Твой дом, мой дом

Днём следующего дня Бурах, Рубин и Данковский встретились в прозектории, провели там несколько часов, делясь идеями об обустройстве помещения, а потом Бакалавр покинул коллег и отправился в Омут. Артемий замялся, оставшись один на один со Стахом, хотел, было, снова пригласить к себе в этот вечер, но на носу крепко-накрепко зарубил правило - не давить. С другой стороны, раз Данковский собирается завтра устраивать обход, чтобы попрощаться, о чём оповестил перед уходом, то вот на завтра как раз можно и позвать, что менху и сделал. Рубин подумал немного и согласился с доводами товарища: он пришёл во второй половине следующего дня, бродил по дому, пока его хозяин был занят на кухне, Спичка снова ушёл к Ноткину, а Мишка куда-то спряталась. Стах остановился у полки с книгами, начал изучать их: запылённые тома медицинской энциклопедии, которые давным-давно никто не открывал, пособия по хирургии, химии, атлас тела человека, художественная литература для разных возрастов, даже что-то из иностранного имеется. Пальцами молодой мужчина выудил тонкую, бледную брошюру, изданную в Столице медицинским институтом, фотографии в которой в юности он любил рассматривать, представлять, как однажды он сам в этих палатах, что смотрят на него с бумаги, будет проходить практику, а потом работать, представлял однокашников и коллег, пациентов, идущих на поправку. Не всем мечтам суждено сбыться. Спиной Рубин почувствовал, что за ним наблюдают - он повернулся, но никого не увидел, однако чутьё подсказало, что то явно была Мишка, мастачка она прятаться от чужих глаз и появляться тогда, когда ей надо. Шла, видать, тихонько за ним по пятам, как мышь, изучала. Девочка, чьи родители погибли в первую вспышку, одна из тех, кого вытаскивали из Сырых застроек перед тем, как заколотить район. Лекарь зажмурился и тряхнул головой, чтобы выкинуть воспоминания, заставить их уйти, ибо момент сейчас был совсем неподходящий, чтобы вновь погрузиться во тьму, пожирающую его время от времени. Шаги за спиной и прикосновение тёплой руки вырвали лекаря в реальность. - Пойдём обедать? - Пока не хочется. - О, смотрю, нашёл любимую книжицу. Помню, как ты её из рук почти не выпускал, фотографии тебе очень нравились. Сидел вечерами за столом со свечкой, как заворожённый, и всё смотрел. Забери её себе, если хочешь. - Да нет, - Рубин поставил брошюру на место, - Пусть остаётся. Я буду точно знать, что она всё там же, где и была. - Значит, будешь в гости приходить и пролистывать? - Артемий мягко улыбнулся. Стах вздохнул. - Может быть, Медведь. Всё может быть. *** Артемий почувствовал, как кто-то дёргает его руку, тянет вниз; взгляд, затуманенный мыслями и воспоминаниями о прошедшей паре дней, прояснился, перед глазами были улочки Города, по которым он шагал вместе с Мишкой. Менху перевёл взгляд на девочку. - Ты заснул с открытыми глазами. - А вот и нет. Задумался немного. Не устала? Хочешь, остановку сделаем? - Бурах кивнул на лавочку, мимо которой они проходили - Мишка покачала головой, - Ну и хорошо. Всё равно до дома осталось всего-ничего. Дома Артемий посадил Мишку на стул на кухне, окрикнул Спичку, предупредив, что б через двадцать минут спускался на ужин, а сам принялся готовить. Девочка сидела на стуле и болтала ножками, мыча незатейливую мелодию. - А когда Стах домой придёт? Вопрос озадачил Гаруспика, он повернулся к Мишке, оторвавшись от нарезки хлеба. - Не знаю. А ты что же, к нему домой бегала зачем-то да не застала? - Нет, - Мишка продолжала болтать