Реноме

Наступление нового утра в Конохе ознаменовало начало легендарного этапа. Сегодня у клана Учиха появится новый глава. Немыслимо! Тема становилась центральной на каждом совещании в резиденции, старейшины не забыли обсудить это и после — за чашкой чая, торговцы перешёптывались с покупателями, казалось, даже молчаливые Анбу — и те между собой смаковали животрепещущую тему. Только Итачи был переполнен совсем другим — нервным и тяжёлым возбуждением. Он плохо спал и мало ел, несвойственно себе заламывал пальцы, чтобы унять в них дрожь и до глубокой ночи на коленях просиживал у алтаря в клановом храме. Он искал ответы, но находил лишь те, которые ему не нравились. Он долго и тяжело проваливался в сон, но затем просыпался по нескольку раз от кровавых кошмаров и обжигающих эротических фантазий. Что изматывало больше — не знал. Улицы деревни заливал насмешливо-ослепительный свет солнца. Небесная высь была синей и безоблачной. От лёгкого приятного ветра перешёптывались кроны деревьев. Старейшины за пару дней оповестили о времени начала церемонии и о времени визита в ателье. Итачи опаздывал. Солнце быстрее, чем когда-либо стремилось к закату, многократно перегоняя его размеренную тяжёлую походку. Узел напряжения затягивался всё туже. Участь оказалось неумолимой. На церемонию Итачи шёл, как на эшафот. Перезвон колокольчика, запах ателье, удивительный интерьер он ощутил одновременно такими родными и далёкими. Сердце болезненно сжалось. — Мэй, я сразу приношу извинения — мне пришлось отказаться от двух примерок в силу обстоятельств. Нагрузка оказалась слишком высокой. — Итачи проговорил это быстро, лишь встретившись взглядом с ярко подведёнными блестящими в темноте глазами. — Да, я так и поняла, — Мэй кивнула. Мэй знала, что в его словах правды не больше, чем в её. — Я покажу вам кимоно. У Итачи внутри всё затрепетало. Его пальцы вновь задрожали и похолодели, руки Мэй — наоборот — казались необычайно сильными и уверенными, когда она одним взмахом раскинула по столу угольно-чёрную ткань. С замиранием сердца Итачи разглядывал расшитую спину. — Облака символизируют баланс между разумом и эмоциями, — узкой ладонью она огладила рисунок — он стелился по самому верху, исчезая под воротом. Облака точь-в-точь совпадали с теми, что были на плаще Акацуки, только теперь они оказались белоснежными и невесомыми. — Река, — Мэй скользнула ладонью вниз — к подолу, Итачи проследовал взглядом за ней. — Неразрывная цепь событий, связь времён и конечно, будущее. — Не верилось, что изгибы и рябь воды возможно передать, используя иголку и нити. У Мэй получилось. Но рассматривать этот фрагмент Итачи долго не стал. Вразрез с движениями её руки, он всматривался в узкие алые глаза. Мангекьё Шаринган. Практически на всю спину раскинулся дракон. Его тело было покрытой мелкой золотистой чешуёй, и Итачи был уверен — та засияет и заискрится под солнечным светом. Длинный изгиб хвоста, тонкие усы, опасные острые зубы открытой пасти. Угрожающий и завораживающий шаринган в его глазах, казалось, имеет реальную силу. Итачи почувствовал, как руки покрылись мурашками. — Дракон, — кивнула Мэй. — Он призван надёжно защищать вас от злых духов, пока вы будете защищать деревню и клан. Мифология говорит, он способен наделить владельца силой и властью. Но, я уверена, этого у вас и так будет сполна. Я назвала его Акиро. — Ты дала ему имя? — Итачи не мог отвести взгляд. Сердце билось тяжело и гулко, но при этом очень быстро, грозясь изнутри сломать рёбра. — Да. Он — моё лучшее творение. И столько часов мы провели с ним вместе. В первую очередь я вышила глаза, и он