Твой дом, мой дом

Поезд резко и шумно "выдохнул" пар, Артемий еле успел закрыть уши Мишке, чтобы девочка не испугалась - пусть она и жила в пустом вагончике недалеко от используемых путей и наверняка много раз слышала гудки и стук колёс, инстинкт защитника взял верх. Состав тронулся с места и медленно поплёлся прочь из Города, глаза девочки были прикованы к железной змее, она смотрела на вагоны, как загипнотизированная, пока очертания последнего вагона не растворились в бежевом воздухе степи. - Ну что, домой? - Гаруспик протянул Мишке руку, та протянула свою маленькую ручку навстречу; вместе отец и дочка пошли обратно в свою берлогу. "...Да и со Стахом тоже - он, кажется, в последнее время стал к тебе спокойнее относиться, вы сблизились", - последняя фраза Даниила перед отъездом врезалась в память, Бурах глубоко задумался, шагая по знакомой дорожке. Стах Рубин и правда больше не хотел убить Артемия, своего, фактически, названного брата, даже согласился пойти к нему в ученики, только вот искренности в тех словах не чувствовалось. "Стах... Как же мне тебя понять?" На следующий день после разрушения Многогранника Город будто бы вымер: на улицах практически никого не было, хотя лавки были открыты, да и погода оказалась приятной, солнечной, будто сама природа возвестила о новом начале. Дети спали на втором этаже в своих кроватях, Бурах копался в ящиках кухни: на его счастье, на полке нашлись стеклянные банки с пшёнкой и гречкой, сахар и соль, и даже травяной чай. Вечером предыдущего дня он успел прикупить молока, яиц и вяленого мяса на последние карточки (их не успели толком отменить, поэтому торговцы, сами запутавшись, решили пока брать их, а не деньги), чтобы новые члены его семьи не померли с голоду - удивительно всё же, как дети, живя без родителей, находили пропитание? Но теперь об этом не надо было думать, теперь у них есть дом, свой, настоящий, где их любят и ждут. Сварганив простенькую кашу на молоке и вскипятив чайник, Артемий позавтракал, оставил на столе записку для Спички и Мишки, чтобы они не забыли поесть, и вышел из дома. Торопиться больше никуда не надо было, лететь сломя голову в Убежище за новой дозой тинктур тоже; Артемий пошёл на север Города проведать Лару: с ней из троих его друзей было, наверное, проще, понятнее, да и с детьми пожелала помочь. Дверь в её дом не была заперта, Бурах вошёл внутрь и окликнул хозяйку. - Форелька, ты дома? Справа из зала послышалось шуршание. - Проходи, Медведь! Я здесь. Занята немного. Гаруспик прошёл в открытый зал и заметил подругу, сидящую на полу и роющуюся в буфете. - Ты чего это там делаешь? - Да так, порядок немного навести захотелось. Со всем, что произошло в последние дни, было совершенно не до того. Сначала тут, а потом... - Лара сделала паузу, - и на второй этаж поднимусь. А ты-то чего пришёл? Неужто помочь? - Проведать пришёл, и да, узнать, вдруг подсоблю чем. Дай задание, и я сделаю. Девушка оторвалась от своего занятия, поднялась, отряхнула юбку от пыли и слабо улыбнулась. - Спасибо, Тёма, но пока я сама справляюсь. Вот если мебель таскать придётся, то обязательно позову - силушки в тебе много. Да и в Стахе тоже. Кстати, он тут недавно заходил... - Вот как? - Артемий вдруг вспомнил момент, когда поздно ночью, после спасения от степняков, заходил к Рубину, а тот спал, как убитый; вспомнил, как, практически, душу ему тогда излил, всё говорил о том, что волнует, о детстве, вспомнил, как сказал тогда, что, может стоим ему и Ларе пожениться. - Хмурый он был. Тоже спрашивал, помочь ли