Твой дом, мой дом

Стук колёс, ритмичный, бесконечный, вот уже час звучащий в ушах, вздрагивающий вагон, летящая степная картина за окном - казалось бы, цепи Города-на-Горхоне более не висят на руках и ногах Даниила Данковского, однако чем больше от него отдалялся поезд, тем ближе была Столица, и уже её оковы потихоньку начинали маячить на горизонте. Большая часть солдат уехали ещё утром вместе с артиллерийским составом, раненных же забрал пассажирско-грузовой состав - странный гомункул, химера, однако в данных местах именно такой подходил лучше всего: привозил и увозил товары и корреспонденцию, а люди практически сюда или отсюда не ехали. Дети, разве что, вернулись, домой из эвакуации. Вагон был полупустым: "лучшие места" в половине первого класса заняли пара офицеров, генерал Блок и Даниил, который сначала мялся и собирался во второй класс, "на случай, если понадобится моя помощь", но Александр уверил его, что ночью при необходимости со всем справятся его полковые санитары (чьё количество так же было прорежено заразой из степи), а все важные процедуры Даниил уже успел сделать ещё на месте, в лагере. Купе освещалось настольной лампой, создавая какой-никакой островок уюта, Бакалавр сидел на своём месте в пижаме, в которую успел переодеться, пока Генерал покинул его; укутав ноги в одеяло, молодой доктор смотрел на пролетающую за окном картину природы, потихоньку скрывающуюся в нарастающей темноте. В голове как в калейдоскопе, вращались события последних трёх дней: Мор закончился, и единственное, что оставалось - ждать поезд. Или не ждать? Даниилу теперь нигде нет места: ни в Городе, где единственная надежда на успех погибла на его глазах, ни в Столице, где, по словам Аглаи, ничего для него не осталось. Человек без дома, человек без цели. Хотелось напиться. Молодой доктор вернулся в пустой, холодный Омут, откупорил бутылку твирина, выпил её залпом (и каким-то чудом его не вывернуло), сел на пол рядом с рабочим столом и стал смотреть в одну точку. Пустота быстро поглотила его, а когда Даниил открыл глаза, на улице уже вовсю сияло солнце. А Омут как был холодным и пустым, так и остался - нет больше жизни в нём, нет Евы, которая каким-то непонятным образом не давала странному дому давить. "Нет, нельзя так, надо хоть что-то сделать", - Данковский собрался с мыслями, умылся, причесался, вышел на улицу и решил отправиться туда, где бы точно мог себя занять - в лагерь генерала Пепла. Блок со сдержанной благодарностью принял помощь Бакалавра - дезертиры и неизвестная болезнь, словно дикие собаки, набросились в последние дни на верных ему солдат, уничтожая и людей, и сам порядок, лишние руки были как раз кстати. Молодой доктор не мог не заметить, как пристально и осторожно Генерал смотрит на него; "Видок, наверное, у меня после вчерашнего возлияния совсем ужасен. Даже в зеркало не глянул перед уходом", - подумал Данковский, но решил озаботиться своей внешностью позже, а сейчас времени требовала куда более важные дела. Пара санитаров ассистировали ему и изучали его технику, впитывая знания, и в шесть рук работа закипела: перевязки, зашивание ран, в сложных случаях - извлечение пуль. Неизвестно, в котором часу Даниил начал работать, но, выйдя из палатки, он заметил, что солнце засобиралось за горизонт, окрашивая небо в оранжевые и розовые тона, ровно бока спелого персика. Как же не хотелось возвращаться... "домой". - Даниил, - Бакалавр услышал знакомый спокойный, с нотками железа, голос, - Вы сегодня невероятно помогли нам. Мои санитары чуть ли ни дифирамбы вам петь головы. - Да что вы, генерал Блок, я всего лишь выполнял долг врача, - Данковский слабо улыбнулся и посмотрел на Александра - тот, словно античная статуя, возвышался над ним: орлиный профиль, точёные скулы, голубые глаза, седина, лёгким росчерком тронувшая волосы молодого генерала, широкие плечи - всё внушало благоговение, и хотелось... любоваться. - Пусть мы не так давно знакомы, да и ещё при таких обстоятельствах... Но прошу, зовите меня по имени. Куда вы теперь, доктор? В Столицу? - Кажется, да, - сомнение застило мысли, но Данковский быстро его сморгнул. - Вы не уверены? - Я из Столицы, ген... Александр, родился и жил там. Да вот только... Долгая история. - Могу выслушать вас. И, если хотите, сопроводить домой - скоро отбой, вряд ли я кому понадоблюсь, - Блок на мгновение, кажется, начал колебаться, - Мне кажется, что у вас, Даниил, на душе сейчас висит огромный камень. - А ваши солдаты