сразу стал таким живым. Имя Акиро состоит из иероглифов, означающих «рассвет» и «правда». Идея просветления, интуитивного постижения истины. Возвышенность, утонченность и чистота помыслов. Итачи тяжело сглотнул. Кровь стучала в висках, текла по венам раскалённой лавой. Тело и разум были в огне. — Итачи-сан, — он с трудом повернул голову в сторону Мэй. Только сейчас смог полноценно рассмотреть, как аккуратно и ярко Мэй подвела глаза — угольно-черные стрелки, синяя кромка нижнего века, длинные подкрученные ресницы. Теперь её глаза — и так яркие — стали вдруг огромным и необычайно глубокими. Всё пространство ателье сузилось только до них. Мэй смотрела как-то иначе, чем всегда. Бледно-розовые губы вновь дрогнули: — Вы меня слышите? Итачи не слышал, Мэй повторила: — Нужно собираться, проходите за ширму. Учиха чувствовал себя подобным одному из манекенов — не гнулись ноги, не поворачивалась голова. Словно в забытии он дошёл до стула и сел. — Кимоно изумительное. Спасибо. — Их взгляды пересеклись в отражении зеркала. Мэй улыбнулась и опустила взгляд. Ей не хотелось говорить. На душе было тяжело и печально с того самого момента, когда Итачи отменил последующие примерки. Хотелось обмануть себя, убедить, что расстраивает сложность работы и риск — вдруг что-то пойдёт не так? Но Мэй знала — ей нравилось, когда Итачи был рядом. Ей очень сильно этого хотелось. Она тряхнула головой, чтобы рассеять тревожные мысли и призвать тело к профессионализму. Благо руки действительно всегда её слушались — не то, что разум и сердце. Мэй сосредоточилась на длинных волосах. Сейчас ей предстояло собрать их аккуратнее, чем в прошлый раз. И всё же она позволила себе расслабляюще надавить подушечками пальцев на затылок и нежно провести по макушке так, чтобы Итачи прикрыл глаза от удовольствия. — Приподнимите подбородок, — закончив с волосами, Мэй сама коснулась мужского лица прохладными пальцами, чтобы обратить его к свету. Мягкая пуховка касалась кожи, запах пудры был свежим и неимоверно приятным. — Для вас это непривычно, но так будет лучше. — Словно в оправдание сказала Мэй тихо. Итачи был готов на всё, лишь бы её прикосновения продолжались. Любые. Он с силой сжал кулаки и зажмурился, когда кончиком указательного пальца Мэй скользнула по его плотно сомкнутыми губам, намазывая их воском. — Сегодня вы должны выглядеть безупречно. Мэй думала, что происходящее не доставляет ему никакой радости и удовольствия, но ошибалась. Итачи мечтал остановить или хотя бы замедлить время. — Теперь я помогу вам одеться. Но минуты текли неумолимо. Итачи даже не заметил, как Мэй зашнуровала на нём нательную юкату, как плотно пояс широких штанов обхватил его живот, как тяжёлое прохладное кимоно, укрыло его тело. Накрыло могильной плитой. Ранее ослеплённый и утонувший в мыслях теперь он ощущал мир ярче, чем когда-либо. Одновременно лицезрел в отражении себя и Мэй, которая и сама была в хлопковой белой юкате. Узкая талия, мягкий изгиб бёдер, аккуратные очертания груди. Итачи вновь тяжело сглотнул. — Чувствуете, — Мэй провела ладонью от плеча до запястья. — Ткань плотная, она будет защищать от солнца в жару и согреет в холод. — Воротник крепкий, не помнётся, будет держать форму. — От выдоха в шею Итачи практически задрожал. — И не беспокойтесь о стирке и солнечном свете — вышивка на века, не потускнеет. — Она широко огладила спину от лопаток ниже — к крестцу. Практически прошептала на ухо. Затем сделала запретное — прижалась грудью к его спине, и от ощущения непозволительной мягкости у Итачи внутри что-то оборвалось. Мэй прощалась. Каждым жадным прикосновением