандалфоном. С тяжёлым вздохом Азирафаэль опустился в кресло. Во время ремонта он лично позаботился о том, чтобы стулья были удобными, а не теми минималистичными кошмарами, которые стояли повсюду. Достав из кармана аккуратно сложенную бабочку, он поднял воротник и быстро, ловкими, отточенными движениями завязал её. — Итак, — сказал он, когда закончил, слегка наклонившись вперёд и одарив ангелов понимающей улыбкой, — как вы на самом деле справляетесь со всем, что произошло? Ему потребовалось время, чтобы Арматэль и Эдиэль начали говорить честно, а не так, как они думали, что он хотел бы услышать. Но, учитывая, что он сам ещё учился этому искусству, Азирафаэль проявил к ним почти бесконечное терпение. Когда ангелы, наконец, начали доверять ему достаточно, чтобы быть откровенными, из них словно прорвало плотину. Даже после того, как они рассказали о своём переживании в амбаре и о том, как их до сих пор трясёт от того, что они так долго находились рядом с Сатаной, поток слов не прекращался. Подхватывая и развивая мысли друг друга, они говорили обо всём: о постоянной тревоге, связанной с тем, что они никогда не знают, что происходит, и не могут спросить, потому что боятся; о том, как до отчаяния скучно бывает на небесах; о том, как они чувствуют себя виноватыми за то, что считают Небеса скучными; и о многом другом. "Пытка белой комнаты", — мрачно подумал Азирафаэль. Конечно, не совсем то, но суть была похожа: ангелов заставляли находиться в состоянии скуки, подавленности и тревоги настолько долго, что они соглашались на любые миссии, лишь бы вырваться, даже не задавая вопросов. Это работало в каждом случае, с которым он сталкивался. Просто раньше он не осознавал, какова настоящая причина этой схемы. Когда Арматэль и Эдиэль ушли, они уже твёрдо находились на стороне Азирафаэля, если дело дойдёт до раскола. В целом, встреча прошла куда лучше, чем Азирафаэль мог ожидать. Однако она выжала из него все силы. Но оставалось одно дело, которое нужно было завершить, прежде чем оно вылетит у него из головы. Достав оригинальный меморандум Метатрона, Азирафаэль вывел снизу слово «Аннулировано» и поставил свою подпись. Затем он взял оба документа и направился в ближайшую канцелярию. — Добрый день, сэр! — ангел внутри встретил его сияющей улыбкой, когда Азирафаэль просунул голову в дверь. — Чем могу помочь? Этот радостный энтузиазм был слишком очевидным. Азирафаэль понял, в чём дело, и это только усилило его ненависть ко всему, что олицетворяло Небеса. Ненависть, горячую, сверлящую. "Чёрт возьми, чёрт, ЧЁРТ! Почему Кроули должен быть прав абсолютно во всём?!" — Да, конечно, — сказал он, тщательно скрывая внутренний шквал проклятий за спокойной улыбкой. — Мне нужно, чтобы эти меморандумы были подшиты по своим местам. Один из них — аннулированный, его надо зафиксировать как аннулированный. А второй — его корректная замена. — Понял вас, сэр! Всё сделаю. Может быть, вам ещё чем-то помочь? — Не думаю, во всяком случае, пока. Но я обязательно зайду, если что-нибудь появится, — ответил Азирафаэль, мягко улыбнувшись. Свет, расплывшийся на лице ангела-писца, заставил сердце Азирафаэля сжаться. Так не должно быть. Так не должно быть никогда. Он медленно побрёл обратно в свой кабинет и с облегчением запер дверь за собой. Не было ни малейшего желания терпеть чьи-либо вторжения. Он скучал по Кроули. Скучал так сильно, что боялся признаться в этом даже себе. Азирафаэль всё чаще ловил себя на том, что отчаянно хочет увидеть, как в дверь входит стройная фигура демона, двигаясь с той ленивой грацией, что была свойственна только Кроули. До его полного исчезновения он даже не осознавал, насколько утешала сама возможность его внезапного появления. Лишиться этого