Двенадцать сессий Одри.

Одри без проблем придумала, на какую тему они будут разговаривать с Малеком в следующий раз. «Свидание» на анатомической выставке девушку смогло удивить, и «удивить» - слишком цензурное слово. Для испытанных Одри эмоций принято использовать выражения куда крепче. Первый вопрос, сам собою напросившийся: «почему э́то? Почему не «обычное скучное» свидание? Как у всех». Скуч-но-е. Скука профессора одолевала нередко: он и сам признавался. Была одним из главных мотиваторов. Она же могла обернуться и главным тормозом… И тогда Одри пробрало до самой хорды: а… не будет ли ему скучно с ней? Ведь он уже привык, уже полностью знает, чего ждать. Понимает ее. Что она всегда считала за неоспоримый плюс, но… Материала для размышлений набиралось немало: Звонок застал профессора во время крайней их сессии: в городке по соседству планировалось какое-то мозгоправское мероприятие и многие из бывших однокурсников Малека думали там появиться. Раз такое дело: решили собраться на днях: что-то около встречи однокурсников перед конференцией. Звали и самого профессора: Синнер плюс один. Вероятно, Малеку бы и в голову не пришло тащить Одри, и он скорее из вежливости спросил, согласиться ли та стать его «плюс один». Но Одри, опьяненная возможностью получить нормальное свидание (ну или свидание, хотя бы на половину - они ж не одни), согласилась: ей хотелось узнать Малека ближе, а на подобных встречах всегда травится куча баек. Глядишь, профессор начнет открываться с новой стороны. Местом провидения назначили старый уютный ресторанчик: европейская кухня, никаких экстраординарных изысков. Так что все оставшееся до мероприятия время Одри то и дело моталась по бутикам, подбирая подходящий вечерний наряд. Не слишком вычурно и вульгарно, в меру освежающе, что-нибудь, что понравится Малеку… И конечно чокер впридачу: была уверена, намек достигнет адресата. Малек же заморачиваться не стал: в уговоренный день и час встретил у Астреи в неизменном жилете, рубашке и армбендах. Этот парень не из тех, кто изменяет себе. Не хочет произвести впечатление на бывших сокашников? Доказать, как многого добился, позвякивая hublot на запястье и kiton на плечах? Не то что бы психиатры последний хуй без соли доедали, но Малек явно успешней среднестатистического выпускника: так почему не хочет похвастаться? Скромность никогда не являлась его отличительной чертой. - Прекрасно выглядишь, Одри, - перед девушкой галантно распахнулась пассажирская дверь. - Не уверена, попала ли в точку с дресс-кодом… - произнесла тихо и скомкано: боялась обидеть. Нет, Малек, конечно, во всем будет выглядеть прекрасно, но… вопрос немым блеском застыл в глазах. Малек даже посмеялся: до чего же тактичная. Недалече как несколько дней назад он заставил ее кончить прямо при разделке трупа, а Одри все еще считает неуместным вопрос об одежке. И почему-то факт этот разливался по телу приятным теплом: она боялась его задеть, такое подкупало. - Прекрасно выглядишь, Одри, - слово в слово повторяет последнюю реплику, от чего та звенит куда громче; более наполнена, нагружена смыслом: «я́ считаю тебя прекрасной, Одри. Разве дресс-код имеет значение?». Улыбается, боковым зрением подмечая распластавшийся по девичьим щекам румянец. И продолжает: - Но если это аккуратный способ поинтересоваться, почему не подобрал более подходящий аутфит я́, то ответ прост: считаю, что взгляды сегодня будут прикованы совершенно к другой персоне. Настоя́щему украшению вечера. А Одри благодарит всю небесную братию, что машина затормозила на красный: и яркий отблеск светофорного огня разлился по салону, падая, прежде всего, на лицо пассажира. Иначе бы Малек точно заметил: ее мордочка сейчас едва ли отличима