Понедельник, конец света

Раздражающий слух стук шахматной фигурки о деревянную клетчатую доску разрушил напрягающую тишину. В воздухе повис подавленный гнев, свалившийся из ниоткуда и больно давящий плечи. Иисус тяжело вздохнул и устало откинулся о спинку кресла, закрывая руками лицо. — Да сколько можно уже!? — вскрикнул Сатана, со всей силы ударив по столу руками, — почему никто из нас не может блять выиграть хоть один раз! — он взял шахматную доску и швырнул её вместе со всеми фигурками о стену, из-за чего они разлетелись кто куда. Сатана был просто в ярости, ведь уже которую неделю он и Иисус завершают партию на ничье.  — Послушай, может нам посоревноваться в чём-то другом? — уже потеряв надежду, спросил Иисус. — И что ты предлагаешь? — Не знаю, может гольф? Или теннис? Мне уже без разницы, — скучающе протянул он. Сатана призадумался. Несколько минут он молчал, явно что-то обдумывая, и неожиданно выпалил: — Лучше заключим пари, — хитро улыбнулся он, потирая ладони, — ты выберешь своего самого верного тебе последователя, а я направлю к нему своего сильнейшего демона. Если у меня получится, как бы знаешь, заставить его пойти не по той дорожке, выигрываю я, — Сатана положил руки за голову и, скрестив ноги, удобнее уселся на своём кресле, — в обратном случае победа за тобой. Иисус недоверчиво посмотрел на него, выражая сомнение в этой идее. — Ну, так что, идёт? — Сатана вытянул руку для рукопожатия, — или струсил? — самодовольно улыбнулся он. 

 ***            

   

— Пап! Я не буду участвовать в твоих тупых играх! — вскричал подросток, пища, как комар, — даже за эти тупые печенья!   За массивным каменным столом у стены большой и довольно пустой комнаты, сидел мальчишка лет шестнадцати с тёмными, как сама ночь, волосами, донельзя взъерошенными и мягкими на вид. В лице его читалась злость, и бездонные чёрные глаза свидетельствовали об этом, порой сверкая красными искрами огня. Его белоснежная кожа ярко контрастировала с одеждой, которая представляла собой чёрный свитер и пыльно-серые джинсы, будто бы в Аду и так не было достаточно жарко.  Сатана, будучи незваным и нежеланным гостем, робко стоял в комнате своего сына в розовом кружевном фартучке и держал в руках поднос с ароматной выпечкой, думая подкупить его любимым лакомством. Он стыдливо переминался с ноги на ногу и умоляюще сверлил мальчишку взглядом, зная, что тот прекрасно его чувствует.  — Ну, Дэмиен, прошу тебя, — шмыгая носом, взмолился Сатана. На его глазах навернулись слёзы, — ты единственный, кто может справиться с этим.  Дэмиен резко встал из-за стола, взял стул, на котором сидел, и хладнокровно швырнул его в поднос с печеньем, так, что он выпал из рук Сатаны, а еда оказалась раскидана по полу.  — Пошёл нахуй, — процедил подросток сквозь зубы, — возьми какого-нибудь другого демона, а меня не трогай! Ты в это ввязался, ты сам и разгребай. — Дэмиен Торн, ты разбиваешь мне сердце, — опустив голову, пролепетал Сатана. — Ага, будто оно у тебя есть! Фу, какой же ты жалкий, — огрызнулся он, собираясь покинуть помещение, но вдруг огромная дверь прямо перед его носом с грохотом закрылась. — Ладно, хорошо, будет по-твоему, — Сатана скрестил руки на груди, — ты извратишь душу мелкого сопляка в обмен на пять лет спокойствия. Я абсолютно не буду утруждать тебя своими поручениями.  — Десять лет, — обернувшись с довольным видом, ответил Дэмиен. — Ну, уж нет молодой человек, больше семи лет отпуска я тебе не дам! — рассержено прикрикнул Сатана. — Семь лет и каждый день ты печёшь мне печенье, — улыбнулся Дэмиен, протягивая руку для закрепления сделки. Сатана устало выдохнул: — Ладно, договорились, — ответил он на рукопожатие, и их руки объяло пламя.