тоже приходят поделиться к вам своими проблемами? - Бакалавр усмехнулся, но как-то невесело. - Конечно. Какой же я был бы начальник, если б не смог помочь своим подчинённым с их бедами? - Что ж, спасибо. Тогда пойдёмте. Двое мужчин неспешно направились по дороге в сторону Площади Мост; Блок, не перебивая, слушал рассказ Бакалавра: о Танатике, о Симоне и Исидоре, об эпидемии, о Многограннике, о мёртвом курьере, и снова о Танатике, и чем дальше шёл рассказ, тем ярче над головой Данковского расцветала незримая чёрная туча из вины, которую он возложил сам на себя за всё, что произошло. Под конец молодой доктор уже казался не человеком, а бледной тенью самого себя. Александр по природе своей умел ощущать уже лёгкое изменение в настроении собеседника, будь то знакомый или простой солдат - видимо, такой дар эмпатии и помог ему стать народным героем, способным вести за собой в атаку, вдохновлять, защищать. Почти на подходе к Омуту, у калитки Даниил остановился. - Я - преступник, Александр. По всем фронтам. Кажется, нарушил все возможные смертные грехи и ещё с десяток сверху. Мог бы остаться здесь, у чёрта на куличках, только ведь это будет попыткой убежать от реальности, от правды, которая меня, рано или поздно, загонит в капкан. А там... дома... А дома-то и нет. Нет, квартира есть, вряд ли меня лишат жилья, но к чему оно, если нет цели? Генерал подошёл к Бакалавру и положил руки тому на плечи - Даниил будто бы почувствовал, как от них исходит невероятное тепло, наполняющее его... чем-то. Спокойствием ли? Надеждой ли? Ему было страшно поднимать глаза, но всё же, пересилив себя, молодой доктор взглянул в лицо своему спутнику: в свете фонаря его черты казались ещё более утончёнными и, на удивление, тёплыми и привлекательными. Голубые глаза будто в саму душу смотрели, но не с укором, а с сожалением. - Вы уверены, что выхода нет? Если бы Инквизиция и правда уничтожила вашу лабораторию, вы бы здесь сейчас не сидели. Вы ведь её основали, вы - её разум и сердце, оставлять на свободе такого человека для них глупо. Поверьте, Даниил, если сюда после Лилич никто не прибыл, значит, что либо её слова были блефом, либо... - Блок вздохнул: ему не очень хотелось в подобной ситуации произносить следующие слова, ибо они могли вселить в его спутника ложную надежду, но оставить мысль висящей в воздухе он не мог - слишком прямолинеен, - либо ваши прегрешения для них не так тяжелы, как вам кажется. Что-то мне подсказывает, что ваша ситуация не так страшна. - Вы... так думаете? - неожиданно для себя Данковский не стал спорить: он бы посмеялся Блоку в лицо, гордость и язвительность бы сплелись в его разуме и выплюнули что-то в ответ, вот только руки на плечах будто бы усыпили их. "Значит, вот такой он, генерал Пепел, вот такой уверенностью, таким взглядом, такой речью он и вселяет в людей тот свет, что толкает вперёд..." - Я в этом уверен. Уже имел дело с ними. Данковский не стал расспрашивать, он почувствовал, как руки Блока спустились с его плеч, но ощущение тепла, сконцентрировавшееся в груди, всё ещё было с ним. - Час уже поздний. Вам нужно отдохнуть. Если хотите, то приходите завтра снова - в лагере, как вы выдели, дел невпроворот, а вы, как я погляжу, тоже трудоголик, - Блок мягко улыбнулся, - Да и отвлечься от чёрных мыслей вам точно не помешает. Рад бы составить кампанию, Даниил. До завтра? - До завтра, - кивнул Данковский. Александр коротко отсалютовал и отправился назад, в лагерь, по каменной дорожке, освещаемой уличными фонарями. Бакалавр прошёл за калитку к тёмному Омуту - кажется, даже прудик рядом с ним потерял свои краски. Скрепив сердце, молодой мужчина вошёл внутрь и направился на кухню, чтобы согреть воды - хотелось смыть с себя усталость. В Столице многие квартиры были укомплектованы водопроводом: отдельная ванная комната с котлом, который греет воду - разве не чудо? Многим, конечно, приходилось тратить не так много времени на личную гигиену либо из-за коммунального жилья, где очередь на мытьё всегда была заранее расписана, либо из-за полного отсутствия личного санузла, и в этом случае спасала старая-добрая баня, но Даниилу, как ребёнку не из самой бедной семьи, повезло. А В Городе же приходилось жить по старинке: воду нагревать отдельно в кастрюле или чайнике, мыться в тазике, или в кадушке, или в бочке (нечто подобное стояло как раз в Омуте). Помывшись и укутавшись в полотенце, Данковский, было, собрался пошлёпать босыми ногами по полу к себе на второй