Реноме

Мэй не была в поместье, по ощущениям, целую вечность. По факту, больше десяти лет. Фрагментарно она помнила алые гербы, высокие своды арок, шуршание сёдзи и запах — сладкий аромат древесины. Помнила, как щекотала пальцы трава в саду, когда они босиком бегали с Саске на перегонки от энгавы до раскидистого клёна. Помнила алые звёзды его листьев и осенний холодный ветер, крепчающий в ноябре. — Не замёрзла? — Мэй не заметила, как от воспоминаний повела плечом. Сакура смотрела немного обеспокоенно. — Нет, всё в порядке, — улыбнулась Акума, с интересом изучая тарелку с закусками. Это был удивительный вечер. Саске, вопреки своему привычному амплуа, собрал в поместье толпу людей. Мэй уже пересекалась со многими из них, например, неплохо была знакома с Сакурой и Ино благодаря послевоенному волонтёрству в госпитале. Там же встретила Наруто, Сая и Рока Ли. Для клана Нара и Хьюго её семья шила кимоно. Об остальных так или иначе слышала. Но всё равно старалась держаться рядом с Харуно. Та, кстати, не скрывала очевидной нервозности: — Итачи-сан точно не будет против, когда вернётся? — Тихо спросила она у Саске. Снова. — У его отряда ночное дежурство в окрестностях деревни. Не переживай, до шести утра он на смене. Так уже было несколько раз. Сакура обречённо кивнула. Итачи до сих пор производил на неё пугающее впечатление. Мэй так и не поняла до конца, чья это была идея — собрать в поместье гостей на шумный стихийный ужин. Как утверждала Сакура, идею подал Наруто. Саске согласился сначала нехотя. Потом вроде воодушевился. Интересно было размышлять о том, почему он это сделал. Адаптировался к привычной жизни или же заряжался адреналином при мысли, что для Итачи это было недопустимо? В любом случае особой организации не требовалось — слух о пятничном сборе точно пустил Наруто. Как и уточнение, что пиво и чипсы стоит захватить самостоятельно. По поместью гости расползлись органично. Дирижировать вечером не потребовалось, шиноби — люди с высокой самоорганизацией, справились. Наруто что-то оживленно и громко рассказывал, его постоянно было слышно. Мэй и Сакура спокойно болтали на энгаве обо всём и ни о чем, делали друг другу ненавязчивые комплименты: Мэй — о тандеме красоты и силы Сакуры, Сакура — о тонком искусстве, которым занималась Мэй. Короткое белое платье на запах, сшитое её руками, стало лучшей рекламой на сегодняшний вечер. Саске появлялся рядом и вновь пропадал — всё-таки следил за ситуацией. Ино и Сай бесстыдно уединились в беседке в саду, пока Рок Ли, отведавший саке, усердно занимался на траве. Мэй растворилась в этом вечере. Звон стекла бутылок, пьяный смех, разговоры наперебой набирали силу. Шум маленького праздника раскатился по округе. Поместье вновь наполнилось искренней радостью и простым спокойствием. Клеймо проклятья треснуло. Голос Итачи обрушился раскатом грома. — Саске. Тот резко обернулся. На всё пространство упала тишина. Мэй нервно вздохнула, глядя за спину младшего наследника. Итачи стоял в полумраке, на узкой дорожке, ведущей к дому. Акума ни один раз видела его полуобнажённым, однако сейчас чёрная безрукавка казалась чересчур откровенной. Высокая горловина облегала по-женски тонкую длинную шею. Руки, облачённые в длинные чёрные перчатки до локтя, были сжаты в тугие кулаки. Мышцы предплечий напряглись, их точеный рельеф подчеркивал ночной полумрак. Серый жилет, чёрные брюки, фарфоровая маска, сдвинутая набок — Мэй впервые видела его в полной экипировке Анбу. Итачи был особенно мрачным, с плотно сжатыми губами и нахмуренными тонкими бровями. Мэй раньше не встречалась с ним в таком настроении. Стало жарко. — Я не давал согласия на проведение праздника в поместье. Итачи приближался к энгаве стремительно и неумолимо. Воздух стал густым и холодным. Сначала все замерли, а затем — тихо зашевелились, собирая пустые бутылки. Саске рывком поднялся навстречу: — Ты должен быть на дежурстве, — ему пришлось собрать всю силу, чтобы не растеряться. — Пожаловались на шум. Уже поздно. — Тон Итачи был холоднее и прочнее, чем сталь его катаны наперевес, однако весьма отчетливо ощущалось: Итачи в ярости. Мэй и сама опустила взгляд, ощущая неловкость больше за Саске, нежели, чем за себя. Она хотела подняться, но тяжёлая ледяная ладонь Сакуры легла поверх её. Мэй встретилась с перепуганными широко распахнутыми глазами — сейчас они лихорадочно блестели даже ярче, чем обычно. — Поможешь с уборкой? — Проговорила она тихо, не желая оборачиваться на Итачи, сверлившего их взглядом. — Да, давай. Мэй кивнула, и теперь уже решительно поднялась. Работа предстояла простая и быстрая — собрать и помыть немногочисленные