Тайна последней строчки

13 мая 845 года.

      За окном был багровый закат. Свет его тускнел, тени становились длиннее.       — Я открою окно, — сказала Амелия, громыхнув стулом.       Духота в кабинете стояла такая, что даже самые простые движения давались с трудом. Разведчики вернулись в легион к полудню, и с тех самых пор в медчасти царила теснота и суматоха.       — Можешь идти, — сказала Марго.       — Идти? А часы?..       — Ничего, я поставлю, сколько тебе нужно. За эти дни ты славно потрудилась. Устала поди.       Не просто устала — Амелия была вымотана. Она чувствовала себя как брошенный в бурю листок, желающий в конце концов упасть на землю от бессилия. А все потому, что несколько дней назад к ним на тренировку пришла Марго и попросила помочь им в медчасти.       Послышался щелчок оконного флажка.       Прохлада коснулась Амелии — расслабила руки, плечи, освежила разум. Смит задержалась возле окна на считанные мгновения. После слов Марго она, по ощущениям, оказалась на перекрестке дорог: одна вела к заслуженному отдыху, другая — к очередной бессонной ночи.       Как обычно победила совесть.       — Давайте я их лучше отработаю. Так будет честнее по отношению к другим.       Марго спорить не стала. Только спросила невзначай, когда Амелия вернулась на место:       — Как твой живот? Болит ещё?       Они сидели за столом, заполняя эпикризы вернувшихся солдат. Те дни, посвященные уборке и подсчету материала, оказались подготовительным этапом к самому сложному — оказанию первой помощи раненым и ведению учетной документации после. От количества бумаг у Амелии голова шла кругом.       — Уже прошло, — соврала Амелия.       После той авантюры в городе, Амелия все же зашла к Марго. И какого же было ее удивление, когда догадка Скотта оказалась верной — у неё расстройство. Правда, психическое, но все же расстройство.       — После встречи с отцом? — отметив кивок, Марго резюмировала. — Значит все-таки невроз. Странно, что впервые на такое жалуешься. Столько лет здесь — и ни разу. Или скрывала?       — Нет, — она натянула улыбку, пытаясь придумать оправдание. — Просто в последние дни я много нервничаю.       — Нервничаешь? — Марго все же оторвала голову от стола и пытливо сощурила глаза, спрашивая: — Из-за выпуска, что ли?       — Из-за него тоже, — в этот раз Амелия не стала юлить. — Просто внезапно все навалилось. Не хочу об этом говорить.       — В этом и проблема, — вздохнула Марго, сочувственно улыбнувшись. Увидев вопрос в глазах Амелии, продолжила: — В том, что ты в себе все держишь. Нужно быть немного поразговорчивее, понимаешь? Говорить о том, что тебя тревожит, что не нравится и чего хочется. Если что, я не на себя намекаю. У тебя же наверняка есть друзья, которым ты можешь довериться?       Амелия отвела взгляд в сторону. Друзья-то у неё были, но чтобы рассказать им о происходящем в её жизни… С чего бы начать? Со своих снов? С того, что она слышит голоса в голове? Или поведать им о своих запретных чувствах? Во всех случаях они посчитают её сумасшедшей.       «И будут правы», — подумала Амелия, вспоминая Алекса.       О помощи ему Амелия пожалела сразу — у этого парня было слишком хорошее воображение и язык без костей. Столько всего наговорил ей за какие-то десять минут, что она, не выдержав пустой болтовни и множества версий, пригрозила ему своим уходом. И Алексу пришлось умерить пыл — понял, что после таких шуток ему придется уламывать на эту авантюру кого-нибудь другого.       