запоминала его тело под пальцами, не могла надышаться тонким особенным ароматом кожи. — Пояс регулируется, — продолжила Мэй, настойчиво проводя по животу. Мышцы пресса тут же подобрались. Мэй охнула, когда Итачи резко обернулся, одёрнув её руку. — Что ты делаешь? — Процедил он практически сквозь зубы, нависая над ней, как коршун. — Неужели ты не понимаешь, что провоцируешь меня? — Её прикосновения были бесстыдными и откровенными. Итачи казалась, его никогда прежде никто не осмеливался так трогать без приглашения. И заводило это как никогда прежде — окрепший член болезненно упирался в ткань штанов. Похоть и злость окончательно заволакивали разум густой тьмой. — Потому что я хочу вас спровоцировать, — Мэй знала — есть силы или нет — необходимо совладать с собой. Получилось. Игнорируя стыд, страх и обжигающую боль в запястье она прикрыла глаза и приблизившись к губам, прошептала: — Потому что я хочу провести с вами ночь. Его губы влажные от воска, её — сладкие от нежно-розовой помады. Итачи шире распахнул глаза, когда Мэй потянулась и поцеловала его, поверхностно скользя по губам. Языком она нежно толкнулась между губ, скользнула по верхней. И наконец-то ощутила несмелый ответ. Ладонью погладила по щеке, словно успокаивая, и сама нервно всхлипнула, лаская его язык своим. У Мэй всё затрепетало внутри от восторга и волнения. У Итачи — потянуло низ живота от тяжёлого болезненного возбуждения. — Я знаю, что вы не женитесь на мне, это не страшно. Но я хочу успеть провести с вами ночь до того, как старейшины выберут вам жену. Вы ведь тоже этого хотите? Мои прикосновения вам приятны, я вижу. Пригласите меня ночью в поместье, после инаугурации, — она шептала сбивчиво от волнения. Итачи впервые видел её такой — взволнованной и раскрасневшейся. С затуманенными глазами, немного поплывшей помадой и строгой гладкой прической. У него самого огнём горела кожа щеки под её ладонью. — Нет. — Мэй подавилась вздохом. Тень разочарования мгновенно упала на лицо, губы раскрылись ещё шире, пальцы на мужской щеке дрогнули. — Я хочу сейчас. — Поспешно добавил Итачи. Была его очередь целовать — глубоко, влажно, несдержанно. Прижимая трепещущее тело за талию, настойчиво притягивая голову за затылок. До головокружения и сладкого возбуждения. До рокота крови в заложенных ушах. До онемения в губах. — Нет, — она сипло выдохнула, вырываясь, упираясь руками в его грудь. — Сейчас нельзя. — Сказала уже твёрдо. — Вы уже собраны. Мы можем испортить кимоно. Я ещё не готова. До инаугурации час. Я приду ночью. Мэй сделала неуверенный шаг назад, разрывая цепочку касаний. И почти вскрикнула, когда Итачи молниеносно прижал её спиной к зеркалу. — Я же не шиноби, так не честно, — бессильно прошептала она, глядя с потаённым восхищением. Мэй даже не успела осознать, как Итачи сжал её запястья над головой, удерживая так высоко, что пришлось подняться на носочки. — Я сказал «сейчас», — от его взгляда — тяжёлого, чёрного, пожирающего — и голоса — хриплого, настойчивого — между ног в момент стало тяжело и влажно. Мэй нервно поёжилась — мужское колено между её бёдер мешало их сжать. Она лишь слабо отрицательно покачала головой, зажмурилась и жалобно захныкала, когда мокрый язык заскользил по шее. — Ещё не поздно остановиться, — прошептала она, склоняя голову к его, отталкивая. Но Итачи второй рукой отвернул её лицо и прижал щекой к холодной глади зеркала, размашисто вылизывая и припадая в мокрых поцелуях. — Уже давно остановиться невозможно, — жарко прошептал он ей в ухо. Мэй прерывисто задышала — было щекотно и невыносимо приятно. Чувствовать его шершавый влажный