этаж, но, спохватившись и отругав сам себя за рассеянность, он обулся в тапочки и направился в сторону лестницы. На тумбочке у кровати Бакалавра ждала бутылка молока и свёрнутый в тряпочку ломоть хлеба - не самый богатый ужин, но в горло всё равно кусок особо не лез. Днём санитары Блока усердно упрашивали Данковского пообедать на их солдатской кухне вместе или хотя бы сделать перерыв, ведь Бакалавр как погрузился в работу с самого момента прихода в палатку с ранеными, так и не останавливался, а уставший врач способен наломать больше дров, чем помочь. Нехотя согласившись, Даниил получил миску гречки с тушёнкой, кусок ржаного хлеба и кружку чая; мог бы получить и тарелку супа, пусть жидкого, но хоть какого, но посчитал, что за свои труды "не заработал", да и не приписан он к полку генерала Блока, так, пришлый. Полноценную кампанию коллегам он не оставил - спрятался в сторонке, однако даже в таком положении ему показалось, что кто-то пристально следит за ним. Нет, не следит - присматривает: следят, когда хотят поймать, когда охотятся, а здесь же взгляд, который "лёг" на Бакалавра, не был тяжёлым, он был... даже приятным. Данковский из любопытства осмотрелся: солдаты сидели в центре лагеря, что-то шумно обсуждали, кто-то сбился в группки поменьше. Проследовал взглядом дальше, он заметил самого Генерала, сложившего руки на груди и слушающего солдат, которые что-то со смехом рассказывали. Вроде бы, всё как обычно, вот только молодому доктору показалось, будто Александр за долю секунды до того, как Данковский посмотрел на него, отвёл взгляд, будто не хотел, чтобы их глаза встретились, будто именно он и присматривал за Бакалавром. Даниил сидел на кровати, попивая молоко прямо из бутылки и погрузившись в мысли о прошедшем дне, анализируя и подсчитывая, скольких людей в лазарете он успел заштопать, кому ещё на следующий и день после понадобится помощь, чем бы ещё он мог заняться и с кем поговорить. "Наверное, стоит заглянуть к Рубину, что-то он хотел сделать с прозекторием. Может, хоть чем смогу ему помочь. Да и Бурах тоже, кажется, хотел присоединиться. Три медицинские головы, пусть не все и с высшим образованием, лучше, чем одна. Осталось пережить эти два дня, а дальше... а дальше, наверное, и всё". Второй день прошёл спокойнее и был сравним, скорее, с дежурством, нежели с обычным рабочим днём: прооперированные днём ранее солдаты под строгим надзором Блока медленно, но верно восстанавливались (некоторые хотели бы, конечно, повскакивать с коек и броситься снова в бой, только толку мало будет, когда недавно зашитая рана откроется), те, с кем Данковский ещё не работал, в основном страдали от хронической усталости и связанными с ней мигренями, а кому-то надо было лишь обработать мелкие поверхностные раны после стычек с дезертирами Лонгина. Обедал Бакалавр в этот раз в кампании санитаров, у которых с предыдущего дня накопились вопросы, ответы на которые они с большим энтузиазмом впитывали, а один даже записывал. Даниилу было несложно поделиться знаниями с коллегами, но также он был заинтересован в обратном обмене: война, коль страшна бы она ни была, давала что-то новое, что-то ценное с практической точки зрения. - Присосались же вы, как пиявки, к человеку. Хоть дали бы пообедать спокойно, - увлечённые разговором медики не заметили, как за их спинами появилась фигура Генерала. Бедолаги вскочили с мест и вытянулись по стойке смирно. - Виноваты, товарищ генерал! - почти в один голос отчеканили санитары, - Доктор не прогнал нас, вот мы и... - ...решили воспользоваться его добротой, - спокойным тоном продолжил фразу Блок, - Тарелки и кружки пустые - марш сдавать посуду, и на вахту. - Так точно! Александр прикрыл глаза и глубоко, с досадой, вздохнул. От мыслей об ужесточении дисциплины его отвлёк смешок Даниила. - Дайте угадаю: вы думаете: "Распустились совсем, надо бы с ними строже". Не беспокойтесь, Александр, они не замучили меня, хоть и очень любопытны. Вашим санитарам есть куда расти, и я могу лишь похвалить их. Scientia potentia est (Знание - сила), в конце концов. А если что, я сам могу быть строг. - Но вы уж слишком добры к ним. Сначала занимаетесь пациентами, потом практически лекции читаете, весь день, как белка в колесе. Или дело не в доброте? Беспокойство, мелькавшее вечером прошлого дня, снова появилось в глазах Александра - неудивительно, ведь после рассказанной молодым доктором истории, любой бы забеспокоился. Или бы захотел быстренько сдать властям