оказалось ударом, от которого он так и не оправился. Именно поэтому он изо всех сил старался не связываться с Кроули. Старался даже не возвращаться на Землю. Он был уверен, что это лишь усложнит его и без того непростое существование. Он надеялся, что со временем привыкнет к отсутствию демона, что притупит эту боль. Надежда оказалась лишь частично оправданной. А теперь? Теперь каждое воспоминание о Кроули обрушивалось на него кошмарным потоком образов и звуков. Азирафаэль опустился на пол, обхватив голову руками. Арматэль и Эдиэль смогли излить свои чувства ему, но с кем мог поговорить он сам? У него никого не было. И это не считая самого тяжёлого осознания, которое не давало ему покоя: пока он продолжает существовать здесь, в относительном покое, Кроули страдает в том же реальном времени. Как с этим жить? Как просто делать вид, что всё нормально? Потому что ничего не было нормально. Абсолютно ничего. И чем дальше он вглядывался, тем больше находил вещей, которые были совершенно неправильными. Но из всего неправильного хуже всего был Кроули. Азирафаэль знал нутром, что демон стал жертвой той самой «показательной пытки», о которой упоминала Дагон, как бы он ни пытался убедить себя в обратном. Представлять, что Кроули пришлось пройти через нечто подобное, было слишком болезненно. Но должна же быть какая-то лазейка. Он не мог принять, что Кроули потерян для Небес навсегда. Азирафаэль обязан был найти Вельзевул. Даже если для этого ему придётся сдвинуть сами планеты.

***

Дышать стало еще тяжелее, чем прежде. Его легкие казались негнущимися, каждый вдох причинял боль. Хотя физически они не были объяты пламенем, жар и огонь, исходящие от символов, были столь невыносимыми, что казалось, будто его внутренности пылают. Его тело было истощено до предела. Он не знал, сколько времени провел, заточенный в мучениях, выходящих за пределы его понимания. Он терял сознание не раз, но каждый раз его грубо возвращали к жизни, как только Сатана замечал, что он отключился. Бежать от пламени не было никакой возможности. Даже в воображении его привычный лес оказался объятым огнем, ревущим и неумолимым. Голос Сатаны раздавался среди этого хаоса, насмешливый, язвительный, гневный, разрывающий его на части. Между угрозами, обещаниями новых страданий и безжалостным исполнением этих обещаний не было передышек. – Пусть... это... закончится, – выдохнул Кроули едва слышным, надломленным голосом. Он уже не мог держать голову прямо. – Пожалуйста... – слово сорвалось с потрескавшихся, обветренных губ, прозвучав скорее как вздох, чем как мольба. Сатана разжал кулак, отпуская волосы, и обошел его, вставая прямо перед ним. Голова Кроули бессильно упала вниз, но Сатана поднял ее за подбородок, заставляя взглянуть в лицо мучителя. Все, что он видел перед собой, – это агония, полное отсутствие надежды и бесконечная, всеохватывающая безысходность. – Думаешь, – прошипел Сатана, – ты вправе решать, когда твое тело слишком измотано, чтобы продолжать? – Его хватка сместилась с подбородка на горло. – Думаешь, ТЫ МОЖЕШЬ РЕШАТЬ?! – проревел он. – Хочешь, я покажу, насколько сильнее я могу тебя сломать, прежде чем тебе придется лечить себя?! На лице Кроули отпечатался страх, превосходящий само понятие страха. Оказавшись на самом краю того, что он был способен вынести, он отчаянно пытался собрать остатки своего рассудка, чтобы придумать что-то, что могло бы изменить ход разговора. Но мысли спотыкались, не успев завершиться. Каждый раз, как он пытался придумать альтернативный довод, его разум предательски терял нить рассуждений. – Нечего сказать? – с издевкой произнес Сатана. – Хм? Кроули не мог ничего ответить. Единственное оправдание, которое он мог бы озвучить, – это потребность