Понедельник, конец света

Лёгкий ветер дул в спину, ниспосылая свободу и окрыляя двух юношей, стоящих под  деревом, разукрашенном осенними красками. Свет луны, таинственный и загадочный, осторожно освещал высохшую траву, лёгкую рябь в реке и лица двух влюблённых. Немая ночь скромно наблюдала за ними, стараясь не помешать ни единым звуком.  Дэмиен чарующими бездонными глазами смотрел на Филиппа, грея и лаская его душу. Этот нежный-нежный взгляд даровал спокойствие и уверенность, избавляя от страхов и тревог. Торн осторожно сжимал своими прохладными пальцами руки Пиррипа. Прекрасная, обворожительная улыбка Дэмиена покорила юношу, и он не мог отвести взгляд от лица своего возлюбленного.  Филипп стоял как вкопанный, не в состоянии двинуть ни единой частью тела. Всё, что ему оставалось — любоваться невероятной красотой Дэмиена. Последний же, не произнося ни слова, стал медленно приближаться к лицу Филиппа, вгоняя того в краску. Торн уже был совсем рядом, своим дыханием легонько щекотя его нежную кожу. Холодными губами Дэмиен касается щеки Пиррипа, оставляя на ней лёгкий ненавязчивый поцелуй, такой наивный и детский. Торн отстраняется, кладёт ладони на горячие щёки Филиппа и продолжает целовать его ещё и ещё: уголки губ, веки, лоб, виски — всё начинало гореть после каждого ледяного прикосновения.  Сердце Пиррипа забилось сильнее, полыхая в своём нежном трепете. Как же он был счастлив находиться здесь с тем, кто искренне любит его. Пока Филипп утопал в неге, жгучее солнце стало выбираться из-за горизонта. Сначала оно своими лучами, словно длинными-длинными руками, схватилось за листья, плавно перебираясь к стволам многолетних деревьев. Постепенно оно добралось и до бледного лица Дэмиена, который, почувствовав на себе игру солнечных зайчиков, отстранился и резко изменился в лице, будто бы сильно огорчился чем-то. Он сжал губы в одну линию и нахмурил густые брови, а из его глаз пробились слезинки, похожие на россыпь маленьких драгоценных камней. Торн положил свои руки на плечи Филиппу, серьёзно взглянул ему в глаза и резким движением прижал любимого к своему телу, крепко обнимая: — Мы ещё встретимся, — лишь это шепнул он и обернулся серым пеплом, сразу же разлетевшись ветром по воздуху.  Филиппу будто бы вновь было подарено умение двигать конечностями. Он стал пытаться хватать пепел руками, а тот лишь оседал и пачкал его одежду и кожу.  Пиррип пребывал в растерянности и удивлённо озирался по сторонам, в надежде найти своего возлюбленного. Он хотел снова утонуть в объятиях Дэмиена, но, увы, Филлип не мог вернуть время вспять. Вдруг юноша почувствовал что-то слегка приятно щекочущее на его лице. Он дотронулся до своей щеки, и пальцы нащупали бархатный лепесток цветка. Пиррип подбежал к реке и, заглянув в воду, увидел, что на его коже, на местах, где Дэмиен оставил свои поцелуи, распускаются красные-красные розы. Их цвет был таким насыщенным и ярким, что они будто бы сами излучали свет, а не отражали его. Одна красавица уже распустилась полностью, закрыв своим гордым видом всю правую щеку Филиппа. Пиррип смотрел и любовался алой розой, прожигающей своим сиянием насквозь. Она была такая неземная, такая детальная и красивая. Юноша был рад стать домом для неё, да и она нисколько не мешала.  Он так загляделся на свой маленький сад, что не услышал приближающихся шагов со стороны. Вмиг его окружили служители церкви, но почему-то их лица были закрыты капюшонами белых длинных одежд. Всё произошло так быстро и неожиданно, что Филипп не успел ничего понять. Пара мужчин внезапно грубо схватили его за руки, заламывая их. Держали они крепко и сильно, отчего по телу разливалась нестерпимая боль.  — Грешник, — выплюнул епископ, появившийся позднее всех. Филипп увидел его лишь в отражении воды, так как голову повернуть ему не удавалось.  — Отец? Отец, что происходит? — паникующе стал распрашивать юноша.  — Правосудие, — задрав голову, ответил он.  