                                                                       ***

Стояла глубокая тёмная ночь. Небо было закрыто густыми тучами, из которых, не переставая, лил холодный дождь. Он капал быстро и обильно, но маленькими каплями, из-за чего был ещё более мерзок и неприятен телу. Казалось, эта погода была идеально создана для того, чтобы случилось какое-нибудь несчастье. Только абсолютный неудачник сейчас мог находиться на улице, и таковым оказался Филипп.  Юноша смог закончить обряд по исцелению всего несколько минут назад и бежал к себе домой по грязным затопленным улочкам, иногда прячась под карнизы домов, чтобы дать себе небольшой отдых. Филипп по большей части ориентировался на свою память, ведь ни один фонарь не дарил ясного света сейчас. Он направлялся в свою маленькую комнатушку, которая находилась в ветхом трёхэтажном доме. Хлюпая по глубоким лужам, которые порой чуть ли не доходили ему до колен, он почти добрался до заветного подъезда, как сзади послышался глухой стон. Филипп обернулся, и в свете одинокой лампы под навесом для ступенек увидел нечто, отчего он потерял дар речи. На мокрой земле лежал юноша с чёрными, словно сажа, волосами, сверкающими в темноте глазами и с белыми крыльями на спине, испачканными в крови и грязи. — Сэр? Сэр, вы в порядке? — Филипп подбежал к молодому человеку и опустился на колени, чтобы помочь тому.   Увидев, что незнакомец лежит без сознания, он осторожно положил его руку себе на плечо, обхватил того за пояс и стал медленно вставать. Незнакомый юноша закряхтел и, кажется, еле как поднялся на ноги. Он ничего не мог ответить и лишь стал неудержимо кашлять кровью, закрывая рот кулаком. Филипп, находясь в ужасе от увиденного, решил завести незнакомца себе в комнатушку. Он с неистовым усилием открыл большую толстенную дверь дома и по лестнице стал тащиться до заветного последнего этажа. Ему, изнеможенному и уставшему, тяжело давалась его ноша, но всё же добраться вместе с ней до своей комнаты юноше удалось. Филлип осторожно посадил незнакомца, прислонив того к стене между шкафом и письменным столом. Он включил свет и стал осматривать парня. Тот наконец-то смог открыть глаза и пробормотал: — Где? Где это я? — Сэр, меня зовут Филипп Пиррип, я местный священнослужитель и экзорцист. Сейчас Вы находитесь у меня дома. Вы были на улице без сознания, я решил, что Вы нуждаетесь в помощи. — Ф-филипп? О, тот самый Филипп, — закивал головой юноша, — я о тебе слышал, ведь ты один из самых верных послушников нашего Господа! Меня зовут Дэмиен и я ангел-хранитель, присланный одной новорождённой душе, — Торн сделал такое жалостливое лицо, какое только мог выдавить, — но, как видишь, не справился с...управлением, — он поднял вымазанное грязью крыло, на котором виднелась кровоточащая рана. — Ох, мне так вас жаль! — пролепетал Филипп, — Позвольте я...я смогу что-то сделать? — он осторожно приблизился к раненому крылу, — оно сделано из плоти, верно? Я не думал, что крылья ангелов в действительности подобны птичьим. Мне казалось они не столь...материальны. — Уф, ну конечно они из плоти, не видишь что ли!? — выпалил Дэмиен и, заметив недоумевающее выражение лица Филиппа, слегка замялся, — прошу прощения за дерзость, просто боль, причинённая мне, невыносима. “— Ещё немного, и меня сейчас стошнит. Аж противно с ним разговаривать, — негодовал Торн про себя.” — Всё в порядке, не переживайте. Тогда прошу, пройдёмте в мою ванную комнату, там я смогу обработать вашу рану, — Филипп помог Дэмиену встать и, придерживая того, повёл его в другое помещение. Ванная комната Пиррипа оказалось очень минималистичной. Всё здесь стояло близко друг к другу, и даже развернуться было сложно. Юноша посадил Дэмиена на край своей небольшой ванной, намочил небольшую чистую тряпку под водой из старого скрипящего крана и стал очищать рану на крыле.  