Любовь на литавры

      Веспер сидит за ноутбуком: новый миланский инвестор так и не прилетел на личную встречу, потому что «Smettila, signora Conte, fa troppo caldo!» Но, может, то и к лучшему — не придётся искать повод вежливо выпроваживать его из кабинета. И где Софи только находит таких идиотов?       — Синьор Грассо, даже если государство выдаст нам разрешение на строительство — а оно выдаст, — я не возьмусь за развитие Корвиале, — она взглядом буравит полного мужчину, который, на удивление, ни разу не отвлёкся во время разговора и даже не отвернулся от камеры. Выходит, действительно заинтересован в сотрудничестве. — Вы потеряете свои деньги, я — время. Это провальный проект.       — Давайте сыграем вдолгую, синьора Конте? Я понимаю масштабы работ, но, если мы поднимем с колен целый район… — он задумчиво причмокивает губами, будто перед звонком съел что-то волокнистое, и забившаяся между зубов пища отвлекает его, — представляете, сколько мы получим возможностей в будущем?       — Вы предлагаете заменить жилые блоки на более комфортные и современные дома, но контингент Вы не замените. Туда даже туристы не суются — на ком Вы планируете зарабатывать? На нищих и проститутках?       Грассо рассматривает её: долго, изучающе, следя за каждым мускулом на лице. Вполне красивая женщина, умная, богатая. Что самое главное — богатая благодаря своему упорству, а не получив состояние папаши. Он наслышан о ней. И жалеет, что не сумел прилететь, чтобы лично оценить характер и полноценную величественную ауру этой синьоры. Веспер замечает его взгляд. Любуется. Нравятся женщины, нравится их красота. Ну, хоть в чём-то они похожи.       — Рим не за один день строился, — с мягкой улыбкой отвечает мужчина. — Или, может быть, я неверно расценил Ваши слова? Если Вам требуется больше средств для реализации данного проекта, то я готов…       — Нет, синьор Грассо, — она позволяет себе перебить его, но не из наглости, а случайно, не подумав. Такой маленький минус, разбавляющий привычную учтивость. — Мне жаль, но я не готова рассматривать Корвиале. Если Вам так претит центр, что насчёт того, чтобы вложиться в недвижимость в Эуре?       Грассо задумчиво хмурится, пытаясь вспомнить все места Рима, в которых бывал. Его синий костюм отражается на радужке Веспер, призывая поумерить свой пыл. Цвет океана: глубокий, тёмный, её любимый — навевает приятной прохладой и свежестью, успокаивая и расслабляя. Она вновь незаметно достаёт ноги из чёртовых туфель, которые ей так надоели, и аккуратно отодвигает их под столом носком. Ещё бы стакан бренди в руку — было бы самое то. Но мужчина внезапно оживает:       — А что насчёт Милана? Отличный рынок недвижимости со стабильным ростом цен. Может, готовы были бы прилететь, изучить среду, выдвинуть предложения, синьора Конте?       — Увы, — она лишь дёргает уголком рта в ответ. Нет, у неё нет времени на подобное и, если быть честной, нет и большой практической выгоды. Слишком сильная конкуренция, даже для неё.       Кроме того, в полноценной отдаче себя работе тоже нет смысла. Мир безоговорочно запомнит её, но далеко не как бизнесвуман. Она будет более яркой фигурой, королевой на своей собственной шахматной доске. Нет смысла развиваться в более отдалённых крупных городах, когда сотрясающий голос революции почти кричит её имя. Веспер машинально скрещивает лодыжки под столом.       Грассо немного откидывается в своём кресле. Он становится более вялым, неудовлетворённым, но силится не показать этого. С шумным разочарованным выдохом он произносит:       — Ладно. Что можно реализовать в Эуре?

