Семья, и что она из себя представляет

      Всю ночь Кинич вертелся, да ворочался. То рука Ахава как бы ненароком ложилась на его задницу, то его нога, уже в виде пиксельного жёлтого дракончика, каким-то чудом оказывалась на лице Кинича. То тот вновь трансформировался и пытался придавить Кинича всем своим весом, и Кинич, в свою очередь, громко и неожиданно и для себя и для него, пищал от его тяжести. Поэтому на утро, когда Кинич обнаружил перед глазами подкроватное пространство, то ничуть не удивился.       — Ахав... — охрипло зовёт он его и медленно приподнимается с пола. Даже ковра из шерсти альпаки не оказалось, ведь его пришлось убрать, ополоснуть и почистить, а после — повесить сушиться. И это не говоря о том, что его ещё будет необходимо привести в порядок после всех этих манипуляций, дабы придать ему прежний вид. Видят архонты, купить новый было бы проще... Да и цены на них смешные, ведь в Натлане было тепло круглые сутки. Разве что по ночам общая температура немного падала. — Ахав, проснись...       — Зачем... Я не выспался... — он, пробурчав ответ, отворачивается и ложится на бок на их одноместной кровати. Поэтому Киничу ничего не остаётся, кроме как залезть прямо на него и устроиться сверху. И Ахав вновь жалуется, но не скидывает. Тот ещё толком-то и не проснулся, и Кинич не без удовольствия для себя этим пользуется. — Слишком близко...       — Да-да, ты уже говорил. А я тебе говорил, что мы любовники... Или ты один из тех заврианцев, которые думают, что это они в доме настоящие хозяева?       — А вы там разве не следуете своим принципам, что заврианы — это не рабы и не питомцы, а такие же члены... кхм, семьи?.. — С Ахавом даже удавалось поговорить в такие вот его сонные моменты, когда тот ещё не начал толком соображать, но зато выдавал вполне себе разумную речь без всякой дурашливости.       — Резонно... И всё-таки это мой дом и я здесь прописан, а ты — просто нахлебник.       — Это кто здесь нахлебник?! — срывается он и переворачивается, и вот тут Кинич оказывается лежащим на его груди.       — Доброе утро, Ахав, — лениво улыбаясь, Кинич утыкается ему в шею и медленно елозит по телу, устраиваясь поудобнее.       — Хмпф... Будет оно тут добрым... Всю ночь одни кошмары снились...       — Позвольте, великий Кухул Ахав, вашему подданному узнать: что вас тревожило этой безмятежной ночью? — с прежней наигранностью в голосе интересуется Кинич.       Ахав обнимает эту приставучую пиявку в ответ. Фыркать фыркает, но приятно же... И с этим Ахав не спорит. И пахнет тот сладко. Кажется... Или вся комната и весь дом уже пропахли этим несчастным пепельником. А ещё просто... комфортно.       — Ну, ответишь?..       — Тц, сон, в котором ты меня преследовал.       — Я что, маньяк по-твоему?..       — Возможно! Я ведь пытался уйти, но как не обернусь — ты смотришь. Вот с этой своей безэмоциональной рожей, — он, стоило Киничу чуть приподнять голову, хватает его за щёки и оттягивает те в стороны. Хмурится. — Ох, да. И эти скучающие глаза дохлой рыбы... — недолго думая, он переводит руки на его макушку и пытается закопать лицо того в волосах. Кинич всё ещё смотрит из-за импровизированной паутины... И Ахав кривится, не выдерживая. — Жуть какая-то!       Ох, Кинич просто наблюдает. Например за тем, как эмоции на лице Ахава сменяют одна другую. То гнев, то раздражение, то проблески привязанности (ведь даже когда Ахав грубо закапывает его в волосах, то всё равно аккуратно проводит пальчиками по чувствительной коже головы, из-за чего Кинич едва ли не мурлычет). И где-то там что-то такое непривычное для Ахава, о чём тот никак не скажет. А вот Кинич запросто.       — Люблю...       — Нет! — ладонью он тут же затыкает его и отворачивается, — Дай хотя бы одно утро... без вот этого вот. Ты что, не можешь просто лежать рядом?       — Я и лежу, и... — пробубнил он. В уголках глаз мелькнули хитрые нотки, — и лижу...       Ахав приятно вздрогнул, когда язык Кинича прошёлся по ладони и между пальчиками, вызвав соответствующий похотливый отклик в его теле. Чёртов Кинич... Ещё и глазки так лукаво щурит, словно намекая, что он в курсе о проблеме Ахава прямо под ним.       — Н-нет, Кинич! — громко цокнув, он скидывает его с себя и желает встать, но вот Кинич желает обратного и тянет его за ладошку обратно.       — Ахав, ты же спать хотел.       — Уже проснулся, спасибо!..       — Ну хоть поцелуй. Всего один. А-аха-ав... — растягивает он его имя, пока пытается отвлечь и переплести их пальцы, да вот Ахав, негодник, всё сопротивляется и сопротивляется! — А вдруг я сегодня, прямо во время завтрака, умру и...       Кинич даже договорить не успел, как Ахав тут же сгрёб его в охапку, уронил спиной на кровать и прижался своими губами к его. Зелёные длинные пряди ниспадают на его лицо, и Кинич, обхватив его голову, да моргнув пару раз, встретился с решительным взглядом напротив. Он попытался было хотя бы язык высунуть, или сделать поцелуй действительно поцелуем, но Ахав только и делал, что с силой прижимался к нему и удерживал выше локтей за предплечья.       Кинич так же пытался и как-то освободиться, но Ахав не отпускал, не давая ему отдышаться и тем более перехватить инициативу. Он словно специально делал всё, дабы Кинич, у которого уже давно закончился воздух, даже думать не смел о том, чтобы взять контроль над ситуацией, и не смел бы возмутиться против его «любезного жеста». Чуть погодя и вдоволь насладившись зрелищем, Ахав прервал поцелуй, наконец позволяя Киничу резко вдохнуть и перевести дыхание, распластавшись под ним с заалевшими щёчками. Он по струнке вытягивается под ним и потягивается, сцепляет пальцы в замок, что перестали удерживать Ахава за загривок и легли на подушки позади себя.       — Всё?.. — Ахав наслаждается этим зрелищем, и всё-таки упрямо не хочет идти на поводу своих эмоций.       — Может быть, еще один?..       — Нет, — отмахнулся Ахав с недовольством и отстранился, тут же вставая снова. Но и тут Кинич его не пустил и вновь схватился за ладошку. — Да какой же ты... прилипчивый!       — Потому что...       — ...мы любовники. Да-да, ты уже говорил, Кинич, — фыркнув, закончил за него Ахав, что уже был готов пойти в душ прямо вместе с этим разбудившим его грузом. Хоть на руке пусть повиснет, хоть на спине. Да пусть хоть на голову сядет! Но он же все уши прожужжит, и окажется надоедливее самой этой жуткой Паймон! А то и его самого... Но об этом Всемогущий Повелитель Драконов и Суверенный правитель страны огня Кухул Ахав конечно же не задумывался. Он-то уж точно не такой... он-то знает меру. И зачем вообще какая-либо мера великому повелителю драконов?       — Ну, вообще-то я хотел сказать другое.       — ... Ну давай, удиви меня.       Кинич встаёт рядом с ним и всё с таким же непроницаемым взглядом оценивает другого. Ахав стоит вполоборота и смотрит куда-то в стену.       — Вот, — Кинич указывает на правый локоть. А на локте — ссадина. А в глазах Ахава — брезгливость. Даже в приоткрытом ротике Ахава, в его вздёрнутом носике и в раздутых ноздрях — непонимание, чего Кинич от него хочет.       — И?.. Почему это должно меня волновать? И это далеко не первая твоя... травма. Да это даже травмой назвать язык не поворачивается! Лишь за то время, что мы вместе, ты уже успел...       — М-м-м... Вместе...       — Ох, ты!.. — видя, как Кинич зацепился за одно единственное слово и вновь льнёт к нему, Ахав, запрокинув голову, громко и раздражённо стонет.       Передвигая правую ногу в сторону ванной комнаты, и волоча за собой левую вместе с повисшем на ней и на его талии Киничем, Ахав наконец-то добирается до места своего назначения! Трясёт ногой и скидывает Кинича, словно тот был самым гадким насекомым, которое могло прилететь в дом. А затем хлопает дверью в ванную комнату прямо перед его носом.       — ...       — ...       Ахав осторожно спрашивает:       — Ты всё ещё там?..       — ...нет.       — ...Кинич? Какого хрена тебе от меня надо?       — Болит, Ахав. Обработай. Пожалуйста.       Слышится стук об дверь. Кажется, Ахав к ней приложился. Головой или кулаком, этого Кинич разобрать не смог.       — Да не собираюсь я! — голос едва ли не надрывается в попытках хотя бы ненадолго оттеснить от себя лю... лю... любов... Фе. Вот это вот слово, которое он боится произносить перед Киничем. И перед самим собой. Просто чуть изменившиеся отношения. Просто секс время от времени. Каждый день?.. Кинич и сам был не против и нередко инициировал их шалости. — У тебя есть вторая рука, вот и займись этим сам!       — А если она занята?.. Ахав, протяни руку помощи...       Дракончик, как-то смутившись и нафантазировав себе только один Кухул Ахав знает что, ненадолго замолкает.       — Мне надо знать, чем занята?.. — тихо спрашивает он.       Кинич издаёт сдержанный смешок и прижимает ладонь к двери.       — Ахав, я на полу спал и при падении на него же ударился и ушиб локоть. А всё потому что?.. — Ахав просто уверен в том, что Кинич сейчас сдерживает лёгкую издевательскую улыбку. Или уже не сдерживает. А ещё он прекрасно слышит в словах пиявки, как та пытается давить на жалость. Как упрекает! Но Ахав не такой! Больно нужна ему забота о Кинни. Кинни?..       Ахав закашлялся, словив себя на мыслях, что по какой-то причине сократил имя своего сожителя, и ему это даже понравилось. Нет. Не говорить Киничу. Молчать. Иначе от него отбоя не... ох, кого он обманывает. Кинич, с тех пор как они обсудили их отношения, бесконечно липнет к нему. Неужели все эти жалкие людишки такие?..       — Ахав. Открой...       Кажется, Кинич скребётся в дверь словно кот, но вот почему-то открыв ему, тот действительно входит внутрь, а не уходит в другую сторону, потеряв интерес как всё тот же котик. А Ахав ему позволяет войти потому что... потому что... Кинич ведь так и будет ходить за ним хвостиком! Проще впустить сразу, а то никакого покоя ему не видать на весь день, хоть сбегай от него и не приходи вовсе. Но конечно же Ахав бы так не сделал по многим причинам.       — Где?.. — и Кинич показывает ему локоть, на который в этот раз Ахав смотрит внимательнее. Ма-аленькая, просто ма-сенькая ссадина, к которой ещё надо присмотреться, прежде чем увидеть.       Ахав, закатив глаза, довольно аккуратно берёт его за руку и вытягивает в свою сторону, а затем... прижимается языком и начинает зализывать. Кинич мелко подрагивает, не то от лёгких волн возбуждения, что пробегают по телу, не то от щекотки.       — Ахав, не уверен, что это поможет... — он сдерживает слабые постанывания и улыбку, отвернувшись от него и немного ссутулившись.       — Конечно же, поможет! Глупый... Кинни... С самого утра достаёшь... Поспать не дал, залез на меня, прицепился, испортил настро... — он осёкся, остановив движение языка на коже и взглянув в глаза Кинича.       Кинич тоже бросает на него мимолётный взгляд, и всё-таки едва заметно его уголки губ подрагивают и он слабо улыбается.       — Кинни... — повторяет Кинич, и Ахав тут же отталкивает от себя его руку и отворачивается.       — Кинни... Да, потому что достал, и мне стало неприятно произносить твоё полное имя! Ты этого не достоин! Будешь ходить с сокращённым!       На очередные попытки Ахава оправдать свою не привязанность, Кинич испытывает всё больше трепетных чувств. Словно с каждым случайно брошенным Ахавом словом или действием где-то в груди распускается один чёртов пепельник, что своим сладким нектаром отравляет кровь Кинича и заставляет и его совершать какие-то романтические глупости. Это было каким-то взаимным и приятным раздражением друг друга, в котором Кинич действительно поменял мнение о злом драконе. Ведь тот старался измениться, хоть и несколько неохотно и неосознанно. Через силу. И всё-таки... Всё-таки Ахав мог бы стать тем, кто пройдёт с ним весь путь до конца.       Ахав подошёл к умывальнику и повернул кран. Тут же опустив руки и зачерпнув холодной воды в ладони он ополоснул лицо. Кинич почувствовал необходимость в ещё одной порции нежности, и он прижался к нему со спины, уложив голову меж лопаток и сцепив руки на груди.       — Кинни...       — Не мешаю, просто, эм... Стою здесь. Ты же не можешь запретить мне стоять на этом месте в моём собственном доме?       — Могу! Вообще-то ещё как могу! Но... не буду. Стой уж, сколько твоей душеньке угодно. Только помолчи и дай мне выполнить эти ваши... человеческие утренние процедуры... за этим... умывальником...       Кинич ведёт носиком вдоль его позвоночника вверх и вниз, ощущая тепло его обнаженной кожи. Всё-таки спал Ахав в одних трусах. И хорошо что Кинич их ему любезно купил, иначе кто знает, как часто он лицезрел бы того голым. Нет, ну, не то что бы он был против, но ведь должны же быть какие-то рамки приличия. А на двух возбужденных членах Ахава он итак успешно посидит сразу же, как только у них встанет об этом вопрос. И как только просто встанет.       — Хорошо, аманте.       Ахав чуть было не захлебнулся в собственных ладонях от услышанного. Он резко повернулся и вновь стал сверлить Кинича недовольным взглядом.       — Не думай, что я не знаю, что это значит... Опять ты за своё.       — Так ведь это правда же. Ты мой любовник, Ахав.       У Ахава уже, как подмечает про себя Кинич, аж глаз стал дёргаться. Возможно, он немного перегибает, но ведь Ахав так забавно реагирует, что можно продолжать таскаться за ним хоть целыми днями, и, говоря всякие ласковые слова, смущать его и наблюдать за реакциями.       — Всё, помолчи! Хотя бы пять минут... — он вновь затыкает его поцелуем, смущённо смотря в его глаза и удерживая мокрые от воды ладони на его щёчках.       Влага приятно холодит кожу Кинича, и он прикрывает глаза, отдаваясь ему на милость. В этот раз Ахав, немного робко, но всё-таки целует, и делает это с какой-то нежностью. И вовсе не пытается заставить Кинича задохнуться, и не пытается задохнуться сам от собственной же глупости и упрямства. Кинич кладёт руки поверх его ладоней и чуть склоняет голову к плечу, меняет положение, и губы смыкаются уже во влажном и сладком поцелуе. Язык вновь мажет от уголка до уголка, соприкасается с кончиком Ахава, что, кажется, так же наслаждается их близостью.       Однако Ахав вновь прерывает поцелуй, утыкаясь губами в ухо Кинича и обнимаясь с ним. Ахав молчит, что начинает наводить на определённые мысли. Обычно он или фыркал, или лез к нему ради свершения «соития», но сейчас он просто обнимался с ним, как хотел обниматься и в постели. Просто лежать рядом друг с другом и, тихо посапывая, переплетать конечности, поскольку кровать побольше Кинич всё ещё не прикупил. Однако, с Ахавом было что-то не так. Он реагировал более остро, отворачивался чаще, и метался от желания быть ближе, до уйти в другую комнату. Ахав старался вести себя как прежде, но у него не получалось.       — Ахав?..       — ...слушаю, Кинич.       — Ты соврал про сон? — на его вопрос, заданный шёпотом, Ахав вздрагивает и вновь пытается отойти. Но Кинич уже в который раз за это утро ловит его и не даёт так просто сбежать. — Ахав, ты можешь поделиться. Может, тебе станет легче?..       Ахав молчит и тишина становится тяжёлой, а стенки ванной комнаты будто начинают сжиматься. Кинич не торопит, лишь пытается заглянуть в глаза Ахава, пока, наконец, он не поворачивает к нему головы.       — Мне? Как мне должно стать легче, Кинич, если ты... я... — слова будто застревают в горле и он стискивает зубы.       Кинич анализирует. Что такого Ахаву могло присниться, из-за чего на лице его такое мученическое выражение? Кинич всё ещё не торопит, но переплетает с ним пальцы, видя, что Ахав вроде бы и не собирается уходить.       — Кинич, хватит. В чём... — он тяжело вздыхает, чувствуя как почему-то подкатывает ком к горлу, но наконец решает спросить напрямую, — в чём смысл наших... наших отношений, если... Ох, чёрт с ним с потомством! Я готов примириться с этим, если ты всегда... будешь... — он вновь вздыхает, качая головой, — но Кинич, ты ведь... умрёшь.       Слова Ахава эхом разнеслись в мыслях Кинича и заставили тихо хмыкнуть и опустить голову. Пальцы крепче сжали пальцы Ахава, что безвольно висели вдоль тела.       — Рано или поздно, ты прав, Ахав.       