чем, только вот не помощи ради он пришёл, а будто в душе его что-то терзало, и отвлечься хотел. Бурах задумался. - Про меня что-нибудь говорил? - Нет, но я ему сказала, чтобы к тебе зашёл. Запомнила, что он теперь, кажется, ученик твой, раз ты занял место Исидора. Стоило произнести твоё имя, как в лице переменился, дёрнулся и... - Лара приложила палец к губам, что-то усиленно вспоминая, - кажется, он покраснел. "Стах? Покраснел? От злости разве что... Но мы же, кажется, больше не на ножах... Чудное что-то творится". - подумал Гаруспик. - Он выглядел в тот момент потерянным, грустным, даже. Я пыталась расспросить, а он отвернулся, быстро попрощался и ушёл. И, раз ты сам удивлён, значит, не встречал его сегодня. Медведь, что-то у меня теперь тоже на сердце неспокойно. Сходи к нему, а? - Теперь-то уж точно схожу. Надо будет, вечером тоже к нему пойду, а то сейчас чёрт его знает, где этот тэнэг (дурак) шляется, хоть ночует точно дома. А ты помни - всегда готов помочь. Если что - сразу ко мне иди, Спичка часто дома торчит, можешь ему передать, что ищешь, если меня не застанешь. - Да вот думала как раз заглянуть. У тебя ведь и девочка теперь живёт, Мишка, да? Девочке с девочкой в некоторых вопросах может быть легче. Вдруг подружимся с ней. - С ней... бывает сложно, - молодой мужчина почесал затылок, - Она как кошка, ходит сама по себе, места у неё свои в Городе есть, о которых никто не знает. Думал, проследить что ли, да только юркая она, как мышь. Спасибо хоть, что всегда возвращается. Люблю я их обоих, хоть и хочется иной раз отругать, но не буду, не могу. Им и так кнутов в жизни хватило. Ладно, пошёл я, Форель! Распрощавшись с подругой, Артемий направил свои стопы к квартире Рубина, по пути перебирая в голове варианты, что же могло случиться с его другом: "Ссор не было, что ж случилось-то? Неужто опять начал думать о том, чтобы уехать, пока солдаты ещё в городе? Не должен был, сам согласился остаться, сам согласился учиться, пусть ответ его и был пропитан явным сарказмом и некоторой толикой недовольства, но Стах слишком прямолинеен и честен, чтобы увиливать, он скажет как отрежет, твёрдо и чётко, а тут... Вспомнил что-то, связанное с Исидором? Вспомнил что-то из прошлого, из детства?" Гаруспик всё гадал и гадал, пока не упёрся носом в дверь нужного подъезда. Артемий поднялся на второй этаж, заглянул в приоткрытую дверь - как всегда темным-темно в гостиной, даже лампа погашена; он прошёл во вторую комнату, которая тоже не была заперта и, к своему счастью и удивлению, встретил там Рубина: тот стоял, прислонившись боком к стене и смотря в окно. - Стах? Рубин дёрнулся, будто в него ударила молния, и чуть не подпрыгнул. - Медведь, стучаться не учили? - пробурчал мужчина. - Извини, не подумал, - ответил Артемий, Рубин же фыркнул и вновь перевёл взгляд на улицу. - Пришёл зачем? - Да так, проведать. Город теперь новую жизнь начинает, жители тоже. Вот, к Ларе заглянул, помощь предложил, да отказала, сказала, что пока не надо. Услышав имя общей подруги, Стах чуть заметно дёрнул плечом. Движение не осталось незаметным, Артемий сделал пару шагов в сторону друга. - Стах, что случилось? - Ничего. - Стах... - Бурах протянул голосом имя, - Хоть и прошло всего-ничего с моего возвращения, но изменение в твоём настрое уже начал ухватывать довольно быстро. Давай, рассказывай. - Медведь, с тех пор, как ты приехал, ты так и норовишь мне в душу залезть. Не надоело? - То есть, я не имею права беспокоиться о тебе? Друг ты мне или кто? А я тебе? - Кажется, буквально вчера ты