***

      Веспер уже почти совершенно не читает бумаги, которые ей весь день подсовывает Софи. Одна подпись, другая, третья… Зачем тогда вообще человечество изобрело факсимиле, если «Lascia che la signora Conte lo firmi da sola! Documento importante e importante!»? Её взгляд уже замылился, желудок раздражается с новым днём всё сильнее от каждой «последней на сегодня» чашки кофе. Здоровье волос уже не то: некоторые особенно сухие пряди падают на лоб, вьются на кончиках у самой скулы. И даже проверенный временем дорогой бальзам не заставляет светлые волосы блестеть на солнце.       Лишь на мгновение она выпрямляется на всё том же привычном кресле из натуральной кожи. Голова на ноющей шее делает плавный поворот к глобус-бару, а губы приоткрываются от предвкушения. Но тут же смыкаются обратно. Такими темпами и до алкоголизма недалеко, верно? Тем более после работы её будут ждать в Гнезде, хотя ребята наверняка сами устали после дороги и вполне могли уже свалиться спать, несмотря на то, что ещё даже не вечереет. Веспер вынуждает себя вернуться к бумагам. Надо быть внимательнее с ними, вчитываться в каждую букву и не подписать какую-нибудь ерунду, которую Софи в силу ещё относительной неопытности так часто таскала в кабинет синьоры Конте. Ещё одна такая случайность — и Веспер вышвырнет её на улицу, как беспородного щенка.       Серые, пугающе-пустые в силу своего цвета, глаза неспешно скользят по тексту. Шрифт будто нарочно делают таким мелким, чтобы она посадила зрение и купила себе уже, наконец, очки. Каждый раз забывает и каждый раз жалеет. Она задумчиво приставляет кончик ручки к виску, пока вычитывает каждый пункт дополнительного соглашения к договору с заказчиком. Дверь с тихим стуком без разрешения приоткрывается, чуть скрипнув петлями. Снова Софи. Хоть бы не с очередными бумажонками.       — Кофе мне сделай, — Веспер разговаривает сухо и устало, не поднимая глаз от какой-то — сотой? Двухсотой? — строчки.       — Ам… Ты же помнишь, что я не очень хороша в этом, да?       Веспер моментально поднимает голову. Взгляд из изнемождённого и блёклого превращается в осознанный и живой. Ручка по чистой случайности выпадывает из пальцев, целуя кончиком стержня столешницу — так Веспер хотела бы поцеловать её.       — Нова.       — Привет.       Ловчая улыбается, когда слышит почти родной голос, зовущий её по имени. Она пересиливает себя, чтобы не завизжать от вида Верховной ведьмы и не подбежать к ней с виляющим хвостом в поисках ласки и похвалы. Как-никак, она только что вернулась с поисков, и Веспер ждёт хороших новостей. Но будто не торопится говорить о Франции.       — Привет, — женщину украшает сдержанная улыбка.       Нова подходит к её столу медленно, будто подкрадываясь, будто боясь оторвать от чего-то несомненно важного и — чем там занимается Веспер? — явно делового. Каждый шаг Ловчей мягок и тих, каждое движение плывущее и завораживающее — по крайней мере, так кажется Веспер. Улыбка Верховной ведьмы становится шире, словно у сытой довольной кошки, единственная мысль которой сейчас — растянуться на подушке в лучах солнца.       — Я тебя не отвлекаю?       Отвлекает, конечно. Но Веспер только единожды мотает головой, встречая фигуру Новы почти вплотную у своего стола. Девушка выглядит слишком красиво для того человека, который нелегально и впопыхах пересекал границу. Сыром, кстати, всё ещё пахнет. Веспер не любит пармезан — она, как истинная итальянка, предпочитает ему моцареллу, — но кожа Новы может пахнуть как угодно. Менее приятной для женщины она от этого не станет. И только линзы на необычных — любимых — глазах заставляют с лёгкой грустью едва слышно вздохнуть.       — Как дела?       Ловчая немного удивляется такому ненавязчивому вопросу. Но своё удивление прячет в кончиках пальцев, которые, чтобы успокоить трепет сердца, поправляют воротник белой кашемировой водолазки. Затем она снимает пальто, размещает его на спинке стула, но не садится.       — Скажем так, у меня отличные новости, ты будешь в восторге! Во-первых, мы были у Савиты, она…       — У тебя, Нова, как дела?       Веспер с слепым предвкушением могла бы послушать о том, что у них наконец получается выйти к Источнику. И при всей своей жажде отыскать, покорить его, она впервые выбирает другого. Другую.       Нова чуть размыкает губы от неожиданности. Веспер интересуется ей: не как Ловчей, а как человеком. Женщиной. С которой за её плечами осталась большая неразбериха.

