Судьбоносное решение

      Новый день начинается с волнения, которое не удаётся скрыть. Букет полевых цветов, полученных накануне, не выходит из головы Тэхёна. Ведь это не просто подарок! Это тайный сигнал, послание, что незнакомец где-то рядом. Сердце колотится в груди, бешено стуча о рёбра, будто готовое вырваться наружу. Слишком много всего внутри... Не выдержав, Тэхён снова отправляется на знакомую поляну, где всё началось.       В этот раз, вместо того, чтобы оставлять свои работы на земле, он решает рисовать прямо здесь; приносит с собой мольберт, краски, кисти и устраивается под тенью большого дерева, начиная творить. Каждый мазок на холсте отражает истинные чувства, передаёт трепет. Тэхён рисует всё, что видит — усыпанную цветами поляну, тянущиеся к солнцу цветы, бесконечно голубое небо, отражающее собственные пронзительные глаза.       И его — незнакомца, чьё лицо было смутным, но таким впечатляющим и притягательным, что невозможно забыть.       Время и вовсе перестаёт существовать. Мир вокруг растворяется, оставив только натянутый холст и кисть, послушно скользящую в руке. Иногда он отрывается от мольберта, оглядываясь в поисках того, кто так тонко и нежно отвечает на его попытки «связи». Но поляна остаётся пустой, и только шелест листвы шепчет свои тайны.       В это мгновение за ним наблюдает скрытый в кустах Чонгук, который с самого начала учуял запах человека — лёгкий, ненавязчивый, с нотками лаванды и свежескошенной травы. Затаив дыхание, смотрит на художника, заворожённый его утончённой грацией и спокойной сосредоточенностью. То, как тот мастерски орудует кистью, вызывает искреннее восхищение и восторг. Для него он подобен лучику света, пробивающимся сквозь мрачную завесу непростой жизни. Чонгук, всегда скрывающийся в тени, впервые ощущает желание приблизиться к этому живому воплощению надежды.       Такое странное побуждение до чёртиков пугает.       Человек, закончив рисунок, кладёт кисть и, склонившись, вдыхает аромат диких цветов. Это настолько трогательно, что Чонгук невольно умиляется. Он понимает, что нельзя упустить шанс приблизиться к яркой, светлой фигуре, которая зажгла в душе огонёк веры.       Но как подойти и заговорить? Что сказать?       Чонгук застенчив и неуверен, особенно после того, что пережил. Общение с людьми для него — дикость, которая годами избегалась, отдавая предпочтение тишине и уединению, где страхи могли бы остаться невидимыми, не нуждающимися в ненужных объяснениях или утешениях.       Внезапно Тэхён, услышав шорох, резко поворачивается и видит того, кого так долго ждал. Незнакомец в этот раз выглядит совсем иначе. Очень... Растерянным?       Теперь вблизи можно рассмотреть, что он оказывается ещё привлекательнее и притягательнее, чем показалось изначально.       Глубокий, немного печальный взгляд заставляет пульс сбиться с ритма. В нём, как в бездонном озере, отражаются целые миры, полные невысказанных эмоций, тайн и воспоминаний.       Это пленяет.       Именно в тот же миг, словно подтолкнутый невидимой силой, Чонгук решается сделать шаг навстречу. Он медленно приближается, стараясь не обращать внимания на громкий шум в ушах и волнение, захлестывающее целиком.       — Красиво, — шепчет, густо краснея; сам не понимает, откуда взялось это слово в его голове, влекомое невидимой силой.       Тем временем рот Тэхёна широко распахивается, отражая изумление.       — Ты пришел!       — Я... Я видел твои рисунки. Они потрясающие, — звучит немного хрипло. Чонгук безумно стесняется и переживает неловкость при чужом присутствии. Начать разговор с темы рисования кажется самым подходящим.       — Получается, они правда у тебя? — взволнованно спрашивает Тэхён. Хотя зачем?.. Он и так в этом полностью уверен.       — Прости, не смог сдержаться.       Тэхён, заметив его румянец, чувствует, как тепло патокой растекается внутри. Не так давно парень казался ему далёким и отчасти холодным — сегодня же совсем другой.       — Рад, что они тебе понравились.       Ощутив, как напряжение, сковывающее всё тело немного слабеет, Чонгук делает шаг, чтобы быть ближе к Тэхёну, который наглядеться не может на долгожданного незнакомца.       — Совершенно не знал, как с тобой связаться. Ты был, как мираж, — произносит почти шёпотом и заинтересовано продолжает рассматривать красивые черты напротив. — Я Тэхён.       Тот, абсолютно очарованный невероятной голубизной глаз и ласкающим слух бархатным тоном, вглядывается в него, на языке перекатывая сладкое, чертовски приятное звучание имени, и тоже представляется, задыхаясь от первой внезапной близости с человеком за долгое-долгое время:       — Чонгук.       Заметив блеск в мягком взоре Тэхёна, он осознаёт, как в его душе просыпается кое-что дремлющее, ранее глубоко запрятанное. Очень странное, но доставляющее предвкушение, которое сложно объяснить и понять.       — Я тоже хотел тебя найти. Чувствовал, что мы должны встретиться снова, — уголки губ слегка растягиваются, образуя едва заметную, но такую очаровательную улыбку; смущение вынуждает щёки ярко алеть, делая Чонгука ещё более привлекательным. — Ты... Не боишься меня?       — Нет, — честно отвечает Тэхён. — Не думаю, что у тебя в мыслях есть плохие вещи. Твои глаза такие добрые.       Вот так просто говорит, что думает.       А у Чонгука мурашки по коже от затылка до кончиков пальцев.       