Ты любишь только однажды

Гарен Бразе, исполняющий – пока еще - обязанности главного казначея Бургундии, покидал герцогский дворец в до некоторой степени смешанных чувствах. С одной стороны, казалось бы, его мечта, его цель, к которой он упорно шёл последние пять – если вообще не пятнадцать, а то и целых двадцать – лет была, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки. Сегодня, наконец-то, герцог пообещал Бразе, что назначит его на должность главного казначея! На ту самую вожделенную должность, которую Гарен начал лелеять в мыслях с того самого момента, как… как осознал, по возвращении с Восхода, что единственным из доступным ему теперь земных удовольствий осталось зарабатывание денег, приумножение богатства – как своего, так и чужого. Хотя поначалу, тридцать с лишним лет назад, когда отец, суконщик, отдал своего юного сына в обучение к францисканцам, где и объявился талант Гарена к математике, молодой человек и представить себе не мог, какие злоключения готовит для него судьба. Как и все юноши в его возрасте, сын Бразе мечтал немного о любви, немного о ратных подвигах, еще может быть о том, чтобы повидать дальние страны, но никак не о том, чтобы складывать в столбик цифры, подсчитывая выручку, оценивать с одного взгляда товар и с лёгкостью выдавать идеи, на какой статье дохода Бургундия могла бы изыскать еще денег. И нельзя было не сказать, что ничего из этих его мечтаний не сбылось… Любовь явилась в виде юной и прекрасной Мари де Ла Шенель, которая как-то раз заглянула в лавку Бразе старшего вместе с матерью. И пусть между девушкой и юношей стояла как минимум преграда в виде происхождения последнего, это не помешало чувствам вспыхнуть. Тем более, что Бразе были уже поставщиками герцогского двора, где благодаря своему быстрому уму Гарен сумел привлечь внимание старого герцога Филиппа. Да и наследник престола, Жан, граф де Невер, тоже был к Бразе скорее благосклонен. Последнее обстоятельство стало причиной того, что Гарену довелось отправиться «в далёкие земли», да не просто так, купцом, а принять участие в настоящем Крестовом Походе, против турков! Правда, поехал туда Бразе не в качестве рыцаря, или даже оруженосца, а всего лишь «эконома», но это юношу не смущало. Сегодня эконом, а завтра глядишь и… Как конкретно он мог бы отличиться на ратном поле, Гарен не загадывал, лишь повторял про себя, что на войне всегда есть место подвигу. Ну вот и «напророчил»… Хотя лучше бы было – и для крестоносцев, и для него самого – чтобы всё сложилось по-другому, чтобы судьба не дала молодому эконому шанса совершить этот свой подвиг. Но всё сложилось так, как сложилось… Рыцари недооценили силы противника, и когда к тому пришло подкрепление, не сдюжили под таким напором и обратились в бегство. Когда до лагеря, где вместе с остальными гражданскими пребывал Гарен, начали приближаться звуки битвы, юноша, конечно же, не смог удержаться и тоже выглянул из палатки. Какое-то время ушло на то, чтобы сориентироваться, что же это происходит, а потом… Потом события стали развиваться с бешеной скоростью! Раз – и вот возле шатра рыцарь-крестоносец отбивается от нападающего на него басурмана! Отбивает удар, но следующий ломает ему забрало, обнажая лицо. Кровь заливает крестоносцу глаза, он спотыкается, падает – но этого времени хватает Гарену, чтобы понять, что перед ним не кто иной, как сам наследник престола. А басурман сверху заносит над графом де Невер свой кривой меч, и… Дальше Гарен уже не думал, что делает - что на Жане де Невер всё же доспехи, по сравнению с которыми его собственное, ничем не защищенное тело, можно сказать, что голое... Что он и воевать толком не умеет… Нет, вместо этого Бразе подхватил выпадающий из руки графа меч и кинулся на его обидчика. И тут же, получив от басурмана удар, упал, сражённый болью… Вся правда о том, что случилось в тот день с французскими рыцарями и с ним самим, открылась Гарену много месяцев позже, когда сознание наконец вернулось в его бренное тело. Крестоносцы проиграли битву, много было убитых, еще больше попало в плен. Впрочем, и тем последним, можно сказать, не особо повезло. Не желая кормить такую ораву пленников, турки отрубили им головы, оставив в живых только триста наиболее знатных. Услышав такое, юный Бразе