ножками, - Сюда, домой. Артемий чуть не выронил нож из рук, глаза его расширились. "Сюда... Домой..." Он положил нож на стол, подошёл к девочке, присел на корточки и положил руки ей на колени. - Малыш, а почему сюда? - Он когда тут сидит, - Мишка ткнула в стул с другой стороны стола, - Смотрит, улыбается, а потом сразу грустить начинает. Ему тут хорошо и плохо. Он очень хочет остаться, хоть и не говорит. Слова девочки резанули по живому: Бурах не рассказывал ей, что они с Рубины вместе жили в этом доме, не успел пока, а она вон, сама всё поняла. Проницательная, догадливая, а, может, она знает больше, чем кажется, может в её маленькой головке работает какой-то особенный моторчик, машинка, которая при одном взгляде на человека сразу же всю жизнь, как на ладони, раскрывает и показывает. - Ему время нужно, малыш. Помнишь, ты тоже не сразу в мою берлогу жить пришла? Вот и Стаху так же. Я сам очень хочу, чтобы он хотя бы приходил чаще, ведь когда-то это был наш общий дом. - Ты его любишь? Артемий опустил взгляд, в груди начало невыносимо колоть. Самый важный вопрос, который поставит точку в том, что же на самом деле чувствует Гаруспик, самый важный ответ, что сведёт две линии - его и Рубина - вместе, сплетёт их в алый браслет. - Ты не представляешь, как сильно. - Значит, он придёт домой. - Ну, раз ты так говоришь, значит и правда придёт, - Бурах улыбнулся, поднялся на ноги и вернулся к готовке. Спичку не пришлось звать второй раз, когда всё было готово - его нос быстро улавливал запах вкусной еды, доносящийся с кухни, и ноги (и пустой желудок с ними заодно) сами вели мальчика к столу, где ждал ужин. После трапезы Артемий, уложив детей спать, направил стопы в берлогу: порцию антибиотиков и обезболивающих надо было приготовить, да и подумать над тем, что сказала Мишка. Луна висела на небе, освещая дома и дороги, лёгкий ветерок гладил траву, играл на ней, как на струнах арфы, через шелест сплетая тягучую мелодию природы. Погулять бы, побродить бы просто так в степи, послушать твирь, авось совет даст... В свете фонаря, что стоял на пустой бочке у входа в убежище, Гаруспик увидел высокую фигуру, прислонившуюся спиной к стене. - Стах? Ты чего здесь? - Глупо, но сам не знаю. Бродил по городу, подумал, что смогу после этого уснуть, да ноги сами сюда привели. Артемий открыл металлическую дверь и жестом пригласил Рубина войти: - Заходи, холодает ведь. Да и поможешь, лишние руки мне как раз кстати. Мужчины вошли в некогда заводское помещение, спустились по каменной лестнице в освещённый зал, оборудованный в кустарную, но недурную для Города лабораторию. Алембик, верный друг, создавший не один литр травяных настоек, тихо стоял на столе, ожидая, когда хозяин вновь примется за работу; его старший, более крупный товарищ, смеситель, еле слышно пыхтел, будто от нетерпения - сначала он ждал, когда же его починят, а после стал почти круглосуточно перегонять тинктуры и органы в новые субстанции. Ждать, конечно, приходилось порой несколько часов, но результат того стоит. Если б не эти два бездушных брата, не видать бы Городу панацеи. Артемий вытащил из шкафа бутылки с водой и связанные пучки трав, разложил на столе перед алембиком, коротко проинструктировал Рубина, что нужно делать: "Пусть будет твоим первым уроком, сразу с практики начнём. С теорией я сам, если честно, не сильно дружу - больше не по трактатам, а по внутреннему ощущению всегда работаю, но... думаю, со временем придётся сесть и записывать. Хотя бы даже для Спички". Работа в четыре руки потихоньку