язык, колючие болезненные засосы у самых ключиц, тяжёлое дыхание. И силу. Физическую силу воина, силу мужского желания и нетерпения. Невозможно было не подчиниться. Итачи отпрянул лишь для того, чтобы развязать пояс женской юкаты. Мэй смотрела, как скользит отрезок ткани между его длинными искусными пальцами, как он падает на пол. Итачи нетерпеливо распахнул полы халата, жадно рассматривая обнаженную грудь и живот. Он сам тяжело дышал, раскрыв глаза, как обезумевший. Провёл кончиками пальцев от шеи вниз — по тонким ключицам, окружности груди, дугам рёбер, изгибу талии. Не разрывая взгляд глаза в глаза, с нажимом погладил низ живота и сразу скользнул под гладкую ткань трусов. Оскалился, когда пальцы утонули в густой влаге. — Ты мне снилась, — он вновь склонился к шее, хаотично задевая губами и языком. — Снилось, как ты стояла на коленях передо мной в этом ателье. И как лежала на столе, — шёпот был сбивчивым и хриплым, движения — пальцев — пронзительно нежными. Мэй застонала, почувствовав, как он протолкнулся пальцем осторожно, всего на пару фаланг, только пробуя. Она сама нетерпеливо насаживались бёдрами, сбивчиво дыша. Сильнее сжала коленями его ногу — от ощущения бессилия и подчинения закружилась голова. — Мне снилось, что с тобой можно делать всё, что угодно, и я так сильно этого хотел. На короткий миг они вновь встретились затуманенными взглядами. Хватка на запястьях была до одури крепкой, почти болезненный. — И сейчас можно, — кивнула Мэй. Повиновение было желанным, руки Итачи — сильными и умелыми. Он легко менял ход прикосновений — разрывал касания и возобновлял их. Мэй поёжилась, когда внутри стало до гула пусто и тяжело, впервые близость ощущалась, как невыносимая, ломающая всё тело потребность. Оказавшись полностью обнажённой, она задрожала в ожидании. Итачи легко развернул её спиной к себе и утратив поддержку, Мэй упёрлась в зеркало руками. Их взгляды вновь столкнулись, и теперь в глазах Итачи алым горел Мангекьё. — Ещё не поздно остановиться? — Хрипло переспросил он, без тени улыбки. Мэй не ответила, она жадно вбирала представшую картину: он возвышался позади, тесно прижавшись, и получалось улавливать жар кожи лопатками. Волны ткани хаотично ниспадали с его тела, оголяя непозволительно мало кожи. Рукой он накрыл её ладонь, вцепившуюся в зеркало, сжимая горячо и крепко. Без стыда Мэй опустила взгляд ниже. Направляя рукой член, Итачи скользил налившейся крупной головкой меж половых губ, размазывая влагу. Мэй шумно застонала и зажмурилась — тяжёлая пустота сменивалась не менее тяжёлым ощущением полноты. Толчки были плавными и глубокими, дыхание на плече — горячим, губы влажными и ласковыми. Она потянулась через плечо — поймала их, постанывая, сливаясь в очередном долгом поцелуе. Итачи притворялся. Всё это время притворялся перед ней, перед собой, перед Саске. Человеческое было ему не чуждо, даже наоборот. Итачи вёл отступнический образ жизни намного дольше Саске, привык к нему и что страшнее — ему нравилось. Погружаться в мир сплетения политических интриг, переговоров, следования за мнением старейшин, договорных браков не то, что не хотелось. Даже мыслить об этом было невыносимо. А вот целовать Мэй, сжимать в ладони мягкую грудь, скользить по изгибу талии и трахать долго и часто до срывающегося девичьего голоса казалось правильным и до одури желанным. Она была такой, как Итачи мечтал — пахла сладко, стонала шумно, целовалась горячо. Рядом с Мэй было хорошо, внутри неё — горячо, влажно и до судорог в паху приятно. Он не мог оторвать взгляд, наблюдая, как его член раз за разом погружается меж влажных