переквалифицировал меня в свои ученики. - Я же тебе сказал, что не считаю тебе ниже себя. Мы равны, Стах. Прошу тебя, помоги мне понять. Лара тоже беспокоится, сказала, что ты заявился к ней сам не свой, будто бежал от чего-то. Ну? - Артемий подошёл совсем близко к другу и положил тому руку на плечо, Рубин демонстративно отошёл от товарища в середину комнату и повернулся к нему спиной, руками он обнял себя, будто защищаясь или закрываясь. Менху вздохнул, - А я уже думал, что всё будет как раньше... - Не будет. То "раньше" осталось в прошлом, слишком много прошло, слишком многого ты не видел, не знаешь. - Шудхэр, ну так расскажи! Расскажи мне о том, чего я не видел. Расскажи мне о том, как отец победил первую вспышку, расскажи мне о том, что было в Сырых застройках, ты ведь был с ним. - Бурах! - Рубин резко повернулся, глаза его горели яростью, голос звенел железом, - Я все эти годы мечтаю забыть об этом, а оно преследует! Стоит мне заткнуть уши, как я слышу стоны умирающих, стоит дыхание задержать, и в нос ударяет затхлый воздух, глаза закрываю, а перед взором напуганные и непонимающие люди, молящие спасти если не их, то хотя бы детей. И себя я слышу, сомневающегося, пытающегося уговорить учителя не действовать так резко, а потом его ладонь перед глазами, жест, заставляющий молчать и делать. Я не ложусь спать, пока моё тело не отключается - хотя бы так я не вижу кошмары, потому что зверски устал, чтобы даже мозг работал еле-еле. Ты удивился, увидев мою бритую голову. Знаешь, почему так? В первую вспышку я ходил почти каждый день к Сырым застройкам, в тайне старался хоть что-то дать запертым там, а в один день там не осталось ничего, кроме звенящей тишины. Я вернулся домой, и мне стало страшно, меня обуял животный ужас: я сжёг одежду и сбрил волосы, я до красноты тёр свою кожу, когда мылся, только бы ни одна бактерия на мне не осталась. Учитель, конечно же, сразу обо всём догадался. Стах сдавленно засмеялся, но то был не весёлый смех, скорее, проявление истерики, которую он пытался всеми силами подавить - Артемий ненароком заставил картины, звуки и запахи прошлого возникнуть здесь и сейчас, будто вновь лекарь стоит у закрытого, заколоченного, словно гроб, района Города. Бурах стоял столбом, сам внутренне мечась, пытаясь придумать, что же сделать, что же сказать, как же успокоить и как помочь близкому другу? - Он не кричал на меня, нет, - продолжил Рубин, - у него всегда всё читалось по глазам. Он мог бы вышвырнуть меня, как щенка, за дверь за мою самодеятельность, но, похоже, решил, что самый жестокий и самый лучший урок, который может выучить человек, это тот, через который проходит сам, учась на своих ошибках. С тех пор я безоговорочно следовал за ним, делал всё, рвал жилы, не перечил. Я себя всего отдавал, хотел, чтобы он мной гордился, хотел быть лучше, быть равным, достойным. Пока ты... - Мы уже это проходили, Стах. "Пока я" был отослан в Столицу. Сам говоришь - у отца не забалуешь. Думаешь, мне так сильно хотелось туда? Да, образование, "настоящая медицина", вон, на Данковского посмотри - учёный человек, да, многое знает. Но я-то не он! - Учитель надеялся, что ты, когда вернёшься, превзойдёшь его, как должен настоящий ученик, как сын своего отца. Он тебе писал... - Стах, опять двадцать пять... А знаешь что? Отец совершил ошибку, - зашипел то ли от злости, то ли от отчаяния Артемий, перебивая Рубина и еле сдерживая эмоции; кажется, уже обо всём поговорили, кажется, разрешили споры, да вот только до сути так и не дошли, - Не меня надо было туда