поначалу подумал, насколько же милостива была к нему судьба, что дала ему выжить в такой мясорубке, ведь он попал в плен раненым, причём тяжело. Чуть позже пришло понимание того, что это не судьба, а сам граф де Невер заступился за него, за человека, который перед этим пришёл ему на помощь. Но дальше… Позже, когда глазам Гарена предстал шрам, который пересекал его живот, заканчиваясь глубоко в паху, юноша понял, что судьба всё же была к нему жестока, и очень… «Хватит об этом, стоп!» Мысли о ранении и его последствиях – когда таковые приходили ему в голову – будущий главный казначей всегда отгонял. «Хватит ворошить прошлое, настоящее куда важнее…» Однако без прошлого и настоящего – по меньшей мере такого, полного богатств и денег – скорее всего и не было бы. Ну а чем еще было заняться человеку, утратившему всё остальное в жизни? О счастье в любви после всего случившегося и речи быть не могло, поэтому Мари де Ла Шенель вышла замуж за другого. Лакомкой Бразу никогда не был, поэтому в грех чревоугодия ему впасть не было суждено. Вот и оставалось Гарену только «любоваться жизнью» со стороны, зарабатывая деньги и приобретая на них предметы роскоши, самые дорогие, какие только мог себе позволить. Драгоценности, меха, пряности… В окружении которых только ему удавалось найти немного… нет, не счастья – утешения. Перебирать их, гладить, пересыпать сквозь пальцы, обдумывая при этом, на чём можно было бы заработать ещё… чтобы купить больше. И спроси его кто, Бразе было бы сложно сказать, что доставало ему больше радости – приобретать вещи и обладать ими, или придумывать всё новые и новые схемы, как увеличить свои доходы. Да-да, последнее, как оказалось, было настолько интересно этому любящему цифры человеку, что он был готов делиться своими советами и с другими, только ради того, чтобы убедиться, какую красивую он придумал схему, и как чётко она сработала. Правда, долго «помогать» таким образом всем желающим Гарену не было суждено. После пары удачных операций молва об этом дошла до ушей Жана Бургундского, к тому моменту уже успевшего унаследовать от отца престол. И герцог, больше, чем кто-либо из своих подчинённых нуждавшийся в деньгах, взял Бразе к себе на службу. Официально Бразе считался одним из помощником главного казначея, неофициально же… очень быстро стал кем-то сродни серого кардинала от финансов, советником Жана Бесстрашного по всем денежным вопросам. И так продолжалось до самой смерти герцога, до его трагической гибели на мосту в Монтро. И, можно сказать, Гарена Бразе существовавшее положение вещей устраивало. Почти. Потому как перевалив за пятый десяток, Бразе неожиданно почувствовал себя до некоторой степени карьеристом. Одно дело было быть тайным советником, о ценности которого знает только сюзерен и пара приближённых, а остальные относятся скорее с лёгким снисхождением, и совсем другое – быть уважаемым и узнаваемым всеми человеком. Нет, не то, чтобы в Гарене на старости лет заговорило тщеславие, но после того, как пара купчиков предпочла продать дорогие безделушки не ему, а дворянину, пусть тот и давал меньшую сумму, Бразе почувствовал, что сейчас уже не отказался бы от титула. Сам не отказался бы, да, но был слишком горд, чтобы выпрашивать это у сюзерена. Особенно после того, как в начала своей «финансовой» карьеры сам поставил условие, что хочет официально оставаться как можно менее значимым и заметным. Вот и пришлось Гарену ждать аж до тех пор, как сюзерен отправится в мир иной, уступив место наследнику. Который отлично знал о деловых качествах Бразе, и с кем последний не связан был никакими обязательствами. И вот, пожалуйста – Филипп оказался настоящим хозяином своего слова. Пообещал прошлой осенью, узнав о смерти своего отца, что не только не откажется от услуг Бразе, но и повысит его в должности - и вот теперь дал знать, что Гарена ждёт не только назначение, но и возведение во дворянство. Если бы только он при этом не… И тут Гарен снова почувствовал укол сожаления в душе, что Филипп, в отличие от своего отца, всё же не знал всех обстоятельств его, Гарена молодости. Потому что иначе ни за что на свете не повелел бы Бразе жениться! Ибо как же можно ему, человеку, который много лет назад перестал быть мужчиной, брать кого-либо в жёны?!