закипела: Стах, конечно, задавал вопросы, логичные, правильные, вроде "Промываешь ли ты чаши после приготовления каждой тинктуры?" или "Есть ли хотя бы ПРИМЕРНЫЕ пропорции трав и воды, или ты и правда всё делаешь на глаз?" , но получив расплывчатые ответы, приправленные шутками, решил, что лучше продолжить работать молча. Готовые тинктуры лекарь залил в резервуары смесителя, Артемий добавил в них органы (хотел, было, Рубин поинтересоваться, откуда после окончания эпидемии у Гаруспика такие "сокровища" до сих пор водятся, да решил отложить вопрос на потом). Железная крышка герметично закрылась, пузатый чан начал монотонно булькать - до завершения его рабочего цикла нужно было ждать минимум два часа, и Артемий предложил товарищу присесть на каменный стол, на котором менху проводил осмотр пациентов. Пусть работы и не была тяжёлой, но перерыв никому не помешает. Мужчины сидели какое-то время молча, пока Бурах не нарушил тишину: - А знаешь что мне тут Мишка сказала? Сидит со мной на кухне, пока ужин готовлю, и спрашивает: "А когда Стах домой придёт?" Я ей говорю: "А ты что же, к нему домой бегала зачем-то да не застала?" "Нет, - говорит, - Сюда, домой", - Артемий вздохнул и улыбнулся, - Маленькая, а как будто всё знает, понимает. Рубин закрыл глаза и вздохнул. - А говорил, что давить не будешь. - Так это не мои слова, а Мишкины. - Не сваливай вину на ребёнка. - Стах, - Артемий придвинулся ближе к Стаху и взял лекаря за руку, - Девочка врать не будет - у неё чутьё. Чувствует, что мы с тобой когда-то семьёй были, чувствует, что тоскуешь по нашему дому, да и меня насквозь видит, чего уж там, а я и так как открытая книга. Стах... Гаруспик прошептал имя Рубина совсем близко к его уху - по спине лекаря пробежал холодок; он повернулся лицом к Бураху и пристально посмотрел ему в глаза. - Медведь, перестань меня провоцировать, иначе... - Иначе что? Стах, сейчас ночь, сюда точно никто не придёт, даже если что случится - все в дом теперь идут. Ты правда думаешь... Не успел Артемий договорить, как Рубин навалился на него, страстно целуя, толкая вперёд, пока оба не оказались в горизонтальном положении на столе; сердце бешено заколотилось, дыхание сбивалось, Стах завёл руки Артемия за голову и крепко прижал к холодной каменной поверхности - из такого положения никак нельзя было выбраться... Но нужно ли было это сейчас? Горячее тело придавило Бураха, с каждой минутой возбуждение обоих росло - казалось, что сама температура в берлоге тоже становится выше. - Стах, погоди... - еле успел сказать менху, ловя промежутки между поцелуями. - Бу... рах... - Рубин почти прорычал имя, оно низким медленным гулом вырвалось из его горла, лекарь посмотрел в голубые глаза Артемия глазами цвета меди: о, какой же голод скрывался в них, какое пламя, жаркое пламя от углей, которые сейчас разворошили и продолжают дразнить и распалять ещё больше. Одно неверное слово в своё оправдание, и страшно подумать, какое наказание ждёт Гаруспика. - Не здесь. Там... кровать, - Артемий посмотрел в сторону закутка, где во времена эпидемии было его спальное место, да так, собственно, и осталось на случай, если задержится в берлоге дольше обычного по каким-либо делам, - Там... удобнее. Лекарь слез с Артемия, встал на ноги, при этом не отводя от него взгляд ни на секунду - пламя в глазах застыло в ожидании; Гаруспик пошёл вперёд, ведя Стаха за собой. Зайдя в импровизированную комнатку, хозяин убежища занавесил вход потрёпанной ширмой и потянул Рубина к себе, целуя, как в последний