***

      — Как жаль, что я не целуюсь со шпионками Ватикана.       Слова зашипели, разъедая кожу. Нова перестала дышать. Само признание Верховной ведьмы звучало так обманчиво-сладко, так отчётливо отпечатывалось в сознании. «Моя милая ловчая времени… Мне так хочется тебя поцеловать». А следом — та роковая, ужасная в своей холодности фраза, разбившая Нову на части. И Веспер — дёрнувшаяся в желании отстраниться. Веспер, сквозь строгость лица которой пробивалась эмоция, что она так старалась скрыть, — боль. Жестокий трепет, охватывающий её всякий раз, когда холодные руки расчётливости душили попытки сердца высказать своё желание. Свидетельством этому было лишь едва заметное — такое знакомое — подрагивание брови. Остальные черты лица не выдавали ничего, кроме решимости. Нова поняла: ещё секунда, и Веспер отойдёт, ускользнёт обратно в тень. Ещё секунда, и Нова навсегда потеряет возможность стоять так близко, вдыхать её запах, чувствовать её. Каким-то непостижимым образом сейчас это пугало Ловчую больше, чем раскрытие тайны. И Нова положила руку на затылок Веспер, чтобы в резком порыве прижаться к ней, но…       — Нет, — железный голос обрёл ещё более стальные нотки. Глаза опасно блеснули, а лицо так же резко отстранилось от неё. — Сейчас ты расскажешь мне всю правду, Нова. И если она меня не удовлетворит…       Непрямая, незаконченная угроза разорвала сердце на ошмётки сырого, исколотого мяса. Ловчую трясло: от мелкой дрожи в пальцах до губ, которые почти успели прижаться к чужим. Но этому так и не суждено было произойти. Ни в ту ночь, ни позже.

***

      — Всё хорошо? — Веспер замечает отрешённый, почти стеклянный взгляд Новы. Какая мысль терзает её сейчас?       — О? Да. Да, всё в порядке, — Нова смаргивает такое неуместное воспоминание. Повезло, что её вообще оставили в Союзе Сожжения, хотя она сама привязалась к нему сильнее, чем планировала. К Веспер — сильнее, чем планировала. И гораздо сильнее, чем то допускала миссия её отца. Но как чудесно, что мозги вовремя встали на место. — У меня всё хорошо. Успела немного поспать в дороге и даже принять душ первой, когда мы вернулись в Гнездо.       — То-то ты благоухаешь, — с беззлобной усмешкой подмечает женщина, и Нова несколько капризно щурится.       — Веспер.       Верховная ведьма поднимает руки в сдающемся жесте. Её рубашка винного цвета особенно сильно натягивается в области плеч.       — Supplicium non potest ignosci.       — Supplicium, — едко выбирает Нова, и Веспер встречает её колкость с лёгкой улыбкой.       — Какая ты у меня жестокая.       Девушка делает судорожный вдох. «У меня». «Моя Ловчая», «Моя милая Ловчая времени» — Веспер всё ещё нарочно подбирает такие фразы? Нова прячет руки за спинкой стула, чтобы сжать пальцы и потянуть за мелкий заусенец на среднем. Не любит портить свой маникюр, но всё же тянет за выступающий участок кожи, получая короткую вспышку боли.       — Нужно же кому-то держать тебя в ежовых рукавицах.       Верховная ведьма выпускает громкий удивлённый смешок, чуть откидывая голову. Внимательному взгляду Новы открывается белоснежность длинной шеи, так искушающе контрастирующая с тканью. Воротник расстёгнут, небольшая золотая подвеска падает в ямочку между ключиц. И лежит там, смотрит на Нову, провокационно кричит о том, что на её месте никогда не окажется нос или губы девушки. Нова ловит себя на мысли, что с этого дня возненавидит золото.       — Смелую роль ты себе выбрала, — таким вызывающе-игривым тоном, такой вкусно произнесённой фразой. Ловчая скоро окажется на грани помешательства.       Она отходит к окну, с невероятным усердием заставляя себя оторвать взгляд от умопомрачительной женщины. Первый шажок: быстрый, резкий, несдержанный. Ещё три — такие же быстрые, но менее беспокойные. И лишь на пятый шаг — взнузданный, усмирённый — она оказывается у подоконника. Янтарные глаза под голубыми линзами ищут любую мелочь, за которую можно зацепиться. Крыши зданий — кажется, на какой-то из них человек, — или раскиданные по верхушкам деревьев болтливые птицы, или спешащие куда-то люди в деловых костюмах близ работы Веспер. За что угодно, чёрт возьми. Но взгляд не цепляется ни за что.       