* * *

Время в размышлениях летело быстро, и Гарен и не заметил, как подъехал к своему дому на улице Гриффон. Домик этот, что достался Бразе еще от отца, был скромным, и в последние пару лет его помещений едва хватало на то, чтобы уместить все накопленные Гареном «сокровища». Да и для человека - летели мысли Бразе дальше - на должности главного казначея такое жилище будет уже совсем неподобающим. То ли дело большой дом на улице Пергаментщиков, к которому Гарен давно присматривался, и который теперь-то наверняка сможет себе позволить. Там хватит места всему – и сокровищам, и расширенному штату службе. И даже супруге, если он таки… «Ах нет!» мысли о перспективе связать себя узами брака снова испортили начавшееся было подниматься настроение. Но, с другой стороны – не мог не признать будущий главный казначей – человек на такой должности просто обязан был завести семью. Это одному из помощников, скромному советнику, можно было оставаться холостяком, а главный казначей, к тому же возведённый во дворяне, должен был быть женат! – уж в этом-то Бразе был со своим сюзереном согласен. И Гарен снова заставил себя вернуться мыслями к разговору с герцогом. Ибо последний не только дал Бразе понять, что тот должен взять себе супругу, но даже подсказал, где именно её искать – в семье мэтра Готрена, соседа, которого, кстати говоря, тоже ожидал «приём» в благородное сословие. Самого Матье Готрена, надо сказать, Гарен знал достаточно давно, еще до времён того самого злополучного крестового похода. Помнил, что Матье, хоть и был старше его самого всего на пару лет, уже тогда был женат. Потом пути Бразе и Готрена, можно сказать, разошлись на несколько лет, но, когда Гарен принял дела после смерти отца, давнее знакомство возобновилось. Из добрососедских отношения быстро переросли в дружеские, поэтому Бразе был более-менее в курсе того, что происходило в жизни мэтра Готрена в последние годы. Видел, как переживали Матье и Матильда, его супруга, по поводу того, что у них не было детей; как Матье оплакивал супругу, когда три года назад овдовел. Также Гарену помнилось, что, когда прошёл положенный срок траура, сосед начал раздумывать над тем, не взять ли ему новую жену. Но потом… Но полтора года назад до Дижона вернулась сестра Матье, Жакетт, с мужем и двумя дочерями. Жакетт Гарен помнил со времён юности, но едва-едва. В момент, когда он отправился на Восток, она была еще ребёнком, а когда они с Матье «нашлись», оказалось, что демуазель Готрен уже вышла замуж. И не за местного, а за парижанина, золотых дел мастера Гоше Легуа, с которым познакомилась в поездке, куда взял её с собою брат. И жили себе Жакетт с Готье в Париже не тужили, растили двоих дочерей, и судьба, казалось, хранила их от бед – но только до тех пор, пока в 1418 году не вспыхнуло в Париже восстание студентов. Тогда досталось Гоше, а также пострадал их дом, после чего семья решила, что им будет безопаснее вернуться на родину мадам Легуа – по меньшей мере Гарен так понимал случившееся со слов Матье. И вот осенью того же года четверо Легуа, вместе со служанкой, поселились на улице Гриффон. Гоше уже тогда, по прибытии, был сильно плох - Гарен совсем не удивился, когда несколькими месяцами спустя мэтр Легуа отдал Богу душу. Жакетт же осталась одна с детьми. Старшей её дочери, Лоиз, было семнадцать, но неизменно скорбное выражение лица вместе с носимым каждый день трауром делали её старше. Кроме Лоиз в семье была еще младшая девочка, Катрин – жизнерадостный, красивый ребёнок, который, тем не менее, был слишком еще юн, чтобы стать у алтаря. «Неужели монсеньор хотел бы…» но додумать эту мысль будущему главному казначею было не суждено. Потому как в тот момент его осенило. «Так вот что его светлость имел в виду! Ну конечно!» Гарен Бразе почувствовал наконец, что понял герцогский замысел. А также то, что герцог Филипп, несмотря на предыдущее допущение будущего главного казначея, не только, похоже, знал его, Гарена, «особенность», но предусмотрел, как человеку в таких жизненных обстоятельствах правильно подойти к выбору супруги. «Пусть наш правитель еще так молод, но его мудрость достойна восхищения! Так и только так следует поступить мне, и это будет единственным правильным выбором.» И Бразе с лёгким сердцем направился к соседям.