Он удивляется. Не может поверить, что Тэхён не испугался. Ошеломлённый его реакцией, испытывает волну приятной дрожи, расходящейся по всему телу. Чонгук не ожидал такой искренности. Одинокое сердце, привыкшее к отчуждённости, отзывается, бьётся быстрее, трепещет, надеясь, что это не обман, а настоящее, долгожданное тепло, в котором можно раствориться, и, наконец, хотя бы на время забыть о печали и боли.       — Добрые... — повторяет с неверием и смотрит проникновенно, пытаясь понять, что же скрывается за этими словами.       — Ага, — кивает и улыбается открыто губами пухлыми и манящими, очень необычной формы; обнажает ряд ровных, белоснежных зубов, окончательно сводя с ума. Такое впечатление, что Тэхён своими омутами заглядывает в самое нутро, — я вижу в тебе доброту, даже если ты это не раскрываешь.       Чонгук непроизвольно улыбается в ответ.       Как же давно улыбка не возникала на его лице.       Такая открытость и доверчивость — нечто новое для него; то, что он давно жаждал, но никогда не получал, сам не отдавая. Готов был скрывать свою тайну всю жизнь, прячась в лесу и скитаясь одиноким волком среди тьмы и холодных ветров, но появился Тэхён и с лёгкостью пробил толстую стену, которую Чонгук собственноручно себе воздвиг.       — Не представляю, как сказать, — начинает содрогающимся от волнения голосом, — тем не менее прежде ты должен знать, Тэхён. Я не такой, как все... Не могу быть, как все.       — Знаю, — снова улыбается. За всю жизнь столько не улыбался, сколько сейчас рядом с этим парнем-секретом, — заметил это. Ты особенный, Чонгук.       — Особенный? — взгляд скользит по поляне, словно ища поддержки. — Что это значит?       — Ты как тайна, — прикусывает губу и задумывается, — как загадка, которую не терпится разгадать. Но я не желаю обязывать раскрывать себя, если тебе не хочется.       Тэхён, видя растерянность Чонгука, решает переключить сейчас внимание на что-то менее личное. Кивнув в направлении мольберта, на котором красуется только что завершённый рисунок, предлагает:       — Хочешь взглянуть?       — А ты покажешь? — едва слышным тоном, робким и несмелым, но наполненным неподдельным участием.       — С радостью.       Тэхён подходит к мольберту, и за ним следуют загипнотизировано, не отрываясь.       — Смотри. Тут поляна, — его тонкие длинные пальцы танцуют по холсту, гладя кистью по живописной поверхности, — здесь я хотел передать тепло солнца и аромат цветов. Видишь? — рука направляется в сторону ярко-жёлтых мазков, запечатлевших солнечные лучи, и останавливается на нежно-фиолетовых, которые отражают красоту диких растений.       Чонгук, погружённый сейчас в мир красок и образов, ощущает себя в нём уютно и спокойно, будто в первый раз в жизни очутился в поистине безопасном убежище. Он замечает, с каким трепетом Тэхён относится к каждому штриху, вкладывая в рисунки частичку себя. Внутри растёт всё более сильное желание постичь всесторонность личности этого человека, полного отзывчивости.       — А там, — указывает на изображение неба, — мои попытки передать глубину голубого цвета.       — Такую же, как в твоих глазах?       — Хм, — поворачивается в сторону, тушуясь, — возможно...       Чонгук своими словами заставляет сердце пропустить удар. Казалось бы, всего лишь невинный вопрос, но это напрочь выводит Тэхёна из равновесия.       Преодолевая возникшую неловкость, он облизывает губы и берёт небольшой холст.       — Здесь ты.       Тот, удивлённо подняв брови, сдерживает вздох, а затем — всматривается в портрет, пытаясь уловить сходство. На холсте изображен парень с тёмными волосами, пронзительным взглядом и слегка угрюмым выражением лица. В нём Чонгук узнаёт себя.       Но в то же время, в образе заключена и некая нежность, которую он сам в себе никогда бы не увидел.       И это трогает до глубины души.       — Правда я?       — Да, — довольно говорит Тэхён, с интересом наблюдая за реакцией Чонгука. — Я вижу тебя таким. С первого взгляда.       — Но... — снова смущается, и щёки в который раз покрываются румянцем. Видимо, пора привыкать к этому состоянию. — Разве у меня такое красивое лицо?       Тэхёну безумно хочется сказать, что его лицо не просто красивое.       Оно прекрасное.       Ни на чьё другое не похожее. Поражающее зрение правильностью очертаний, соотношением линий и доставляющее невероятное эстетическое наслаждение взору.       Однако, чтобы совсем не засмущать и без того вусмерть смущённого Чонгука, приходится дать сдержанный ответ:       — Красота в душе, Чонгук. Мы ещё не знакомы близко, но в тебе я вижу многое, поверь.       — Я не думал, что ты нарисуешь меня, — произносит тихо, неотрывно глядя на рисунок, как на отражение своего внутреннего мира, которое Тэхён сумел передать с удивительной точностью.       — Мне хотелось отобразить тебя таким, каким ты предстал перед мной в тот день, — признаётся открыто. С Чонгуком только так — предельно честно. — Когда увидел в кустах в момент наблюдения за мной, наши с тобой глаза встретились. В твоих тогда был такой печальный блеск, что я просто… Не мог не попробовать поймать его на бумаге.       — Даже такие вещи отмечаешь, — шёпотом, опуская голову; дыхание замирает в груди, — я привык всегда оставаться для всех незаметным, обычным.       — Ты просто другой... — отвечает, взирая на него с такой добротой, что сердце сжимается болезненно. — И, как мне кажется, — делает маленькую паузу, — очень интересный.       Чонгук сглатывает. Он вновь не может отвести взгляд от Тэхёна, чьи глаза, подобно завораживающим голубым бездонным озёрам, манят его в пучину небывалых эмоций, гипнотизируя ласковым светом.       — Может быть. Я... Не всегда понимаю себя.       — Перестань зацикливаться на этом, — в свою очередь, мягко проговаривают ему, — главное — будь собой и не бойся воплощать свои желания в реальность.       Не остаётся ничего, кроме как решиться.       — Попытаюсь, — выдыхает и, собираясь духом, спрашивает торопливо то, что давно мелькает в мыслях. — Покажешь мне, как ты рисуешь? — ему самому удивительно с какой непринуждённостью это вырывается.       Тэхён с радостью соглашается. Он ловко берёт кисть своей искусной, изящной рукой и зовёт подойти ближе.       — Смотри, — делает аккуратный, плавный мазок краской, — вот так нужно вести кисть, чтобы передать движение ветра, например, — при этом успевает поглядывать и на Чонгука, который следит за его действиями с особой заинтересованностью. — Теперь твоя очередь.       Чонгук, не ожидая такого предложения, чуть колеблется. Ведь просто хотел посмотреть, а тут — повторить?... Никогда не рисовал, поэтому совсем не верит, что у него получится.       В голове проносится шквал сомнений: «А вдруг ничего не выйдет? А вдруг всё испорчу?»       Он неловко теребит край тёмной футболки, пытаясь скрыть волнение. Однако стоит взглянуть на Тэхёна — и неуверенность отходит на второй план. В нём читается такая искренняя вера, что сомнения тают сами собой.       — Не беспокойся, я тебе помогу. Ты смотришь на мир по-своему и видишь много захватывающего, что можно было бы передать с помощью рисунка, — Тэхён берёт другую кисть и проводит ею по холсту, как бы приглашая присоединиться, — ничего страшного, если не удастся с первого раза. Главное — какие впечатления получишь во время этого.       И Чонгук, с лёгкостью, которую ему дарит поддержка Тэхёна, делает первый робкий мазок под его чутким руководством. Он, не спеша, рисует бутон, лепестки, стебель, а затем — весь цветок; каждый штрих даётся с трудом, но стараний ему не занимать. Тэхён, наблюдая, тихо подсказывает, как лучше передать форму и сделать цвета более живыми. Видит, что тот с каждым нанесением краски всё больше погружается в процесс, светясь от радости и энтузиазма.       К такому Чонгуку тянет ещё сильнее.       В итоге, на холсте появляется простой, но чудный цветок, нарисованный с особой проникновенностью. Чонгук испытывает гордость и облегчение — он не просто повторил то, что видел, а впервые создал своё, пропитанное собственными эмоциями и впечатлениями, прикоснулся к искусству.       — У тебя получилось! — улыбается кротко, с восхищением смотря на Чонгука, который скромно отводит взгляд, слыша такую прямую похвалу. Осознание того, что ему удалость подарить маленькую радость этому необычному парню, наполняет Тэхёна приятным удовлетворением. — Я знал, что ты сможешь.       Чонгук понимает, что рисование — это не просто способ запечатлеть красоту. С его помощью можно выразить себя, свои переживания и мысли. И этот первый опыт, разделяемый с Тэхёном, становится для него особенным.       Вечерняя прохлада нежным покрывалом окутывает поляну. Солнце, спустившись к горизонту, раскрашивает небо в оттенки розового и оранжевого, а слабый ветерок, пробегая сквозь траву, уносит с собой последние лучи дня. Тэхён, глядя на это великолепие, ловит себя на мысли, что ему никогда ещё не было так хорошо, как сейчас, с Чонгуком рядом.       Они знакомы всего один день, а ощущение, будто всю жизнь. Совсем не знают друг друга, но между ними возникла странная, неописуемая связь. Несмотря на всю разность, всё каким-то невероятным образом идеально совпадает, как две части одной головоломки, найденные после долгого поиска.       Осознание этого переворачивает мир с ног на голову.       — Уже поздно, — громко вздыхает, с сожалением оглядывая лежащие рядом краски.       Совершенно нет никакого желания уходить.       — Тэхён... Ты ведь не просто так появился в тот день, — внезапно выдаёт Чонгук, не отрывая взгляда от картин.       — Я понял, что должен пойти в лес.... Меня тянуло туда, — признаётся он, но пока не говорит, что впоследствии эта тяга была связана именно с Чонгуком.       В воздухе висит тишина, наполненная невысказанными чувствами. Тэхён, ощущая сейчас острую потребность разговорить и объясниться, сдерживает свой порыв, понимая, что для этого ещё слишком рано.       — Мне нужно идти, — печаль в голосе Чонгука смешивается с надеждой, а затем слышится тихое, — мы ведь увидимся снова?       — Конечно, — а сам мысленно торжествует, что тот не спешит прощаться.       — Я... Я был бы рад.       — И я, очень. До встречи, — впитывая красивый таинственный образ перед собой, который, кажется, опять может раствориться в этом безмолвии и прохладе, исчезнув за несколько секунд.       Ответом ему служит кивок и взгляд, провожающий до края поляны. Чонгук пристально смотрит, вскоре повернувшись и, не спеша, идёт в направлении тропинки, окружённой густой тенью лесных деревьев. Весь его вид кричит, что уходить тот не желает.       Тэхён стоит ещё несколько минут, наслаждаясь последним мгновением, когда можно ощутить присутствие Чонгука, хотя тот уже скрылся из виду. Вечер стремительно наступает, окутывая всё вокруг темнотой, и вместе с ней пропадают последние следы чужого присутствия. Аж воздух теперь пахнет по-другому, лишённый его уникальной, исключительной ауры.       Он вздыхает и, повернувшись, идёт обратно, в сторону дома, где его ждёт обычная жизнь.       Отныне будет ждать встречи, потому что точно знает — Чонгук вернётся.