Как только это слово сорвалось с его уст, священнослужители окунули голову Филиппа прямо в реку. Тот не был готов к этому и не успел закрыть рот, поэтому стал заглатывать воду, неприятно пахнущую тиной. Скоро дыхания стало катастрофически не хватать, но поднять своё тело не получалось из-за сильных рук держащих его мужчин. Ужас, растущий с каждой секундой осознания, что вдохнуть полной грудью не получается, одолел Пиррипа. Только когда он почти потерял сознание, его резко отдёрнули от воды, больно потянув за мягкие пряди волос. Рот рефлекторно стал жадно глотать воздух, но почти сразу же Филиппа окунули вновь. Теперь юноша всё осознал всерьёз — это была пытка, предназначенная специально для него. Было невыносимо мучительно и тяжело, но у него не было ни единого шанса выйти из этого положения из-за скованного тела. Вновь его отдёрнули за волосы, словно какой-то сорняк, мешающий жить полезным растениям, и тут же погрузили обратно. Ритуал повторился ещё несколько раз, пока Филипп совсем не выбился из сил. Разгорячённая голова не соображала, мысли путанно метались от одного конца сознания к другому. Пиррипу было отвратительно от своего положения: мокрый и грязный, жестоко униженный он лежал на траве, нервно пытаясь отдышаться. Во рту был гадкий вкус тины, и Филиппа стало тошнить. Его тело посадили и вновь сковали руками. Желудок начало сворачивать, отчего еда подступила к горлу, сердце забилось сильнее, а дыхание участилось. Филипп пытался сдержаться, но рвота всё же запустила рефлекторный процесс, он скрутился, и всё ранее съеденное вывалилось из его рта и носа на траву, некоторой частью попав и на ноги юноши, пачкая чистые гольфы. Было противно от остатка переваренной пищи во рту, от самого себя, от этих людей, от этого места. Хотелось просто убежать, но Филипп не мог сделать этого по своему желанию. — Как же ты жалок, — прогремел епископ. Сильнейшая обида будто бы лезвием царапнула сердце, заставляя от боли навернуться слезам на глазах: — Да что я вам сделал!? — вскричал Филипп. — Нам ты ничего не сделал, — угрюмо ответил епископ, — но ты виноват перед Богом, ты предал его, поддавшись искушению демона! Ты не достоин жизни, — он надвис над Филиппом и придержал того за подбородок, — жизнь дарована тебе для страданий, ты рождён ползти. Он так решил, — с этими словами епископ резким движением оторвал алую розу от щеки Филиппа, отчего невыносимая острая боль вдруг прожгла нежную кожу. Юноша будто бы потерял дар речи: он не мог ни кричать, ни говорить — только безудержно рыдать навзрыд. Чужие жесткие руки касались его лица и грубо отрывали хрупкие прекрасные бутоны роз, разливая отчаяние и багряную кровь. Оставалось только лить ручьи из глаз, лить и лить от беспомощности, унижения и боли. Филипп всё плакал и плакал, пока не смог проснуться, задыхаясь от собственных душащих слёз.

***

Вновь встало солнце, которое своими лучами раздражающе прожигало глаза, несмыкавшиеся половину этой ночи из-за жуткого кошмара. Душный воздух помещения давил, не давая вдохнуть полной грудью, а повсеместный беспорядок путал мысли. Филипп еле смог поднять своё бренное тело с кровати, будто бы оно весило несколько тонн, и поплёлся в ванную, стараясь не свалиться где-нибудь по дороге. Прошло чуть больше трёх месяцев после разлуки с Дэмиеном, и жизнь Пиррипа за это время стала скатываться по наклонной. Юноша потерял доверие епископа, а значит и всей церкви, и после этого многие стали нещадно использовать Филиппа, оправдывая это тем, что так он искупляет свой грех. А грехом являлось то, что экзорцист не смог удержать и изгнать прицепившегося к нему демона, а значит поддался его искушению. Это считалось непоправимой ошибкой. Филипп подошёл к забрызганному зеркалу, немного искажающему отражение. Взглядом он сверлил поколотую плитку, закрывающую лишь часть стен в ванной. Он стоял так, словно материального вокруг не существовало, и до него нельзя было дотронуться. Мысли Пиррипа путались и не могли остановиться на чём-то конкретном. Наконец руки машинально открыли скрипучий старый кран, из которого резко полилась вода. Филипп смотрел на неё, и никак не мог понять, что с ней делать дальше. "Интересно смогу ли я утопиться прямо в этой раковине?" — задумался Филипп, холодно рассматривая треснувшую керамику, как вдруг, резко испугавшись своих же мыслей, отпрянул назад, отходя от раковины, — "О чём я вообще думаю!? О, Боже, сохрани..." Филипп набрал ледяной воды в руки и тщательно стал мыть ею лицо, чтобы прийти в себя. Он собирался на службу, периодически останавливаясь где-то посреди своей комнатушки, как бы застревая на одном месте. Его