от помидора. Он знает ее уже достаточно долго: целую вечность играет с ней так, а она, словно школьница, рдеет при каждом приятном словце в свою сторону. Одри определенно стоит пройти тренинг, как принимать комплименты. Ресторанчик оказался вполне милым и приятным: для выпускников зарезервировали отдельный зал с гигантским продолговатым столом посередине. Свечи, подносы под старинное серебро и трехзубчатые вилки. Однокурсники Малека походили на интеллигенцию из романов Булгакова: наверное, так же можно сказать и про курс Одри - все-таки Малек не на много ее старше - просто она привыкла. Хотя поколения меняются так быстро: сама Одри не замужем, да и мало из ее знакомых кто. Присутствующие же в зале имели на безымянных пальцах кольца в половине случаев. Некоторые дамы и вовсе то и дело одергивались на телефонные звонки, терпеливо поясняя, в каком процентном соотношении разводить смесь или что делать, если у любимой куклы отвалилась нога. Этим деткам повезло, их мамы такие заботливые. У «кукол» Одри, состряпанных из веток орешника, едва ли вообще было что-то, напоминающее ноги. Многие из присутствующих посматривали на Одри с интересом: отмечали в толпе незнакомое лицо? Бойкая и не стеснительная по натуре, почему-то, когда дело касалось Малека, она была совершенно другой: не спешила знакомиться, изо всех сил жалась к профессору, сообщая как бы «я с ним, я в домике». Н-да… И она считает себя проработанным человеком! Малек же подобную причуду находил забавной и против компании совсем не возражал: спокойно кивал старым товарищам, представлял Одри. - Ма-а-алек, рада видеть! - странноватая дама бесстыдно протянула ему руку, требовательно склоняя запястье вниз. Чураться профессор не стал: коснулся женской руки губами, хоть и поглядывал на знакомую не без раздражения. Дама была нескладной: до уродующего острые скулы, тонкие губы; на брови - шрам. Волосы, наверное, все же были когда-то уложены, но растрепались по дороге. Одежда вообще представляла странный агрегат стилей: «эклектика», - сказали бы люди повежливей. «Цыганское барокко», - подумала Одри. Но в целом назвать ее некрасивой едва ли повернется язык: дама как дама. - А это что за прелесть? - дама вопросительным взглядом описала спутницу профессора. - Твоя коллега? Студентка? Девушка? - Всего понемножку, - Малек натянул улыбку, поражаясь бестактности вопроса. И несмотря на то, что вопрос ходульный, он встал в тему: а кто они друг другу? «Всего понемножку» - слова прошлись по сердцу Одри ножом. После возвращения лицензии она, действительно, в широком смысле его коллега. А еще бывшая студентка - хоть и пропустила все лекции, экзамен все-таки сдала. Как любил говаривать доктор Бустье: «никогда студент не узнаéт так много, как в день экзамена». Но ничем из этого она не была в совершенстве: не училась у него теперь (да и раньше-то не шибко), не работала с ним в одном месте. И дéвушка, видно, только серединка-на-половинку. Они ведь больше, чем трахаются: он сам говорил. Так почему не представил хотя бы как «пару» или «спутницу»? - Мария-Елена, знакомься: доктор медицинских наук Одри Браун. - Очень приятно, Одри… Надеюсь, хотя бы Вáс он до оргазма довести в состоянии? - дама улыбнулась. Одри даже показалось: искренне, не натянуто. Словно и правда имела в виду, что сказала. Но ведь сказала-то околесицу? Одри покосилась на Малека. Но тот лишь закатил глаза, не собираясь скрывать неудовольствие. - Ты перегибаешь палку, - почти прошипел он. Мало что могло разозлить профессора Синнера, но, Мария-Елена с задачей справлялась на ура. - Впрочем, как и всегда, - она философски пожала плечами и удалилась к фуршету. Разумеется, под полный непонимания взгляд Одри. - Объяснишь? - тихонько