***

      Последующие дни для Тэхёна подобны настоящему чуду; он с нетерпением ждал каждого утра, когда, захватив свой мольберт и краски, отправлялся на ту же поляну, которая стала для них с Чонгуком чем-то необыкновенным. Тот, словно по волшебству, всегда находился в излюбленном месте, затаившийся в тени высоких сосен. Их общение тихой, робкой мелодией, подобной шёпоту листвы на ветру, переплеталось с щебетанием птиц и журчанием ручья.       Тэхён, с искрящимися от задора глазами, делился своим творческим огнём: рассказывал о том, как создаёт натюрморты из полевых цветов, показывал, с помощью каких техник запечатлевает на холсте красоту природы, которая окружала их. Чонгук же, застенчиво улыбаясь, задавал вопросы, пробовал рисовать и сам поведывал истории о лесе — о том, как научился понимать язык ветра, как узнал, что каждое дерево хранит в себе прошлое. Прогулки там превратились для них обоих в привычное, родное.       Вскоре обнаружилось, что Чонгук — не только прекрасный слушатель, но и интересный собеседник. Они проводили время, разговаривая и рисуя вместе, вдыхали аромат деревьев, сочетающийся с запахом влажной земли, — и просто сидели рядом, наслаждаясь общением друг с другом. Тэхён осознавал, что он не представляет своей жизни без присутствия в ней Чонгука, а тот, в свою очередь, постепенно выходил из своей закрытой оболочки, становился более открытым и живым, напоминая распускающийся цветок под лучами солнца.       Сегодня проходит иначе. Дождь, начавшийся утром, к вечеру принимает вид мороси, окутывающей лес лёгкой дымкой. Кажется, будто что-то изменилось. Сидя у журчащего ручья, Чонгук, украдкой посмотрев на Тэхёна, говорит едва слышным, почти неуловимым слуху голосом:       — Мне хочется, чтобы ты знал, кто я на самом деле. Но это вызывает во мне опасение...       — Почему? — сам не замечает, как подсаживается ближе. — Думаешь, что отвернусь? Испугаюсь?       — Всё... Сложно. Страх быть раскрытым преследует меня долгое время.       — Чонгук, — Тэхён берёт его за руку; их пальцы соприкасаются, и от этого прикосновения, первого и безумно волнующего для них обоих, пробегает ток, — я тебя не осуждаю. Не знаю, что ты скрываешь, но мне совсем не страшно. Хочу знать тебя настоящего. Полностью.       Сердце оборотня замирает.       Невероятно, что он слышит подобное после всего того, что пережил. Тэхён сводит с ума.       Чонгук невольно отстраняет ладонь, но её снова берут, крепко сжимая в своей.       — Не переживай, — Тэхён многозначительно смотрит ему в глаза, — всё будет в порядке, — всем своим видом выражает поддержку и понимание.       И произнесённое обещание больше, чем просто надежда — это нежный росток, пробивающийся сквозь толстый слой пепла, оставшегося от пожара, который когда-то опустошил душу Чонгука. Огонь боли, так долго терзавший его, постепенно угасает, оставляя после себя хрупкую, но такую ценную возможность начать жить заново.       Глубокий вдох, за которым следует долгий выдох, наполняет лёгкие горьковатым от волнения воздухом. Он знает, что перешагивает невидимую черту — после этого момента жизнь сильно изменится. Шаг, сделанный навстречу неизвестному, вероятно, опрометчивый и глупый. Ведь Чонгук открывает себя... человеку! Но внутри нет ни капли сомнения. Никак не сопротивляется этому порыву, а, наоборот, отдаётся ему с непонятным для самого себя спокойствием, потому что уже доверяет.       Внутренне весь дрожит. Каждый удар гулко отзывается в ушах, предвещая нечто важное впереди. Он делает неуверенную попытку сесть ближе к Тэхёну, взглядом скользит по его лицу, пытаясь запечатлеть в памяти каждую идеальную черту, каждую родинку и микроскопическую деталь.       Может быть, это последний раз, когда они рядом.       — Я оборотень.       Тэхён замирает, изумляясь от такого резкого заявления.       — Оборотень? — удивление завладевает им настолько, что невозможно сформулировать осмысленную фразу.       Неужели все те годы, проведённые за просмотром фильмов и сериалов, привели его к этой реальности?       Разом в голове проносится целый калейдоскоп мифов и историй о существах другого вида. Тэхён никогда не предполагал, что по-настоящему столкнётся с живым воплощением одной из этих легенд.       Чонгук, наблюдая за ним, не может не отдаться тревоге. Он ожидал самой что ни на есть плохой реакции — все, кто узнавал о нём, отворачивались в ужасе. Но Тэхён… Тэхён не отшатывается, не кричит, не делает попытку убежать; просто смотрит на Чонгука с недоумением, но отнюдь не отвращением, а... Интересом?       — Да, оборотень, — повторяет тихо, но твёрдо. — Понимаю, что звучит нереально, но это правда.       Тэхён ошеломлён. Его мозг пытается хоть как-то осмыслить услышанное, но никак не выходит уложить странную информацию в рамки привычного мира.       Он сглатывает, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшей сухостью во рту и после небольшой заминки проговаривает негромко, однако решительно:       — Я не боюсь. Даже если ты отличаешься от меня.       — Но... как ты можешь не бояться? Оборотни же как монстры!       — Ты не монстр, Гук-и, — чуть прикрыв веки, успокаивающе говорит Тэхён и снова накрывает его руку своей, ласково поглаживая кончиками пальцев, — У каждого есть свои тайны. Твоя — такая.       Чонгук молча смотрит, в то время как мышечный орган задаёт невообразимо быстрый темп.       