раз; руки обоих начали стаскивать друг с друга одежду, которая летела в сторону: на пол, на стул, на импровизированный стол из досок, её сейчас совсем не жалко - она сейчас лишняя. - Я хочу тебя... хочу... хочу... - страстный шёпот сорвался с губ Артемия, когда губы Рубина и его дыхание начали обжигать его шею, спускаться ниже, к груди, где в ход вступил и язык, лаская чувствительные участки, заставляя стон вырваться из горла. Руки, сильные, крепкие, горячие как железо, вынутое из печи, двинулись по спине ниже, цепкие пальцы сжали ягодицы менху, выдохи Стаха, шумные, резкие, как у быков, что Уклад пас в степи, говорили о том, как тяжело ему сейчас сдерживаться. Молодой мужчина положил любовнику руки на плечи, заставил того повернуться спиной - выдох коснулся загривка, губы начали прокладывать дорожки поцелуев по плечам и спине, пальцы скользнули по груди вниз, к животу, и ещё ниже, пока не обхватили твёрдую плоть, не начали ласкать её. Артемий выдохнул от неожиданности и чуть согнулся, плотнее прижимаясь задом к Стаху, чувствуя, что тот тоже уже в полной готовности. Лекарь легонько толкнул Гаруспика в спину, намекая, чтобы тот переместился на кровать, у которой оба сейчас как раз стояли - Артемий наклонился вперёд, упёрся руками, залез на матрас; стоя на четвереньках, он собирался поменять позу, повернуться и лечь на спину, но Стах остановил его: - Останься так. "Знает ли он, что и как нужно делать? Помочь ему, подсказать?" - подумал про себя Артемий, притягивая к себе подушку. За недолгие студенческие годы Бурах успел помотаться по разным местам в Столице: как-то раз его пригласили в "салон", клуб по интересам, в который входил один из его однокурсников, друживший с молодыми поэтами; пригласил в первую очередь как "диковинку из глубинки". Место Артемию не сильно понравилось: говорить было ему особо не о чем с присутствующими, каждый из гостей будто витал в облаках (или, скорее, в парах опиума и алкоголя), пару раз к нему обращались с предложением "познакомиться поближе", причём как девушка, так и молодой парень. Такое внимание было непривычно. В один из визитов Гаруспик заметил, как в одной из комнат, практически не стесняясь никого, не заперев дверь, его однокурсник и молодой человек, что ранее подбивал к Артемию клинья, предавались плотским утехам: к своему удивлению, картина не показалась молодому студенту-медику противной или противоестественной, она не вызвала почти никаких эмоций, кроме небольшого удивления. Артемий прекрасно знал о том, как совершается соитие с женщиной, даже имел опыт, а тут, оказывается, мужчине с мужчиной тоже возможно. "Артемий, не присоединишься?" - хохоча крикнул молодой поэт, заметив стоящего у приоткрытых дверей молодого парня. "Да вам уже и без меня хорошо!" - ответил тогда Бурах. От размышлений менху отвлекло ощущение, что что-то капнуло и начало стекать между ягодиц, затем горячий палец начал массировать отверстие, слегка надавливая, но не проникая внутрь - спина в этот момент будто сама изогнулась сильнее, Артемий вцепился в подушку и, уткнувшись в ней лицом, выпустил тихий протяжный стон. Пальцы Стаха обхватили ягодицы Артемия, раздвинули их сильнее - Гаруспик ощутил, как влажный затвердевший орган начал тереться об него, дразня, заставляя дыханье участиться от нетерпения. "Стах, прошу, войди в меня..." - мольба чуть не сорвалась с губ Бураха. Рубин, будто угадав желание партнёра, перевёл руки на его бёдра и начал надавливать, проникать внутрь. - Стах, Стах, легче! -  горячая плоть уверенно и