спросила Одри, как только дама скрылась из виду. Честно говоря, объяснять ему не хотелось: и зачем только заикнулся про этот «плюс один»? Не стоило ее сюда тащить, теперь, Малек, пожинай плоды своего неблагоразумия. Но кто ж знал, что сюда припрется и эта. Вздох: - Ты действительно хочешь знать? История - анекдот, ничего серъезного. Одри кивнула. Он что, правда думает, что после подобного вопроса Одри замотает головой и замашет руками? Скажет: «ой-ой, нет, я передумала! Недавно проболталась, что начинаю влюбляться, но знать, как связаны ты, странноватая дама и оргазм совершенно не хочу. Уволь!» Так что ли? И хоть места предостаточно, Малек буквально вжался в нее, чтобы прошептать на ухо: - Так сильно ревнуешь? Не можешь удержаться и не спросить, да? - Одри чувствовала по манере дыхания: он улыбается, сладко растягивая слова. Язык чесался, хотелось выкинуть что-то вроде «кого именно ревную? Коллегу, профессора, молодого человека?», но Одри удержала себя в руках: из последних сил. Даже пришлось сжать правый кулак, чтобы боль от вдавленных лунниц ногтей привела в себя. Только правый потому, что левую руку ее бесцеремонно держал при себе Малек. - Не получится: я не дам перевести тему. Если действительно не хочешь отвечать - придется в этом признаться. Убегаешь от прошлого, Малек? Профессор усмехнулся. На них уже начинали странно поглядывать - к чему шептаться то? Отошли бы уж поговорить в более тихое место! - но ему все равно. Он продолжал, и теперь его губы практически касались мочки: - Ухо мудрых ищет знания, да? Раз ты настаиваешь… Но история ниочемная: так, на спор затащил девчонку в морг и попытался ее выебать. Но обстановка, знаешь ли, на романтический лад не настраивала: особенно, когда мы случайно перевернули каталку с трупом. В общем, оба остались неудовлетворенными. Вот она и дуется, хотя уже сто лет прошло, - он произнес все буднично, словно подобное происходило по три раза до обеда и по четыре - после, совершенно с каждым человеком. Одри понимала: единственная причина, почему он рассказал: знал, насколько она любопытна, расспросила бы остальных. А с, как выразился Малек, «анекдотом» наверняка знакома половина курса. Ну или… Он просто не находил нужным скрывать от нее свои интрижки. И правда, кто она такая, чтобы ее смущало подобное? Не девушка же. Что ж, доктор медицины Одри Браун, хотела откровенность - получай. - Наверное, некрофилию из фетишей я вычеркнула поспешно, - Одри усмехнулась, но ей не смешно совершенно: ее бесит. Бесит, что она чувствует вот эту клокочущую злость внутри: на что? На какой-то дурацкий мальчишеский спор? Да все прошло давным-давно, она и сама на младших курсах не невинной овечкой была. Одри уверена: если прямо здесь и сейчас залижется с официантом, Малек и бровью не поведет. Может, он и не врет, что привязан к ней, может, ему и нужны их странные совместные сессии, но едва ли он опустится до ревности. А она опускается. Послышался звон металла и разбитого стекла, всплески и шипение. Малек тут же отстранился, да и Одри от него отпрянула - взгляды устремились на источник шума. Словно вторя немому диалогу внутри Одри, прояснялись лепестки событий: весь в розовом шампанском, у входа в банкетную мялся обрызганный официант. Крохотные мужские соски просвечивали через намокшую рубашку. Рядом стояла такая же мокрая, но ничуть не смущенная произошедшим, Мария-Елена: - Господи, ну кто ж знал, что он так отреагирует на простой французский поцелуй? Змея, только и добивалась, что всеобщего внимания. И у нее прекрасно получалось! Она что, засосала официанта прямо на виду у всех, прямо с подносом в руках? - Твоя подружка совсем спятила? - Дама не из скучных, - Малек даже пропустил смешок. - Держу