Старушка за прилавком явно была не против.       Они пришли к версии, которая устраивала обоих. Подготовились, ждали прихода Лили, да вот незадача — она не пришла. Тогда двое решили воплотить свой план в жизнь на фестивале — по словам Алекса бывшая точно должна была пойти туда. Амелия, не увидев другой возможности избежать наказания, согласилась. Они должны были встретиться на том же месте у фонтана.       — У меня не всегда это выходит, — ответила Амелия, спустя минуту размышлений. — Просто… Не знаю. Не выходит, вот и всё.       — Я тебя понимаю, — на лице Марго проскочила грустная улыбка, она отвела взгляд в сторону, вспоминая: — Сама такой была.       Марго вернула взгляд к Амелии. Сочувственно улыбнувшись, накрыла её руку своей. И смотрела на неё. С пониманием и материнским теплом. Будто бы прочитав её мысли, сказала:       — Нужно быть смелее. Собрать себя и проявиться. Уйти от всего, что делает тебя несчастной — будь то люди или твое молчание. Я думаю, твоя мама сказала бы тебе тоже самое.       Амелия, не сумев сдержать улыбки, кивнула. Сердце защемило от тоски — эта поддержка была неожиданной, словно вдруг распустившийся в холодном зимнем лесу цветок. В этих словах она нуждалась. Таких разговоров была лишена с детства.       — Хорошо, что не отравление, — продолжила Марго, возвращая внимание к бумагам на столе. — Все же не пойму — чем могли отравиться парамедики? Вроде едим с ними одно и то же. Такая напасть прямо перед возвращением солдат… Хорошо, хоть кто-то согласился помочь.       Это напомнило о недавнем разговоре с Фостером. Амелия решила не терять представившейся возможности — сегодня Марго была посговорчивее, нежели обычно.       — Майор, я давно хотела у вас кое-что спросить. Не знаю, правильно ли с моей стороны задавать такие вопросы, или нет, но… — Амелия запнулась, пытаясь подобрать слова. Говорила осторожно, боясь разозлить Марго: — Почему вы не участвуете в вылазках?       Марго растерялась. Амелия видела, как она застыла, словно время вокруг них остановилось. Глаза её уставились в пустоту, а руки, только что активно перебирающие страницы журнала, замерли. Вопрос Амелии повис в воздухе, как тяжелая завеса. Ответ последовал не сразу, словно Марго над ним размышляла:       — Мы с твоей мамой хорошо дружили, — она как ни в чем не бывало продолжила писать. — После её смерти я не смогла принимать участие в вылазках. При виде Титанов у меня панические атаки. Травма такая.       И вздохнула так, словно с её плеч свалился груз, который она носила слишком долго. А в голове Амелии в это время был полный беспорядок — словно множество голосов спорили между собой, поднимая вихрь тревоги. Как именно погибла её мама? Было ли это смертью на поле боя, как утверждают окружающие, или самоубийством, как написано в архиве?       Откуда это противоречие?       Марго своим тоном и мнимой увлеченностью докуменатми ясно дала знать — это не самая лучшая тема для обсуждений. Неопределенность висела в воздухе, как сырой непроглядный туман. Амелия бросила последний взгляд к окну. Вечерело. Мрак медленно поднимался от земли к небу. Тени должны были исчезнуть вовсе.       К добру ли?