такой "ценный трофей". - А у вас, кажется, вместо глаз рентгеновский аппарат. - Я ведь говорил вам, что солдаты могут делиться со мной своими проблемами. И вы тоже. Мне показалось, что после нашей вчерашней беседы вам стало хоть немного, но легче. - Не боитесь, что я на шею могу сесть? - Нисколько, - Блок был сама серьёзность, - К тому же, если всё же вам понадобится уединение от утомительных разговоров, я могу предложить вам отдых в своей палатке - туда уж точно без спроса никто не зайдёт. - Благодарю, - Даниил на мгновение задумался, затем посмотрел на Александра: при всей стойкости и выдержке, генерал Пепел был таким же живым человеком из плоти и крови, что и солдаты, которые сейчас лежали в лазарете. Он не пострадал от эпидемии каким-то чудом, но тёмные круги под глазами, бледная кожа и еле заметный тик уголка губ говорили о смертельной усталости, - Александр, а что на счёт вас? Позволите ли вас осмотреть? Генерал приподнял бровь и пристально посмотрел на Бакалавра. - Я ни на что не жалуюсь. - Вы устали. Простите, если прозвучит как дерзость, но это на вашем лице написано очень чётким почерком. Усталость имеет дурное свойство накапливаться, а потом внезапно ударить в самое уязвимое место, а солдатам нужен их предводитель в самом лучшем состоянии. Блок вновь закрыл глаза и глубоко вздохнул: доктор был прав - усталость и недосып и правда начали давить на него, а ещё переброска к чёрту на кулички... Уголок губ нервно задёргался, Генерал был готов сразу же отказать Данковскому, ибо мог полагаться в любом вопросе лишь на себя и не привык просить чьей-то помощи. Так уж воспитан, так уж привык. Только вот доктор слишком многое дал его людям и сам открылся Александру прошлым вечером, так что небольшой осмотр может послужить как ответная любезность. Блок открыл глаза, коротко кивнул и жестом пригласил Даниила направиться вместе с ним в сторону своей палатки: внутри обстановка точно передавала характер её обитателя, строгого к деталям, не терпящего ничего лишнего, и чтобы всё на своих местах. Даниил попросил Александра раздеться по пояс, чтобы прослушать дыхание и сердце на предмет чего-либо аномального: сердцебиение учащённое, но в нынешней ситуации это было нормой, хрипов в груди нет. Бакалавр, стоя за спиной Генерала, невольно начал изучать его шрамы: справа на боку округлый, явно от пули, она вполне могла задеть кишечник, но не сильно; слева на лопатке продолговатый - возможно, штык-нож или ещё что-то острое. - Что-то не так, доктор? - Александр отвлёк молодого врача, почувствовав, как тот замер. - Всё в порядке, - поспешно ответил Бакалавр, - Никаких проблем я не заметил, и всё же повторю - так как кризис миновал, постарайтесь отдохнуть. Скоро ведь поезд прибудет. - Могу и там выспаться. - Ох, какой же вы упрямый, - усмехнулся Даниил. Он подошёл в стулу, на котором расположил свой саквояж, опустил на него взгляд и стал убирать стетоскоп. - Какой есть, - Генерал подошёл к Данковскому, натягивая на себя майку - молодой доктор краем глаза успел заметить ещё один шрам, уже на животе Блока, - Кажется, на сегодня вы закончили? - Да, собирался заглянуть к коллегам после осмотра пациентов в лагере. Кажется, больше мои услуги здесь не нужны. Всё, что мог, я сделал - дальше раненным путь в госпиталя Столицы. - Значит, завтра вас не стоит ждать? В вопросе прозвучали неожиданные для Даниила нотки: ему показалось, что Блок будто бы опечален, но скрывает сей факт, будто бы кампания столичного доктора для него стала чем-то вроде отдушины. А может просто воображение разыгралось. - Мы всё равно встретимся на станции послезавтра. Однако... я так и не расспросил вас, что же твориться во внешнем мире. Если вас не утомляет моё общество, то я бы заглянул к вам завтра ближе к вечеру. - Нисколько не утомляет - напротив, мне приятно беседовать с образованным человеком, - Генерал еле заметно улыбнулся. Мужчины попрощались, Данковский отправился в сторону складов, чтобы заглянуть в прозекторий; по дороге он всё продолжал прокручивать последний вопрос Александра в голове: военный, дисциплинированный, строгий к солдатам и к себе в первую очередь. Но всё же, за его крепкой бронёй скрывается такой же смертный с такими же чувствами, беспокойствами, желаниями. "Окружён верными солдатами, но кого-то равного рядом нет. Словно одинокая скала посреди моря..."  