отправлять, а тебя. Вот кто бы стал блестящим врачом... - Я тебе писал! - крикнул лекарь: его начало трясти, на глазах выступили слёзы, - Ни одного ответа, ничего - пустота и тишина. В первые года два я думал, как наивный дурак, что, когда ты вернёшься, ты будешь помогать мне, поделишься знаниями, мы будем вместе врачами - две головы ведь лучше? А ты... Что-то острое, подобное персту менху, резануло по сердцу и заставило его раскрыться, разболеться, заплакать кровью. Перед глазами Артемия сейчас стоял не рослый высокий молодой мужчина, а мальчишка с тонкими длинными руками, длинными чёрными волосами, касающимися плеч, свободными, так как не любил он завязывать хвост, умными глазами цвета меди, такого же цвета, что и ковши, висевшие на кухне отчего дома, глазами, которые, как иногда казалось, светились в темноте, отражая свет свечки, когда мальчик сидел в комнате за столом и внимательно читал книги. Мальчик, что смеялся всегда сдержанно, но улыбался так, что свет его улыбки затмевал солнце, мальчик, что мог заплакать тихо, в сторонке, но слёзы его были самыми горькими, мальчик, что был открыт своим друзьям, не боялся делиться сокровенным и хранить секреты да и, казалось, ничего не боялся, пусть и был всегда достаточно тихим и спокойным и последним лез в авантюры, только чтобы вытащить Грифа, Форель и Медведя из проблем. Именно такого Стаха он помнил, когда уезжал и надеялся, что тот встретит его если не с улыбкой, то хотя бы с радостью в сердце. Как оказалось, годы и безжалостные события умеют ломать, стирать, переделывать, и всё же... И всё же это он, его дорогой Стах, теперь он проявился, пусть и таким тяжёлым болезненным способом. "Ему ведь не просто страшно было тогда - ему было одиноко, до ужаса одиноко, никто его не поддержал... И сейчас ему одиноко и... как же больно. Теперь я понимаю, чувствую", - Гаруспик осторожно подошёл к хнычущему товарищу, коснулся его плеча, затем притянул к себе и крепко обнял. - Ненавижу, - просипел Рубин. Не факт, что данное проклятие относилось именно к Артемию - быть может, он ненавидел сам себя или же ту ситуацию, в которую попал, но менху решил не уточнять. - Стах, - тихо произнёс Бурах, гладя молодого мужчину по спине, - Помнишь, мы маленькие были? Лет по девять, играли у дома Лары. Я на дерево полез, а ты за мной; я почти до верхушки добрался, а ветка там оказалась тонкая, хрупкая, и как же я вниз полетел да на спину грохнулся, попутно головой приложившись. Лежу без сознания, ничего не слышу, а потом чувствую - капает что-то на лицо. Глаза открываю, а ты надо мной сидишь и плачешь, молишь, чтобы я не умирал, говоришь, что Гриф и Форель за отцом побежали. А я смотрю на тебя, испуганного мальчика, и говорю: "Не плачь, Стах. Куда я без тебя? Я никогда не помру, я тебя не брошу!"  Только вот подвёл я тебя, бросил, и как вымолить прощения я не знаю. Хотел бы время в спять обернуть, хотел бы, чтобы на тебя этот кошмар не свалился. - Сделанного не воротишь, Медведь. - Не воротишь, - Артемий посмотрел на Стаха - тот шмыгнул носом и отвёл взгляд покрасневших глаз, из которых по щекам побежали слезинки. Гаруспик аккуратно обхватил лицо друга, провёл большими пальцами по его щекам, стирая солёные дорожки, и прислонился своим лбом к лбу лекаря, закрыв глаза, - Позволь мне помочь тебе пережить и забыть всё, что было, как страшный сон. Позволь помочь с тем, что нужно будет сделать в будущем. В нашем Городе, в нашем доме, который я теперь никогда не покину. И тебя я не покину. Рубин вновь шмыгнул носом и чуть отстранился, горячие