Реноме

У Какаши Хатаке в Конохе сформировалась особая функция — стабилизирующая. Будь то его отряд Анбу, седьмая команда, товарищи или — как теперь — вся деревня. Каждый мог обратиться к нему с вопросом или жалобой, за советом или помощью. Только вот бывало и так, когда сам Какаши предложить мало что мог. — Уместно ли спросить, как настроение? — Откинувшись на стуле, Какаши сверлил взглядом Итачи. Тот внимательно изучал план здания, с нажимом проводя пальцами по листу бумаги. — Всё в порядке, спасибо. — Не отвлекаясь от чтения, коротко кивнул. — Да, я так и думал, ты очень стабилен в своих ответах. — Какаши скрестил руки на груди и предпринял ещё одну попытку. — Что насчет клятвы на инаугурацию? Начал писать? — Немного переделал предыдущую. — Отмахнулся Итачи. — В целом, план для штаба Военной Полиции отличный. Мне нравится идея сделать четыре отдельно стоящих подземных блока и связать их сетью коридоров. Так можно максимально развести доступ и в случае утечки сократить число подозреваемых. Но не кажется ли, что несколько входов — не безопасно? В случае проникновения может быть не ясно, откуда началась атака. Да и если бы атаковал я… — Но ты ведь не собираешься? — Серые глаза засияли от усмешки. — Нет. — Поспешно ответил Итачи. — Ну и хорошо. Утверждай. Мы переделали план восемь раз. Хватит, Итачи, это уже паранойя. Итачи посмотрел на план ещё с несколько секунд, решительно и старательно вырисовал иероглиф. И правда: все возможные исходы учесть не по силам. Он был рад, что работа по восстановлению участка движется. Наконец-то получил под своё руководство временный отряд Анбу. Шесть прекрасных молодых воинов с отточенными навыками и образцовой выправкой — Итачи чувствовал, что они друг другу под стать. Изнуряющие, даже опасные тренировки наполнили дни привычными ощущениями: азарт, риск, адреналин, горечь поражения и сладость превосходства. Миссии по патрулированию территорий были однообразны, однако позволяли Итачи ощутить причастность к Конохе и её защите. Учихе казалось, он наконец-то чувствовал себя свободным от деструктивных мыслей. Почти… Призраки прошлого, туманность настоящего и будущего по-прежнему нервировали. Итачи не хотел встречаться со старейшинами, у него страшно затекали колени, когда приходилось по три часа сидеть на свалявшихся соломенных татами и слушать приезжего даймё. Итачи чувствовал лёгкую тошноту, когда речь заходила о дипломатических миссиях с целью знакомства с состоятельными семьями, в которых уродились перспективные наследницы. Итачи хотел быть воином — оттачивать навыки, изучать новые техники, защищать жителей и Коноху, не переживая, что мирное время сменится чередой кровавых сражений. Он был готов возглавить Военную Полицию Конохи, лично набирать отряды, обучать, разрабатывать стратегии и законы. С отчаянной смелостью он сам себе признался: в подготовке к инаугурации ему нравилось только лишь посещать ателье — обитель спокойствия. Оно словно надёжно защищено от окружающего мира. И была у него хранительница спокойствия, красоты, уверенности — Мэй. Думать о ней было запрещено всеми внутренними законами. Мэй была не неприкасаема для него. Выдохнув, Итачи переступил порог ателье в третий раз. Он даже немного опоздал — простая миссия затянулась на несколько часов. Тело наливалось свинцовой тяжестью. Слишком устал, не дал сам себе даже неделю на разгон, с головой погрузился в новый ритм жизни. — Добрый вечер, Мэй, я прошу прощения… — Добрый вечер! — По натянутой улыбке Итачи сразу понял: что-то не так. — Вы только что завершили миссию, верно? — Мэй придирчиво изучила военную форму и обидчиво поджала губы. — Да, я не успел переодеться. — Впервые за долгое-долгое время Итачи был по-настоящему растерян. — Но так же нельзя! Как вы будете мерить кимоно на грязное потное тело? Чтобы начать стирать его ещё до того, как