Камень с твоим портретом

            После того как напитки были выпиты, а все последние интересные новости и сплетни уже рассказаны, компания начинала потихоньку расходиться. Прямо как Чикен и говорил, кружка пива на него никак не повлияла. Его речь оставалась чёткой и внятной, движения и жесты — скоординированными, а поведение всё ещё укладывалось в рамки адекватного. Бобби тоже от одного мохито практически не опьянела. Разве что она смеялась чуть громче с шуток друзей и была немного более оживлённой, чем обычно. Бубба же, как всегда, оставался самым собранным из всех. Он нередко демонстративно поглядывал на часы, слегка покашливая и напоминая себе и остальным, что они договаривались сидеть в этом заведении не так долго, как обычно. Такое поведение объяснялось его нежеланием проспать завтрашнюю работу. За это могли лишить премии, а для Буббы это был самый страшный кошмар — никакого звания работника месяца. Именно из-за этого страха он подгонял друзей к выходу.       В баре становилось всё тише: посетители постепенно уходили, уступая место пустоте и редким звукам бармена, моющего стаканы. Лёгкий аромат разлитого алкоголя и пропитавшегося дымом дерева смешивался с запахом вечернего снегопада, доносящегося сквозь чуть приоткрытую дверь. Чикен, легко приподняв бровь, посмотрел на Буббу, как будто собирался что-то сказать, но передумал, лишь кивнув в знак прощания.       Попрощавшись с Чикеном и надеясь, что тот, несмотря на выпитое, не попадёт в аварию, двое направились в противоположную сторону от бара, к парковке возле супермаркета неподалёку. Бубба был очень экономным зверем и знал, что возле некоторых супермаркетов можно парковаться бесплатно. Он предпочитал пройти лишние 15 минут, чем заплатить пару баксов за то, что его машина просто будет стоять.             – Бобби, ты же сейчас к Кэтнепу, верно? — спросил Слон, когда они уже должны были разминуться. Медведица в этот день отдала предпочтение своему внешнему виду, а не комфорту. Короткая лёгкая курточка поверх платья, достающая только до живота, почти не согревала. Из-за этого по телу девушки время от времени пробегала неприятная дрожь.       Её шаги по замёрзшему тротуару оставляли едва заметные следы, которые почти сразу исчезали, смешиваясь с еле видной грязью. Она слегка сутулилась, обхватив себя руками в попытке согреться. Небо над ними было затянуто тучами, и лишь тусклый свет уличных фонарей позволял видеть дорогу.             – Да, а что? – ответила она, слегка ежась от прохладного ночного воздуха.             – Давай подвезу тебя. – радушно предложил Бубба, смотря на часы на своей руке. Он уже рассчитал в голове, когда он приедет домой с учётом его внеплановой волонтёрской деятельности. И вроде бы время ему подходило.             – Правда? Ой, спасибо. Ты мне этим очень поможешь! – обрадовалась девушка, мило улыбаясь. Оказывается, иногда нужно так мало, чтобы растопить сердце дамы, даже в такой мороз.             – Без проблем, но с одним условием. Ты наденешь ремень безопасности, а не будешь противиться этому, как Чикен. – улыбаясь ей в ответ, сказал Бубба.       Через 20 минут они уже оказались в тёмном тихом дворе, где работал лишь один, и то мигающий фонарный столб. Кое-как рассеивая общий мрак окружения, он служил единственным постоянным источником света ночью. Неподалёку были слышны хриплые голоса пьяниц, что навевали дискомфорт и постоянно отвлекали парочку от их разговора. Несмотря на позднее время, в некоторых окнах домов всё равно горел свет, что напоминало, что здесь вообще ещё кто-то живёт. В общем, район тут был не самым безопасным. Поэтому, попрощавшись с товарищем, Медведица быстрым нерешительным шагом направилась в сторону подъезда нужного дома, параллельно роясь в сумке в поисках ключей.       Ступенька за ступенькой Бобби медленно поднималась по лестничной клетке к квартире Кэтнепа. После каждого её шага раздавалось эхо, смешанное из ненавязчивого звона украшений и громкого постукивания подошвы чёрных ботинок о бетон. На каждом этаже её взгляд машинально скользил по облупившимся стенам, оставленным кем-то небрежным рисункам и выцветшим объявлениям. Эти детали, казалось, дышали усталостью, но не были лишены уюта.       Стоя перед нужной дверью, Медведица томно вздохнула, подготавливая себя морально к возможному нелицеприятному разговору. Она неуверенно постучала кулаком по холодному металлу, но даже этого хватило, чтобы услышать по ту сторону сухое "Открыто", дающее разрешение зайти внутрь.       Повернув ручку, она убедилась, что её не обманули. И через пару секунд уже снимала свои высокие чёрные ботинки, которые надела для клуба, в коридоре. В самом жилище было практически так же темно как и на улице. Ни один источник освещения не работал. Но зная, что если она всё же включит свет, это вызовет недовольство у хозяина, девушка включила фонарик на телефоне, освещая себе путь.             – Привет, Кэтнеп. – тихо и грустно сказала она, осторожно заходя к Коту в комнату.       С характерным щелчком, Бобби включила невысокую напольную лампу. Своим тусклым мягким оранжевым светом, она осветила небольшое помещение в котором находилась. Но всё равно углы комнаты так и оставались поглощёнными темнотой.             – Да-да, здравствуй. – на выдохе послышалось от зверя лежащего на кровати.       Комната Кэтнепа была маленькой и казалась ещё теснее из-за беспорядка. Старый, местами поцарапанный линолеум на полу был покрыт пятнами, о происхождении которых лучше было не задумываться. В центре стояла низкая кровать с перекошенным матрасом и помятым серым покрывалом, будто его давно никто не поправлял. Под кроватью виднелись несколько пыльных коробок и пара разбросанных вещей.       У стены напротив кровати стоял шаткий стол, заваленный множеством вещей: пустые кружки, упаковки от покупной еды, книги с загнутыми страницами и пара забытых ручек. На столе едва заметно светился экран ноутбука, который явно давно не выключали и чьё мерцание придавало комнате ещё больше мрачности. Рядом со столом стоял старый стул с изорванной обивкой.       Полки на стенах были частично пустыми, а частично заполнены предметами, которые, казалось, давно потеряли своё предназначение: старые игрушки, несколько побитых рамок для фотографий без снимков, и коробки, в которых наверняка хранилось что-то ненужное, но важное для Кэтнепа.       Единственное окно было завешено плотной, выцветшей шторой тёмного цвета, из-за чего в комнате почти не было свежего воздуха. Штора слегка двигалась от сквозняка, и это движение странно гармонировало с мерцанием лампы.       В воздухе витал тяжёлый запах старых вещей и чего-то пряного, вероятно, дешёвых благовоний, которые должны были скрыть эту смесь. Комнату нельзя было назвать уютной, но в ней была какая-то угрюмая, молчаливая атмосфера, словно она служила отражением её обитателя.       Сам же Кот лежал на кровати мёртвым грузом, будто покойник, которого вот-вот должны были положить в гроб. От неживого его отличали лишь редкие медленные вдохи, разряжавшие вечную тишину комнаты. Он лежал боком, лицом к стене, из-за чего его мордочку нельзя было увидеть.       На нём были пижамные штаны в клетку и чёрный свитер, который, казалось, не снимался уже Бог знает сколько времени. Эта одежда скрывала его нездоровую худобу, ставшую результатом долгого времени без нормального питания.             – Как ты себя чувствуешь? – спросила Бобби, сев на обшарпанный стул, который скрипнул под её весом. Её элегантное платье резко контрастировало с обстановкой.             – Отвратительно, – коротко ответил Кэтнеп. Его голос звучал приглушённо, утопая в стене, к которой он был повернут, но слова всё же можно было разобрать.             – Ты снова ходил на кладбище? – осторожно спросила она, всё больше погружаясь в свои мысли, из-за чего настроение после вечера в клубе окончательно упало.       Услышав её вопрос, Кэтнеп резко дёрнулся, повернувшись к ней лицом. Его красные, заплаканные глаза метали молнии. Слёзы, ещё не успевшие высохнуть, оставили влажные дорожки на его серой шерсти.                    – А как мне было туда не пойти?! – прошипел он, полных боли и гнева голосом. – Сегодня ровно полтора года с того дня, как он покинул нас...       Он сел на край кровати, свесив лапы на чуть липкий пол. Всё его тело дрожало, а голос срывался на всхлипы. Крупные слёзы снова начали стекать на его одежду, создавая тёмные пятна.       Бобби почувствовала знакомый ком в горле. Она искренне сочувствовала своему другу. До смерти Догдея Кэтнеп был другим. Да, он мог быть упрямым и настойчивым в отстаивании своих принципов, но всегда оставался рядом с друзьями. Он не отказывался участвовать в их задумках, несмотря на своё желание убедить их в обратном. Он был полон интересных историй и знаний, умел завораживать своими рассказами.       Кэтнеп всегда был самым отстранённым из их небольшой компании, но рядом с Догдеем он словно становился другим. Весёлый и жизнерадостный Пёс был источником света, способным растопить холодное сердце Кота. Их любовь была заметна всем: они держались за лапы, обнимались, дарили друг другу цветы и маленькие подарки. Кэтнеп становился добрым, ласковым и нежным рядом с ним.       Бобби всегда поддерживала их отношения. Она помогала организовывать сюрпризы, давала советы и помогала мириться, если случались ссоры. Но однажды всё изменилось. Тот роковой день забрал Догдея, и с тех пор Кэтнеп не мог оправиться от горя. Он почти не покидал дом, выбираясь только в магазин или на кладбище.             – Прости... Я принесла тебе немного еды, – сказала Бобби, ставя контейнер на заваленный стол. – Я приду на неделе и уберусь немного, – добавила она уже у двери.       Она знала, что его резкость и грубость не были направлены на неё. Это была лишь проекция его внутренней боли, с которой он жил каждый день.             – Ты дорог нам всем, так же, как был дорог нам Догдей. Никто из нас не хочет потерять ещё и второго друга, – тихо сказала Медведица, выходя из комнаты.       Кэтнеп ничего не ответил. Он лишь молча смотрел на свет, тускло освещавший дверь, которая за ней закрылась.       На улице Медведица закурила очередную сигарету. И не обращая никакого внимания на якобы опасность места в котором она находилась, неспеша шла и размышляла. Размышляла о своем покойном друге, о своём живом страдающем друге и других друзьях которые не смогли пронести эмпатию к тем двоим через время.