грубые руки, лежащие на его лице, каким-то образом помогали успокоиться; лекарь посмотрел в глаза Бураха, а тот посмотрел в ответ: несмотря на душевные раны, на выросший "панцирь" из холодности и строгости у одного, несмотря судьбу, что таскала другого много где, на прошедшие годы - оба они сейчас вновь стали теми юными мальчиками, что жили под крышей одного дома, болтали друг с другом как минимум ещё час после отбоя, лёжа в кроватях в их общей спальне, которых, казалось, ничто не разлучит, ибо линии их связаны крепко-накрепко, а сердца бьются в унисон. - Медведь... Одна мысль, одно чувство посетило обоих мужчин, они оба подались вперёд, целуя друг друга: Стах сжал Артемия так крепко, что почти весь воздух вышел у того из лёгких, худой мальчик давно превратился в мускулистого высоченного мужчину, способного пальцами сломать кого угодно пополам. - Стах, Стах, тише, - быстро прошептал Гаруспик между поцелуями; его пальцы спустились по шее, руки легли на широкие плечи, сжимая их, губы, жадные, ненасытные никак не могли оторваться от других, таких же страстных. Из груди вырвался тихий сдавленный стон - Артемий задыхался то ли от нехватки воздуха, то ли от обуявшего желания. Руки Стаха ослабили хватку, теперь крепко вцепившись в ткань куртки; рывком он повернул Артемия и, не отпуская от себя и не отрывая губ, сделал два шага вперёд, толкая партнёра, пока спина того не упёрлась в стену. Губы Рубина оторвались от губ Бураха и последовали вниз всё с той же страстью: он покрыл поцелуями челюсть и подбородок Гаруспика, шершавые от щетины, потом спустился на шею, но этого было мало, и мужчина вновь решил вернуться к губам, сладким, тёплым, принимающим без осуждения его неопытные, но искренние поцелуи. Неизвестно, смог ли бы он остановиться сам, но тут ему "помогли" - молодой мужчина почувствовал, как его губы упёрлись в препятствие, коим были пальцы Артемия: тот смотрел на лекаря, пытаясь отдышаться, а в глазах прочесть что-либо было невозможно - все чувства перемешались. Сам Стах посмотрел в ответ опьянённым взглядом, щёки горели, грудь вздымалась от частого дыхания, цепкие руки всё ещё держались за ткань; проморгавшись, лекарь отпустил Гаруспика и отступил назад, смущённо отводя взгляд. Бурах подошёл к нему ближе, снова положил руку на щеку, как несколько минут назад, и тепло, еле заметно улыбнулся - слова никак не подбирались. - Приходи сегодня ко мне вечером, часов в десять. Дети спать уже будут, а мы... посидим с тобой за чаем. Рубин коротко кивнул, всё ещё не решаясь взглянуть Бураху в глаза, Артемий вышел из комнаты на чуть пошатывающихся ногах, чуть не вписавшись в дверной косяк: в голове всё было затуманено, перед глазами всё размыто, до дома Артемий смог добраться благодаря лишь мышечной памяти. Дверь закрылась, Гаруспик прислонился к ней спиной, закрыл глаза: на губах всё ещё сохранялось тепло и вкус губ Стаха, тело укутывал его жар, дыхание перехватило, будто мощные руки вновь крепко сжали в объятиях. Артемий всем сердцем желал вновь сблизиться со Стахом после разлада, всем сердцем хотел с ним мира, чтобы вновь быть равными, родными, близкими... Кто бы мог подумать, что они могут стать ещё ближе? Молодой мужчина задумался, попытался понять, что он чувствует к Рубину после такого внезапного... Происшествия? Казуса? Признания? Он попытался вспомнить моменты из прошлого, из детства, из юности, когда Стах и он проводили время только вдвоём - может, там есть какая-то зацепка? Может, уже тогда что-то наклёвывалось? Но ничего не получалось, сознание