***

      Щелкнул дверной замок, окна к его приходу уже были зашторены.       — Я уж думала, ты не придешь, — усмехнулась она.       В комнате они были вдвоем. Стояли возле двери, друг напротив друга. Между ними — темнота. Однако на улице ещё светло — небо над коньком крыши подернулось золотой дымкой. Краски заката ещё не покрылись тенями ночи, а именно этого Леви и ждал. За этим он сюда и пришел.       Всегда приходил.       Всякий раз, когда ноша его становилась невыносимой, а боль такой, словно ему плеснули серной кислотой в лицо, Леви оказывался здесь.       — По тебе и не скажешь, — ответил он.       Леви пытливо сощурил глаза. Казалось, что знакомое лицо, облаченное в тень, постарело. Виделось ему таким далеким, словно и не было между ними близости, бессонных ночей, и не касались они друг друга в тех местах, что были скрыты одеждой. Словно между ними легла широкая дорога — даль месяцев, разделивших их с последней встречи.       — Я скучала, — она опустила руки по швам, выпятив грудь, будто говоря, что он может смотреть.       И Леви смотрел.       На ней было платье. Черное, короткое, облегающее — оно подчеркивало каждый изгиб. Раньше в такие моменты трудно было не увлечься и не представить, как это платье медленно соскальзывает вниз. Сейчас…       Ему было похуй.       Леви бы сказал неправду, если бы начал утверждать, что она была ему вовсе безразлична. Отнюдь — раньше она казалась ему привлекательной, пробуждала интерес, желание. Леви был готов разделить с ней постель, ведь она разделяла его позицию — секс и ничего больше. Страстные ночи, не влекущие за собой никакой ответственности и пленяющих душу чувств — вот, что было им нужно.       Со временем многое изменилось.       Встречи стали редкими, не такими чувственными, вынужденными. В то время секс казался Леви не столь важным — скорее увлекательным процессом. Тогда в нем бушевали гормоны, желание доминировать, попробовать что-то новое, изучить. Теперь все было иначе. Былого интереса в нем не осталось совсем, Леви видел в этом необходимость. Искал спасение. От самого себя, и сегодня впервые — от других.       От света и теней.       — Продолжим молча смотреть друг на друга или?..       Она не договорила. Подошла ближе, положила руки на его плечи, нашла в них опору — возможно ради этого все еще соглашалась на это? Ради мнимой заботы невысокого парнишки с дурной славой? Черт его знает, Леви это не интересовало, но он хотел знать:       — В прошлый раз ты говорила, что устала от этого, — он склонил голову на бок. — Кажется, даже встречаться с кем-то начала.       На ее лице дрогнула улыбка — она точно себе что-то надумала. Да это было не столь важно, ведь ничего нового, что могло породить в ней надежду, Леви не сказал. Иногда они писали друг другу письма. Он сообщал о будущих вылазках или скорых увольнительных, намекая на встречу, она — преследовала ту же цель, но между строк писала о себе. И лишь однажды в переписке они упомянули о третьих лицах. Она хотела вызвать ревность, он — просил о помощи.       Как бы хорошо не хранились тайны, когда-то они становятся известны многим.       — Пыталась. Мы с ним расстались, потому что я поняла, что я все еще…       —Лили.       Его властный голос разрезал воздух, как лезвие. После оно вонзилось ей в сердце словами:       — Не говори того, о чем пожалеешь. Я уже говорил — мне это не нужно.       — Я помню…       — Ты не ответила на мой вопрос.       — Забыть тебя оказалось сложнее.       Шаг к нему — Леви не сдвинулся с места. Глаза у них одинаково темные, пусть у нее и карие, у него — синие.       — Я слишком быстро решила, что способна на другие отношения. Я понимаю, что мне это нужно. Но… — в томном вздохе не было ни грамма сожаления, лишь тоска. — Это не то, чего я хочу на самом деле.       — Чего же ты хочешь на самом деле?       —Тебя.       Леви знал. Он задавал вопросы, предугадывая ответы наперед. Просто, чтобы отметить — это ее выбор. Лили выбрала его таким, какой он есть. Согласилась на то, что он может ей дать. И не было в ее признании того подтекста, ради которого Леви сюда пришел. Стоило ли продолжать видеться с ней теперь, раз она нарушила главное правило, что было фундаментом их отношений? Нет. Но Леви не был ангелом или рыцарем в серебряных доспехах. Он был тем самым драконом, способным заточить принцессу в высокой башне. Да и сама принцесса, по всей видимости, была не против оказаться взаперти. Лили была не против…

Сброситься со скалы, лететь с бешеной скоростью навстречу верной погибели, касаться его там, где он позволит, подчиняться, чтобы хоть на мгновение увидеть желание и заинтересованность в его глазах, слышать его голос, обратиться в пепел от его прикосновений, в лед от его безразличия, задыхаться от боли, погибать в его руках.