тяжёлые, мечущиеся мысли не давали ему свободно передвигаться и будто бы садились на плечи, даруя яркий букет неприятных чувств. Пирипп никак не мог найти свои вещи, и вяло ходил от одного угла комнаты до другого. Наконец он вышел из дома, забыв при этом закрыть дверь на замок, и побрёл по улочкам своего города в направлении церкви. Мерзкий холодный ветер резал глаза и морозил, заставляя Филиппа подрагивать. Как выяснилось, он забыл одеть пальто поверх своего служебного платья. Пиррип шёл, путаясь в подоле своего одеяния, пока не понял, что зашёл не туда и теперь совершенно не знал, где находится. Он тяжело вздохнул, понимая, что теперь ему придётся разбираться с новыми проблемами, возникшими в сей момент. Хотелось просто сесть на холодный твёрдый асфальт, начать рыдать от собственной беспомощности и никуда не идти, но, сжав руки в кулаки, Филипп стал искать дорогу обратно. Ему понадобилось около получаса, чтобы ватными ногами, ноющими от боли, дойти до церкви, попутно спрашивая дорогу у прохожих. Пиррип вошёл в храм, и дурманящие благовония ударили ему прямо в нос, отчего голова стала кружиться. Он ещё не успел обрадоваться тому, что справился со своей задачей, как вдруг всё нутро прожёг холодный убивающий взгляд. Филипп повернул голову и увидел епископа, стоящего не так далеко от него. — И как ты оправдаешься на этот раз? — его голос будто раскат грома прогремел в сознании Пириппа, — в последнее время на тебя нашло какое-то проклятие!  — Каюсь, прошу простить меня, отец, — машинально понурив голову, ответил Филипп. На это епископ лишь презрительно сщурил глаза: — Бог тебя простит, — ожесточённо ответил он и схватил Пиррипа за подбородок, подняв его лицо. Большие синяки под глазами, обветренные и искусанные губы свидетельствовали об ужасном состоянии подопечного. Глаза оставались всё такими же добрыми, но красными от недосыпа и нескончаемых слёз. Филипп смотрел на епископа, но его взгляд будто бы проходил сквозь него, отчего отцу стало жутко, — только посмотри, до кого состояния ты себя довёл, грешный! — пренебрежительно бросил он, отпустив подбородок, — наслаждайся теперь своими муками, искушённый раб Божий.  Лицо Филиппа не выражало ничего, будто бы он и не слышал этих слов. Юноша оставался в ступоре, не имея возможности двинуть ни единым мышцем лица. Пиррип будто бы потерял дар речи и лишь безмолвно глядел сонными глазами на епископа.  Последний же, хмурясь всё сильнее, крепко схватил Филиппа за плечо и сухо произнёс: — Сей же час ступай и сотвори обряд восстановленния для нашего уважаемого  министра финансов, он уже много времени ожидает тебя, — епископ строго оглядел подопечного. — Простите отец, но я истратил все свои силы, мне необходимо время, чтобы восстановиться... — медленно ответил Филипп, вяло склонив голову. Епископ тут же, словно спичка, которую чиркнули об коробок, яростно вспыхнул от злости: — Что это значит!? Пип, ты что, смеешь меня ослушаться? — сверкнул глазами он.  От этих слов, в особенности от произнесённой отцом идиотской клички, режущей слух, Филипп слегка встрепенулся и затараторил: — Конечно нет! Я выполню всю работу, как только смогу.  Епископ тут же помрачнел, будто бы прямо над ним сгустились грозовые тучи. Он грубо взял Филиппа за руку, чуть ли не сворачивая её своими крепкими пальцами, и быстрым шагом вывел того из церкви, на её задний двор. Отец поставил Филиппа напротив себя и, склонившись прямо перед его лицом, сквозь зубы стал проговаривать слова, стараясь уверить юношу в них: — Ты Божий раб, да ещё и совершивший такой большой грех. Ты обязан Всевышнему за свою никчёмную жизнь также, как и обязан церкви за то, что не ошиваешься сейчас где-то под забором, ты понял меня!? — епископ со всей силы трёс Филипп за его плечи и чуть ли не плевался ему в лицо, — без нас, а конкретно без меня ты ничего не стоишь! Если бы я милосердно не пригрел тебя у своего сердца после смерти твоего приёмного отца, ты бы больше не был нужен никому, ясно это тебе, тварь!? Так что прекрати ныть, и делай, что тебе говорят! Филипп измученно глядел на него своими голубыми глазами, перед которыми всё расплывалось, как акварель в воде. Воспоминание о жутком сне терзали сознание страхом, что подобное может случиться сейчас, но соглашаться на этот обряд было категорически нельзя.  — Почему именно я? — вопрошал Пиррип, — у нас в городе есть и другие экзорцисты, так почему бы кому-нибудь из них не заняться этим вопросом?  — Какая тебе разница, скотина ты такая!? — взревел епископ, вновь схватив Филиппа за подбородок, и костлявой рукой сжимая его всё сильнее, — остальные экзорцисты намного важнее тебя, и во вчерашний чудесный осенний день они ставили защитный барьер для королевской семьи! — Так и я был с ними, — ответил Филипп, и после этих слов получил новую встряску. — Да как ты смеешь мне хамить!? — взревел епископ. Его лицо было налито кровью, всё его нутро содрогалось под тяжестью гнева. Челюсть его начала дрожать, что означало, что кипение идет в самом разгаре. Раньше Филипп боялся этого выражения лица, боялся заострённых скул, бегающих глаз и сведённых бровей, но теперь ему будто бы стало всё равно. Юноша уже давно осознал, что епископ всегда относился к нему, как к вещи, которую нужно было использовать, чтобы та не пропала зря. А быть таким объектом, удовлетворяющим чужие потребности, Пиррипу не хотелось. Он уж точно стоит большего, чем эта жизнь. Значит, у страха не было смысла.  Епископ грубо отдёрнул руку, и на подбородке Филиппа осталось неприятное ощущение чужих шершавых пальцев, давивших его.  — Скотина, паскуда, — зло процедил сквозь с зубы отец, поняв, что его действия больше не производили на Филиппа впечатление, — неблагодарная ты тварь! Епископ замахнулся, собираясь вмазать своему подопечному сильную пощёчину, но в тот же миг его руку резко остановил сам Филипп, крепко схватив старика за запястье. Юноша сердито блеснул глазами, удивлённо подняв брови. Его лицо выражало непередаваемое отвращение к стоящему напротив.  — К-как ты смеешь!? — воскликнул епископ. — Как Вы, дорогой отец, смеете поднимать на меня руку? — напряжённо выговорил Филипп, — я достаточно перетерпел Ваших унижений и всегда старался выполнять Ваши требования, и вот, что Вы делаете в итоге? — неожиданно Пиррип почувствовал сильное головокружение и нехватку дыхания, из-за чего ему пришлось ослабить хватку, — я искренне благодарю вас за помощь, оказанную мне, — сзади Филиппа вдруг стремительно стали вырастать языки ярко-красного пламени, — но такого отношения к себе я не заслуживаю. Епископ не мог произнести ни слова и лишь глядел на разрастающийся огонь за спиной подопечного. Его глаза стали испуганно метаться от лица рассерженного Филиппа к раскинувшему свои алые лапы пламени, уже достигшему высоты церкви. Юноша же вдруг неистово закашлял и, закрывая рот руками, напоследок прохрипел: — Из-за почти полной потери духовных сил,— кашель, — чувствую ужасно, поэтому, — он не успел договорить из-за того, что сознание отключилось от тела, ноги подкосились и Филипп стал падать назад. Тут же его подхватил юноша, плавно вышедший из огня. Им оказался Дэмиен, злобно сверкнувший чёрными глазами, внутри которых виднелись будто бы языки пламени, красные, как кровь. Он поднял Пиррипа на руки, крепко обхватывая его плечи и ноги и бережно прижимая к себе. Голова Филиппа облокотилась на плечо Дэмиена, и светлые пряди юноши рассыпались по нему. Глаза Торна были так нежны, когда глядели на Пиррипа, но стоило ему перевести взгляд на епископа, они будто бы прокалывали остырьём меча. — Ну что, доволен, сукин сын!? — гневно вскричал сын Сатаны, — в моих руках сейчас самый верный послушник Господа, избранный им самим, прими это, сволочь, — он злорадно оскалился, — сейчас я бы нахуй сжёг тебя вместе с этой дешманской церквью, поганный ты идиот, меня останавливает лишь то, что Филиппу это не понравится. Так что теперь моли о его здоровье каждый божий день, ты понял меня!? — Дэмиен подошёл к епископу, бледному, как полотно, и, высокомерно задрав голову, сказал, — быстро на колени и обещай мне! Трясясь от страха, старик медленно стал опускаться на колени и, склонив голову, дрожащим голосом пролепетал: — Сделаю всё, что Вы сказали. Прошу, только...только пощадите. — То-то же, — хмыкнул Дэмиен, поставив епископу ногу на голову и опустив её до самой земли — так-то лучше, знай своё место, пидрила! — один щелчок пальцами, и тела Пиррипа и Торна охватило пламя, тут же исчезнув вместе с ними. Оно коснулось и епископа, оставив того перепуганного до смерти и сидящего на земле без одежды.