складок, как меняется её лицо в преддверии ошеломляющего удовольствия, как плавно покачивается грудь. Итачи чувствовал, как искренне вздрагивают пальцы под его ладонью. Учиха поймал вторую её руку и направил между ног. Накал возрос, Итачи сжал челюсти до скрипа, потому что лицезреть, как теперь она ласкала себя пальцами, запрокинув голову, было пыткой. Воздух загустел и накалился. Итачи вцепился второй рукой в её бедро, ускоряя рваный темп. Немыслимых усилий стоило замереть, чтобы ощутить, как она вся задрожала, срываясь на высокие частые стоны. Мир схлопнулся. Именно так Мэй это ощущалось, когда испепеляющее удовольствие волнами накрыло тело. Всё иное перестало существовать и остался лишь пожар внизу живота, чувство давления между ног, трясущиеся колени, его ладонь, сжимающая её, и бесконечное чувство падения на долгие секунды. Его шёпот — тише и настойчивее, чем прежде, усилил негу, обнимающую тело: — … как во сне. Пожалуйста. Тело с удовольствием отдавалось во власть не только мужским рукам, но и голосу. Ноги подогнулись сами, и Мэй легко скользнула на колени. Она сжала ладонью влажный напряжённый член и вобрала в рот головку. Итачи застонал особенно надрывно, тяжело — от переломанного голоса по спине расползлись мурашки. Мэй ускорилась. Жадно, глубоко, часто — она старалась до онемения в губах. Из-под прикрытых ресниц бросила взгляд наверх — мышцы пресса напряглись и подобрались, подрагивая. Итачи наклонился вперёд, до побелевших костяшек он вцепился в зеркало одной рукой, а второй притянул за затылок. Мэй не противилась — замерла, самозабвенно прикрыв глаза, когда стоны стали гортанными, и рот наполнился вязкой спермой. От изнурения Мэй прижалась взмокшим лбом к низу живота. Сладкая истома курсировала под кожей. Вставать не хотелось даже тогда, когда Акума почувствовала настойчивое касание к своему плечу. Всё же подняться пришлось — Итачи буквально подтянул её за руку. Он тут же наклонился, чтобы подобрать её юкату и удивительно искусно помог её надеть. Даже завязал пояс негнущимися пальцами. — Я не хотела так, — сказала Мэй тихо, рассеянно разглядывая его полураспахнутое кимоно. — Я хотела ночь… — Никто не помешает нам провести ночь тоже. — Он смотрел на неё привычно-спокойным тёмным взглядом, только вот теперь едва-едва улыбался. Мэй выдохнула. — Я помогу одеться. Итачи вновь опустился на стул. Мэй отпила из чашки зелёного чая, а затем передала ему. Учиха припал жадно. Прикосновения к волосам будоражили даже ярче прежнего — теперь Итачи и Мэй знали, что может на самом деле происходить, когда они рядом. Итачи испытывал дежавю — Мэй снова поправляла его волосы и пудрила лицо. Но наконец-то в голове воцарилась пустота и лёгкость. Он знал все ответы и нашёл все нужные слова. Тело тоже, закоченевшее в ожидании и смирении вновь обрело привычную силу и четкость движений — дышалось свободно, воздух был сладким. — Ты придёшь на церемонию? — Изменилось и то, что теперь Мэй не искала его глаза в отражении, поправляя одежду. — Да, я получила приглашение, — она кивнула. — Опоздаю, не успеваю собраться. — Я заберу тебя в поместье сразу после инаугурации. — Мэй замерла, поправляя тугой широкий пояс и лишь теперь подняла глаза. — У вас после ужин и … увидят, что мы уходим вместе, — хотела сказать нейтрально, но голос всё равно дрогнул. — За стол со старейшинами я сегодня точно не хочу садиться. Увидят. — Кивнул в ответ. Как будто этого было достаточно, чтобы сомнения развеялись. Чтобы Мэй теперь тоже выдохнула и проводила его со спокойным сердцем. Неужели глупая чувственная авантюра могла перерасти в нечто большее?