хотя бы в кратком перерыве от невыносимой боли, продолжавшейся уже... он даже не знал, сколько. Но он понимал, что такое заявление только ухудшит его положение. Единственный другой вариант – признать, что его тело нуждается в восстановлении, прежде чем оно будет разрушено до предела, выходящего за рамки его возможностей. Однако эта версия лишь отчасти соответствовала истине: он нашел способ ускоренного исцеления, и Сатана об этом знал. К тому же любое признание слабости неизбежно заканчивалось еще большими пытками – слишком свежи были воспоминания о том, как его ребра вырывали одно за другим за фразу «Не могу». Он не хотел повторения этого ужаса. Он не мог вынести больше. – Потерял способность придумывать оправдания? – продолжил Сатана. – Как жаль. А я ведь даже начал надеяться услышать что-нибудь особенно нелепое. Кроули испытал странное облегчение, что не озвучил свои жалкие попытки оправдаться. Его интуиция, наконец, не подвела его. — Может, ты сломан сильнее, чем я думал, — произнес Сатана, разглядывая Кроули. Его голос звучал с любопытством и довольством, словно он только что случайно разгадал одну из великих тайн вселенной. Он окинул взглядом дрожащую, изможденную фигуру с осунувшейся кожей, бледной, как пепел, и головой, которая бессильно свисала вниз. — Посмотрим. Без предупреждения Кроули почувствовал, как летит вниз. Сатана развеял путы на его запястьях, и он рухнул на каменный пол. В его теле почти не осталось целых костей, и удар о землю вызвал резкий взрыв боли, который пронзил его от кончиков пальцев до макушки. Невыносимая агония лишила его способности кричать, превратив крик в безмолвный вопль, и заставила его мозг отключиться. Он был почти уверен, что несколько переломов в его ногах усилились, а кости прорвали кожу. Он зажмурился, пытаясь переждать этот шквал боли, который пульсировал горячими, острыми волнами, не отпуская ни на мгновение. Но облегчение так и не пришло. Лежать на земле означало лишь смену точки давления на его поврежденное тело. Удары от падения только усугубили его состояние. Спина, изначально ослабленная множественными трещинами, теперь была сломана в нескольких местах вдоль всего позвоночника. Из его горла вырывались слабые, едва слышные стоны, пока он искал в своем сознании уголок, где можно было бы укрыться от всего этого ужаса и хотя бы попытаться восстановить силы. Но это было невозможно. Боль, изнеможение и полное отсутствие энергии не позволяли ему даже начать процесс исцеления. Даже простое изменение реальности требовало хотя бы минимального запаса силы, которого у него не было. Он услышал медленные, тяжелые шаги Сатаны, гулко отдающиеся по каменному полу. Шаги приближались, пока не остановились где-то у его плеча. Затем раздался тихий шелест ткани, и дыхание Сатаны стало ближе, когда тот присел рядом. Страх и паника мгновенно обвили Кроули, сжимая его изнутри. Он хотел бы попытаться уползти, скрыться, но его тело отказывалось подчиняться. К тому же он прекрасно понимал, что бежать некуда. Лучше оставаться неподвижным, не давать мучителю лишнего повода для ярости. — Посмотри на себя, — с насмешкой сказал Сатана. — Недолго ты продержался, да? Уже на первом цикле скатился до мольбы. Жалкий. Ты ослабел. Обмяк. Кроули хотелось возразить, что это вовсе не первый цикл. Первый был в амбаре, второй — в амфитеатре для суда. Но он понимал, что подобные мелочные исправления только разозлят Сатану еще сильнее. Да и сил на слова у него просто не было. Даже минимальное усилие, чтобы перевести мысль в речь, оказалось для него непосильным. Сатана выпрямился. — У тебя есть ровно две минуты, чтобы вернуть свое тело в состояние «живого», — произнес он с издевкой. — Иначе я сделаю это за тебя, вернув