В груди кольнуло: то ли от того, что Даниил оказался в такой же ситуации и прекрасно понимал Александра, то ли от того, что ему стало жаль генерала, то ли оттого, что почему-то очень сильно захотелось развернуться и снова пойти в лагерь, будто магнитом или сильной цепкой рукой его тянуло туда. Тот комочек света и тепла, заложенный вчерашним вечером, к утру успел почти угаснуть, но снова вырос, когда молодой доктор остался с Блоком наедине и осматривал его. От чего же так? Неужели и правда только оттого, что Александр - человек "из внешнего мира", из того же, откуда и сам Данковский, вот и тянет подобное к подобному? Неужели он настолько отчаялся, что ищет умиротворения в ком-то другом, и умиротворения ли? Знакомы без году неделя... И всё же вряд ли Даниил ошибся в своей оценке: людей читать он мог вполне неплохо, сразу угадывал, корыстны ли их мотивы, умел утончённо поставить на место (правда за дни эпидемии в Городе воспитание и вежливость, порой, забывались, но деваться было некуда). А может... в Александре Даниил почувствовал отголосок далёкого дома. Окутанный мыслями Бакалавр на автомате дошёл до нужного помещения, маленького, не подходящего для больницы, но вот в качестве небольшой лаборатории вполне сгодится. Внутри на стуле сбоку от стола сидел Стах Рубин, а напротив, опёршись рукой на стол, стоял Артемий Бурах: ещё неделю назад Рубин уже от одной произнесённой вслух фамилии "Бурах" невольно сжимал кулаки и наполнялся злостью, которую пытался скрывать, но от зоркого глаза Бакалавра такие перемены ни разу не ускользали. Сейчас же двое спокойно о чём-то разговаривали, без единого намёка на вражду - можно вздохнуть с облегчением. Пару дней назад Стах вообще, как слышал Данковский, порывался уехать вместе с солдатами на фронт, да Артемий каким-то чудом остановил, уговорил остаться. От взгляда Даниила не смогло ускользнуть то, как Рубин смотрит на Бураха: устало, как обычно смотрят проигравшие на победителей, но при этом в глубине глаз теплилось что-то, смешанное с невыносимой тоской... Нежность? Словно лекарь безмолвно пытался сказать собеседнику напротив "Будь рядом. Будь со мной". "Наверное, показалось", - подумал про себя Даниил, но в груди вновь кольнуло, и щёки залились лёгким румянцем. - А, вот и он! Думали, не придёшь уже, - Артемий заметил гостя у двери и широко улыбнулся, - Как раз закончили со своими идеями для... - Коморки. Говори уж откровенно, - буркнул Рубин. - Да нет, вполне подойдёт для кабинета. Не такая уж и маленькая площадь. Вы ведь всё равно использовали прозекторий для себя, коллега? - Данковский быстро вытряхнул смущающие его мысли из головы и, как ни в чём не бывало, задал вопрос Рубину, - Так что же вы хотели здесь изменить? - Как минимум, освещение должно быть приличнее. - Электричество сюда, увы, не подать... - задумался Бакалавр, - Повесить несколько ламп под потолок, одну на рабочий стол, лучше самую яркую. Стеллаж бы сюда, лучше закрытый, для реагентов, ну и убрать лишнее, в частности ящики. Стол бы письменный, а не простой. И для начала сгодится. Было бы у меня чем поделиться, но... Разве что когда вернусь в Столицу, отправил бы сюда посылку с нужными мелочами: колбами, инструментами, может даже микроскоп получше... - Ойнон, ты нас разбалуешь. - Это самый базовый набор, который можно раздобыть в подобных условиях. Dimidium facti, qui соерit, habet (Тот уже полдела свершил, кто начал). По-хорошему, конечно, нужны ещё чашки Петри, препараты, красители... - Так, стоп-стоп-стоп, давай не торопиться, - замахал руками Артемий, - Сначала хотя бы примерной список написать надо, а от него уже плясать. Троица в итоге так и поступила: составив список необходимого оборудования, мебели и предметов быта для маленькой лаборатории, каждый выделил для себя пункты, которые мог бы выполнить. Даниил, как и было решено, согласился отправить из Столицы посылку с тем, что вряд ли можно было бы достать в Городе, Артемий пообещал покопаться в своём Убежище и принести лишнее для него, но необходимое Рубину, и спросить у Грифа, вдруг тот мог бы что достать, а на Стахе осталась работа по расхламлению помещения. Беседа лекарей, переросшая в небольшой мозговой штурм, как оказалось, продлилась несколько часов, и никто этого даже не заметил - только заходящее за горизонт солнце начало намекать, что пора бы уже расходиться по домам. Трое распрощались друг с другом до следующего дня, Даниил пообещал заглянуть к каждому снова, чтобы теперь точно сказать своё "прощай" перед отъездом и последний раз взглянуть на людей, с которыми судьба каким-то невероятным