медленно входила всё глубже, лекарь делал небольшие остановки, когда чувствовал, что Бурах сжимает его особенно сильно. Обоим нужно привыкнуть, обоим нужно научиться. "Чёрт, Стах, знал, что ты, детина такая, вымахал не только ростом... но не думал, что будет... так". Внутри всё пульсировало и горело, немного больно и при этом приятно от ощущения, как плоть любовника, находящаяся полностью внутри, сейчас давит на чувствительные точки. Рубин начал медленно двигаться - ощущения усилились, орган теперь массировал нужную зону, заставляя Артемия приподняться, упершись руками в матрас. - Медведь, - Стах подался вперёд, обвивая руками тело Гаруспика; молодой мужчина уткнулся головой в шею любовника, чуть прикусил его кожу, осторожно, чтобы не оставить следа, но так, чтобы ощущалось, затем правой рукой он властно повернул лицо Артемия к себе и впился в его губы, попутно ускоряя темп. Сдавленные стоны, не способные сорваться с губ, ибо те были заняты другими губами, превратились в мычание, Бурах сжал в кулаках простыню. Мир вокруг будто бы начал расплываться, только горячее тело любовника, сплетённое с телом Артемия, не давало разуму полностью потерять контроль над реальностью. - Чёрт! - Стах резко разорвал поцелуй, его пальцы крепко впились в бёдра Артемия, он толкнулся вперёд, входя максимально глубоко, с губ сорвался низкий стон, больше похожий на рык. Потом ещё один. Тело дёрнулось, затем замерло; через пару мгновений Рубин отстранился. Бурах услышал, как тот фыркнул и вновь еле слышно чертыхнулся, явно от досады; мужчина повернулся к лекарю - тот сидел на коленях, на лице читалось расстройство. "Что же с ним такое? Ему... не понравилось? Не хотелось? Стоп, это же у него..." - Стах, - Гаруспик сел ближе к любовнику, взял того за руку и посмотрел в лицо - Рубин всеми силами старался отвести взгляд, щёки его горели, - Я у тебя первый? Взгляд лекаря на секунду вспыхнул, он, было, хотел начать гневную тираду, но быстро успокоился, выдохнул и кивнул, вновь отведя стыдливый взгляд. Артемий мягко улыбнулся и обнял Стаха. - Ты молодец, всё сделал правильно. Мне очень хорошо с тобой, - Бурах старался подобрать слова, чтобы успокоить взволнованного Рубина: он не знал, откуда лекарь узнавал информацию об отношениях, об интимной составляющей, но, кажется, теория и практика оказались слишком разными, ожидания не оправдались или оправдались, но не совсем так. Менху ухмыльнулся, - Я сам впервые переволновался так, что почти ничего не вышло. Отделался лёгким испугом и скорострелом. - Тёма... - Прости, прости, хотел обстановку разрядить, - хихикнул Бурах и поцеловал Рубина, - Но я не шучу, говоря, что ты всё сделал правильно. Тебе ведь было хорошо? А это - самое главное. И потом... мы ведь только начали, а мне кажется, для тебя одного раза недостаточно. Иди ко мне. Губы Артемия сплелись с губами Стаха, он потянул молодого лекаря на себя, заставляя того лечь сверху, придавить своим весом, согреть своим жаром - Рубин расслабился и отдался во власть любовника, чьи руки скользили по его спине, исследуя движение мышц, потом эти руки скользнули ниже, сжали ягодицы лекаря, надавили на них, давая недвусмысленный намёк и вернулись вверх. Артемий обвил ногами Стаха - всё это время мужчины не останавливали поцелуи, что становились более глубокими и страстными. - Тём... - задыхаясь от страсти прошептал молодой лекарь, - Если продолжишь дразнить... я ведь не сдержусь. - Не жалей меня, Стах. Я выдержу. Я хочу, чтобы... Вместо окончания фразы из уст Гаруспика вырвался