тарелки, выбросить бутылки и пустые упаковки снеков. — Не хочешь подслушать? — Мэй закусила губу, выглядывая из окна кухни. Итачи и Саске так и остались сидеть на энгаве. — Ну уж нет! И так меня трясёт. Я же знала, что так будет! — Гневно прошептала Сакура, расставляя посуду. — Надо же! Саске согласился «налаживать коммуникацию», очень вовремя! Мэй снисходительно улыбнулась. Было больше неловко, чем страшно. Стоило отметить, что и у самой Сакуры тревога быстро сменилась на праведный гнев, и себе под нос она решительно отстаивала позицию, что ничего плохого никто не сделал. И всё равно она чересчур резко обернулась, когда братья появились в кухне. — Проводи Сакуру, и через полчаса жду тебя в поместье, — голос Итачи вновь звякнул, как сталь. Саске в ответ фыркнул, как недовольный кот. Казалось, его и так перманентно растрепанные волосы от злости встали дыбом. — Идём, — кивнул Итачи на выход. Казалось, впервые за вечер он наконец-то встретился взглядом с Мэй. Идти с ним бок о бок было ни чуть не страшно, а неимоверно приятно. Только вот тишина сегодня отличалась от привычной. Захотелось её разрушить. — Мне жаль, что этот ужин вас расстроил, — тихо проговорила Мэй. — Это не ужин, Мэй, ты сама это прекрасно понимаешь. Он не соответствует нашему статусу. На шум пожаловались соседи — это позор. — Да, я вас понимаю, — мягко кивнула она в ответ. — Но всё-таки это похоже на первые шаги, когда клан Учиха перестают бояться, вам так не кажется? — Не знаю. — Отмахнулся Итачи. Впечатлений, событий, эмоций, мыслей было слишком много. Контролировать их получалось с трудом. Как назло встраивались новые элементы: ехидный доклад подчинённого о том, что соседи жалуются на шум в поместье; смутная радость и мурашки, когда знакомую энгаву наполнил звонкий девичий смех и рокот голосов; летящая ткань платья Мэй, её стройные оголённые ноги и тонкие ключицы. Итачи нахмурился сильнее: — В любом случае, мне жаль, что ты застала этот вечер. — Да ладно вам, — искреннее улыбнулась Мэй. — Ничего страшного, но… интересно. — Она закусила губу. — Да уж, — криво усмехнулся Итачи. — Для тебя было бы фатально пропустить этот скандал и услышать завтра только сплетни. — Никакой это не скандал! — Рассмеялась Мэй. — Но я солгу, если не соглашусь. Она никак не могла перестать улыбаться. Итачи остро подметил её обожание слухов и секретов. Однако в этот раз Мэй особенно заинтересовал сам Учиха, а не то, что происходило в поместье. Он открылся с новой, ещё более волнующей стороны. Итачи преимущественно был строгим и серьёзным — факт. То, что его строгость и серьёзность так привлекательны казалось тайной, теперь доступной Мэй. Они быстро — слишком быстро — дошли до ателье. Мэй отперла дверь, но, словно передумав заходить, прижалась к ней спиной — У вас свежая татуировка, — она наклонилась, нарочито долго и внимательно рассматривая совсем не замысловатый рисунок. — Да, таким образом я решил подчеркнуть серьёзность намерений. — За время прогулки Итачи немного выдохнул, раздражение постепенно таяло. — В первую очередь — для себя. — Добавил он тише. — Кама-итати, — в тон ему прошептала Мэй, изучая взглядом его фарфоровую маску. — Ёкай — ласка-оборотень, меняющий обличие и обольщающий людей. — Она коротко облизнула губы, глядя на Итачи снизу вверх широко распахнутыми глазами. Он был высоким. — По какому принципу подбираются маски? — Принципа нет. Это случайность. — Жажда жизни, интерес, внимание к деталям, полыхающие в Мэй, были совершенно непривычными. И очень притягательными. — И вы не верите, что так или иначе это наделяет обладателя некоторыми чертами? Знаете, как имя влияет на судьбу? Итачи не мог оторвать взгляд от блестящих губ. И не стоило. Краем глаза он видел, как Мэй согнула ногу в колене и ткань платья разъехалась в стороны, оголяя так непозволительно много загорелой кожи. — Не верю. — Ей ли стоило говорить об обольщении? — Отряды Анбу занимаются опасной и жестокой работой. И вместе с тем очень тонкой, виртуозной. — Влажный блеск зелёных глаз был поистине колдовским. — Это сексуально. Итачи смотрел жадно, тяжело сглотнул. Он чувствовал, как сердце бьётся тяжелее и чаще. Был уверен — Мэй знает, чем именно занимаются в Анбу, она была знакома со многими людьми и умела задавать вопросы. Кажется, её это нисколько не пугало. — Твоё платье — это тоже опасно и сексуально. Тебе не стоит его надевать, — говорить, дышать, стоять ровно стало тяжелее. — Почему же не стоит? Это ручная работа, между прочим. — Потому что это платье вызывает очень однозначное желание. — Какое же? Слишком близко. Итачи осознал, что они стояли слишком, запредельно близко. — Прикоснуться. — Его