его почти в идеальный вид. Ну, почти. Но это будет значить... — он снова опустился на колени, и каждое слово, наполненное злорадством, пропитывало воздух холодной зловещей энергией, — что перед этим я его изрядно использую. Сатана вновь поднялся на ноги. — Тик-так, Кроули, — добавил он, ставя ногу на перелом в его правой ноге и всей массой тела наваливаясь на нее. Кроули закричал. Его вопль постепенно сменился прерывистыми, отчаянными рыданиями. Сатана ухмыльнулся, наслаждаясь зрелищем, но ногу с места не убрал. — Время уходит! Это была ловушка. Сатана и не думал признавать, что Кроули достиг предела. Даже без внешнего вмешательства исцелиться за две минуты было бы почти невозможно. А теперь, под таким давлением и с той болью, которая разрывала его на части, шансов не оставалось вовсе. Если он не успеет... Террор, которого Кроули никогда не испытывал прежде, вспыхнул, захлестнув его волной отчаяния. Он прижал лоб к ледяному каменному полу, даже зная, что это не облегчит его страдания. Он пытался сдержать неконтролируемую дрожь, молясь лишь о том, чтобы провалиться сквозь камень, укрыться его холодом, будто панцирем, и исчезнуть. Но что-то в словах Сатаны, это издевательское «Время уходит», будто задело в нем неуловимую струну, пробудило отголосок того, что он уже делал однажды. На аэродроме. С Адамом и Азирафаэлем. Что-то похожее, но не совсем то же самое. Но сейчас это ускользало от него, как смутный сон, который невозможно вспомнить. Даже зная, что это его шанс, Кроули не мог ухватить эту мысль, найти нужное решение. — Время вышло, — прозвучал голос Сатаны. Он был полон ленивого, садистского удовольствия. Страх захлестнул Кроули с такой силой, что его сознание на мгновение померкло. Дыхание стало сбивчивым, и он с трудом сдерживал слова панической мольбы. Он знал, что любые попытки умолять только ухудшат его положение. Снова и снова карты складывались против него. Иного выбора ему не оставили. Впрочем, он и не должен был обманывать себя, полагая, что он есть. Его никогда ничего не ждет. Ничего не позволено. Это было частью того, кем он был. Осужденным. Отверженным. Устраненным. Выброшенным. Выброшенные вещи не имели ценности. Выброшенные вещи ничего не стоили. Он должен был это усвоить. С момента Падения Кроули мог по пальцам одной руки сосчитать случаи, когда он был эмоционально сломлен. Но никогда — в Аду. До этого момента. Потому что на этот раз у него больше не было того, за что можно было держаться на другой стороне. Ад перестал быть временной остановкой. Азирафаэль больше не существовал для него. Всё, что у него осталось, — это эта реальность, где Сатана сделал его своей игрушкой, потому что Кроули был отвергнут всеми остальными. И с полным, болезненным осознанием, что его желания, потребности и право на что-либо ничего не значат и никогда не будут значить, что бы он ни делал, в нем что-то окончательно сломалось. То, что всегда держалось на тонкой нити, а с уходом Азирафаэля начало ослабевать ещё сильнее. До этого момента… когда его упрямое отрицание собственной никчемности не выдержало столкновения с реальностью, и последняя нить разорвалась. Боль продолжала терзать его — острая, жгучая, как сотни крючков, вонзавшихся под кожу. Но тело обмякло, подчиняясь бессмысленности сопротивления. Всё было бесполезно. Он не мог ничего изменить. Не мог переиграть Сатану в таком состоянии. Сатана снова присел рядом. — Знаешь, я никогда не был большим поклонником искусства, — задумчиво произнес Владыка Ада. — Оно всегда казалось мне… хвастливым, претенциозным. Кроули заставил себя сосредоточиться, но это требовало невероятных усилий. Резкая смена настроения Сатаны и его, казалось бы, случайное отклонение в разговоре о чем-то столь