***

Инаугурация глав кланов традиционно проходила в одном из залов резиденции. Из года в год обстановка не менялась — здесь было душно, напряжение зашкаливало. Блёклый свет фонарей по-над стеной был режущим, а не уютным. Мэй не стала протискиваться через толпу к алтарю. Угольно-чёрной тенью восседал Итачи, справа — Рокудайме Хокаге, слева — четверо старейшин. Мэй осталась стоять почти в дверях, на сквозняке — здесь дышать было полегче. Она поняла, что пропустила самую скучную часть — когда каждый скажет вступительное слово. Зал замер в ожидании клятвы. Фактически новый глава задавал тон и вектор развития клана на ближайшие годы. — Я, Учиха Итачи, новый избранный глава своего клана… — Мэй поразилась, с какой силой и уверенностью звучал его голос, пробираясь в самые дальние уголки зала. — Клянусь защищать клан, служить во благо Конохе, поддерживать миротворческие инициативы, предотвращать военные конфликты и в своих решениях следовать Воле Огня. Тишина давила на уши. Каждый боялся вздохнуть, ожидая продолжения — о нём было хорошо известно: в клятве обязательно стоило упомянуть верность традициям, доверие старейшинам, ценность советов Хокаге, продолжение рода, важность репутации. Когда пауза затянулась, Хомуро Митокадо — один из представителей Совета Конохи — навязчиво, хоть и тихо, обронил: — Продолжайте, пожалуйста. — Моя клятва завершена. Спасибо. Итачи непоколебимо смотрел прямо, игнорируя буквально прожигающие в нём дыру взгляды старейшин. В зале не было ни одного матёрого шиноби, который бы не вздрогнул, когда в напряжённой тишине раздались хлёсткие звуки хлопков. Спустя секунду единоличные аплодисменты Какаши подхватил весь зал. Мэй и сама захлопала до вспышек жара в ладонях, наконец-то улыбнулась — отчасти вторя бесстыдно-ехидному взгляду Хатаке. Она с интересом рассматривала в толпе свои творения — лавандовое кимоно с замысловатой серебристой росписью и белоснежными хризантемами для Ино, похожее тёмно-фиолетовое для её матери; оливковые хаори с ласточками для клана Нара; кремовое кимоно с едва читающимся рисунком глицинии для Хинаты, строгие синие — для её родителей. Пожалуй, Мэй действительно приложила много усилий, чтобы инаугурация прошла в таком виде. Блуждая по залу, приветливо улыбаясь и кланяясь знакомым, коих здесь было не мало, она совсем потеряла из виду Итачи, но увидела замаячившую впереди розоволосую макушку Сакуры. Практически подкралась и потому услышала обрывок диалога (подслушивать самые интересные реплики было её вторым талантом, не меньшим, чем шитьё): — … в поместье пораньше? — Сакура заговорщически улыбалась, обращаясь к Саске. Тот, к слову, пренебрёг обращением в ателье, но и старое кимоно старшего брата, сшитое кланом Акума, до сих пор выглядело великолепно. — Итачи сказал туда сегодня не соваться, — вяло протестовал Саске. Тихо, но Мэй прочла по губам. — Так почему тебя это не радует? Наконец-то он ведёт себя, как живой человек, — разулыбалась Сакура, для которой, видимо, завеса мрачности Итачи начала падать только что. — Ц! Бесит, Сакура, он слово «целомудренность» последний раз и сам слышал десять лет назад, а тут начал строить из себя святого. — Шёпот Саске был до того яростным, что и подслушивать не требовалось. — Как тебя моя клятва, Саске? Все трое, включая Мэй застыли. Только сейчас она ощутила спиной чужой присутствие и даже сжалась в первые мгновения. Всё-таки мастерство