...и три согласия

      Пока Тэлбот спускается на первый этаж, Пьер Кошон, отставив поднос с недопитым кофе, лениво потягивается и чуть не мурлычет от удовольствия. Он чувствует себя на удивление отдохнувшим, несмотря на бессонную ночь, а на душе у него до странного легко, и мысли о неизбежных последствиях принятых решений ни на секунду не портят настроения.       К вопросу о последствиях — Пьер придирчиво оглядывает себя и морщит нос. Надо же было умудриться уснуть прямо в одежде!.. Он торопливо стягивает измятую рубашку, и, что ж, раз чемодан с его вещами остался внизу, вряд ли Джон будет возражать… Кошон мечтательно и несколько коварно улыбается. О нет, Джон Тэлбот возражать не станет.       Он мимоходом оценивает умеренный беспорядок в шкафу и выбирает явно заношенную футболку — убеждай себя, святейший епископ Кошон, что сделал это из скромности, а вовсе не из желания носить то, что долго принадлежало ему, — а мысли неустанно кружатся вокруг сказанного Тэлботом… Джоном… Джоном.       Он размышляет об этом и тогда, когда Джон неожиданно деликатно стучится — ну да, в дверь собственной спальни.       Обнаружив Кошона в своей одежде, Тэлбот откровенно подвисает на несколько секунд, пока невысокая девушка, маячащая у него за спиной, не бьёт его кулаком в плечо. Пьер, если бы ему позволили, полюбовался его растерянностью ещё, но ничего, это можно устроить и потом.       — Это Вик, — наконец, спохватившись, представляет Джон. — Она…       Пьер кивает. Он запомнил. Взгляд цепляется за обнажённый коротким рукавом шрам на предплечье.       — Святейший епископ Пьер Кошон, — торжественно представляет Джон теперь его, и губы его раздвигаются в улыбке, словно в одних только словах скрыто нечто доставляющее ему удовольствие.       — А я должна поцеловать руку? — интересуется Вик.       — Не обязательно, — снисходительно разрешает Кошон. Но она целует всё равно. Какие же холодные у неё руки и губы, так что дрожь пробирает. Холоднее, чем у самого Кошона. Он ёжится. А Вик — Вик, ухмыльнувшись, показывает Тэлботу язык. Кошон фыркает, сам подходит к маршалу и, приподнявшись на носки, целует его в небритую щёку. Прикосновение, движения, жест — всё непривычно и незнакомо, но в них прослеживается определённый ритм. Тэлбот улавливает его и кладёт ладонь Пьеру на талию, не отпуская от себя.       Вик наблюдает за ними с неизъяснимым удовольствием. Кошон деликатно покашливает, встретившись с ней взглядом, и она ухмыляется, прежде чем делано спохватиться:       — Совсем забыла, как срочно мне надо бежать!       Тэлбот смеётся и с неохотой отступает на шаг, но Вик машет на него рукой:       — Можешь не провожать.       Едва она исчезает за дверью — они целуются. Кошон стискивает в пальцах ворот чужой футболки, притягивая Джона ближе, и отступает шаг за шагом, пока не упирается в кровать.       — А такое, Джон Тэлбот, придумало бы твоё подсознание? — шепчет он. И роняет Тэлбота на себя — тот только успевает упереться ладонями в кровать, чтобы не придавить всем весом. Как будто Кошон был бы против!..       — Не знаю, — маршал шало улыбается в ответ, аккуратно поддевает его подбородок пальцами и приникает к горлу. — Но я решил — всё равно. Сейчас я счастлив, а потом… — он не договаривает, только зубы несильно прихватывают нежную кожу. Пьер то ли мычит, то ли стонет в ответ, боясь и не умея дать себе волю. Он вслепую запускает руки Тэлботу под футболку и царапает грудь ногтями. Дыхание маршала сбивается ещё ощутимее. Пьер ощущает горячечную дрожь, нарастающую где-то внутри. Тэлбот сползает с него и ложится рядом набок. Кошон хмурится, и пальцы маршала тут же касаются недовольной складки над переносицей. Он убирает их почти мгновенно — и столь же мгновенно Кошон подаётся навстречу. Они смеются. Господи, он ведь почти отвык смеяться!..       Взгляды перемежаются поцелуями.       — Отпустишь меня разобрать вещи? — лениво интересуется Кошон. Собственный голос отдаёт непривычной хрипотцой.       — Нет, — ухмыляется Тэлбот. — Ещё вздумаешь переодеться.       — Не вздумаю, — обещает Кошон, рассеянно дёргая плечом и поправляя футболку. Джон тут же медленно сдвигает её обратно. Прикосновения пальцев к обнажённой коже параноидально настораживают, и одновременно ему не хочется, чтобы они прекращались.       — Всё равно не пущу, — горячо шепчет Джон ему в ухо.       Было бы желание с ним спорить.