отвлечённом только усиливали дезориентацию. Что он должен был с этим делать? Его мозг отказывался искать ответы, слишком истощённый для анализа. К тому же ему было абсолютно всё равно, что Сатана думает об искусстве. — Я заглянул в твою квартиру, прежде чем забрать тебя у ангелов. Знал об этом? Разумеется, Кроули не мог этого знать. Откуда бы? Но ему совершенно не нравилось, к чему всё шло. У Сатаны всегда были причины говорить о чём-либо, и как бы невинно или бессвязно это ни звучало сначала, причины эти никогда не были добрыми. Желудок Кроули сжался в тугой узел. — Очень даже уютное местечко, — продолжил Сатана, явно наслаждаясь своим монологом. — Мне даже понравилось. Чуть больше бетона, чем нужно, но этот минимализм... весьма стильный. Сатана подмигнул Кроули. — А вот с растениями ты, конечно, переборщил. Хотя должен отдать тебе должное: ты относишься к ним как подобает демону. Но знаешь, я заметил, что ты любишь искусство. Очень... интересные у тебя экспонаты. Сатана наклонился ближе, и его голос стал наполняться нарочитой задумчивостью. — Думаю, здесь тоже не всё должно быть ради моего удовольствия. Твои вкусы и предпочтения тоже заслуживают отражения, верно? У Кроули закружилась голова. Паника захлёстывала его, дыхание становилось частым и рваным. Страх был почти невыносимым, и с каждым словом Сатаны он лишь усиливался. — А знаешь, есть одна форма искусства, которая мне всё-таки нравится, — задумчиво произнёс Сатана. — Слышал когда-нибудь о живом искусстве? Слабый стон сорвался с губ Кроули. — Ах, значит, ты понимаешь, куда я клоню, — удовлетворённо сказал Сатана. Его голос опустился до хриплого шёпота: — Прекрасно. Он схватил Кроули за волосы и резко поднял его голову, чтобы заглянуть прямо в наполненные ужасом глаза. — Помни, что именно я дал тебе возможность жить на Земле, наслаждаться свободой, своим домом, искусством, всем этим пространством. А ты отплатил за это предательством, плюнул мне в лицо. Ты так любишь роскошь и искусство? Тогда как насчёт того, чтобы самому стать живым произведением? Сатана выпрямился, и голова Кроули с глухим стуком упала обратно на пол. Мир потемнел перед его глазами, а дыхание застыло в горле. Террор накрыл его с силой несущегося поезда, оставив без сил и воли. Его тело содрогалось от дрожи, несмотря на то что каждая судорога лишь усиливала боль. Он отдал всё, пожертвовал всем ради спасения Земли и человечества. И вот, чем всё обернулось. Он знал, что идёт на огромный риск, но в глубине души отказывался верить, что всё закончится именно так. Казалось, такая несправедливость была бы слишком чудовищной. Но нет, его действия не смогли склонить чашу весов даже на йоту в его пользу. Его судьба была предрешена с самого начала. Инструмент, который можно выбросить, когда он больше не нужен. Или, в зависимости от угла зрения, раздражитель, заслуживающий уничтожения. Непрощённый — это не значит осуждённый навечно. Это значит, что прошлое не забудут, но настоящее должны оценивать отдельно. Он мог бы смириться с тем, что останется демоном навсегда. Этот факт его не тревожил. Но теперь он понял, что всё видел неверно. Азирафаэль, возможно, был прав с самого начала, хотя и в совсем другом смысле. Потому что реальность и принципы часто расходились, а правила всегда оказывались на не той стороне, что должна. — Это должно быть что-то плохое, раз ты в этом замешан, — всплыло в памяти Кроули.... — Естественно. Ты демон. Это то, что ты делаешь... — Да, но ты демон. Думаю, тебе вообще не дано делать добро. Это твоя, так сказать, природа.... — Всё это (Французская революция) — твоё демоническое творение? Я так и знал!... — Мы оба были ангелами, но ты пал...

— Ты демон. Я добрый. Мне не нужно убивать детей....