образом связала его за вот уже две недели чистого безумия. По дороге к Омуту Бакалавр успел заглянуть в бакалейную лавку и прихватить еду про запас, чтобы дожить в поезде до Столицы (вагона-ресторана в составе, конечно же, не предвиделось, однако солдаты наверняка бы снова всучили "доброму доктору" пайки или что-то более съедобное, но в любом случае стоит полагаться на себя и только на себя). Если курут худо-бедно Бакалавр спустя несколько дней в Городе уже мог в себя запихнуть, правда только в кампании с водой, то от одного упоминания слова "пеммикан" желудок начинал агрессивно протестовать, сокращаясь в рвотных позывах - слишком уж экзотическое яство, вяленое мясо и то нежнее. Утром третьего дня Данковский, как и запланировал, последний раз решил пройтись по всему Городу: он заглянул к Каиным, поинтересовался, что же теперь будет делать одна из главных семей, поблагодарил их за возложенное на себя доверие (которое, поначалу, он старался всеми силами не утратить, но зараза, неподвластная ему, всё больше и больше заставляла усомниться в способности сохранить хоть какую-то часть этого самого доверия), далее отправился к Ольгимским справиться о том, как теперь будет вести дела Влад Младший после потери патриарха их дома, а следом ноги повели Даниила в дом четы Сабуровых. После официальных и серьёзных речей с представителями местной власти, Данковский отправился на встречу с простыми жителями, которые, тем не менее, так же влияли на жизнь Города. Даниил поднялся по лестнице на третий этаж в мастерскую Петра Стаматина и застал его там в обществе брата и Ласки, которую ныне приняли к себе Сабуровы, но девчушка продолжала приходить к печальному архитектору, скрашивая его одиночество и немного разгоняя хандру. Андрей что-то рассказывал и смеялся, Пётр и Ласка сидели рядом: девочка что-то рисовала под присмотром младшего Стаматина, а тот смотрел то на полотно, то переводил взгляд на брата и слабо, но искренне улыбался в окружении своей, пусть и не полностью родной, но семьи. Кампания с теплотой встретила столичного друга, старший Стаматин, по привычке, было, потянулся за твирином, но Даниил отклонил предложение - солнце ещё высоко, да и неудобно при ребёнке, а хотел бы выпить, то пришёл бы в кабак. Встретившись взглядом с Петром, Данковский мысленно вновь попросил у него прощения за то, что не смог сберечь "его дитя, его Башню", а архитектор так же мысленно ему ответил, что не винит ни в чём - никто из них не обладал даром читать мысли, однако всё и так было понятно и ясно читалось во взглядах друг друга. Почувствовал изменение настроения брата, Андрей сел на софу и притянул Андрея и Даниила к себе - младший Стаматин под напором сполз по подлокотнику практически на колени к брату, чудом не своротив на пол высокий стул, на котором до этого сидел, и не задев Ласку, что сидела рядом. Старший из близнецов расхохотался, разгоняя мрачные тучи в душах Даниила и Петра; Бакалавр, как уж, аккуратно выполз из цепких лап Андрея, встал с места и подошёл к девочке, которую, кажется, не сильно заботило, что происходило рядом, однако она совершенно точно слушала голоса рядом, и уголки её губ иногда вздрагивали, а на лице показывалась еле заметная улыбка. На холсте, с которым Ласка работала вот уже какое-то время, вырисовывались причудливые геометрические узоры: то ли люди, то ли растения, и каждый будто со своим характером, со своей историей. Побыв ещё немного в студии, Даниил попрощался с ей обитателями, и пошёл дальше, в дом Бураха, где, как оказалось, атмосфера была очень живой, возможно даже слишком: Спичка, некогда сирота, грохотал посудой на кухне, периодически перекрикиваясь с Артемием (мальчик не отличался аккуратностью, но нужно отдать ему должное - поставленные задачи он выполнял хорошо... чаще всего), Мишка сидела там же, за столом, тихонько перебирая камушки, а напротив неё, наблюдая за играми девочки, сидел Стах Рубин. Артемий спустя пару минут вышел откуда-то из глубины дома, приглашая Бакалавра присоединиться к обеду; он шепнул что-то на ухо Мишке, и та, собрав камушки в руки и не отрывая от них взгляд, обошла стол и забралась на колени Стаха, а тот приобнял малышку, которая на фоне и без того высокого широкоплечего лекаря стала выглядеть совсем крошечной. Скромный обед сплёлся с праздными разговорами, атмосфера уюта укутала Бакалавра, как тёплое одеяло, даже уходить не хотелось; он смотрел на присутствующих, переводя взгляд с Артемия на Спичку, потом