пари, долго на «уединиться в морге» ее уговаривать не пришлось. - Не пришлось. Я надеюсь, ты́ не собираешься теперь мне это постоянно припоминать? Хватает и моих однокурсников. - А Мария-Елена тычет, наверное, чаще всех, - выпалила Одри, быстро прикусывая острый язычок. Выпалила, и теперь молилась всем богам, чтобы фраза не сквозила ревностью настолько, несколько ревновала сама Одри. Ревновала и себя за это ненавидела. - Напротив. Я вообще не ожидал ее здесь увидеть. Она ведь так и не окончила резидентуру. - Не защитилась? Как же она ведет практику? Малек покачал головой: - Не практикует, ни степени, ни лицензии у нее нет. Поэтому не ожидал ее встретить: кому нечем похвастаться, на встречи выпускников приходят редко. Да и сегодня все собрались, по большей части поболтать о грантах, исследованиях, предстоящей конференции и прочей чуши: точка. Никакого хвастовства, никаких интриг - даже мало-мальского грешка не найти. Разве что чревоугодие… - он брезгливо осмотрел стоящую на столе тарталетку с кремом. - Ску-учно! Вскорости все напились, но Малек, как всегда, оказался прав: никаких баек или провокационных диалогов, никаких постыдных секретов. Люди вокруг обсуждали лишь подписанные заявки, документы. Распределяли время для выступления на грядущем мероприятии - том, что в соседнем городе. Зря сюда поехала - кучу незнакомых лиц, а о Синнере, кроме постыдной и откровенно мерзковатой истории со спором и трупом, так ничего нового и не узнала. Малек с ней почти не разговаривал, хотя хотел: они успевали проронить пару-тройку предложений меж собой, как объявлялся кто-то новый, жаждущий внимания уважаемого А, почетного В, член.-корра С, и проч., и проч. Так что, пока профессор болтал с кем-то давно знакомым, Одри игралась шампанским на дне фужера, и бросала неловкие взгляды на ту самую тарталетку. Как бы ей хотелось, чтобы этот крем с нее (с Одри, разумеется) слизывал… Но ход похотливых мыслей прервала севшая в относительной близости Мария-Елена, трепавшаяся с какой-то женщиной. Судя по тону, на начальных курсах девушки были приятельницами, но потом дорожки, видно, разбежались. Так всегда бывает: все реже списываетесь или созваниваетесь. Сначала остаются только праздники, потом уже как-то вытесняется из памяти и день рождения знакомца: теперь поздравления ему отсылаются только на Рождество и пасху. Да и те становятся все менее персональными - о чем писать? Ведь друг друга почти не знаете. А скоро уже и не вспоминается само существование контакта, напротив которого стоило бы поставить галочку в общей рассылке. Заняться все равно нечем: Одри открыла инсту и, делая вид, что старательно изучает ленту и редактирует перед публикацией истории, принялась слушать: - Ну давай, Анка, хвастайся своими путешествиями! Наверное, там неебическое! — голос Марии-Елены очень яркий, прыгающий, переполненный эмоциями. Говорила она сбивчиво и с ажитацией, плеща руками. Знакомица - более аккуратная - достала смартфон в поисках фотокарточек: - Хах, да нет: ничего необычного. Это я в Австрии. Тут - на лыжном курорте, ла-Малина, Испания. О, а вот здесь - летали в Индию, с Эдиком. Наше свадебное путешествие. Решили, наконец, пожениться - семь лет встречались, - тон поник. Видно, стало стыдно, что не пригласила бывшую подружку на свадьбу - даже думать забыла. Анка поспешила перевести тему: - А ты, кстати, выскочила замуж? Поди, мужики в очередь выстраиваются, лишь бы поцеловать тебе руку! - Слишком много желающих: рук на всех не хватает, - она отобрала телефон приятельницы, старательно рассматривая изображение на экране: - Вот бы мне тоже их три пары… Как вот у этой вот! Кто это? - Шива. - Вот. Как у Шивы. Смотри: четыре руки для каждого из моих