— Кроули! Я — добрый! Не жди, что я возьму грязную работу на себя...

Вот он, приговор. Предвзятый, окончательный, без шанса на изменение. Инструмент, который можно сломать и выбросить. Теперь он понял, что на самом деле означало слово «непрощённый». Это значило, что ничего из того, что он делает, никогда не будет иметь значения. Даже незначительное смещение весов в его пользу было невозможным. Он не просил перевесить чашу, не ждал. Ему достаточно было нейтрального равновесия, просто чтобы его оставили в покое. Но и этого было слишком много. "Помнишь?" — шепнул голос в голове. — "Тебе нельзя ничего". «Непрощённый» значило вечное наказание, независимо от его действий. Другого объяснения не было. Он прижал подбородок к груди, скрывая выступившие слёзы. Он не хотел, чтобы Сатана их видел. Тем временем Владыка Ада провёл пальцами по извилистым медным узорам на колонне. — Мне всегда нравились эти орнаменты, — задумчиво заметил он. — Чем-то напоминают виноградные лозы, не находишь? Очень символично, учитывая обстоятельства. Кроули понадобилось несколько секунд, чтобы собрать осколки своего сознания и осознать смысл слов Сатаны. Дрожь ужаса снова пробежала по его телу. Он отказывался додумывать, что именно задумал его мучитель, но где-то внутри уже знал ответ. Сатана снова подошёл к Кроули и с силой пнул его, перевернув на спину. Кроули не мог справиться с нарастающими волнами боли. Его грудь, там, где прежде врезался сапог Сатаны, казалось, вмялась внутрь навсегда. Сломанные конечности и раздробленный таз с каждой новой попыткой движения кричали о нестерпимых страданиях, а изорванная в клочья спина, прижатая к полу, приносила новую, непрерывную агонию, с которой он не знал, как быть. Без лишних слов Сатана призвал две массивные стальные арматуры и с размаху вогнал одну из них в тело Кроули чуть ниже правой ключицы. Удар был таким сильным, что арматура вошла в пол на шесть дюймов, намертво пригвоздив его к земле. "Зачем? Почему?!" — кричал Кроули мысленно, задыхаясь от боли и издавая рваные крики. Он и так не мог двигаться, даже если бы захотел. Не было никакой нужды в том, чтобы пронзать его тело. Не давая Кроули передышки, Сатана вогнал вторую арматуру ниже другой ключицы, закрепив её в полу. Кроули захрипел, захлебываясь кровью, скопившейся в лёгких и теперь прорвавшейся наружу через горло от силы удара. Вот о чём говорил Амон, упоминая, что если уж ему придётся участвовать, то лучше сделать это как можно раньше. Амон творил ужасные вещи, поистине ужасающие, но делал это лишь потому, что такова была его работа. Его методичный, почти клинический подход пугал большинство жертв до ужаса, но, по крайней мере, он никогда не выходил за рамки необходимости. Сатана же был полной противоположностью. В его действиях было слишком много сверх меры, и это делало боль ещё более невыносимой. Амон, как оказалось, вовсе не хотел подвергать Кроули пыткам. Его предложение было жестом, в какой-то степени, даже доброты. Ирония заключалась в том, что этот жест был выражен через пытки, в самой сущности Ада, но он всё равно сохранился где-то глубоко в голове Кроули, как маленький маяк. И именно этот маяк, неожиданно всплывший в сознании, позволил ему на мгновение найти точку опоры. В этой комнате было так легко потерять связь с реальностью, полностью погрузившись в страдания, забыв, что за её пределами вообще что-то существует. Или же всё, что было до, начинало казаться далёким сном. Кроули подозревал, что этот эффект во многом был связан с физическими свойствами чёрного камня, из которого была выстроена комната. Но, по большому счёту, это не имело значения. Результат оставался одним и тем же. "Увидимся на другой стороне," — сказал Амон. Он, по крайней мере, считал само собой разумеющимся, что Кроули сможет дойти до конца. А