на Стаха с Мишкой: они были на своих местах, именно там, где и надо, вместе, семья. Укол. Снова укол в сердце. "Да что же это такое?" - Даниил прижал руку к груди - то не была физическая боль, на работу сердечной мышцы молодой доктор никогда не жаловался, даже пережитый стресс за последние дни вряд ли смог бы сильно износить его организм. Боль была душевная, более глубокая, но чем вызванная? - "Надо проанализировать всё позже, вечером, как буду один". День снова пролетел каким-то невероятным образом, до заката оставалась пара часов и, как и было обещано, ноги Даниила направили его в военный лагерь. Данковского радостно встретили знакомые санитары, они отрапортовали о состоянии раненых и больных, уверив, что доктору не о чем уже беспокоиться; Бакалавр поблагодарил за отчёт и поинтересовался, у себя ли генерал Блок. Получил положительный ответ, молодой врач отправился к нужной палатке. - Александр. Блок стоял над столом, на котором покоилась карта и кружка, от которой вверх белой лентой уходил пар, погружённый в свои мысли. Услышав знакомый голос, зовущий его по имени, Генерал выпрямился и повернул голову в сторону входа; он мягко улыбнулся при виде знакомого. - Даниил, я рад вас видеть. Вы пришли, как и обещались, а я уже начал волноваться, не случилось ли что. - Ох, ничего особенного не случилось - всего лишь потратил день на обход знакомых, нужно было попрощаться. Да вот в каких-то местах пришлось задержаться - очень уж народец тут гостеприимный, - усмехнулся Бакалавр. - Хотите чай? - Нет-нет, благодарю. Я хочу сейчас больше всего информацию: новости, положение дел в войне, всё, что можете рассказать. Пищей для тела я насытился, а вот разум до ужаса голоден. Генерал жестом пригласил своего гостя присесть за небольшой столик, сам он сел напротив и начал рассказ: дела в Столице шли не то, чтобы хорошо, но и не сильно плохо, стоял вопрос о введении военного положения, Власти пока ещё думали об этом. Война однозначно затянулась, выматывала обе стороны, Александр с тяжёлым вздохом признал, что дальше жизненно важно изменить тактику, иначе стагнация может высосать все соки, как паразит, и не отпускать долгое время. Больше всего на свете Генерал всегда желал, чтобы конфликты, которые никак не удавалось обойти, заканчивались как можно скорее и с минимальными потерями, ведь воюют в первую очередь власть имущие, а простых людей война перемалывает как мясорубка, ей не важны чины, происхождение, мораль. Глядя на отчаяние Александра, Даниилу вдруг захотелось что-то сделать для него, но что может простой гражданский в данной ситуации? Разве что продолжить слушать, хоть на душе Генерала станет чуточку легче, да и, как он говорил, общество человека того же уровня, что и он, приносит удовольствие. Клубочек света, о котором Данковский почти успел позабыть, снова начал расти в груди в обществе Блока, согревая, отгоняя тяжёлые мысли. Но вот опять укол, всё туда же, будто невидимая иголка считает свет воздушным шариком и всё никак не ударит в нужное место, чтобы добить маленькое аморфное создание. Поделившись всем, чем мог, Александр вновь вызвался сопроводить Даниила к Омуту: "Нужно проветрить голову. Надеюсь, не прогоните, доктор?"  Мужчины, как и два дня назад, вместе зашагали в свете фонарей и ускользающего за горизонт солнце по каменной дороге. Бакалавр молчал, его слишком беспокоили ощущения, которые появились в последние дни, противоречивые, назойливые, две силы, которые никак не могли его поделить, только что же за силы это такие? Более-менее удалось понять, что зародил в нём Генерал: чувство безопасности, покоя, надёжности, плюс сам по себе Блок в глазах Данковского был воплощением всех этих качеств. А игла? Что же значила эта чёртова игла? Даниил настолько погрузился в свои мысли, что чуть было не врезался в остановившегося у калитки Омута Александра. Генерал повернулся к своему спутнику: - Вновь спасибо вам за то, что потратили время на назойливого генерала, которому не с кем поговорить, - Блок еле заметно ухмыльнулся. - Александр, до чего же вы строги с собой. Мне самому приятно ваше общество. Наверное, это знак, что нужно держаться вместе. Доберёмся до Столицы, может, как-нибудь встретимся и там, в более спокойной обстановке. - Буду только рад. В вашем обществе, Даниил, я будто забываю о всех ужасах, которые происходят вокруг. Видимо, вы не только тело лечить способны. - Вы льстите мне, - усмехнулся Бакалавр. - Поезд отбывает завтра со станции в семь