      И радовалась этому как младенец.       — Мой ответ всё тот же, — он неотрывно смотрел ей в глаза, точно вел допрос. — Ты можешь отказаться.       Лили мотнула головой в сторону. Не желая копаться в этом дальше, она прильнула к нему губами. А Леви…

Хотел забыться, передохнуть, нырнуть в глубокое озеро, оказаться в непроглядной тьме, чтобы не видеть ужасов бренного мира, в безмолвной сфере — чтобы от недостатка воздуха не слышать собственных мыслей, на самом дне — чтобы сквозь толщу воды его не могли коснуться лучи солнца.

      Ответил.       Поцелуй был таким, что если бы Лили поцеловала камень, то испытала куда больше эмоций и интереса от бездушного предмета. У Леви душа была.       Но не к ней она тянулась.       Без разговоров было проще. Не разрывая поцелуя, они направились в спальню. Уже там зашуршала одежда — рубашка полетела в сторону, платье рухнуло на пол. Теплое тело прижалось к нему отчаянно, Леви равнодушно принял её в свои объятия. Её руки обвили шею, его — мазнули по мягким линиям вниз, к бедрам, прижимая ближе. Сквозь тонкую ткань белья она почувствовала его желание, мотивы которого были совершенно противоположны тому, что чувствовала Лили. Знала ли она какого это — быть на краю? Нет. Определенно нет.       Но Леви знал.       Знал, ведь столько раз был на грани — между жизнью и смертью, где каждый шаг может стать последним. И всякий раз он оставался жив. Будто бы сражался на минном поле, где каждая граната под его ногами обезврежена, а под ногами его товарищей — нет. Он видел их смерти и спрашивал кого-то свыше — того, кто отчего-то оберегал его жизнь, — почему я?       Блядски-отвратительный вопрос…       Кровать скрипнула, прогнулась под тяжестью их тел, зашуршало одеяло. Её губы прижались к шее, оставляя след. Его руки скользнули к животу, забрались под ткань нижнего белья, ощущая влагу. Один резкий толчок и судорожный выдох опалил шею Леви. Еще один.       А затем ещё, ещё, ещё.       Острые ногти выцарапали полосы на шее. Но не от боли — от удовольствия. Леви знал, что Лили нравится, как она хочет, что любит, о чем просит — её тело было ему знакомо.       Но Лили до сих пор была ему чужой.       Она дышала громко и отчаянно, нетерпеливо ерзая под ним. Тогда Леви навалился на нее всем телом, прикрыл глаза, утыкаясь носом в ключицу. Сладкий запах масляных духов дурманил.       Ему не нравилось.       Её пальцы зарылись в его волосы, ноги обхватили торс. Она прижалась к нему еще ближе. Между их телами не было расстояния.       Но между душами — пропасть.       Она стонала ему на ухо. Громко, не сдерживаясь — для неё это единственный способ быть услышанной. Леви слышал.       Но не отзывался.       — Ле-е-е-еви…       Словно вовсе не его имя слетало с её губ, когда он вколачивался в неё пальцами до конца. Словно не его она звала, извиваясь под ним как ядовитая змея. Кого-то другого.       Леви чувствовал то же самое.       В его голове бушевал поток и посвящен он был не Лили. На изнанке век возник образ, и Леви он показался до боли знакомым — то ли вычитал из книги, то ли услышал в старой песне. Или кто-то рассказывал о нем много лет назад? Не важно. Сейчас это казалось незначительным, и Леви позволил воображаемым линиям смягчиться, не удерживал их в сознании. Но…       — Леви?..       Теперь звали точно его. Он слышал в этом имени себя. Слышалось так, словно говорили издалека. Однако голос был рядом. Не под ним — в его голове. Один лишь раз назвал его по имени и был таким спокойным, словно зовущий не сомневался, что Леви его узнает. И в том, что он остановится.       И оказался прав.       Пусть и не сразу, но Леви понял, кому тот голос принадлежал, чей образ он в сумраке происходящего не распознал. Матерное слово вырвалось из него как громкий выстрел в тишине. Мимолетное желание отлетело от него так же быстро, как и он от Лили.       — Леви, — она пришла в себя и встала следом, когда он судорожно натянул на себя рубашку. — Что случилось?       — Мне нужно идти.       — Но мы…       — Мне. Нужно. Идти, — Леви почти рычал, окидывая её злым взглядом. — Что тебе из этого, блять, не понятно?       Ледяные глаза сузились и холодно наблюдали за тем, как Лили широко распахнула глаза, как платье выскользнуло из ее рук. Тогда ему на секунду стало её жалко — при чем здесь она, если облажался он?       — Я забыл кое-что сделать, — умерив пыл, соврал он.       Уже у самой двери его окликнули. Леви не обернулся. Взгляд его был устремлен вперед, на улицу, где солнце давным-давно скрылось за горизонтом. Мир погружен во тьму, и нет ни одной тени. Да, ведь это закон природы.       Когда садится солнце, в мире исчезают все тени.       — Я буду тебя ждать, — послышались позади.       Фраза эта раздвоилась, пронеслась в голове голосом другим — родным, как собственный. Дверь хлопнула, заглушив грозное:       — Заткнись.       Говорил он голосу чужому.       И то непостижимое, ради которого Леви сюда пришел, вдруг показалось ему жалким и ничтожным по сравнению с той, чей образ был подобен свету.       Амелия была светом, мысли — тенью.       Понадеявшись на убогий закон природы, Леви сюда и пришел, однако не учел важной детали — все, что связано с этой чокнутой, не поддается логике в той же степени, что и она приказам.       «Блять…»       А вот и тени.

***

      Когда Леви вернулся в разведку, небо сияло. Оно было темным, но звезды пронизывали его своим светом. Леви эта красота показалась неправдоподобной. Словно сердце, отягощенное мыслями, не могло радоваться ничему прекрасному. Или он этого просто-напросто не заслуживал? Не заслуживал света. Никакого. И даже того, что источало пламя свечи.       Что уж говорить о том, что растопило его сердце?       Свет этот был ему не по карману. И даже заложив свою жизнь в ломбард, Леви не смог бы его купить. Не смог даже рассеять этот свет в темноте порочной связи. Раньше он бы обязательно задался вопросом — почему. Но теперь знал на него ответ и лишний раз не задавал.       Потому что я её люблю.       Все вопросы, когда-то брошенные в дальний ящик, наконец нашли свой ответ. Каждый поступок, каждое слово, каждое спертое дыхание в ее присутствии — все это обосновывалось чувствами. Тогда у костра Леви думал об этом всю ночь, но так и не понял, когда это началось, по какой причине, и что именно его в ней привлекло.       Что ему с этим делать?       Случилось ли это в Подземном городе или чуть позже? Потому что она о нем заботилась или потому, что ее смех был столь заразительным? Скорее второе, ведь это напоминало болезнь. Словно ему сделали укол — и вот она уже под кожей, разносится током по крови, достигает каждого органа. Необратимый процесс, которому организм сперва пытался противостоять — каждая клеточка его разума отвергала её.       Но каждый дюйм души тянулся к ней.       Это было похоже на опухоль, распространяющую по всему телу — от неё нужно было избавиться, но лекарства не существует. Возможно само пройдет? А если нет — привыкнет. Да, он её любит, но что с того? Он может любить её бесконечно долго.       Главное молчать будет столько же.       Ведь это просто — делать вид, что все в порядке, все по-старому, ничего не изменилось. А что, собственно говоря, могло поменяться? Они продолжат общаться. Леви будет слушать её глупые рассказы, помогать ей, иногда ругать и бесконечно много любоваться, а она… Просто пусть будет рядом. Этого хватит. Хватит её смеха, взгляда, нелепых шуток и красных щек. Хватит её глупых прозвищ, напыщенной гордости и внезапных откровений. Ему хватит.       По-крайней мере, должно.       