голос был очень тихим, почти со свистом вылетели несколько букв. Но этого оказалось достаточно, чтобы Мэй разобрала слово. — Ну так прикоснитесь, — уголки девичьих губ растянулись в острой улыбке. Кожа — тёплый шёлк под пальцами. Словно очарованный, Итачи медленно вёл ладонью по внутренней стороне бедра. Сонм мурашек расползался как отклик на касание. Учиха смотрел жадно — изучал взглядом открытую кожу и девичье лицо. Мэй прерывисто вдохнула, её губы распахнулись призывно, поблёскивали в свете фонаря. Незапертая дверь отделяла их от уюта ателье. Итачи знал, что обилие тяжёлых тканей поглотило бы шумные стоны и вздохи — даже запечатывать стены не пришлось бы. Широкий стол обещал шанс на множество манёвров и воплощение самых откровенных фантазий. Ателье надёжно бы укрыло их от всего мира, от осуждения, от предрассудков — заглушило звуки, спрятало в темноте. Итачи заигрался. Он поднялся на запретную высоту. Край резного кружева показался ему острым. Падение оказалось болезненным. Он словно обжёгся, оказалось больно — отдернул руку и отшатнулся. Сделал широкий решительный шаг назад и порывисто поклонился. Сдавленно проговорил: — Доброй ночи. Выправка Анбу никогда его не подводила. Он видел, как Мэй растерянно распахнула глаза и потянулась рукой к его, но успел раствориться в облаке техники раньше.

***

Итачи сходил с ума. Неизбежность поражения он принял смиренно и бесповоротно. Он проиграл старейшинам, когда позволил втянуть себя в их политические игры и превратить инаугурацию в костюмированное шоу; Саске, когда полностью утратил контроль над ним. Проиграл сам себе, когда сознание с завидной частотой его подставляло и транслировало мысли из самой глубины. Он больше не мог отрицать, что слишком пристально и однозначно изучает взглядом Мэй. Понимал — испытывать к ней чувства неправильно — она младше на пять лет, у неё другое мировосприятие, цели, желания. Или же…? О собственном мировосприятии Итачи предпочитал думать поменьше. Всё спуталось — и в голове, и вокруг. Многие паттерны поведения были навязаны прошлым, а потому казались истинными. В том, что они таковыми и являлись, Итачи серьёзно сомневался. На утренней тренировке он невольно засмотрелся на свою подчинённую. Сильная, ловкая куноичи была талантливее своих сокомандников. Она соблюдала дисциплину и субординацию, при том хлёстко шутила со своим товарищем Кацу. Может, такая девушка подошла бы Итачи и — самое главное — смогла бы быть с ним рядом? Казалось, только другие ниндзя способны принять его. Только вот влекло его совсем к другой. Он больше не мог себе позволить сбежать на полуночную прогулку к чайному дому. Сублимировать энергию в работу и тренировки по легенде должно было помочь. Не помогало. Итачи без устали проклинал Саске с его абсурдной и глупой идеей собрать людей в поместье. Сам того не осознавая, младший брат запустил цепочку событий и мыслей, к которым Итачи был не готов. Клеймом жгло ладонь воспоминание о шелковистой девичьей коже. Словно захмелевший, Итачи закончил дежурство — его вело, жар заливал глаза, выбросить мешающие картинки из головы не получалось. Когда он вернулся домой, воздух всё ещё был пронизан запахом алкоголя и специй. Пришлось завернуться в одеяло с головой. Становилось жарче и тяжелее дышать. Граница сна и реальности размывалась, оборона сознания ослабевала, и потаённое желание обрело власть над телом. Он вновь оказался в ателье, на примерке. Ослепляющий свет заменили полюбившиеся ему желтоватые лампы. Он много раз смотрел на Мэй сверху вниз, а потому так легко было представить желанный сюжет. Итачи сладко зажмурился, когда пах наполнился тяжестью мужского нетерпения. Легко было представить и жар её рта, ласкающего член. «Стойте ровно, мы можем испортить кимоно» — Итачи достаточно хорошо знал её голос, чтобы и эта фраза прозвучала в голове органично. Позволила бы Мэй ему запредельную близость? В его фантазиях да. Точно бы позволила запустить пальцы в мягкие волосы и податься бёдрами до упора, сладко постанывая. Итачи бы, отдышавшись, отметил: «это вовсе не обязательно». Но Мэй нарочито-строго одёрнула его: «мы могли испортить кимоно». Итачи длинно застонал, кончая. Он долго не мог отдышаться. Весь настрой на сон слетел, потому что рой мыслей стал громче. Не помог и прохладный душ. Итачи знал: спасение и свобода в принятии решения. Он сел за письменный стол — яркое утреннее солнце било в глаза. Ему не пришлось искать слова для письма слишком долго — строки сами наполнились короткой благодарностью и убедительными причинами о занятости на новой должности. Смысл был очевиден: двух последних примерок не будет.