Как же сложно поверить, что от него не бросились бежать, не оставили тут одного, а приняли и действительно захотели узнать. Это, как глоток свежего воздуха и луч света в мрачной реальности.       Безумно тянет поделиться с Тэхёном больше: рассказать о своей жизни, о страхах, о том, как ему тяжело всю жизнь скрывать свою сущность. Поэтому Чонгук решает начать с самого начала.       — Я не помню, что со мной было до пожара, — взгляд устремляется вдаль, точно он видит перед собой картины прошлого. — Только огонь и непередаваемый ужас. И потом, когда перекинулся, понял, что больше не человек. Что я... Оборотень. Оборотень, за один день ставший одиночкой в одиннадцать лет. Проклятье врага нашего рода сделало меня им...       Тэхён внимательно слушает и осторожно кладёт руку на его плечо; не знает, как именно сможет этим утешить, но хочет показать, что он рядом, что не оставит один на один с этой сильной болью.       — От нашей деревни остался лишь пепел. Родители, бабушка, брат — вся моя семья погибла. Выжил только я, — с надрывом продолжает Чонгук, словно говоря сам с собой. — Меня нашел старец, живший в лачужке у озера, вдали от людей. Научил всему, что знал: охотиться, ловить рыбу, читать звезды. Стал мне дедушкой, которого у меня никогда не было, помог принять произошедшие со мной изменения. Даже послал в город, когда я немного повзрослел — хотел, чтобы не чуждался других людей. Но, к сожалению, умер слишком рано, — поднимает на Тэхёна покрасневшие, полные горькой печали глаза. — И тогда появилось настоящее понимание, насколько мне одиноко в этом мире.       У Тэхёна земля из-под ног уходит. Слова Чонгука бьют по нему градом, каждый удар — ледяная резь, пронизывающая до костей. Мир вокруг меркнет, сосредоточившись исключительно на надломленном голосе, рассказывающем о страшной, невыносимой потере. Он хочет крикнуть, забрать эту боль, вынести её из него, но все рывки застывают в горле, не в силах найти выход.       Молчит, боясь спугнуть хрупкую нить доверия, протянутую Чонгуком; безмолвно поддерживает, стараясь впитать в себя каждую колющую крупицу, разделить её с ним, стать опорой в этом океане переживаний.       Чонгук вытирает слезу, случайно скатившуюся по щеке. Тэхён, увидев это, тянет руку, чтобы тут же найти пальцами солёный след, влажный и холодный, как сама тоска, и притянуть того к себе.       До этого он никогда никого не касался с такой трепетностью.       Внутренний голос нашёптывает, призывая обнять.       И Тэхён обнимает. Осторожно, бережно — также, если бы держал в руках хрустальную вазу; улавливает дрожь Чонгука, слышит тихий всхлип, и в этот момент ему невозможно сильно хочется дать тому почувствовать успокоение и дать понять, что впредь он не позволит одиночеству поглотить его. Мысленно делает важную пометку «Помочь Чонгук-и ощутить себя свободным».       — Хочу, чтобы ты знал, что больше не одинок. Я буду рядом с тобой независимо от того, что произойдёт, — уверяет Тэхён, сильнее прижимая подрагивающее, горячее и крепкое тело, которое к нему само так и льнёт.       Чонгук вслушивается в чарующую бархатность с нотками лёгкой хрипотцы и пытается вникнуть, как этот человек может быть настолько добрым, сопереживающим и чутким. Он всегда скрывался, прятался в тени, но Тэхён без особых усилий проникает в самые потайные уголки души, заставляя воспринимать себя защищённым, понятым.       Но сомнения, заполняющие рассудок, снова тянут назад.       — Тэхён, мне нельзя оставаться с тобой. Это слишком опасно.       — Почему? — спрашивает выжидающе, намереваясь своей проницательностью распознать всё то, что Чонгук подразумевает под подобной фразой. — В чём заключается опасность?       — Боюсь, что ты можешь пострадать из-за меня, — наконец бормочет Чонгук, утыкаясь ему прямо в тёплую шею и вдыхая ставший любимым запах.       — Глупенький... Я уже пострадал, — с грустной усмешкой, — уже не раз испытывал боль. И это совсем не сравнится с тем, что проживаю сейчас — ощущаю себя живым, потому что встретил тебя. И ни за что не хочу терять это. Поэтому просто будь рядом.       «Просто будь рядом».       Эта скромная фраза, лишенная пафоса и грандиозных обещаний, несёт в себе больше тепла и принятия, чем всё то, что Чонгук слышал за свою ещё не долгую, но полную одиночества жизнь. Впервые нет сковывающего страха быть отвергнутым, словно диковинный зверь, загнанный в клетку. Тэхён не требует от него невыполнимого, не ждёт, что он чудесным образом сбросит с себя волчью шкуру и превратится в обычного парня, а предлагает быть рядом, как тихая гавань, где можно укрыться от бури и невзгод.       Чонгук неловко опускается спиной на мягкую траву, всё ещё до конца не веря в происходящее и стараясь сохранить этот миг. Тэхён следует за ним, располагаясь напротив, и их лица встречаются. Зрительный контакт становится мостом, по которому перетекают невысказанные мысли и сильнейшие эмоции. Между ними молчание, но не тягостное, преисполненное недосказанностью или напряжением — это молчание двух сердец, которые только что взаимно открылись и теперь с осторожностью изучают друг друга, опасаясь разрушить установившееся равновесие.       — Тебя правда ничего во мне не отталкивает? — весь подрагивает, ждёт ответа, будто на кон поставлено всё. Ему жизненно необходимо ещё раз услышать ответ дорогого ему человека, убедиться, что это не плод его воображения, измученного отчуждённостью.       — Я же сказал — нет, — Тэхён улыбается, и эта широкая улыбка яркой вспышкой, пробивающейся сквозь густую листву, освещает чонгуково лицо; он аккуратно проводит пальцем по его удивительно мягкой щеке, сглаживая мелкое содрогание, которое пробегает по ней. — Расскажи лучше о себе. Мне интересно, каково это — быть оборотнем.       И разомлевший Чонгук, подбадриваемый искренним любопытством Тэхёна, начинает свой рассказ — делится тем, как в одночасье полностью изменилось восприятие мира, как резко обострились чувства, каким образом он учился жить в гармонии с лесом и его обитателями, становясь частью этого нового мира и одновременно изгоем среди обычных людей; описывает свои страхи — тяжесть, понукавшую скрываться под маской обыденности и мучившую днями и ночами жажду простого человеческого общения, понимания, доброты. Тэхён впитывает новые знания, не перебивая, лишь изредка кивая, и у Чонгука складывается ощущение, что с сильных плеч скатываются камни, груз прошлого становится легче.       Слабое солнце после дождя неумолимо клонится к закату, окрашивая небо в оранжево-красные тона. Лес вокруг них наполняется таинственными тенями; вдали слышится мелодичный щебет птиц, спешащих к своим гнёздам перед наступлением ночи.       — Значит, ты живёшь дальше в глубине леса?       — У меня там убежище. Безопасное место, скрытое от посторонних, — в каждый звучной нотке проскальзывает гордость за свой дом.       — Можешь показать его мне?       Чонгук не сомневается, что ответить. До сих пор он никого не пускал в свой мир, оберегая, как последнее сокровище. Но глядя в открытые доверчивые голубые омуты Тэхёна, понимает, что не может отказать, да и не хочет.       — Хорошо, — шепчет, — но обещай, что будешь осторожен и никому не расскажешь о том, что увидишь.       Тэхён радостно кивает, и в его взоре пляшут озорные искорки.       — Обещаю.       И идущий с ним рядом почему-то ни грамма не сомневается, что он сдержит своё слово.       Вместе они продвигаются вглубь леса, утопая в сгущающихся сумерках. С каждым шагом зелёное море делается плотнее, воздух — прохладнее, запахи — острее, а звуки города остаются где-то далеко позади. Чонгук ведёт Тэхёна по едва заметной тропинке, петляющей между деревьями, как извилистая лента. Светило дня садится окончательно, и мрак окутывает землю тёмным, бархатным покрывалом, но Чонгук видит в темноте так же чётко, как днём, его ощущения обостряются сильнее.       В конечном итоге они выходят на небольшую поляну, залитую серебристым светом луны. В её центре стоит хижина. Скромное жилище, построенное Чонгуком своими руками, умело замаскировано среди растений и кажется частью леса.       — Здесь потрясающе... Так спокойно и умиротворённо. Напоминает сказку, — осматривает с восхищением и любуется окружающей их красотой.       — Это мой дом.       Впервые в жизни он произносит эти слова без тени грусти или горечи, наоборот, — легко и нежно. Дом — это не только стены и крыша. Это место, где тебя ждут и где тебе всегда рады. И глядя на Тэхёна, Чонгук понимает, что обрёл кое-что очень похожее на дом.       Внутри хижина оказывается неожиданно просторной: внимание привлекают аккуратная самодельная мебель и уютный очаг из камня, в котором мерцают остатки потухшего огня, отбрасывая причудливые тени на стены, увешанные пучками сухих трав, связками лука и чеснока. Воздух наполняет аромат сосновой хвои. В углу стоит деревянная кровать, застеленная лоскутным одеялом, рядом — массивный стол и два табурета. Всё здесь дышит покоем, простотой и какой-то первозданной гармонией с природой. Тэхен с любопытством оглядывается, проводя пальцами по шероховатой поверхности, рассматривая незатейливые рисунки, вырезанные на спинках стульев.       — Ты сам всё это сделал? — спрашивает с нескрываемым упоением.       Ему смущённо качают головой в знак согласия. В мире людей руки, привыкшие к грубой работе, считаются неуклюжими, но в лесу, они творят чудеса, создавая уют и тепло в его скромном жилище.       — Невероятно. Здесь отовсюду исходит твоя энергия.       Улыбка трогает губы. Никто и никогда не говорил ему подобного. Привык к тому, что люди видят в нем лишь чудовище, опасного зверя, которого следует опасаться. А Тэхен…       Тэхён видит его истинную натуру.       Он присаживается на один из табуретов рядом с Чонгуком, наблюдая за язычками пламени, которые танцуют в очаге, то вспыхивая ярко, то приглушаясь. Тепло от огня приятно согревает, и слышно лишь потрескивание дров.       — Знаешь, я всегда мечтал о таком месте, — сообщает задумчиво, смотря в окно, — где можно укрыться от городской суеты, где царит тишина и спокойствие.       — Да, оно дарит умиротворение, — соглашается, подкладывая ещё несколько поленьев.       — Не представляю, как ты справлялся со всем этим в одиночку.       — Было нелегко, — Чонгук смотрит на него пристально. — Но я научился.       — Очень рад, что ты не сдался, — встаёт, подходит к Чонгуку и кладёт руку ему на плечо. Желает касаться. — Ты сильный, Гук-и. Выжил, преодолел все трудности, создал себе уютное пристанище.       А Чонгуку так нравится это слышать...       Он раздувает огонь и достаёт из потайного шкафчика флягу с ягодным вином, бережно хранящимся для особого случая, и два деревянных кубка.       — Ты не против? — протягивая один из кубков.       — Не откажусь, — с лёгким прищуром отвечает тот, принимая предложенный напиток.       Они сидят у огня, потягивая ароматное вино и говоря обо всём и ни о чём одновременно. Тэхён подробнее рассказывает о своей жизни в городе, об увлечениях, предметах желаний. Чонгук слушает, пленённый им всецело: вкрадчивым тоном, жестами, взглядом; узнаёт, что он мечтает о собственном выставочном пространстве, где его работы могли бы засиять во всей красе. Чонгук кивает, в голове уже рисуя образ — изящно и с удобствами устроенное, освещённое мягким светом помещение, в котором на стенах красуются шедевры; точно наяву лицезреет Тэхёна, с энтузиазмом демонстрирующего посетителям свои картины, и как те задерживаются у каждого полотна, погружаясь в мир, созданный его руками.       — А ты? — внезапно прерывает историю о спасении заблудившегося в лесу оленёнка. — Мечтаешь о чём-нибудь?       Чонгук задумывается.       Раньше не было времени на мечты. Все мысли занимало то, как выжить, не выдав себя; как спрятаться от мира, который отвернулся от него. Но теперь…       — Я мечтаю о том, чтобы однажды не бояться, — не решаясь поглядеть на Тэхена, — чтобы не прятаться никогда.       — Однажды твоя мечта обязательно сбудется.       В хижине жарко от пылающего огня, и от чего-то ещё, неуловимого и волнующего, что витает в воздухе между ними. Чонгук чувствует, как сердце бьётся чаще, а во взоре Тэхена, устремлённом на него, читается большее, чем просто дружеское участие. И в этот момент приходит отчётливое осознание, что ему уже недостаточно простого «быть рядом».       Он хочет иного — более близкого, сильного, яркого.       Казалось, каждой клеткой осязается смятение Чонгука и его внезапная смена настроения. В глазах напротив совершенно пропали отголоски страха или недоверия: там, в черноте, появилось нечто новое, незнакомое, заставляющее содрогаться. Сложно назвать что это, но оно отзывается ласковым теплом, разливающимся по венам. Тэхён наклоняется ближе, не в силах отпрянуть от очаровательных и сладостных на вид губ, которые манят своей мягкостью вместе с обещанием неизведанного; проводит пальцем по щеке, от уголка нижней губы до линии челюсти, оставляя за собой невесомый след.       — Чонгук... — сильно шепчет Тэхён, задыхаясь от нахлынувших волной чувств.       Названный вздрагивает, словно очнувшись от грёз. Он хочет отстраниться, тревожась спугнуть это хрупкое мгновение, но тело отказывается подчиняться: не слушается, само так и тянется навстречу, так же как тянутся к нему в ответ.       Что-то в глубине невыносимо влечёт, заставляя забыть обо всём.       — Т-Тэхён... — рот чуть приоткрывается, язык невольно скользит наружу, смачивая возникшую сухость.       И это окончательно срывает тормоза обоим.       Губы, магнитом притянутые, встречаются в трогательном, неумелом поцелуе. Тэхён обнимает Чонгука за шею, приближая ближе к себе и постепенно наращивая темп, а тот отвечает, сжимая рубашку на его спине. Дрожащие руки с каждым мгновением становятся увереннее, едва заметно стискивая ткань.       В этом прикосновении нет страсти — только жажда близости и потребность быть нужными, которых им так сильно не хватало. Мир сужается до ощущений: тепла рук, сладости губ, шелковистой гладкости кожи под пальцами. Это поцелуй, говорящий о том, что они рядом, что они есть друг для друга, что не одни.       Чонгук приникает к Тэхёну, вдыхая его запах — аромат домашнего тепла, спокойствия и надежности. Хочется раствориться, забыть обо всех тревогах, о том, что мир полон опасности и страха. В надёжных объятиях всем существом испытывает себя защищённым, любимым, нужным.       Тэхён прижимает крепче, стараясь согреть его душу. Знает, что Чонгук устал. Поэтому он здесь, рядом с ним, чтобы поддержать, утешить и защитить. Готов отдать всё, что имеет, только бы видеть его довольным.       Когда они отрываются, тяжело дыша, Чонгук стыдливо разглядывает пол, не решаясь глянуть на Тэхёна. Стыд, страх и неведомое доселе чувство счастья борются между собой.       — Прости, — опасается услышать осуждение. — Я н-не должен был…       Его подбородка касаются, заставляя посмотреть прямо на себя.       — Не извиняйся, — в голосе нет и тени упрёка, — мне очень понравилось. Твой вкус сводит с ума, как и весь ты, милый Гук-и.       — Тэ… — начинает было Чонгук, но тот прикладывает палец к его губам, побуждая замолчать.       — Тшш, не нужно слов. Иди ко мне.       Всю ночь они проводят в объятиях у мерцающего очага, слушая шелест ветра листвой за окном и рассказывая о самом сокровенном. Чонгук узнаёт, что Тэхён не понаслышке знаком с болью потери. Он ищет своё место в этом мире и тоже мечтает о любви, способной исцелить любые раны.       Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь кроны деревьев, окрашивают небо в нежные розово-золотистые тона, создавая полотно для прощания на сегодня. Чонгук провожает Тэхёна до опушки, где свет уже играет в полной мере, рассыпая бриллиантовые искры на траве.       — Ты придёшь ещё? — как же ему страшно услышать отрицательный ответ.       — Обязательно. Я же обещал, что буду рядом.       И, поцеловав Чонгука в щёку, Тэхён разворачивается и шагает домой. А Чонгук смотрит ему вслед, и в душе его, ещё недавно скованной льдом страха и одиночества, во всю цветёт весна.

