Приложи руку, сделай шаг

      Свист ветра доносится до ушей Субина чересчур отчётливо и громко, вынуждая его проснуться с тихим страдальческим вздохом. В комнате ужасно холодно, одеяло лежит где-то в углу кровати, чуть ли не на полу, а щёку неприятно тянет — отлежал.       Субин медленно моргает и переводит взгляд на открытое окно. Вот почему так холодно. Сколько вообще времени?       Без десяти восемь утра.       Настроение с самого пробуждения подвешенное, какое-то нехорошее предчувствие теплится в животе и будто поджидает момента, чтобы усилиться. Странно, но привычно. Субин поднимается с кровати, замирает перед зеркалом во весь рост и цепляется взглядом за ключицу. Кожа не жжётся, но фантомное чувство давления всё равно присутствует.       Как же не хочется идти на работу.       Кофемашина на кухне выглядит подозрительнее обычного, но он не зацикливается на этом, подходя к холодильнику. Внутри — не внушающие доверия овощи, малиновое варенье от Бомгю и батон. Если кратко: ничего съестного. Вчера стоило заставить себя встать и сходить в супермаркет за продуктами, потому что сегодня голод ощущается сильнее. Значит, вечером заскочит после работы.       Субин тянет руку к кофемашине и первое время не понимает, почему ничего не происходит. Спустя несколько секунд до него доходит простая, но разрушительная истина — она сломалась.       Чертовщина какая-то.       Субин продолжает смотреть на устройство таким затравленным взглядом, будто все трудности в его жизни появились из-за этой проклятой кофемашины. Может, ну его? И на работу не пойдёт, и звонки будет игнорировать. Вообще с социумом взаимодействовать не станет.       Звонок от начальства он не игнорирует.       С тяжёлым вздохом Субин одевается, в миллионный раз за своё существование завязывает галстук, который душит всё сильнее, и впивается взглядом в своё отражение. Он никогда так много не разглядывал себя. Что можно найти на его лице? Ничего нового, поэтому стоит прекратить. Странные привычки сделают его ещё более странным в глазах окружающих, хотя куда уж дальше?       В любом случае работа. Идти на работу.       Погода не радует: ветер неприятно проходится по коже, кажется, даже добирается до самых костей, а тонкая куртка совсем не спасает от холода. Надо бы купить пальто.       Несмотря на это, природа завораживает своей красотой. Субин заглядывается на высокие деревья, наслаждается мягким шуршанием опавших листьев под ногами и прикрывает глаза, когда гул людских голосов немного стихает, уходя на второй план. Кто-то шёпотом общается и тихо хихикает, кто-то взбудоражено восклицает и заливисто смеётся. Субин думает, что все они — соулмейты, нашедшие друг друга.       Это глупо, невероятно глупо. Он ведёт себя так, будто помешан.       В метро слишком шумно. От странного неопознанного давления Субину кажется, что он упадёт в обморок, если сделает хоть шаг. Любое прикосновение к собственной коже ощущается электрическим током, сердце ускоряется, голова кружится. Он чувствует себя неважно с самого утра, такого расклада стоило ожидать.       И что делать? Пойти домой? А работа?       Почему ему хочется заплакать?       — Субин, — зовёт кто-то совсем рядом, но сознание почему-то не реагирует враждебно. — Субин!       Он распахивает глаза, только замечая, как часто и тяжело дышит, поднимает взгляд и впивается им в слишком знакомые розовые волосы.       Ёнджун.       Чужие руки чересчур аккуратно касаются его локтей, тянут ближе и будто ограждают от внешнего мира. Субин выдыхает весь спёртый воздух, вновь закрывает глаза и с грузом на сердце позволяет увести себя. Постепенно шум города сменяется их тихими шагами, свистом ветра и редкими разговорами незнакомцев. Ёнджун держит его за локоть очень мягко, что совсем не вяжется с дерзкой внешностью и ядовитым голосом. От его прикосновений не прошибает, и в глубине души Субин прекрасно понимает, что всё это значит.       Но думать об этом он не хочет. По крайней мере, сейчас.       — Садись, — почему-то шепчет Ёнджун, когда они заворачивают в пустой переулок, в конце которого виднеется вывеска супермаркета.       