отказывалось нырять глубоко - перед глазами всё ещё стоял вид глаз Стаха, внутри которых тлели угли - одно движение кочергой, коей могло послужить слово, движение, прикосновение, и они бы начали пылать со всей страстью. - Ты чего столбом застыл? - Спичка уже какое-то время стоял рядом, рассматривая замершего, погружённого в мысли Артемия. - А ты чего тут? Вроде ж, к Ноткину собирался, не? - Да я уже сходил. Так чего стоишь? Говорил, что к вечеру только ждать. - Мой дом - прихожу тогда, когда захочу. Ишь ты! Вы хоть позавтракали с Мишкой? Я вам на столе оставил. - Угу, - хмыкнул мальчишка. - А посуду помыл? Спичка отвёл взгляд в сторону, жест выдал его с головой - конечно же о домашних обязанностях он стабильно "забывал" и выполнял их только после нагоняя. Артемий вздохнул. - Да иду, иду, сейчас помою, - буркнул мальчика, плетясь на кухню. - А я дальше пойду. Теперь точно к вечеру вернусь, - Гаруспик вышел из дома и пошёл в сторону "Разбитого сердца": он не мог назвать себя другом хозяину заведения и его брату, особенно после уничтожения Многогранника, но знал, что оба Стаматиных в силу возможности заботятся о ребёнке, что был в его списке, о той, что сейчас чуть-чуть, но помогает Петру и делает его жизнь светлее. Перед железными дверьми Артемий замялся - а стоит ли сейчас входить? Андрей, помня признание о передаче приказа Блоку, наверняка захочет как минимум набить морду менху, Петру тоже не будет приятно видеть человека, что погубил его "дитя". Нет, лучше подождать хотя бы ещё день, отношения портить не хотелось. Ноги понесли Бураха дальше, на склады - вот там-то уже можно было найти человека, который не будет против кампании. Грифа Артемий застал не на привычном месте, не сидящем на его "троне", аки король на именинах, а разбирающим на полу какой-то хлам. "Кажется, сегодня все решили сор из изб повыносить, буквально, ну оно и к лучшему", - подумал Гаруспик. Удивительно, но Гриф на предложение помощи ответил практически так же, как и Лара, будто бы каждому из них сейчас надо было разобраться самому со своими проблемами, а уже потом, когда всё станет более-менее понятно, когда появится хоть какое направление, в котором надо двигаться в "новом Городе", тогда уже можно поговорить друг с другом. Может даже снова получится собраться у Корзинки всем вместе. Ничего не оставалось делать, кроме как сходить в степь, собрать трав да наварить новых тинктур, чем Бурах и решил заняться - время-то убить до вечера как-то надо, а процесс как раз займёт несколько часов. Пока суть да дело, день начал подходить к своему концу. Провозившись в убежище и сделав отваров про запас, Артемий взял с собой пару бутылочек (стоило иметь их дома для профилактики, мало ли что) и пошёл в бакалейную лавку - наверняка там уже появилось свежее мясо, его точно надо брать, пока есть, да и лучше есть его, чем вяленое, тем более для растущего организма как раз будет идеальным вариантом. Дома, на кухне он ловко разделал кусок на более тонкие, отбил, взбил пару яиц, обмакнул в них мясо и кинул на сковороду. На запах быстро пришёл Спичка, всё суетился, смотрел из-за плеча, чего же такого интересного Гаруспик делает, а тот всё отгонял мальца, чтоб не мешал, но, скорее, в шутку, нежели от раздражения. Через примерно двадцать минут стол был накрыт, Артемий поднялся на второй этаж в поисках Мишки - обычно девочка сидела на полу в комнате, чем-то занятая, чем-то для неё очень важным, но непонятным взрослым. Мужчина позвал малышку, и та пошла за ним; втроём они просидели на кухне чуть больше