стон - твёрдый орган вновь проник в него, плавно, глубоко, так же плавно он начал движение. - Стах... Хөөрхэн... Люблю... люблю тебя... люблю! Темп постепенно стал быстрее, ритм устойчивее, Артемий сильнее прижал Стаха к себе; два разгорячённых любовника, единые, отданные страсти на откуп, стоны, вырывающиеся из горла, голова, запрокинутая, упёршаяся в подушку под ней, горячие губы, что ласкают шею, подбородок, челюсть и сливаются в сладостном поцелуе с другими губами, глаза закрытые - лишь тело сейчас чувствует всё, что происходит, тело не врёт, а ночь ещё только началась... *** Артемий открыл глаза и посмотрел на часы, стоящие справа от кровати - половина восьмого, рановато ещё, хотя бы до девяти можно поваляться; мужчина поёрзал, но понял, что лучше уж оставаться неподвижным: поясницу ломило, мышцы рук и ног ныли, как в те времена, когда он только вступил в армию, и приходилось делать много физической работы - с непривычки болело всё, что только могло. Мысли в голове были разбросаны хаотично, как тот мусор, который пришлось убирать из берлоги, когда Бурах в неё только-только заселился. "Так... три... нет... четыре... с первым четыре... Четыре раза мы со Стахом прошлой ночью... Шудхэр, сколько же сил в нём... Я, конечно, сам виноват, сказал, что выдержу, пока он пар весь не выпустит... Много же пара. Теперь бы с кровати встать", - Артемий посмотрел налево: Стах лежал на боку спиной к нему и крепко спал, - "Вот зараза такая, спит и в ус не дует! За всё ответишь, что со мной ночью творил! Эх, да кого я обманываю? Не могу... не могу злиться на того, кого люблю больше жизни... Но в следующий раз надо будет подумать об ограничениях. Хотя бы два раза... Да. Остановимся на двух". Бурах закрыл глаза, кое-как повернулся на правый бок и провалился в сон; когда же он вновь открыл глаза, на часа уже было десять минут десятого - вот теперь точно пора просыпаться. Артемий перевернулся на левый бок, он увидел, что Стах тоже не спит - лежит на спине, левая рука под головой, взгляд устремлён в одну точку на потолке, задумался, поди. Заметив движение рядом, Рубин перевёл спокойный взгляд на Гаруспика. - Давно не спишь? - спросил Артемий. - Нет. Минут десять назад проснулся, - лекарь чуть приподнялся, чтобы посмотреть на часы, - Уже пятнадцать. Тём, ты... Взгляд Стаха изменился, в нём появилось беспокойство: лекарь после пробуждения пытался переварить произошедшее ночью. Яркие, страстные картины перед глазами, стоны и слова любви Гаруспика, доносящиеся до ушей, его опьянённый взгляд, эйфория, впервые такая сильная и несравненная в его жизни. Бурах еле слышно усмехнулся. - Ох, брат, скажу тебе - недооценил я твои возможности. Того и гляди, сегодня с кровати встать не смогу, до дома придётся тебе меня тащить. Рубин закрыл глаза и зажмурился, Артемий открыто засмеялся. - Да не бойся ты, шучу я! Мне было очень хорошо, правда, я такого не испытывал никогда. И я, - Гаруспик коснулся щеки лекаря - тот перевёл взгляд на него, - Я никогда не был таким счастливым, как с тобой. Рубин дотронулся до руки Бураха - тёплая, родная, любимая, так хотелось, чтобы она не отпускала. Молодой мужчина задумался на мгновение, а потом сказал: - Тём, ты... можешь задать мне вопрос. Любой, какой хочешь, сейчас. Я отвечу без утайки на него. Но только один. Пока один. Артемий понял, на что намекает Стах - любой вопрос о прошлом, о том периоде, когда они не были вместе, когда Бурах уехал и жил своей жизнью в Столице, пытался учиться, потом судьба занесла его в армию, а