Скрипнула дверь, Амелия не услышала. Стояла к нему спиной возле раскрытого окна. Не дура ли? А он что не дурак, раз сюда пришел? Взрослый, блять, мужик, не смог переспать с другой из-за своих чувств. Словно это было изменой, но почему, если они не вместе?       А могли быть?       Леви помотал головой. К черту такие мысли. Нужно уйти. Возможно принять душ. Да, в этот раз нужно умерить пыл. Потом отоспаться, чтобы обдумать все на свежую голову. А толку-то думать? Все ясно, нужно придерживаться выбранной тактики. А сейчас уйти.       Или позвать?       Ее имя горело на губах. Хотелось окликнуть, чтобы обернулась. Чтобы так же, как и он, услышала свое имя. Чтобы ушла от окна к нему на встречу, как это сделал он, уйдя к ней от Лили. Чтобы она, тоже его…       Обернулась.       Так резко, словно услышала его немую просьбу, а на деле услышала его шаги — Леви сам не понял, как зашел внутрь. Расстояние между ними сократилось в два шага, длиной в короткий вопрос:       — Майор?       И сразу остановился. Ждала ли она его вообще, как обещала? Да. Определено да — он видел это в ее глазах.       Или хотел увидеть?       Мгновение — она пристально смотрела на него. Волосы ее привычно собраны в низкий хвост, как обычно растрепанные. Она вообще знает о существовании расчески? А о том, что люди должны спать? Судя по мешкам под глазами — нет. Знает ли о том, что он пришел сюда не просто так, а чтобы её увидеть? О том, что о её нахождении здесь ему сказала Марго? Ещё днем, когда Леви вернулся с вылазки в легион, но не задержался здесь дольше необходимого. Привел себя в порядок и ушел в город. Знала об этом?       А о том, зачем Леви туда шел, знала?       Нет. Точно нет, ведь в следующую секунду — он не смог бы передать словами те чувства, которые охватили его при виде этой сцены — она улыбнулась. Это было похоже на взрыв, который мог его уничтожить.       Или спасти.       Знала ли Амелия, что от её улыбки его сердце забилось чаще? Нет. Ни черта она не знала, ведь улыбнулась ещё шире.       Ведьма.       Словно хотела, чтобы его сердце, не выдержав такой нагрузки, остановилось. Как и сам Леви, не сдвинувшийся после ее вопроса с места. Но стоило ей шагнуть к нему навстречу, как непонятная цепь разорвалась высвободила его сдавленную грудь, и Леви продвинулся вперед. И уже непонятно было, кто кого заключил в объятия первым. То ли она в него врезалась, то ли он ее к себе притянул. Ее руки обернулись вокруг спины, его — обхватили за плечи. Она прислонилась щекой к его груди, он — положил подбородок ей на макушку. Оба молчали. И это… было правильно. Этих объятий хватило, чтобы понять — Леви поступил правильно, придя сюда. И тут, и там его ждали. Но только рядом с ней казалось, что все на своих местах. Он там, где должен быть.       Он там, где ему хорошо.       Прикрыл глаза, почувствовал её запах. Что-то до одури приятное и… Не выразить словами. Казалось, просто что-то родное. То, чего ему не хватало все эти дни. Возможно всю жизнь — удивительно, как быстро этот человек стал ему дорог и необходим.       Любим им.       — Я думала, что ты… — начала она, чуть было не завершив объятия так быстро.       Он не позволил. Переместил руку ей на затылок, прижал обратно к груди. Нет — к сердцу. Пусть слышит, как быстро оно бьется. Пусть знает, что всему виной ее чертов голос, заставивший его тогда уйти. Уберегший от ошибки.        — Леви?..       То ли и впрямь спросила, то ли снова звучало в его голове. Безумство её точно заразно, но от болезни этой нет лекарства. Если бы оно было, Леви бы обязательно его выпил. Ведь так будет правильно: он тьма, она — свет. Им нельзя пересекать эту черту, нельзя смешиваться. Иначе она сгинет.       Ведь черное всегда поглощает белое.       — Леви?       Все же вслух.       — Просто помолчи, — вздохнул он. — Хотя бы минуту.       Хотя бы. Тогда Леви, отдавшись порыву, не заметил этого «хотя бы». А ведь это и станет началом всех бед…       Ему всегда будет мало.