часа, больше слушая рассказы Спички о делах двоедушников, об их новой политике в отношение пёсиголовцев и Хана в частности - даже у детей теперь всё по-новому. От разговора отвлёк хриплый звон часов в глубине дома - половина десятого, младшим обитателям дома пора уже умываться, зубы чистить и на боковую, а старшему ждать гостя. Часы пробили десять. Тишина. Всего лишь десять, пошла только первая минута, только вот сердце неспокойно. Стах не имел привычки опаздывать, а если так и случалось, то обычно потому что по дороге его могли перехватить Лара или Гриф, но даже так они вместе шли к дому Исидора, чтобы вытащить на прогулку их недостающую "четвертуху", даже так было точно известно, что он придёт. Сейчас же... Артемий надеялся, старался надеяться, старался не давать сомнению в глубине стать больше. Послышался стук в дверь, Гаруспик практически спрыгнул со стула и чуть ли не побежал ко входу, но спохватился, выдохнул, постарался собраться, чтобы не напугать своими переживаниями того, кто стоит сейчас на улице. Старания, как оказалось, были излишни - Рубин стоял перед Бурахом с таким же еле скрываемым волнением на лице, но вот ему удалось его быстренько стряхнуть с лица буквально за долю секунды (только зоркий глаз Артемия всё равно заметил изменения). - Проходи, - Бурах тепло улыбнулся товарищу и впустил его внутрь, Рубин с чуть заметным сомнением вошёл в дом и направился на кухню, там он сел на стул и стал оглядывать помещение, пока хозяин наливает ароматный чай в кружки. Взгляд мужчины скользнул на кружку, которую перед ним поставили: пар изящными изгибами вился от горячего напитка вверх, гипнотизируя, взгляд Стаха проследовал за ним вверх до точки, где белая пелена исчезала, затем он вновь посмотрел на кружку и повернул её за ручку - глаз зацепился за светлую, почти белую букву "С", выделяющуюся на фоне коричневого глиняного полотна, спрятанную в промежутке между точками, где ручка крепилась к сосуду. - Твоя, - кивнул Артемий: когда-то они купили две одинаковые кружки, а чтобы не запутаться, выцарапали инициалы и закрасили краской, которая от времени уже не была такой сияющей, но всё же сохранилась. - Ностальгией решил меня задавить? - без осуждения, но с усталостью в голосе спросил Стах. - Нет, - Гаруспик посмотрел на свою кружку с буквой "А", выдержал паузу и продолжил, - Стах, я правда хочу начать всё с начала. - Тём, я понял тебя ещё... днём. "Тём..." Сердце сжалось - как же давно Бурах не слышал из уст Рубина своё имя. Лекарь замолчал, его глаза забегали по стенам кухни будто в поисках подсказки, затем он взглянул на Артемия и продолжил: - Ты всегда был открытым, всегда сразу говорил, что у тебя на душе, всегда был центром, что нас с Грифом и Ларой притягивал. И сейчас ты говоришь такие вещи так легко и просто... А я... - Рубин покачал головой, - Я не могу так сразу. - Стах... - Артемий осторожно коснулся руки молодого мужчины, - Я ни в коем случае не давлю, я... понимаю, хотя прозвучит глупо и дерзко, ведь... - Прошлое в прошлом, Медведь. Закроем тему. Хотя бы пока. Пройдёт время и, быть может, я смогу рассказать тебе обо всём. Но не сейчас. Рано, - мужчина отхлебнул чай - горячая жидкость разлилась внутри, согревая и создавая ощущение уюта, которое он не чувствовал уже много лет; Артемий осторожно погладил большим пальцем руку товарища, в глубине души боясь, что тот её отдёрнет, но Рубин был на удивление и к облегчению Гаруспика спокоен. Молодой лекарь перевёл взгляд на руку, что гладила его сейчас, он проследил за действом несколько