Рубин... Рубин застрял в кошмаре. Менху в глубине души очень хотелось всё узнать - это бы помогло составить всю мозаику, заполнить пропуски, полноценно понять всё то, что на душе у его израненного возлюбленного, а после он бы приложил все мыслимые и немыслимые силы, только чтобы исцелить его сердце своим теплом, чтобы сделать его счастливым, чтобы никогда больше не оставлять. Только вот сейчас, в такой интимный момент совершенно не хотелось говорить о первой эпидемии, не время и не место - о таком потом. И всё же, вопрос сорвался с его уст: - Стах, скажи мне, когда ты понял, что любишь меня? Рубин перевёл взгляд наверх, на потолок, сделал паузу, чтобы собраться, и начал рассказ: - Ты всегда был самым близким для меня человеком: другом, названным братом, я всегда тянулся к тебе, а ты всегда таскал меня гулять, втягивал в авантюры - без тебя я бы столько шишек не набил, как реальных, так и в виде нагоняя от взрослых. Я старался вас отговаривать, пытался быть голосом разума, да кто ж его в детском возрасте будет слушать? Но я не жалел ни минуты, даже если у нас что-то вчетвером не получалось. Мы становились старше, превратились в подростков - забот у каждого прибавилось, ведь нас считали уже почти взрослыми, а значит, ответственность выше. Собираться стали реже с Грифом и Ларой, а вот с тобой вечерами бродили по городу, даже если нужно было просто сходить за продуктами в лавку - всё приятнее ощутить какую-никакую свободу. Вдвоём. Помнишь, привычку завели сидеть на берегу Горхона в Ребре, в местечке, где нас не было видно, вечерами, сухарями хрустеть да молоко пить? Я каждый раз ждал, когда ты снова меня позовёшь туда, не понимал тогда, почему, но очень ждал. А на берегу в свете закатного солнца я чувствовал что-то, когда сидел рядом с тобой, что-то непонятное, но очень... тёплое, что не хотелось отпускать. Только сформулировать не мог, что же это такое. Счастье, да, оно было частью тех эмоций, но только частью. Потом наступила тоска - учитель крепче взялся за твоё обучение, строил планы на твоё будущее, время вместе стали меньше проводить. И вот наступил момент, когда он решил - тебе надо в Столицу. "А я?" - спросил я тогда его, ты помнишь, мы все втроём были вместе в тот день. "А ты останешься, ты нужен мне здесь, у тебя иная задача". Стах замолк. Да, тот злополучный день помнили все участники, помнили слишком хорошо: Артемий был шокирован внезапным решением своего отца, посчитал ссылку в Столицу наказанием, начал спорить, спрашивать. почему только он должен ехать, без Стаха. Исидор приказал Рубину выйти из комнаты - тот вышел, да далеко не удалился, остался под дверью слушать. Артемий ругался, кричал, возмущался, "Если тебе два врача на смену нужны, почему только я еду? Стаху тоже медицинское образование пригодится!" - "Молчи. Решение не обсуждается. Поезд через два дня". Старший Бурах вышел из комнаты. "Учитель, почему я..." - попытался, было, встрять в разговор Стах. "Твоя. Задача. Иная. Я всё сказал". Спорить с Исидором было невозможно: оба паренька в тот момент почувствовали тяжесть кандалов, что тот навесил на них обоих, только кандалы Стаха прикованы к дому, а Артемия, как собаку, потащат бог знает куда и неизвестно насколько. Сбежать? Некуда бежать, одна лишь степь кругом. Рубин продолжил: - Проводили мы тебя все втроём, слова напутственные сказали. Лара с Грифом ушли, когда поезд исчез с горизонта, а я стоял, не мог взгляд отвести. Потом меня ноги понесли к Корзинке: я шёл, не глядя ни перед собой, ни на дорогу, добрался до