вот увидит ли это сам Кроули — вопрос. Он всё ещё тонул в бездонном море боли и отчаяния, но, возможно, этот простой, почти машинальный жест веры со стороны Амона мог стать для него тем самым якорем, точкой опоры, к которой он мог возвращаться. Ему было необходимо что-то, за что можно держаться. "Увидимся на другой стороне." Он был нужен. Хоть на самом базовом уровне, но всё же. А раз так, значит, он должен дойти. И он должен держать мысли как можно проще. Любая попытка позволить себе сложные размышления лишь ускоряла его падение в бездну. Все эти мысли пронеслись в голове Кроули, пока он лежал, затаившись. Это было не только естественным потоком сознания, но и отражением его опыта. Каждый нерв, каждая клетка тела кричали в унисон, что всё, что будет дальше, станет по-настоящему чудовищным. Он знал это инстинктивно. И он должен был найти новый путь, способный провести его через это. Потому что старых путей больше не существовало. Кроули с яростью захлопнул дверь в своей голове, пресекая любое движение в груди, ком в горле или жжение за глазами, которое угрожало вырваться наружу. Он не мог позволить себе думать об этом. Не здесь. Не сейчас. Он должен выжить. А выживание сейчас означало выдержать это последнее испытание. Потому что, когда всё закончится, его тело будет вынуждено восстановиться, и он получит хотя бы временную передышку. Он уцепился за эту мысль о будущем моменте. Ему нужно только дотянуть. Нужно только продержаться. Просто вынести. Просто существовать. Почти незаметный ритм его сердца участился быстрее, чем он мог сосчитать, когда Сатана наклонился к нему. Один палец властителя Ада скользнул вверх по руке Кроули — от запястья к плечу. От прикосновения начало разгораться жгучее тепло. — Единственный вопрос, — произнёс Сатана, его голос одновременно звучал внутри и снаружи разума Кроули, — Оставить ли это поверхностным, или стоит пройти насквозь? Сатана наклонился ещё ближе, позволив своей руке зависнуть у самой кожи. Жар усилился, начав медленно обжигать. Кроули не ответил. Он сосредоточился на том, чтобы лицо оставалось бесстрастным. Ответа не было. Сатана и так знал, что собирался сделать. Оставалось только надеяться, что всё это коснётся лишь его телесной оболочки. Выдержать. Существовать. Быть нужным. Затем Сатана вонзил раскалённый коготь в верхнюю часть плеча Кроули и медленно начал выводить узор — такой же изогнутый, как медные завитки, украшавшие колонны и стены комнаты. Но это затрагивало не только его материальное тело. Его снова разрывали на части, сжигая заживо. Голова запрокинулась назад, лицо исказилось в немыслимой агонии, когда его рука ощущалась словно погружённая в открытое пламя, а он сам — медленно и мучительно разрезаемый до костей. Даже закричать он не мог: изуродованная грудная клетка позволяла лишь редкие, неглубокие вдохи, а прутья, пронзившие лёгкие, делали любое движение почти невозможным. Его снова вырезали, снова сжигали, снова ломали. Он был заперт в этой боли, не в силах вырваться. И это продолжалось. И продолжалось. Он почувствовал слёзы в уголках глаз, вырываясь на мгновения из вечного круга ужаса и в беспомощных, сдавленных стонах пытаясь глотнуть воздуха между зубами, сведёнными от боли. Это не прекращалось. И он знал, что не прекратится, пока каждый дюйм его тела, ещё не уничтоженный или изуродованный, не станет новой частью этого чудовищного рисунка. Выдержать. Существовать. Быть нужным. Эти слова — единственное, за что он мог держаться. Они должны были помочь ему дойти до конца. Должны. Когда-нибудь. Но они никак не могли облегчить реальность и адскую муку того, что он был брошен на растерзание этой судьбе. Кроули не мог знать, что на самом деле его не бросили, и Азирафаэль отчаянно пытался найти способ обмануть систему, которую невозможно сломать.