Субин послушно сгибает колени и совсем неуклюже плюхается на холодный бетон, прикладываясь затылком к кирпичной стене. Дышится действительно гораздо легче.       — Сейчас вернусь, — кидает Ёнджун и отходит, судя по отдаляющимся шагам. И куда умотал?       Разум постепенно проясняется, серый туман рассеивается, и способность мыслить адекватно возвращается. Субин вглядывается в облака на небе и искренне не понимает, что ему делать дальше. Хочется прикрыть глаза, уснуть и пропустить все события, с которыми страшно сталкиваться. Сейчас он один, он всегда был один, но Ёнджун пугает его своим присутствием.       Боже, они виделись всего лишь трижды. Ёнджун ему даже не нравится. Совсем наоборот, он раздражает до скрежета зубов.       Но сердцу почему-то гораздо спокойнее именно рядом с ним. С таким вульгарным, невыносимым, несерьёзным, дерзким, раздражающим, бестактным…       — Ты меня слышишь?       Мысли сбиваются.       Субин моргает, долго выдыхает и переводит взгляд на розовые волосы. В глаза смотреть страшно, а розовый — всё ещё бесящий цвет, когда это касается Ёнджуна.       Вместо того чтобы ответить ему, Субин сканирует местность, в которой они находятся. Узкое пространство, высокие здания подавляющего бордового цвета и асфальт, покрытый трещинами, сквозь которые несмело пробиваются крошечные цветы. Переулок окутан полутенью из-за редких лучей солнца, проникающих через металлические крыши.       Субин иррационально зацикливается на фонаре у потёртого кирпичного дома с запотевшим и мутным стеклом — признак того, что он давно не светит. Субин тоже давно не светит.       Он хочет домой.       — Слышу.       Ёнджун ничего не говорит, а Субин всё ещё не смотрит на него. Однако приходится сделать это, когда ему вручают коробочку бананового молока.       Банановое молоко. Ёнджун. Ёнджун дал ему банановое молоко.       Он переводит взгляд с оранжевой надписи упаковки на того, кто раздражает его всё это время, и спотыкается. Увидеть едва скрытое беспокойство на чужом лице — последнее, чего он хочет. Сердце неприятно сжимается.       Ёнджун абсолютно ничего не спрашивает, не дразнит, не раздражается, даже не вздыхает тяжело, будто имеет дело с проблемным ребёнком. Это впервые, когда рядом с ним просто молчат, давая время прийти в себя. Без давления. Почему присутствие Ёнджуна не давит? Должно быть наоборот.       Как же Субин ненавидит это чувство.       — Пойдёшь со мной? — спрашивает Ёнджун непривычно мягким тоном, который ощущается как мёд. Совершенно не тот яд, поразивший сознание в прошлые встречи.       Не доверять. Нельзя полагаться. Следовать интуиции и игнорировать опыт прошлого запрещено. Нет никаких гарантий.       — Не пойду.       Ёнджун, очевидно, расстраивается, но не начинает настаивать, как ожидал Субин. Он лишь приподнимает уголки губ в подобии слабой улыбки, вновь жмурит глаза, выбивая этим действием все мысли, и легонько кивает. Так естественно, непринуждённо и безмятежно, будто нет ничего, что могло бы разочаровать его.       Чувства запутываются в клубок.       — Проводить тебя?       Комок застревает в горле.       — Нет, — твёрдо отвечает Субин, морщась от внезапной вспышки боли в области ключиц, — просто оставь меня. Иди.       Внимательный взгляд лисьих глаз не доставляет дискомфорта, но от него всё равно хочется спрятаться. Возможно, Субин не против, чтобы он остался, но вопрос в том, кому в конце будет хуже. Явно не Ёнджуну.       — Ладно, — почему-то шепчет Ёнджун, а затем поднимается. Субин только замечает, что он сидел на корточках всё это время. Двадцать минут. Его ноги, должно быть, сильно болят.       Появляется странное желание остановить, ухватиться за рубашку или как минимум окликнуть, когда Ёнджун разворачивается, засовывает руки в карманы рваных джинсов и уходит. Чужие маленькие шаги и неспешная походка будто намекают сделать это. Остановить.       Однако Субин молчит. Поджимает губы и крепко жмурится, словно это поможет отогнать образ пёстро-розовых волос и слабой улыбки.       Открыв глаза, он понимает, что Ёнджун ушёл.       Взгляд падает на банановое молоко. Его любимое.