Верховная ведьма молча поднимается с кресла. И даже если бы она хотела остаться неуслышанной, она бы провалила это: скрипнувшее от потери веса кресло, размеренный стук каблуков, шелест дорогой рубашки. И парфюм — его нотки слышны даже когда Веспер нет рядом. Духи тяжеловатые, «приставучие»: быстро остаются в волосах даже после недолгого пребывания рядом с ней.       Женщина кладёт ладони на напряжённые плечи, и под их весом они расслабляются, медленно опускаясь. Сладкий, орехово-сливочный запах миндаля затекает в организм через нос, терзает лёгкие, спускаясь к желудку, но недолго. На смену почти сразу же приходит мята: горькая и свежая. И такая чертовски холодная. Как и её руки.       — Так что там насчёт отличных новостей?       Нова приходит в себя. Подумать только: лишь короткий диалог, лишь странная смесь аромата — и она чуть не потеряла рассудок. «Как я могла позволить себе влюбиться? Я должна была бы вымаливать прощение у Бога, у отца: за то, что сбилась с пути. Или нашла верный путь. У Веспер: за то, что позволяла себе думать о ней, задерживать взгляд, желать её вопреки всему, что знала о себе и своей миссии», — внутренний голос Новы скулит на этих словах. Сейчас всё по-другому. Сейчас она всецело её Ловчая. И в первую очередь ей нужна не девушка, а Источник.       — Савита помогла расшифровать натальную карту Генриха II.       Веспер не скрывает радости: улыбается, ликует.       — Мы очень долго не могли понять, что значит его двенадцатый дом, но…       — Двенадцатый дом?       — Не забивай этим голову, — наконец, Нова полностью расслабляется и коротко хмыкает. — Какая-то астрологическая чертовщина. К слову, мы так и не смогли это понять, — она не видит, но знает, что уголки губ женщины упали. — Но твоя милая Ловчая времени... — Нова делает паузу, медленно, полузаигрывая разворачиваясь к ней лицом.       — М-м-м… — довольно протягивает Веспер, принимая правила какой-то ещё не совсем понятной ей игры.       — Которая ещё, кстати, очень умная, обворожительно красивая, — девушка начинает загибать собственные пальцы под изучающий взгляд. Верховная ведьма лишь покачивает головой, позволяя ей лёгкий, почти прозрачный флирт. — Добрая, сильная и…       — И получит сейчас по своей красивой и умной голове, — продолжает за неё Веспер. В шутку, конечно. Она её и пальцем не тронет.       — Да, так вот, — время маленькой бравады подходит к концу, поэтому Нова продолжает отчитываться. — Помнишь, ты планировала посетить сад Тюильри? Но необходимость отпала.       Рука женщины поднимается к собственному подбородку, пальцы задумчиво постукивают по нему, а взгляд устремляется вверх.       — Не помню. Мы много где были и хотели побывать.       — Там двенадцать зон, Веспер. В двенадцатом секторе есть статуя Дианы с высеченными на плечах символами Солнца и Луны, — Нова принимается пересказывать то, что видела в Париже.       Маленькое облако заслоняет солнце, и глаза Веспер, лишённые прямых падающих лучей, сереют ещё больше. Предвкушение скачет в горле, неизвестность разжигает интерес к развязке: ну же, ну же, разгадали загадку? Нашли что-то? Что на этот раз: очередную мелкую зацепку или прямое указание?       — Мы обыскали всё. А потом Шен психанул и разгромил основание статуи, — слова звучат уже более уверенно, победно. — Там оказался куб. Шену сразу же стало плохо, но…       Нетерпение натягивает каждую мышцу в теле. Хочется ответов, хочется знаний — тайных, значимых. Хочется содрать каждую пуговицу на своей рубашке и хочется искусать приоткрытые губы, но жаль помаду. Веспер затаивает дыхание, ощущая пульсацию в венах, однако продолжает молча слушать. Не торопит и не перебивает.       — Когда мне удалось вырвать это из его рук, куб открылся.       Бинго. Дальше, Нова, дальше. Ресницы подрагивают, прикрывая сверлящий взгляд. Что там было?       — Октаграмма, — завершает Ловчая. Женщина даже не успевает задуматься, как такое очевидное предположение разверзнуло облако пред солнцем, вновь обливающее их светом. — Нам нужна Дева Мария. Источник связан напрямую с Христом.       — Боже, Нова, я тебя люблю!       Веспер не сдерживается, обхватывает её руками — сильно-сильно, едва ли не передавливая тело — и от сорванного клапана эмоций на секунду поднимает её в воздух. Девушка с моментально выступившим румянцем робко охает. И Верховная ведьма от этого звука быстро приходит в себя. В качестве компенсации за такую неуместную — очень даже уместную — внезапность она усаживает Ловчую на подоконник. Руки разжимают корпус, ложатся на талию, успокаивающе — вероятно, больше себя, чем девушку — гладят по изгибу. Серый цвет встречается с голубым, и желание снять эти линзы почти захлёстывает Веспер. Смотри на меня своими глазами, Нова. Смотри, когда слышишь эти слова.       — Я… Прошу прощения, поддалась чувствам. Ты молодец, Нова, — она стремится сделать шаг назад, но Ловчая перехватывает одну её ладонь своей.       — Веспер.       И — тишина. Не неприятная, не пугающая. Говорящая и искренняя. Девушка поджимает губы, пока лёгкая прохлада окна позади неё холодит спину. И она наверняка не будет жалеть, если простудится. Ей бы самой хотелось снять сейчас линзы, сказать — взглядом — то, о чём Верховная ведьма, бесспорно, сама знает. Но даже через тонкий слой линз Веспер считывает эту мольбу: разожми мне уста. Она кивает, и Нова тихо, но безо всякой дрожи в голосе, произносит:       — Ego sum in amore cum te.       Глупая привычка высказывать самое важное на латинском.       — Нова.       — Sum in amore, — повторяет она. С упорством ребёнка, которому так сильно хочется получить ласку и внимание.       — Я знаю, — голос приглушён и непривычно мягок.       Ловчая вздрагивает: это не испуг, не трепет — досада. Веспер продолжает смотреть в её глаза, долго, понимая неудовлетворённость ответом. Но ей гораздо труднее произнести то же самое — на любом языке: Италия, латынь, жесты. Однако она понимает, что нужно сделать это. Не чтобы потешить сердце Новы. Нужно ей самой, Веспер.       Рука неторопливо поднимается к тёмным волосам. Пальцы захватывают прядь, скрывающую правый контур лица Ловчей, а затем нежно, с особой теплотой и заботой, заправляют за ухо. Девушка ощущает им холод металла каждого кольца Веспер. На указательном — власть, Юпитер. На среднем — время, жестокость, Сатурн. На большом — сила, борьба, Марс. Но именно сейчас она осознанно отрекается от всех этих качеств, чтобы наполнить голос трепетом:       — Ты нужна мне.       — Для…       — Нет. Ты нужна мне, — так же, как и Нова прежде, решительно повторяет Веспер.       Ловчая застревает — как забавно — во времени. Её личная Фата-Моргана прямо перед ней. Такая, рядом с которой не нужно Присутствие, чтобы всеми клеточками тела ощутить каждую секунду: её вес, осязаемость, непохожесть на другие — такие значимые для Ловчих — секунды. Нова интуитивно протягивает руку к затылку, кладёт ладонь на светлые — сухие, безжизненные — без разницы — волосы и слегка надавливает, почти неощутимо. Боится такого отчётливо знакомого «Нет».       Но Веспер подаётся навстречу. Потому что сейчас они уже не два противоположных течения. Потому что сейчас они больше об одном целом: амбиции и ум; непреклонность и покорность; сталь и янтарь. И чувства их — про одно и то же.       Прикосновение губ Верховной ведьмы, несмотря на осторожность, покоряет сразу. Словно Нова — Ватиканский узник, который Веспер беспощадно завоёвывает из раза в раз. Ладонь женщины аккуратно гладит шею сбоку, и непослушные мурашки захватывают каждый след от контакта её пальцев с кожей. Поцелуй совсем неторопливый, такой чуткий и эмоционально глубокий, что Ловчая даже не боится утонуть в этой глубине. Она слышит сердце — Веспер? Своё? — и обнимает её за шею, прижимая ближе.       