оставаться бесшумным и незамеченным у Итачи было отточено безупречно. — Хорошо, Итачи, очень коротко, но ёмко. — Кивнул Саске, собравшись с мыслями. — Вы с Сакурой собирались уже идти, верно? — Мэй опустила взгляд, не в силах подавить улыбку — глаза Сакуры новь очаровательно распахнулись от испуга. Саске как-то неоднозначно попрощался и, подцепив Харуно под локоть, действительно утонул в толпе. — Затмевать главу клана — дурной тон, — Итачи с приятным интересом и восхищением осмотрел её кимоно сверху вниз. В эскизе для себя Мэй не сомневалась ни на секунду — огненно-красное кимоно, взмывающие ввысь золотистые журавли, острые побеги бамбука и узор по краю, абсолютно идентичный другому своему творению… — Они равноценны, будьте уверены. — Верю. Идём? — Итачи ещё несколько секунд изучал её взглядом, а затем развернулся к выходу. — Вот так просто? — Спросила Мэй тихо. — Это в любом случае подозрительно, лучше по очереди… — Мэй. — Он коснулся своим плечом её, и Акума нервно улыбнулась: он всё ещё оставался Учихой в своих красноречивых сдержанных жестах и немногословности. И в этом дьявольском магнетизме — Мэй последовала за ним, хотя казалось, что сейчас каждый смотрит и каждый знает их тайну. Это было правдой.

***

В поместье клана Учиха воздух был тяжёлым и сладким. Огонь свечей отражался в бокалах вина, ласкал обнажённую кожу. Итачи сидел, привалившись к стене, Мэй медленно двигалась на его бёдрах. Они шумно постанывали, лениво целуясь. Кимоно Мэй спущено до пояса, и оттого контраст её тонких рук, узких плеч и обнаженной кожи груди был ярким и соблазнительным. Кимоно Итачи — поспешно распахнуто, Акума бесстыдно и жадно гладила его живот и грудь, с упоением изучая рельеф мышц. Ускорившись, Мэй подалась вперёд, прижалась теснее, от фантастического чувства наполненности впиваясь ногтями в плечи. Итачи прижал её за талию, направляя, заставляя двигаться чаще, глубже. Параллельно он целовал шею — кожа под губами вибрировала от громких стонов. Мэй ускорилась, потираясь чувствительными сосками о крепкую грудь и замерев, растворилась в крайней степени удовольствия. Задрожала, когда Итачи с лёгкостью подхватив её под ягодицы и задал свой идеальный ритм. Шумно вздыхая, Мэй коснулась губами острого угла челюсти, вобрала и прикусила мочку уха, прижалась к шее. Неимоверно приятно было ощутить особенно крепкие объятия и то, как внутри дрогнул член, когда Итачи накрыла волна оргазма. Мэй так и осталась недвижимо сидеть на нём, слушая стук сердца. Итачи по-прежнему обнимал одной рукой, а второй потянулся к бокалу с вином. — Благодаря тебе это правда похоже на праздник, — лёгкая улыбка вновь исказила его губы. Надо отметить, что в этот вечер Итачи улыбался ей чаще, чем за всё время знакомства. — Почему ты сказала, что я никогда не женюсь на тебе? — Потому что так никогда не было принято — не по воле старейшин, — закатила глаза Мэй. — А не ты ли мне сказала, что пора перестать нормализовать устаревшие традиции? — Разве ты меня послушал? — она усмехнулась, потянувшись за своим бокалом. Каждое движение напоминало о сладком томлении внизу живота, вновь разгоняя кровь. — Как видишь, Саске здесь нет, и он невесть чем занимается. — Да, действительно, ума не приложу, чем же он занимается, — картинно протянула Мэй. — Не знаю, что мне нравится слышать больше — твой смех, голос или стоны. — Лучше чередовать. Мэй улыбнулась и потянулась за поцелуем.