места, прислонился спиной к одному из камней так, чтобы не видно меня было... и закричал. Слёзы текли по щекам, а я выл, как бык на убое, меня разрывало внутри что-то невообразимое, что-то, обладающее неведомой силой и болью. Ноги подкосились, я сел на землю, обнял колени... Не знаю, сколько я так просидел. Я услышал голос Лары - она меня искала, или, может, учитель через неё хотел меня найти, мне было тогда это не важно. Слышу я её, приближается, а я рыдаю и не могу остановиться. Она подошла, увидела меня, разбитого, в слезах, в клубок почти свёрнутого, испугалась. Спрашивать начала, что случилось, по плечу гладила, успокоить пыталась. "Стах, ты из-за Тёмы так? Он вернётся. Выучится и вернётся, и глазом моргнуть не успеешь!" Рубин вновь сделал паузу: его лицо было спокойным, даже немного холодным. Вот только из правого глаза сбежала слезинка, маленькая, быстрая, открывающая правду о том, что он сейчас чувствует. - Еле-еле я смог поднять голову и посмотреть на Лару. "Я люблю его", - выдавил я из себя. Она замешкалась, не поняла сначала, но буквально через секунду её глаза расширились... Поняла. Поняла, о ком я. Обняла меня, по голове начала гладить, успокаивала, да сама расплакалась. Кое-как, успокоив друг друга, мы побрели по домам. Только она знала. Только она хранила этот секрет. - Стах... - Артемий крепко обнял возлюбленного, уткнулся ему в плечо, старался сдержаться, быть сильным, стоиком, да сам начал всхлипывать. - Ты сейчас начнёшь просить прощения. Не надо, Тём, не надо, - Рубин гладил Медведя по волосам, почти убаюкивая. Легче сказать, чем сделать: слёзы начали сдавливать горло Артемия, в голове крутилось: "Прости меня. Прости меня. Прости прости прости простипростипростипрости. Если бы я только знал..." - Нет твоей вины. Сам дурак. - Стах, не надо! - Тшш. Тише, глупый, - Рубин еле слышно усмехнулся и крепче прижал к себе Артемия. - Все мы иной раз таких дров наломать можем. У меня такие, у тебя свои. И всё же, очень глубоко в душе я надеялся и ждал, что ты вернёшься. Когда было совсем плохо, я за эту ниточку неосознанно цеплялся. - За линию. - Мм? - Линия, не нитка. Суеверие, конечно, степное, но... наверное, всё же, наши с тобой линии крепко связаны, сплетены. Даже через сотни километров не разорвались, раз привели меня домой, - Артемий вытер слёзы и посмотрел в глаза Рубина, медные, яркие, светящиеся ярче пламени, - Стах, я так люблю тебя. Лекарь в ответ улыбнулся, так, как когда-то, так, что солнце в душе засияло. - А я тебя, Тём. Я люблю тебя. Их губы сплелись в глубоком нежном поцелуе. Маленькая коморка, узкая кровать - сейчас для двух сердец, прошедших через многое, но нашедших путь к друг другу, берлога Гаруспика была убежищем, которого так не хватало. Только для них. *** - Как ты думаешь, может, волосы снова отрастить? Артемий закрыл тяжёлую металлическую дверь берлоги; солнце над Городом по утрам в последние дни светило тепло, ласково, и сегодня оно не изменяло себе. Рубин ждал Бураха чуть поодаль от входа, взгляд его скользил по постройкам на Складах. Закончив с дверью, Гаруспик подошёл к возлюбленному и посмотрел в ту же сторону, что и он. - Честно? Я скучаю по твоим волосам. Бывало, расчёску возьму у тебя из рук и сам чешу, а они густые, тяжёлые. Но ты и сейчас люб мне. Смотрю на тебя, Стах, и думаю - идёт тебе с бритой головой. Но отрастить попробуй, отстричь всегда успеется. - Что ж, значит, бритву я пока отложу куда-нибудь подальше. Идём домой? - Ко мне? Рубин улыбнулся и взял Бураха за руку. - К нам.