Верховная ведьма ведёт свободной рукой по талии. Такая сильная, способная Нова — такая хрупкая. Хочется прижать ещё сильнее к себе, вобрать её тепло и нырять в него с головой каждый раз, когда янтарные глаза выражают искреннюю, бездонную любовь. И даже помаду уже не жалко. Веспер не знает, как долго они целуются: там, за окном, вероятно, перешла дорогу не одна сотня людей, прежде чем они находят в себе силы оторваться друг от друга. И снова взгляд Новы — глаза в глаза — удивительно чистый и изнеженный, как бархатные лепестки пиона, неохотно раскрывающиеся из бутона в пушистую подушечку. И пахнет она так же: не солёным пармезаном, а пленительно-сладко — это запах её души.       Ловчая обхватывает руками лицо Веспер, разглядывая его, как самую ценную реликвию. Ладони идеально встречают скулы, большие пальцы неторопливо и невесомо поглаживают щёки. Она любит её — точно так же, как сама Нова: неожиданно и сильно, вопреки всему. Мечтательная улыбка медленно расцветает на губах девушки.       А в другой момент она уже замирает. Глаза широко раскрываются от шока, рот приоткрывается, выпустив из себя короткий, но такой неумолимо-болезненный выдох. Последний. В ту же секунду окно в кабинете Веспер разбивается.       Верховная ведьма машинально хватает Нову в руки. Ладонь вжимает голову девушки в плечо и защищает затылок от осколков. Ей не хватает этой секунды, чтобы избежать появления собственных ран. Но хватает для того, чтобы упасть на пол, прижать тело Ловчей к нему и закрыть своим. Безусловный рефлекс кричит спасать себя, но мысли кричат громче. Что произошло? Как?       Где-то за стенами слышится визг. На улице не менее обеспокоенные люди разносят хаос бесконечных обсуждений, повышая громкость голосов всё сильнее и сильнее с каждым мгновением. Но Веспер не слышит ничего: звон в ушах заставляет жмуриться и неприятно кривить губы. Спина болит от осколков, и каждая ранка, разукрашивая их в острые концы в алый, пульсирует. Вспышки паники и дрожи бьют по всему телу, и она опирается на слабые, подкашивающиеся руки, чтобы подняться, пока змея на груди пугливо шипит, желая выпустить Присутствие. Оно неконтролируемо окутало её с самого лица и до колен, стремясь спасти хозяйку. Но она намеренно подавляет его, избавляя кожу от зелёного свечения, и наконец открывает глаза, рассматривая лежащую под ней Нову.       Голубые глаза всё так же раскрыты, изо рта идёт тёмная, липкая, густая кровь. Пробило лёгкое? Чем? Взгляд мечется уже в безумии, но от захлестнувших чувств слепнет, неспособный рассмотреть сквозную рану на груди. Белый кашемир всё более явно стремится стать похожим по цвету на чужую рубашку: постепенно, быстро разрастающимся пятном. Женщину начинает трясти сильнее. Она хватает Нову за лицо, что-то говорит — или тараторит, — но даже сама не может разобрать, что именно. И почувствовать холод бледной, сереющей кожи тоже.       — Оставь. Отдай.       Голова со слабым хрустом резко поворачивается за плечо. Ладони Куратора всё так же расслабленно сложены на животе. Да что, чёрт возьми, происходит? Веспер сходит с ума.       Куратор молча указывает на дверь: всей рукой, прямой и тонкой, с вытянутым указательным пальцем. Верховная ведьма с трудом и бессилием встаёт на ноги, всего на секунду переводя взгляд с него и Новы на дверь. А когда возвращает обратно, их уже нет.       — Синьора Конте! — от силы и резкости открытия деревянное полотно бьётся о стену, и несколько напуганных голосов шквалом сыпятся на фигуру Веспер. — Боже мой, Вы в порядке? Какой ужас!       Софи и трое охранников врываются в кабинет. Наверняка замечают разбитое окно и что-то спрашивают, что-то говорят — ей не слышно, непонятно. И тошнит. Так сильно, что вот-вот не сдержится; так туго её желудок ещё не сжимался никогда. Чьи-то руки хватают её — сильно, чтобы удержать от возможного падения, — и ведут к выходу. Ноги едва шевелятся, некрепкой и шатающейся походкой следуя за своими не слишком оперативными спасителями. А взгляд всё ещё, не отрываясь, не смея оторваться, наблюдает за пустым местом. У неё отобрали не Ловчую — Нову. Её нет. А лужа крови остаётся.