Кинич вдруг задумался, что пытается втянуть в отношение существо, что переживёт его, и проживёт ещё чёрт его знает сколько тысячелетий после. Он правда хочет обречь Ахава на неминуемую потерю? На горечь от утраты кого-то, кто мог бы стать ему столь близким?.. Кинич не задумывался над его чувствами с этой стороны. Он сам был одинок и слепо вцепился в того, в ком наконец-то разглядел что-то родное.       — Кинич? Эй, Кинич. Кинни... — пытаясь вывести его из прострации, Ахав вдруг отвешивает ему пощёчину. — Приди в себя! Я даже не договорил, а ты... ты куда-то делся в своих мыслях!       — Кхм. Что ты хотел, Ахав? — он потирает щёку, что слабо щиплет, но он не чувствует обиды. Теперь он чувствует только вину за то, что с таким ненужным рвением втягивал его во что-то большее, чем просто секс. Хотя и Ахав, кажется, добивался от него чего-то похожего... или ему это только показалось, и Ахав хотел лишь изменить мнение о себе в чуть более положительную сторону. — Твой сон был о том, как я?..       — Нет! Ну, не совсем! — он вновь прихватывает его за щёки и заставляет смотреть в глаза. — В том сне была одна идея, которую не удалось реализовать, но... — он вскидывает подбородок в горделивом жесте, и Кинич с любопытством слушает дальше, — к чёрту сны! Я сделаю так, чтобы ты стал моим... моей... — кажется, он что-то выдумывал, и на его кривляния Кинич вновь едва заметно улыбнулся, — знатной девицей, вот!       — Девицей?.. — приподняв бровь, Кинич не мог не уточнить.       — Ну... Княгиней, королевой, да кем хочешь сделаю!       — Ахав, тогда уж король или...       — Царица! Царица страны огня!       — Ахав, смею вновь напомнить, что я парень. И что... А, ладно. Продолжай,— нет, ну, стало действительно любопытно, чем это должно закончиться, а потому Кинич решил ему не мешать.       — И где проблема?       — Может, хотя бы, царём?..       — Ну... Может, и так! Ой, нашёл к чему прицепиться!       — И, хм... — он, если честно, немного потерял суть разговора, а потому ему потребовалось несколько секунд чтобы припомнить их не самую приятную тему. Однако Ахав, неожиданно, смыкает с ним губы и под напором заставляет сделать пару неуверенных, на ощупь, шагов назад.       — Ни... — шепчет он сбитым от череды поцелуев голосом, не прекращая своего нападения, будоражащего голову Кинича, — ничего такого не будет... Я заставлю тебя прожить... Ещё как минимум несколько... тысяч лет... Иначе я... Чёрт! — он вжимает Кинича в душевую, толкает к стене и продолжает нетерпеливо целовать, словно не может насытиться. Руками пробегает по его телу и грубовато ласкает, вызывая постанывания у Кинича, что смотрит на него в ответ широко раскрытыми глазами. — Я перестану тебя любить, если посмеешь оставить меня...       Кинич не знал, как Ахав попытается реализовать сию задумку, но он уже успел откинуть мысли об их не правильных отношениях и с удовольствием ответить на поцелуй. Ахав наступал ему на ноги, зажимал между собой и стенкой, и, кажется, высасывал саму жизнь, хоть изначально и хотел продлить её. Спохватившись и увидев, что Кинич уже едва слышно стонет в поцелуй, да бьёт ладошками по плечам, он наконец-то прерывает жадную череду поцелуев и даёт ему жадно вдохнуть воздух.       — Верь мне...       — В-верю. Ты... — сглотнув вязкую слюну он делает ещё несколько частых вздохов и выдохов, — ты действительно великий дракон, Кухул Ахав...       — Я, как мне кажется, опять слышу сарказм в твоём голосе...       — Путаешь... Это, хм, благодарность... Спасибо, что, я... я даже не знаю... За то, что так зацепился за меня.       — Всё из-за тебя... Спасибо, что забрал меня на поверхность... Мне здесь всё-таки нравится больше...       Действительно ли Ахав знал какой-то способ, чтобы продлить жизнь Киничу? Или, увидев остолбеневшего Кинича, Ахав решил неожиданно для них двоих утешить бедолагу?.. Из сострадания?.. Из любви?.. Кинич мотает головой, вжимаясь лбом в плечо Ахава. Всё равно. Он просто постарается всегда быть рядом, и теперь он уверен, что Ахав сделает то же самое и для него. Просто... Хоть бы Ахав об этом не пожалел, думает теперь Кинич.