вечера, я распоряжусь, чтобы у вас было место недалеко от моего купе: и вам спокойнее, да и... мне, - Александр опустил взгляд, в его лице начало читаться несвойственное военному человеку смущение, которое, впрочем, быстро улетучилось. - С чего такая забота? - Даниил приподнял бровь. Укол. - Как вы и сказали - нам стоит держаться вместе. Что ж, до встречи, Даниил, спокойной ночи. Укол. - Спокойной... ночи. Укол. Незримая игла начала бить, будто заправленная в швейную машинку. Ещё чуть-чуть, ещё один удар, и свет пропадёт, он станет её жертвой, и всё закончится. Взгляд тёмно-янтарных глаз Данковского заметался в панике по мостовой, потом поднялся и упёрся в Александра, который только что развернулся и уже готов был уйти. Саша... Укол. Саша... Укол. Уже почти... Саша, не уходи! Забыв обо всём: о приличиях, о воспитании, о том, что в горящих окнах домов, что окружали улицу, кто-то может смотреть, задыхаясь от паники и обрушившейся волны эмоций, Даниил сделал широкий шаг в сторону Блока. - Александр! Генерал дёрнулся - имя из уст Данковского прозвучало с несвойственном надрывом, словно раненный зверь взывал он о помощи. Блок повернулся, в глубине души ему было страшно это делать, он не знал и не мог предугадать, что же он увидит, что преподнесёт следующее мгновение - ни одна военная тактика, ни один трактат не учит как действовать, если тебя загнал в угол простой смертный человек, а не вражеский солдат. Даже вся эмпатия, которой Генерал обладал и умел по-своему пользоваться, замерла. Буквально в шаге, прямо перед ним, стоял Бакалавр, тот же, но словно другой, обуреваемый неведомыми страстями. Даниил рванулся вперёд, сделал ещё шаг, чтобы оказаться вплотную к Александру; он приподнялся на цыпочки, схватив того одной рукой за шею, а второй за плечо, с силой, какой только была ему доступна, потянул на себя и впился своими губами в губы Блока. Укол точно в цель. Игла упирается во что-то твёрдое, она ломается и плавится от жара светового кома, который, кажется, разросся и заполнил всё тело. Неизвестно, сколько времени прошло: несколько секунд, минут или целая вечность пролетела, а может время и вовсе остановилось, чтобы запечатлеть поцелуй в картине мироздания. Губы Даниила медленно отпустили губы Александра, он открыл глаза, вплотную видя взгляд голубых глаз перед собой, румянец на щеках Генерала; горячий выдох Блока коснулся кожи Бакалавра. Ужас свалился совершенно внезапно: Даниил широко распахнул глаза и начал пятиться: "Что же это такое? Что я творю?!" Что-то внутри приказало бежать, прятаться, Данковский повернулся и готов был сорваться с места, запереться в Омуте от всего мира и, главное, от человека, что стоял прямо перед ним. - Стой, да постой же ты! Цепкие пальцы Генерала быстро обхватили запястье Бакалавра - молодой доктор был похож на воробья, растрёпанного, уставшего, которого лапой придавила кошка и вот-вот сожрёт. Александр прижал Даниила к каменному забору в стороне от света фонаря, он придвинулся близко, закрывая широкой спиной своего спутника от чужих взоров, которые могли сейчас их видеть. Пальцы соскользнули с запястья Данковского, и тот мог в любую секунду вновь сорваться с места в сторону дома. Но не стал этого делать. Блок вновь скользнул рукой по руке Даниила, потом второй, потом осторожно взял его руку в свои и сжал ладонь; Бакалавр не мог в полной мере рассмотреть выражение лица своего спутника из-за темноты, но мог точно понять, что Генерал пристально смотрит на него, мускулы на лице расслаблены, хотя и поза выдаёт напряжение. Несколько мгновений оба стояли так, то ли ожидая реакцию друг друга, то ли стараясь успокоиться; Александр сделал шаг назад, ближе к свету фонаря, всё ещё держа руки Даниила в своих руках: поза говорила о спокойствии, но в глазах промелькнула тоска. - Поезд в семь вечера, завтра, - Блок пристально смотрел в глаза Данковского, произнося слова, - Я буду ждать тебя. Наконец, Александр отпустил руку Даниила, он опустил взгляд, развернулся и отправился обратно в лагерь. Бакалавр медленно сполз по стене забора, словно опустошённый, он сел на корточки и уставился на землю под ногами, пытаясь собрать хоть какие частички рациональности и логического мышления, чтобы понять, что вообще произошло, а главное - почему. Только вот никак эта часть его личности собираться не хотела, разлетелась на осколки, а они, негодяи, не хотят собираться снова воедино, как ни примагничивай. "Завтра. В Семь. Завтра... Я... приду".