будет закончено? — Мэй блуждала по его лицу и телу озлобленным взглядом и, натыкаясь на пыль, высекала искры. Итачи стало жарко. — Может, я тогда зайду завтра утром, перед работой? В шесть утра, например? Или после работы, в восемь вечера? — Итачи съёжился под этим взглядом, забирающимся под кожу. Его, как ребёнка, лет двадцать как не отчитывали. — Ах! — Мэй развела руками, кожа на шее и лице покрылась бледно-розовыми пятнами гнева. — Мы шьём четыре кимоно для клана Хьюга, два для калана Яманака… А ещё клан Нара в очереди. У нас каждая минута расписана! Это было странно — чувствовать горечь от чужого гнева и разочарования. И заливающий голову раскалённый стыд. Итачи захотелось исчезнуть. — Ладно! Подождите минуту. — Мэй резко развернулась на пятках. Звук низких каблуков затух на верхней площадке винтовой лестницы. Итачи тяжело выдохнул. Он думал, что справляется. Что правда игнорирует то, что о нём думают. Знал о своей репутации, знал о косых взглядах и разношёрстных сплетнях. Но болезненно кололо сердце, когда он разочаровал её. Это как будто было предсказуемо, но всё равно неприятно. Может вообще шить это кимоно было ни к чему? Может, стоило перечить старейшинам и надеть какое-нибудь завалявшееся в поместье? — Итачи-сан! — Он даже вздрогнул, когда голос Мэй позвал его. — Идите сюда! — Она спустилась лишь до середины лестницы и склонилась через перила, прижимаясь к ним животом. Он не хотел этого видеть. Тонкий росчерк ключиц с глубокими черными тенями, белая рубашка оттопырилась, резной край телесного кружева, укрывающего нежную кожу груди. Он ни в коем случае не хотел этого видеть. Потому что жар стал невыносимым. — Итачи-сан! — Мэй практически рыкнула, и Итачи поднялся, направляясь к ней широкими тяжёлыми шагами. — Примите душ у нас. Сменную одежду и полотенце я подготовила. — Мэй говорила быстро и тихо. Тяжёлая ткань юбки шуршала невыносимо громко, шныряя туда-сюда, то и дело очерчивая и вновь пряча изгибы ягодиц. — Добрый вечер, Итачи-сан! Эту атаку Итачи предсказать не мог. — Кацу-сан, — Итачи вежливо поклонился высокому мужчине, — Реико-сан, — обратился к хозяйке. — Я… рад видеть вас вновь… — Итачи пробормотал это, имена вспыли на подкорке. — Это взаимно! — Мягкий женский голос ни чуть не изменился за десятилетие. Родителей Мэй он помнил куда лучше, чем её саму. Их облик изменился не так значительно — русые волосы частично осеребрились сединой, лица испещрили совсем ещё мелкие морщинки. Статная осанка обоих была прежней. Внутри всё затрепетало от неожиданной приятной встречи. — Пойдёмте, я вас провожу. — Мэй вновь вытащила его из размышлений и проводила в ванную комнату. Коротко дала интуитивно-понятные наставления. Это было чересчур интимно и очень неловко — принимать душ в чужом доме. Да и непривычно к тому же — великое множество флаконов и баночек резко контрастировало со спартанскими условиями в поместье. Белоснежная плитка, махровые полотенца, сияющие зеркала — помимо прочего, в ванной было очень приятно находиться. Во влажном воздухе пахло сладко-сладко. Итачи всё равно хотел закончить с этим побыстрее. Его ждала одежда по размеру — отец Мэй был таким же поджарым, а потому его чёрные брюки и белая футболка оказались в самый раз. К грязной одежде даже стыдно было прикасаться, но Итачи пришлось сложить её в стопку и взять в руки. Мэй ждала в коридоре. Жест был простой, но наполненный заботой и вниманием. — Идёмте, мы ждем вас ужинать. — Нет. Прошу прощения, я не могу остаться, — голос звучал настойчиво. — Давай закончим примерку, и ты будешь свободна. — На вас засервирован стол, — глаза Мэй дьявольски блеснули. Привалившись плечом к косяку, она склонила голову и хитро улыбнулась — знала: отказываться — край неуважения к хозяевам. — Это большая честь — принять вас дома, — решительный удар нанесла Реико-сан. Мэй была поразительно