мгновений, затем сплёл свои пальцы с пальцами Бураха в цепкий замок. - Мы гуляли с тобой как-то по городу, у Горхона, а берег был крутой, хоть и невысокий. Я соскользнул, потому что отвлёкся, ты меня за руку тащить попытался, да всё никак, рука выскальзывала. Ты сказал: "Давай пальцы замком сцепим, так точно не разорвать", и ведь сработало. Артемий вспомнил тот момент, вспомнил, как потащил Стаха на себя, а тот от резкого рывка навалился на Бураха и чуть не заставил упасть - оба еле на ногах удержались, а потом смеялись. На губах Рубина появилась еле заметная улыбка - кажется, и у него перед глазами появилось то воспоминание. Рука сама потянула к себе вторую, которую держала, Гаруспик поднялся с табурета, подошёл к Стаху, свободной рукой он коснулся подбородка молодого мужчины, заставляя поднять голову вверх - тот не сопротивлялся, тот ждал, когда губы менху коснутся его губ. Поцелуи, глубокие, размеренные, прикосновения чувственные, сильные руки, скользящие по спине, притягивающие Артемия, не напирающие, а приглашающие, ждущие добровольного согласия - ничего не оставалось, кроме как сесть на колени Стаха, прижаться плотнее, вновь ощутить жар его тела под одеждой. "Сколько же в нём энергии, как сердце-то колотится... Что же будет, если мы зайдём... дальше? Шудхэр, не могу оторваться от него... Стах, хөөрхэн (близкий, дорогой, любимый)", - мысли то вспыхивали в голове, то смешивались в бессмысленную кашу на фоне телесных ощущений. Губы Рубина скользнули в сторону, целуя уголок губ Бураха, потом его щёку, потом двинулись дальше к уху. - Кажется, мы сходим с ума, ты так не думаешь? - прошептал он. Непривычно звучащий голос вызвал волны мурашек, они пронеслись по телу одна за другой, Бурах чуть было не соскользнул с коленей лекаря, будто потеряв контроль над телом, будто загипнотизировали его и подчинили, но Рубин удержал партнёра. - Может быть. Или мы наконец-то смогли найти способ вновь быть вместе. Чуть иначе, ближе, но... - Тём, ты... правда... не против? - Стах взволнованно посмотрел в глаза Артемию. - У меня нет никого роднее тебя. Ну, кроме детей, но это другое. Теперь я многое понимаю, чувствую. Но я также понимаю, что тебе нужно время, чтобы принять, переварить... открыться. Постепенно, шаг за шагом. Рубин молча кивнул, Бурах прижался губами к его лбу, затем поднялся - приятно, конечно, сидеть на тёплых коленях, особенно когда тебя обнимают, голубят и целуют, но на сегодня встречу надо было бы завершать, эмоции им двоим нужно было дарить друг другу дозированно. Пока что, пока не привыкнут, пока линии вновь не превратятся в крепкое плетение. Они не разрывались, нет, просто немного разболтались. Молодой лекарь залпом выпил из кружки тёплый чай - от откровений к горле пересохло, а после засобирался домой. Стоя перед входной дверью он повернулся к хозяину дома: - Забыл совсем - ко мне завтра Данковский придёт днём в прозекторий, попросил его. Хочу что-то придумать, что-то поменять, да в голову так ничего не приходит, может, у него получится. Приходи и ты тоже, втроём точно идей больше возникнет. - Приду, обязательно. Мужчины попрощались без слов - всё читалось в их взглядах: Рубин вышел из дома и направился в свою квартиру, Артемий погасил на кухне свет и поднялся в свою спальню; лёжа на кровати он всё думал, спит ли Стах уже или так же, как и он, лежит, смотрит в потолок и пытается понять, что делать дальше? Гадать можно было сколько угодно, а сил для завтрашних дел надо набираться. Глаза закрылись, сон потихоньку начал вступать в свои владения.