Хочешь стать казэкаге

***       Самым странным в их отношениях (после окончательного перехода к любовникам) для Гаары стало желание оттолкнуть сына, которое раз от раза пробуждалось вбитыми подкорку общественными устоями. Он, казалось, уже полностью свыкся с поцелуями, объятьями, даже перестал робеть и теряться во время секса, но всё равно нет-нет, да впадал в задумчивость, а имеют ли они право на такое счастье? С этим почти условным рефлексом закоренелого холостяка-каге мужчина боролся долго, упорно, осознанно… и, в итоге, на короткий период впал в иную крайность.       Ему изначально нравилась близость сына: его прикосновения, ласки, тепло. Песчаный с первых дней находил их приятными, оберегающими. Но теперь, пробуждённый ото сна неведения близости, он тонул в водовороте нежности, смешанным с ужасом от полноты и глубины новых чувств. При том, как сыновьих, так и собственных — пожалуй, только сам Гаара долгое время сомневался в том, что сможет ответить взаимностью; ибо и Канкуро, и Шинки нисколько не удивились, когда каге впервые назвал свои новые чувства к преемнику «любовью к мужчине».       «А что удивляться», — рассмеялся брат, — «с вашей-то связью и близостью».       На то пусть недолгое (примерно месяц) время мужчине казалось, что в объятьях Шинки он тает. Растворяется без остатка и лишается сил, остаётся способным разве что дышать. Это настолько пробирало, что реагировала даже Абсолютная защита и, очнувшись от наплыва эмоций, Пятый отчаянно-резко хватался за преемника, несколько секунд приходя в себя. Сын обычно не комментировал ситуацию — мягко проводил по волосам, целовал в лоб и снова прижимал к себе, с помощью сатецу прибивая поднявшийся песок.       А, после одного из таких «приступов» едва улыбнувшись спросил:       — Хочешь, понесу тебя?       И Гаара соврал бы, если бы ответил «нет».       Их отношения стали тем, в чём мужчина с радостью отдал ведущую роль, а не оставил себе. Его забота и внимание к теперь уже партнёру никуда не делись, и любой достаточно важный вопрос привычно подлежал обсуждению и принятию в паре.       Но во всём, что касалось любви, Шинки предлагал, а Гаара соглашался. Потому что ни одна из идей преемника не выходила за грани разумного, пусть на первый взгляд и могла показаться сумасшедшей. Как грамотный стратег, прощупав болевые точки, сын знал, когда стоит быть напористым, а когда — ласковым и осторожным. Когда нужно спросить, а когда просто взять за руку и вести. И за это Отец тоже был ему благодарен.       В плане повседневного уклада, их жизнь едва ли изменилась: что сказать, преимущества любовной связи между столь близкими людьми с налаженным бытом (если задуматься, это всё ещё выглядело дико, но…). Хотя без появления новых правил не обошлось.       Например, никаких приставаний на работе. Признаться, учитывая склонность Шинки к вспыльчивости и упёртости в определённых ситуациях, Гаара на кончик куная сомневался, что сын будет, как и раньше, сдерживаться на людях. Но был приятно удивлён, когда убедился, что «телячьих» (и не только) нежностей дома любовнику вполне достаточно, потому на службе он блистательный образец выдержки. Благо, самому каге без посторонних раздражителей контролировать себя не было никакой необходимости.       Вопрос раскрытия отношений семье. На чисто мужском совете, собранном спустя три месяца от признания, суновцы постановили, что не стоит расширять круг знающих— их троих более чем достаточно. А, как известно, чем меньше людей, тем надёжнее сокрыта тайна.       — Впрочем, Шикадай, с Дядей, я уверен, догадаются, — с задумчивым видом потирая подбородок, заметил Шинки.       — Если не уже, — резонно заметил Канкуро, отхлебнув чаю. За кухонным столом им всегда было проще обсуждать дела. Не то, что в гостиной. — Но раз молчат, то решили сохранять нейтралитет.       — А Тётя не станет интересоваться? — заметив хмурый взгляд советника каге, младший суновец хмыкнул: — Я не настаиваю, просто рассуждаю. Ведь вы, Дядя, приняли наши отношения. Подозрительно легко.       — Не спрашивай, почему, — скривился тот. — На самом деле я намеренно не заостряю внимание, что вы отец с сыном, а думаю о том, что вы счастливы вместе. Избегание? Да и чёрт бы с ним! — кукловод комично выгнул брови и махнул свободной от чашки рукой. — Но Темари — другое дело. Она не живёт тут, с нами, не взаимодействует ежедневно. И давно в состоянии смирения, что у неё один племянник — приёмный. Конечно, ей хочется счастья каждому из нас. Но у неё есть своя семья, свои проблемы и обязанности. Так зачем добавлять ей такие сложные заботы?       — Учитывая реакцию Канкуро, есть шанс, что и Темари отнесётся к нашим отношениям весьма… спокойно, — произнёс Гаара. — Но я согласен с братом — по возможности стоит избежать такой эмоциональной нагрузки на неё. Сестра наверняка станет винить себя в том, что недосмотрела за нами в детстве.       — Скорее у неё возникнет диссонанс, — покачал головой телохранитель Пятого. — Мы как-то говорили на эту тему. Лет, наверное, семь назад. Оба сошлись на том, что Гаара — асексуал, — он недовольно крякнул, закинув в себя печенье из вазочки. — Как видно — ошиблись, но с кем не бывает. А меня назвала слишком «ветренным» для того чтобы заводить собственную семью. Мол ни одну женщину рядом с собой не могу удержать.       — Это всё потому, что Дядя — человек искусства, — возразил Шинки.       — Я что, превращаюсь в Сасори? — в театральном ужасе Канкуро замер с очередной печенькой в руке.       — Не настолько, — вздохнул племянник.       — Вот и славно. Марионеток люблю, но становиться одной из них не собираюсь.       Отец с сыном переглянулись: теперь, когда их собственная ситуация (благополучно) разрешилась, особенно остро ощущалось одиночество старшего мужчины. Но, с другой стороны, как и Гаару с Шинки, в Суне Канкуро никогда не обделяли вниманием: ни женщины, ни мужчины. Его уважали и ценили далеко не только как «брата и сына казэкаге», но и за его ум, техники, умение легко сходиться с людьми. Поэтому, при желании…       — Я ведь знаю, о чём вы сейчас думаете, — марионеточник громко сгрыз ещё один сдобный кругляш. — У Темари тоже был период мании поженить нас с Гаарой, когда она сама вышла замуж. Желание причинять счастье окружающим, так сказать. Но не надо меня трогать. В отличие от вас двоих, — он ткнул новым печеньем сначала в сторону брата, затем племянника, — быть одному — мой собственный, полностью осознанный выбор. Я не страдаю от холостяцкой жизни и, на самом деле, у меня есть даже парочка вполне постоянных партнёрш. Это что касается секса. — Он с довольной ухмылкой откинулся на спинку стула, видя смущённое облегчение на лицах собеседников. — Нас устраивают подобные неофициальные отношения (ну, по крайней мере, меня — точно). Да и, как правильно заметил Шинки, я — человек искусства. Заниматься развитием и передачей курохиги мне важнее личной жизни. Это наследие проживёт долго и наверняка оставит свой след. Не всем нужны жена и дети.       — Не всем, — тихо согласился Гаара.       Младший суновец лишь молча-задумчиво кивнул.       Задушевные беседы с братом и сыном вытащили на поверхность Пятого мысль, что есть, всё же, одно существо, с которым Гаара хотел и считал важным поделиться изменениями, произошедшими в его жизни (с согласия сына, естественно).       Шукаку.       Этот гордый биджу с противным характером был очень дорог мужчине, несмотря на всё то (а, вероятно, вопреки), что между ними произошло по вине людской жадности, превратившей Гаару в джинчурики, а однохвостого—в запертого в клетку зверя.        Их связь была куда сложнее, глубже и непонятнее, чем с Шинки. Конечно, тут ни о какой романтике речи не шло, но, в то время как мужчина считал Шукаку другом, биджу это яростно отрицал.       Впрочем, по его поведению— частым «сеансам связи», придирчивости в вопросах и эмоциональной реакции на новости человека — Пятый давно догадался, что тоже дорог однохвостому. Пусть, вероятно, совсем не так, как жен для него.       «Гаааааараааа!»,— словно уловив мысленный призыв, в тот же день отдалось эхо голоса Шукаку в голове.       На удивление, ичиби решил поболтать не на деловом собрании, а тогда, когда Песчаный разбирал документы в рабочем кабинете у себя дома.       «Здравствуй, друг»,— улыбнулся мужчина, отложив листок, который читал, в сторону. — «Давно тебя не было слышно».       «Пф, так говоришь, будто ты по мне соскучился».       «А я не могу?» — искренне удивился каге.       «Очевидно, что ты по мне не скучаешь. Когда в последний раз приходил ко мне в пустыню, человек?!»       «В прошлом году».       «Это был не вопрос!»       «В любом случае, я действительно рад тебя слышать».       «В любом случае?!»       «Как у тебя дела?»— проигнорировав провокацию, Гаара встал, чтобы налить себе чай. — «Всё так же не ходишь на общие собрания с остальными?»       «Будто там обсуждают что-то интересное»,— мужчина улыбнулся представленной картине, как Шукаку фыркает и укладывает морду на сложенные передние лапы. — «У меня тут и то больше событий происходит. Новая пещера обвалилась. С месяц назад».       Слушая монолог о повседневной жизни биджу, Пятый ощущал умиротворение.       Поначалу ему казалось странным и тоскливым, что Шукаку устраивает такая, почти неизменная в своём тихом течении жизнь. Но потом бывший джинчурики осознал, что ведь сам первое время с восторгом воспринимал тишину в голове и настоящую свободу. А он-то, по сути, не был знаком с вольной жизнью, в то время как однохвостого именно возможности выбора однажды лишили. И теперь факт того, что он сам себе хозяин, что не заключён в каком-то «жалком куске плоти» и не скован печатями, наполняет пустынную рутину Шукаку таким шармом и свежестью, которые ни за какие радости общения не получишь.       Да и течение времени биджу воспринимают совсем иначе: то, что для человека долгие дни и месяцы, для них, пожалуй, минуты. Если подумать, однохвостый никогда не соглашался с мнением Гаары о том, что ему «одиноко»: он самодостаточен и в гармонии с собой и окружением «так что отстань».       «А ты что это такой довольный?» — закончив рассказывать о своих событиях, «великий ичиби» переключил внимание на каге.       «Так заметно?» — в другой ситуации Гаара бы возразил, но он как раз раздумывал над тем, как лучше подать новость и решил не упускать момента. — «Случилось нечто неожиданное. И приятное».       «Да ну…» — скептицизм в голосе Шукаку был понятен: куда человеческим радостям до мерок биджу.       «Хочешь узнать?»       «Говори, раз начал. Так и быть, выслушаю».       Если бы кто-то другой ответил в такой манере, мужчине это бы как минимум не понравилось. Но, зная характер однохвостого, он лишь понимающе мотнул головой.       «У меня теперь есть любимый человек. Не просто семья, а особенный», — он почувствовал себя неловко от воцарившегося у собеседника молчания и потому решил уточнить: «Как Темари с Шикамару. Или Наруто с Хинатой».       «Женщину себе нашёл?» — а вот эта усмешка Гаару, всё же, задела. Было логично, что Шукаку сделал такой вывод из примеров, предложенных человеком. Но Пятый в который раз ощутил себя «неправильным».       «Нет, это мужчина».       «И?» — пауза, за которую Песчаный приготовился получить ещё больше язвительности, разрешилась совсем другим вопросом: — «Кто это?» — Но только мужчина успел мысленно выдохнуть, вспомнив, что биджу нет никакого дела до человеческих условностей, и уж на выбор пола партнёра смеяться он не станет, как Шукаку добавил: — «Хотя какая мне разница? Я же всё равно его не знаю, потому…»       «Это Шинки».       Ожидаемой колкости «он же твой сын» не последовало. Как и уточняющих вопросов.       Где-то очень глубоко внутри Гааре стало даже чуть-чуть обидно, что ичиби, в отличие от него, человека, с первого раза понял значение фразы про любимого человека. Хотя, казалось бы, какое у биджу понимание о тонких материях…       «А я уж думал, ты никогда не найдёшь кого-то «такого».       Каге не мог не заметить, что смешок в голове прозвучал не таким презрительным, как обычно.       «Ты… рад?» — с сомнением поинтересовался Гаара.       «Чему?» — привычная язвительность быстро вернулась в голос собеседника.       «Тому, что «этот человек» — Шинки».       «Вот ещё! Буду я чему-то за вас радоваться! Будто меня заботят чувства каких-то людишек! Тем более, напрямую не связанные со мной!»       «И правда, ты только привык к нему. Впускать нового человека в свою жизнь для тебя особенно тяжело. Не ко всем можно привыкнуть, особенно если это… кхм… навязывают. Что же, я рад, что наши…. новые отношения не доставят тебе неудобств».       «Ха?! Ты много о себе возомнил, Гаара! Ничего я к нему не привык!! Шинки всё такой же упрямый, гордый и не проявляет ко мне должного уважения!!» — пронзительный недовольный визг оборвался молниеносной тишиной — ичиби оборвал связь.       — Но ты больше не зовёшь его «этот пацан», Шукаку. — Прошептал в пустоту комнаты казэкаге, не сдержав довольной улыбки. Разговор вышел совсем не таким, каким он рассчитывал: при том и по части реакций и по части язвительности. Но итог мужчину устраивал.       Всё это напомнило ему, как тяжело было поначалу. Не с Шинки: мальчик с первых дней проникся к своему спасителю особым доверием и, по сути, всё, что требовалось от мужчины — не предавать его (и с чем Пятый, к собственному удовольствию, справился). А с однохвостым — точнее с попыткой расширить его круг общения хотя бы на одного человека.       