***

      Из постели они выбираются только ближе к вечеру — Пьер чувствует себя разморенным и осоловевшим, — и тогда же ему наконец приходит звонок от Её Величества. Кошон, расфокусированно глядя на экран ноутбука, прикидывает, сколько времени она, видимо, пыталась заставить позвонить ему Жиля де Ре и сколь очевиден провал.       — Куда ты делся? — шипит Изабо, не тратя времени на приветствия. — Не самое время любоваться Парижем!       — Я не в Париже, — с удовольствием сообщает ей Пьер. — Я в Лондоне. И я не вернусь.       У Изабо выразительно дёргается уголок губ. Кошон наблюдает, как бегает по экрану её взгляд. К чести Её Величества, она не переспрашивает и не уточняет, шутка ли это. Значит, есть шанс обойтись без дурацких расспросов. Пьер склоняет голову к плечу и ждёт, что она скажет теперь.       — Ты не можешь, — говорит Изабо, и он разочарованно щёлкает языком и заверяет её:       — Могу.       — У тебя ни гражданства, ни вида на жительство, ни дипломатического статуса, — с торжеством напоминает Её Величество. Пьер фыркает, поворачивается в сторону кухни и зовёт:       — Джон! — Тэлбот с кухонной лопаткой выглядывает из дверей. Тогда он спрашивает: — Ты женишься на мне?       Маршал молча смотрит на него несколько секунд, а потом губы раздвигаются в довольном оскале:       — Конечно.       Пьер посылает ему полный нежности взгляд и оборачивается к экрану:       — Этот вопрос решён. Дальше.       Изабелла Баварская молча хватает ртом воздух, не находя слов. Пьер Кошон любезно даёт ей время. Он на удивление спокоен, хотя по существу права, разумеется, она. Но ему в кои-то веки нет дела до чужой правоты.       — И как мне объяснять это Карлу? — пробует Изабо ещё раз.       — Как угодно, — с мелочной мстительностью предлагает Пьер. — Мне всё равно.       Сколько раз ему приходилось предлагать юному дофину наиболее… удобные объяснения, пусть теперь этим займётся кто-нибудь другой.       Тревога просыпается в нём лишь единожды, когда под сбивчивые и противоречивые попытки Изабо заставить его вернуться Джон Тэлбот проходит к двери на улицу. Подмигивает, впрочем: не волнуйся, скоро приду. Но Пьер всё равно с излишней жестокостью анализирует собственные слова. Не перегнул ли, не оттолкнул?.. Не подумал ли Джон Тэлбот, что он — всего лишь удобная возможность сбежать из охладевшей к своему епископу Франции?       Изабо, очевидно, тоже доходит до подобной мысли.       — И что, — уже совсем не по-королевски шипит она, — маршал предложил тебе свой дом — в обмен на что? Как, святейший епископ уже раздвинул перед ним ноги?       Грубость, но очень в духе Её Величества. А ещё — уж это Кошон считывает безошибочно — знак того, что настоящие аргументы у неё закончились. Кошон морщится, но отвечает ей безупречно спокойно и почти ласково.       — Нет, — мурлычет он, — но спасибо за напоминание. Займусь этим в ближайшее время.       И заканчивает вызов, чтобы Изабо не успела заметить, как покраснели его щёки и уши.       В попытке успокоиться он бесцельно ходит по дому. Собаки, разумеется, ходят за ним, и Пьер, признавая поражение, чешет пушистые лбы и бока, а потом выходит на крыльцо. В конце концов, нервно кусать губы можно и там.       Увидев Тэлбота, он едва удерживается от того, чтобы броситься навстречу, до побелевших костяшек сцепляет вместе пальцы.       — Я не имел в виду, что тебе обязательно нужно жениться на мне, — торопливо говорит он, едва Джон поднимается по ступеням. — Это неважно. То есть, важно, и если ты хочешь, то… — И это дипломат с многолетним опытом, стыд и позор. — Господи, что я несу, — бормочет Пьер и трёт лицо ладонью.       — Главный вопрос всё тот же, Ваше Преосвященство, — посмеивается Тэлбот, подходя вплотную, — ты за меня выйдешь?       — Да, — мгновенно отвечает Пьер Кошон и только потом соображает.       Он что, ходил за кольцом?       Очевидно, да.       За перстнем с крупным, высвечивающим то сиренью, то золотом камнем — в цвет епископских одеяний. На безымянный палец он садится как влитой, и они оба несколько секунд разглядывают гипнотические переливы. Ну или, положим, не обязательно их.       Потом Пьер издаёт невнятный, то ли рычащий, то ли мурлычущий звук и прижимается лбом к плечу Джона Тэлбота.       — Пойдём в постель, — шепчет он. — Сейчас же.       — А я думал, — отзывается Тэлбот, без возражений, впрочем, подхватывая его на руки и коленом открывая дверь, — ты захочешь подождать до первой брачной ночи.       Вместо ответа Пьер Кошон торопливо, несдержанно целует его.       Строго говоря, разговаривая с Её Величеством, он исходил в первую очередь из чувства противоречия — к ней ли, к Тому, кому он посвятил свою жизнь и не получил ничего. Но ему ведь понравилось целоваться, верно? Значит, и остальное должно быть терпимо.       Если бы он только знал.       Раньше бы он подумал — проклятое человеческое тело предаёт его (когда Джон Тэлбот влажно целует в шею, дует, вызывая дрожь, и тут же прихватывает зубами; когда до слёз ощутимо и выверенно сгибает пальцы, жадно глядя Пьеру в лицо). Теперь ему кажется: всё наоборот. Это он бессмысленно, жестоко истязал собственную плоть.       Под руками Джона его тело учится петь.       Человек сотворён был для единства с миром. В изоляции Пьер цепенеет, Пьер — сообразно имени своему — обращается камнем. Но там, где касаются его пальцы и губы Джона Тэлбота, — там плоть вновь становится плотью. Греховной, податливой, жадной до ласки.       Пьеру Кошону кажется, он весь обращается в звенящий во Имя Божие гимн. Ничего не остаётся, кроме переполняющего его сияния. Он не знает как, не умеет выразить его (но чужое имя рвётся с губ: Джон, Джон, Джон), пока не ловит взглядом запястье Тэлбота совсем рядом со своим лицом.       И сначала Пьер целует шрам почти у самого основания ладони — здесь рубец грубее, здесь лезвие вошло под кожу, — затем, едва отрываясь, двигается пересохшими губами выше, до самой ямки у локтя. Тэлбот хрипло дышит, не в силах его прервать.       И — Боже, Боже, Джон, — как же это ослепительно!..       Пьер медленно обретает телесность снова. Джон Тэлбот, до ужаса довольный, трётся щекой о его лодыжку, оказывается, закинутую на маршальское плечо.       Может быть, лениво думает Пьер Кошон, устраиваясь в объятьях Джона и изучая оставленные им самим яркие синяки у ключиц и царапины на плечах, может быть, кара роду нашему за грех — стыд за это чувство цельности и сопричастности миру, неистребимый стыд, и ничего кроме.       — Это ж надо было додуматься, — хрипло шепчет Тэлбот, целуя его во влажный от пота висок и пытаясь восстановить дыхание, — упрятать тебя — и в монастырь.       — Вообще-то, — мурлычет Пьер, — епископский сан освобождает от монашества. Хотя, — тут же уточняет он, — не от обета безбрачия, конечно. Но с этим я разберусь.       — С обетом или с безбрачием? — ухмыляется Тэлбот, влажно касаясь губами уха и спускаясь ниже, к открытому горлу.       — Да, — веско отвечает Кошон.