***

      После проведения времени с Чонгуком день кажется светлее и радостнее: мир вокруг расцветает новыми красками, играя перед ним яркими, сочными тонами. Птичье пение, обычно теряющееся в суете дня, сейчас звучит как мелодичная симфония. Робкие прикосновения Чонгука, его хриплый голос, полные откровенности фразы флешбэками проносятся и не дают Тэхёну покоя, заставляя кружиться в вихре эмоций. Впервые за долгие годы он открывает свои новые стороны и в изумлении обнаруживает, что может быть таким воодушевлённым.       Опушка леса, обычно встречающая Тэхёна тихой безмятежностью, сегодня кажется неприветливой. Воздух становится густым, сдавленным в невидимые тиски, и в груди зарождается беспокойство, заставляя нервничать. Вместо привычного шелеста листвы царит странное безмолвие, словно всё живое затаило дыхание.       — Ничего не может случиться... — пытается успокоить себя, но предчувствие опасности не покидает.       И не зря.       Шагнув в глубь леса, Тэхён видит шокирующую картину: на тропинке, ведущей к хижине, лежит огромный чёрный волк. Его шерсть отливает смоляным блеском, густым мехом обрамляя мощную шею. Грозные клыки обнажены в хриплом рычании, а жёлтые глаза, переполненные болью, сверкают. Мощные лапы с острыми когтями, напоминающими лезвия, лежат расслабленно, но внушают страх. Бок волка зияет кровоточащей раной, а на морде видны глубокие царапины.       Что делать?       Страх сковывает ледяным потоком и заставляет замереть; в то же время внутреннее стремление защитить и облегчить страдания оказывается сильнее, заставляя подойти ближе. Волк лежит неподвижно, тяжело дыша, его взгляд устремлён в пустоту, показывая смирение с неизбежным. Тэхён непроизвольно пригибается, чтобы рассмотреть его получше, и в этот момент тот издаёт хриплый и болезненный стон.       Невозможно ошибиться: это Чонгук, его Чонгук.       Не так он представлял с ним встречу в ипостаси оборотня... Ох, не так.       Паника захлёстывает, как цунами, сметая все мысли и оставляя после себя пустоту. Не раздумывая, Тэхён бросается к волку. Осторожно приблизившись, видит, что его тело недвижимо; пытается поднять Чонгука, но тот слишком тяжёл, мышцы напряжены от боли. Тогда он решает дотащить того до хижины, где, возможно, будет безопаснее, и там хоть как-то удастся помочь. С огромным усилием Тэхён поднимает грузную ношу и, с трудом передвигая ноги, тащит её к дому. На протяжении всего пути шепчет успокаивающие слова, хотя понимает, что тот слышит их сквозь пелену сознания, балансируя на грани его потери.       В конце концов, добирается до хижины. С неимоверным усилием затаскивает Чонгука внутрь и кладёт его на пол, грубо сколоченный из толстых бревен. Зверь тяжело дышит, рана на боку кровоточит, а тело колотится от лихорадки, бьющей изнутри. Взяв кувшин с водой и чистую тряпку, Тэхён бережно промывает рану, стараясь не причинить ему лишнего дискомфорта.       — Потерпи, Чонгук-а, скоро всё будет хорошо.       Чонгук издаёт короткие, хриплые вздохи, отчаянно борясь со слабостью. Тэхён сидит рядом, уставившись на него в беспокойстве; тревога неуклонно растёт, но он старается не показывать её.       Память услужливо подбрасывает образ лечебной мази из трав, припрятанной в дальнем углу хижины — наверняка для подобных случаев. Медленно, с величайшей бережностью, он наносит на рану густой слой. Волчья шерсть, испачканная кровью, прилипает к пальцам, но на это не обращают внимания — Тэхён сосредоточен на том, чтобы ослабить мучение, заглушить жжение, подарить ране хотя бы маленький шанс на исцеление.       Время теряет всякий смысл. Он не может сказать, сколько прошло — минуты, часы, может быть, дни. Но вот Чонгук, застывший в неподвижности, вдруг вздрагивает. Медленно, будто выходя из глубокого сна, поднимает голову. Глаза, обращённые на Тэхёна, излучают благодарность и нежность, в них отражается бескрайняя, трогательная тоска, а потом…       Волк перекидывается в человека.       Поразительно быстро и плавно.       Чонгук лежит на соломенном матрасе, куда его перенесли ранее; крепкое тело, лишённое одежды, идеально вылеплено природой. Красота, сияющая в каждом мускуле, чарует. Тэхён молниеносно находит покрывало, оставленное в хижине, и накрывает им Чонгука. Лицо того ужасно бледное, а губы до сих пор совершают мелкие колебательные движения.       — Мой хороший, ты меня слышишь? — трогая влажную щёку, на которой проступают капельки пота.       Чонгук слабо кивает. Он еще не до конца понял, что произошло, его голова дико кружится, а в ушах звенит. Чувствуется слабость, но также и необычайный комфорт и безопасность, которые ему дарит Тэхён.       — Тэ... — пытается сесть, но сползает обратно на пол. — Ты здесь...       — Не двигайся, у тебя большая рана — восклицает, разрываясь от волнения. — Подожди, я сейчас.       Резво бежит к шкафчику, надеясь найти хоть что-нибудь, чем можно перевязать рану. К счастью, там лежит чистая ткань, которую он использует для того, чтобы сделать из неё новую повязку; параллельно снова осторожно обрабатывает увечье.       Чонгук стискивает зубы, но не стонет, лишь изредка морщась от боли.       — Пожалуйста, потерпи, — просит Тэхён, заканчивая заниматься повреждением.       — Не знаю, что произошло, — еле слышно говорит Чонгук, пытаясь сфокусироваться на нём. — Обходил территорию, ничего не предвещало беды. И спустя время... На меня напали.       — Кто напал? Другие оборотни?       Тот отрицательно качает головой.       — Нет. Это люди... Два охотника.       В Тэхёне вспыхивает ярость; не может удержать себя от выкрика:       — Чёрт! Идиоты. Они не должны были этого делать! Ты никому не причинил зла.       — Почему люди меня преследуют? Я не выходил за пределы леса, не нападал ни на кого...       — Не думай об этом сейчас, — успокаивает его мягкими прикосновениями. — Ты под моей защитой. И в обиду тебя не дам. Даже если придётся пожертвовать своей жизнью.       Он помогает тому сесть, положив за спину несколько подушек.       — Можешь рассказать мне всё потом, — проникновенным шёпотом. — Сейчас надо отдохнуть.       Чонгук устало прикрывает глаза.       — Мой Тэхён. Я так благодарен тебе, — сорвано и со слезами, катившимися по лицу.       Его обнимают крепко и с уверенностью заверяют:       — Никто впредь не сможет причинить тебе вреда.