***

             Слабое освещение фонарного столба не помогает ориентироваться в незнакомом районе, но Субин не начинает паниковать, как сделал бы в любой другой ситуации. Голова забита слишком тяжёлыми мыслями, чтобы затруднять себя поиском телефона и онлайн карты города.       Будет просто идти прямо, в итоге выйдет же куда-нибудь.       Шаг за шагом он понимает, что движется в том направлении, в котором хотелось бы в самую последнюю очередь. Лакированные ботинки издают шум при каждом движении; в столь тихом и безлюдном месте каждый звук воспринимается как опасность. Субин останавливается, застывает на мгновение и вглядывается вперёд, пытаясь разглядеть очертания детской площадки с такого расстояния.       Нет, он не видит.       Холодный воздух пробирает до самых костей и пускает дрожь по телу, будто предупреждая не соваться туда, куда не следует. Субин благополучно игнорирует предполагаемый знак судьбы — погоды — и делает маленький шаг вперёд.       Ещё. И ещё. Три шага, четыре, пять.       Он видит сломанную качель с засохшей и отваливающейся краской, освящённую тусклым светом фонаря.       Ради всего святого и его благополучия, Субину стоит развернуться прямо сейчас и уйти домой. Заскочить в супермаркет, закупить продукты, приготовить вкусный ужин, включить на фон какой-то третьесортный фильм про разведённую семью и вернуться к работе. Позвонить начальнику, объясниться за отсутствие на рабочем месте. На крайний случай — починить кофемашину. У него слишком много бытовых и рутинных дел, чтобы застревать в этом моменте и предаваться воспоминаниям. Субин не должен вспоминать: кристально ясно, чем всё закончится. Его сердце ещё не излечено, чтобы возвращаться к этим фрагментам жизни с ностальгической улыбкой.       Он делает себе хуже и продолжает, даже если понимает это.       Потому что с каждым шагом, сделанным в направлении сломанной качели, его сердце бьётся всё сильнее. В груди резко холодеет, конечности немеют, и осенний ветер ощущается морознее в разы больше. Субин шмыгает носом и моргает несколько раз, всеми силами пытаясь затолкать желание зажмуриться поглубже. Если он сделает это, обязательно расплачется.       Когда носок ботинка касается металлической цепи, жестоко откинутой в сторону от основной конструкции, Субин не сдерживается и судорожно вдыхает, перебивая этим всхлип.       Почему так холодно? Раньше ему всегда было тепло здесь, даже если беспощадные холода опускались на землю. Даже если у него не было ни шарфа, ни перчаток, ни нормальной шапки, чтобы укрыться от мороза.       Его всегда грели чужая улыбка и смех, мягкие прикосновения нежных ладоней к щекам и взгляд из-под ресниц.       Субин смотрит на опавшие куски зелёной краски и вспоминает, как они планировали перекрасить качели в красный. Как нить судьбы. Нить судьбы тоже красная. Они ведь считали себя истинными соулмейтами, предназначенными друг другу.       Безлюдную детскую площадку заполняет задушенный всхлип.       Субин не может перестать, не может заставить себя закрыть глаза, потому что стоит ему сделать так — все воспоминания пронесутся вихрем перед ним.       Как они смеялись в объятиях друг друга; как убегали, спотыкаясь в сугробах; как делились теплом, игнорируя перчатки; как лежали на снегу, не чувствуя холода. Первый снег казался самым волшебным, когда он был рядом. Зима была теплее любого лета.       Субин закрывает глаза, не в силах вынести жжения, и перед ним вырисовывается его образ: растрёпанные пшеничные волосы, карие глаза, широкая улыбка и искры во взгляде. Тэян всегда был для него самым красивым, светлым и чарующим.       Близким. Истинным. Предназначенным.       И всё это рухнуло в один жалкий миг. Их история, трепетно написанная судьбоносными чернилами, оказалась стёрта так легко, будто не было долгой дороги на пути к взаимопониманию и гармонии.       Иногда Субин думает, что было бы, не прогони он Тэяна. Если бы позволил остаться.       Слёзы выступают на глазах и медленно скатываются по холодным щекам, пока он стоит и вглядывается в инициалы на станине.       S+T.       Soulmates.       Никакие они не соулмейты. Никогда не были и стать не смогут.       Субин маленькими шагами подходит к станине и упирается лбом в металлическую конструкцию. Его кожа соприкасается с надписями, и пресловутое «Soulmates» будто впивается в тело.       Он не дрожит, не бьётся в истерике, не рвёт голосовые связки в безудержном крике. Субин беззвучно плачет, опустив руки.       Сколько ещё это продлится?

***

      Когда яркая вывеска супермаркета бросается в глаза, Субин неуверенно замирает. У него неопрятно взъерошенные волосы, скорее всего, покрасневшие после слёз глаза и, мягко говоря, жуткий внешний вид.       Кассиры, как правило, привыкли видеть полуживых работников, и Субин не станет для них чем-то новым. Однако что-то мешает ему зайти и влиться в темп его привычной жизни.       Как там говорил Бомгю? Иногда можно позволить себе побыть разбитым?       Субин разбит слишком долгое время, это не вмещается в понятие «иногда».       Он хочет домой. Ничего страшного, если не поужинает, не впервой же. Закупится позже, и плевать, что Субин откладывает уже в третий раз.       С такими мыслями он проходит мимо магазина, игнорируя неприятную тянущую боль в животе. До завтра дотерпит. Собственная квартира между тем встречает его кромешной темнотой и давящей пустотой. Окно в спальне всё так же настежь открыто, из-за чего холод без сопротивления окутывает дом. Субин ёжится, шмыгает носом и ведёт плечами. Включить обогреватель, что ли? Если он заболеет, на работу ходить не сможет. А что делать дома целыми днями? Ещё и Бомгю наведается со стопроцентной вероятностью.       Надо скинуть сайт Ёнджуну.       Чужое имя, пролетевшее в мыслях, заставляет его замереть и задержать дыхание на несколько долгих мгновений.       Перед глазами приподнятые уголки губ, лисьи глаза, сморщенный нос и пёстрые волосы. Образ сегодняшнего Ёнджуна — мягкого, волнующегося и заботливого — никак не покидает голову. Надо перестать думать о нём.       Ёнджун может оказаться очередным обманом, несбыточной мечтой и разбитым будущим. Субину не стоит питать надежд, насколько бы слабыми они ни были.