похожа на свою мать. Они обе низко поклонились. — Для меня ещё большая честь — разделить трапезу с вами, — Итачи поклонился в ответ ещё ниже. Мэй бодро вырвала из его рук стопку одежды и взглядом направила в сторону кухни. Мебель из светлого дерева, высокие потолки, нежный персиковый цвет стен, тёмно-синяя фарфоровая посуда, огромное окно украшал летящий тюль. По центру стола — небольшая ваза со свежими белоснежными хризантемами. — У вас прекрасный дом, — отметил Итачи. — Мы много раз бывали в вашем поместье, рады теперь принять вас, — тон отца был доброжелательным, но сдержанным. Изготовление одежды было ремеслом, но кимоно, которые создавала семья Акума Итачи считал очень тонким искусством. Они всегда были вхожи в самые высокие дома деревни, их речь и манеры ничуть не отличались от представителей именитых кланов. От порыва ветра занавески взметнулись в воздух и мелко нарезанная зелень разлетелась по столу. Мэй засмеялась: — Сменяемость сезонов никогда не перестает удивлять и восхищать, правда? У каждого месяца свой особенный запах, вкус и даже эмоция. Какая эмоция у сентября? — Хммм… предвкушение нового, — ободряюще улыбнулась Реико-сан. — Или решительность, чтобы к этому новому подступиться, — Мэй кивнула собственным мыслям. — Тоска, — тихо пожал плечами Итачи, когда взгляды устремились на него. — Хорошо, что сентябрь закончится. Тогда и тоска тоже, — в тон ему кивнул отец Мэй. За столом семья Акума уверенно и аккуратно орудовала деревянными палочками, соблюдала правила сервировки и сочетания продуктов, а речь была простой и вежливой. Итачи был страшно голоден, а потому поужинать удалось без лишней неловкости. Он поймал себя на мысли, что оказалось одинаково хорошо и спокойно сидеть с семьёй Акума на кухне и стоять за ширмой их ателье, куда они спустились с Мэй. — Нравится? — Широкие лоскуты угольно-черной ткани уже приобретали черты рукавов. — Изумительная вышивка. — Итачи перебирал в руках подол, расшитый тонкими золотистыми нитками. — Рада, что хоть что-то вызывает у вас реакцию, — несмотря на колкий ответ, Мэй расплылась в улыбке и задержала долгий взгляд глаза в глаза. Очевидно, комплименты ей нравились. — Присаживайтесь, я заштопаю рубашку. — Это лишнее… — Итачи с досадой вспомнил, как на тренировке кунай подчиненного пронзил рукав, пригвоздив его к дереву. Вдвойне унизительно. — Это пять минут. — Мэй отмахнулась и протянула ему небольшую фарфоровую чашку чая. — И простите, что повысила на вас голос. Я немного устала. — Она совершенно очаровательно потупила взгляд и закусила губу от неловкости. Молчание было комфортным — швейная машинка ритмично шумела, исключая необходимость выдавливать слова. Итачи откинулся в мягком низком кресле и с интересом наблюдал, как игла молниеносно пронзает ткань. Девичьи пальцы были всего в сантиметре от поблескивающего в свете ламп острия, но Мэй казалась расслабленной. Итачи любовался. Он не отвёл взгляд и тогда, когда Мэй закончила. Затихла машинка, нашли покой руки. Теперь девушка смотрела в ответ, немного улыбаясь. — Всё готово, — молвила она тихо. — Спасибо. Доброй ночи. Итачи крепко сжал одежду и вышел на прохладный вечерний воздух. Он возвращался в поместье долгой, извилистой дорогой, останавливался и рассматривал звёздное небо. Усталость, как рукой сняло. Порывы ветра приободряли. Ему понравилось быть в гостях у семьи Акуми. Ему нравилось находиться рядом с Мэй. Она была такой красивой, заботливой, нежной, прямолинейной, искренней. Замечательной. Лишь дома Итачи одолела смертельная усталость — он осел на футон, даже не в силах снять выданную одежду. Та пахла чужим домом. А рубашка… помимо собственного резкого запаха Итачи уловил нежную сладость духов. Он слышал их даже на расстоянии — видимо, запястья скользили по ткани, пока Мэй зашивала. Он так и заснул, оставив стопку одежды рядом с футоном.