Торн не чувствовал абсолютно ничего, ведь весь этот спектакль был всего лишь игрой одного актёра. И когда Филипп осторожно смывал грязь и нежно придерживал его крылья, являющиеся муляжом, самозванец притворялся, что испытывает боль, чтобы юноша ничего не заподозрил.  — Так значит, тут ты и живёшь? — спросил Дэмиен, разглядывая жёлтый потрескавшийся потолок, колотую плитку на стене и старую мебель. — Да, всё верно, — ответил Филипп, доставая аптечку из полки туалетного столика. — Но почему ты живёшь в таких условиях? Ты не берёшь денег за свои обряды? — Конечно нет! — воскликнул Филипп, — помощь Бога должна быть доступна абсолютно каждому. Он наделил меня силой, и я должен бескорыстно делиться ею с людьми, — юноша достал из ящика с лекарствами зелёнку, несколько ватных дисков и бинты. "— Вот безмозглый идиот, — подумал про себя Дэмиен, — очередной религиозный фанатик, и почему я не удивлён?" — Но ведь Бог дал тебе то, что поможет тебе зарабатывать и нормально жить, разве нет? — хмуро проговорил Торн, — разве тебе не обидно, что те, кому ты помогаешь, купаются в золоте, а тебе лишь приходится довольствоваться этим ... чердаком? Филипп слегка сдвинул брови и вопросительно посмотрел на юношу, сидящего напротив. Кажется, он был слегка удивлен тому, какие вопросы задаёт ему ангел. — Мне не обидно. Бог наделил меня внутренним богатством, и я действительно счастлив, живя ту жизнь, которая мне дана, — Филипп открыл банку с зелёнкой и стал аккуратно обрабатывать края довольно глубокой раны, слегка дуя, когда Дэмиен демонстративно морщился. Торн нарочно сел полубоком, чтобы наблюдать за выражением лица юноши во время их разговора, — не всё в мире кроется в материальном. — Вот как можно быть счастливым, живя практически в гробу? — почти выплюнул Торн, совершенно не понимая этого человека.   — Можно, поверь мне, — так мягко и лучезарно улыбнулся ему Филипп, что Дэмиену стало тошно. Торн размышлял, как ему действовать дальше, пока Филипп перевязывал ему крыло. Хозяин квартиры позволил Дэмиену первому отмыться от грязи и уложил его спать на собственную кровать, после чего Пиррип сам отправился в ванную. Он постелил себе на полу, вытащив откуда-то завалявшийся матрас: видимо, ему не впервой приходилось принимать у себя гостей. Филипп пожелал своему гостю доброй ночи, выключил одинокую керосиновую лампу и почти сразу же уснул крепким сном.  А вот Дэмиену уснуть было не так легко. Он повернул голову и стал рассматривать нежные аккуратные черты Филиппа. Соломенные волосы юноши, что длиной были ему до плеч, беспорядочно лежали на подушке. Его лицо было таким спокойным и расслабленным сейчас, что Торн невольно засмотрелся, дивясь безмятежности Филиппа, в комнате которого вообще-то сейчас находился сам антихрист.  "— Глупый, никчёмный...— злился Торн, — убил бы тебя сейчас, не будь этого тупого спора между моим отцом и Иисусом." Дэмиен совершенно не понимал, почему его направили именно к этому мальчишке, а не к какому-нибудь там просветлённому монаху. Или же Иисус был убеждён в своём провале, потому не стал жертвовать наиболее важными для него людьми, либо этот юноша действительно настолько...зависимый от своих религиозных идей. Тем не менее, живот Торна покалывало от ненависти к этому человеку, которого хотелось всего изучить, чтобы найти слабое место, надавить и сломать его. Сломать его веру, его достоинство, его жизнь. А когда тот совершит самоубийство, Дэмиен придёт на его пытки в Аду и будет воткрытую смеяться над человеческой глупостью. Вдоволь насладившись своими сладкими грёзами, Торн наконец-то смог уснуть.