Шукаку всегда был таким: нелюдимым, эгоистичным, требовательным до внимания к своей персоне, резким и бесцеремонным. Но так же величественным, по-своему мудрым и сильным. Пусть и иным, отличным от человеческой природы.       А для отторжения к роду людскому у него (как и любого другого биджу), была тысяча причин. И Гаара, как его бывший джинчурики, лучше кого бы то ни было понимал это. Ровно как и то, что однохвостый вполне может допустить человека в своё сердце. Но далеко не каждого и не всегда.       Идея познакомить их — пользователей магнетизма, пусть и разной природы — чтобы обучить и сблизить два сложных существа, возникла у Гаары почти сразу, как только он встретил мальчика. Но, зная непростой характер биджу и печальное прошлое Шинки, не спешил устраивать личную встречу: даже в мысленных сеансах связи с ичиби толком не упоминал про ребёнка, пока не подошло время запланированной каге встречи.       Шинки к тому моменту провёл с каге уже больше года: окреп ментально и физически, поднаторел в управлении сатецу, так что мужчина рассчитывал, что знакомство с таким созданием, как Шукаку, не станет для мальчика шоком ни в каком из смыслов.       В целом, он оказался прав, но желаемого результата не получил, потому что сильно недооценил как изворотливость Шукаку в желании вывести своего бывшего джинчурики на эмоции, так и упёртость почти-сына в том, как оценивать… соперников.       Начало встречи вышло обнадёживающим: пусть ичиби неприкрыто осуждал желание Гаары усыновить «какого-то мальчишку» и показательно отмечал, что не собирается возиться с «сопливой личинкой», обучая управлению песком, было заметно, что в ребёнке он заинтересован. Хотя в каком именно качестве — хороший вопрос. Шинки же вёл себя прилично и с явным восторгом рассматривал столь огромное и могущественное (со слов Учителя) существо.       Но, стоило каге отвернуться на две минуты, чтобы обсудить важный вопрос с подошедшим джонином, как ичиби немедленно прибегнул к коварной уловке. Повернувшись обратно, Гаара испытал неподдельный шок, увидев, как ребёнок залазит в пасть к однохвостому (который опустился для этой цели на землю). Даже понимая, что Шукаку не станет причинять действительный вред мальчику (особенно в присутствии мужчины), Пятый почти инстинктивно отдёрнул ученика к себе песком.       — А что такого? Я бы ничего ему не сделал, — невозмутимо прокомментировал биджу молчаливый укор в глазах человека. — Не смотри на меня так. Будет знать, как доверять незнакомцам.       — Мы вернёмся позже, — со вздохом разочарования констатировал Пятый, усиленно размышляя над тем, как объяснить Шинки произошедшее.       Мальчик впрочем, почти не испугался (скорее не успел), но вот степень доверия к однохвостому в связи с этим случаем осталась на весьма низком уровне. Тем не менее, это не мешало приёмному сыну Песчаного в своей манере уважать и восхищаться ичиби: потому как всегда при обращении он использовал «Шукаку-сама». И не отказался от дальнейших визитов в пустыню.       Смотря на их общение, состоящее из обмена колкостями вперемешку с ненамеренным обучением, Гаара часто ловил себя на мысли, будто они соревнуются за его внимание.       «Шукаку, впрочем, вряд ли, но вот Шинки…».       На прямой вопрос биджу громко рассмеялся, а вот сын глубоко задумался.       — Возможно, — спустя долгую паузу заключил подросток. — Шукаку-сама очень важен для Отца. И пусть, несмотря на Ваши рассказы о прошлом, мне не понять, насколько глубока ваша связь, я хорошо осознаю, насколько биджу удивительное и могущественное существо. Поэтому мне интересно с ним встречаться и учиться. Ведь для такого простого человека, как я, честь общаться с однохвостым, — тут его лицо приобрело крайне отстранённое выражение, которое стало понятно из следующих слов: — Впрочем, характер у него отвратительный. Я бы не выдержал и дня, если бы не Отец.       На понимающе-грустную улыбку Гаары преемник продолжил:       — Но не признавать мощь Шукаку-сама было бы глупо. Мне бы хотелось стать однажды достаточно сильным, чтобы одержать победу в поединке с ним.       Мужчина понимал что, несмотря на свои усилия ему, вероятно, так и не удалось подружить ичиби и приёмного сына.       «Но, даже так, признания существования от одного и уважения от другого вполне достаточно», — заключил Гаара после разговора с давним другом. — «Ведь даже Канкуро Шукаку ни разу за всё время не назвал по имени».