бывших мужей. И еще даже две запасные останутся, - явно не впечатленная рядовыми поездками, Мария-Елена отмахнулась от телефона, как от назойливой мухи, после чего, не желая выжидать гарсона с бокалами, пригубила бутылку вина прямо из горла. - Что ж ты их так часто меняешь? Дай угадаю: не выдерживают твоей… - явно хотела сказать «ебанутости», подметила Одри, - мм…твоего темперамента? Звон от вашей с Малеком истории долго еще стоял, - Анка засмеялась, галантно приняв фужер из рук подоспевшего официанта: заметил глушащую прямо из горла даму и подбежал к девчонкам. - Это ж надо было такое удумать! Одри притаилась и старалась не дышать: так боялась перебить шум слабого голоса Анки-путешественницы. Она не знала, куда полученную информацию сувать и как использовать, но это дело десятое. Первоочередная задача - информацию получить. - Господи, подумаешь… Тоже мне - тема для обсуждения. А-а-а, у нас всегда был серый курс, никто из себя ничего не представляет, - она махнула рукой, и снова хлебнула прямиком из горлышка - поднесенные фужеры давно осушены, а утруждать себя переливанием Мария-Елена нужным не сочла, - Второкурсники потрахались в морге, новость для передовицы таймс! Был бы здесь хоть кто-стоящий, давно бы все и думать забыли о том недоразумении. Анка напилась, и негатива приятельницы не замечала. Или делала вид? - Честно, я думала, вы с ним сойдете-сььььь. Синнеру ни одна девчонка из университета так и не смогла составить компании: со всеми ему ску-у-учно. Таким, как Малек, нужны такие, как ты. Мария-Елена докончила бутылку и резко встала, всем видом буквально крича: диалог ей надоел и продолжать она не собирается. Даже не попрощалась: молча поднялась со стула и ушла. По-английски. Анка, видать решив, что с ебанутой спрос короткий, продолжила любезничать с кем-то еще, кого выловила из толпы. Одри же все сидела, угрюмо наблюдая за последними пузырьками в бокале, и думала. «Таким, как Малек, нужны такие, как ты». А если ему и правда нужна какая-нибудь неописуемая, непредсказуемая? Он знает Одри уже прилично: за все это время наизусть выучил все шаги и поступки, мотивы и действия. Вдруг, потому и не спешит называть девушкой? Когда-то с ней ебался, говорит, что привязался, но даже черт в душе не ебет, что эта привязанность для Малека значит. Может, что он попросит ее перейти на таблетки, и будет периодически потрахивать без презиков и рассказывать, что приключилось на неделе. Вдруг, э́то для него привязанность? Научится открываться и будет складывать в ее головку секретики, как в копилку. Только Одри быть копилкой не хотелось. Наверное, так устроена дурацкая биохимия: но она все чаяла стать кем-то, к кому проявляют чувства. Да, глупо надеяться на какое-то признание в ответ, но разве не в каждом из нас живет маленький ребенок? Разве не каждый хочет на свое «я начала влюбляться» услышать «я тоже»? Но он не сказал. Ни тогда, не через неделю, не через полмесяца… Скажет когда-нибудь? Влюбляются ли люди в сейфы? Им доверяют, их берегут и ценят, но их не любят… Профессора Синнера наконец оставили в покое: да и то потому, что большинство уже разошлось. Народу оставалось не так много, он разбрелся по небольшим группкам: и Одри наконец могла поболтать с Малеком. Официант быстро снабдил их наполненными бокалами. Чокнулись: - Прости, что было так скучно, не стоило тебя звать, - он сделал глоток. - Тем более, что вино здесь подают отвратительное. Скучно. Сердце Одри застучало скорей: так бывает в больницах. Приходишь, и хоть разумом понимаешь: невозможно заразиться, к примеру, раком, но в голове набатом оседает мысль о какой-то ауре смерти или неудач… Вот и Одри боялась: и с ней ему станет вдруг скучно. Или стало давно, а все его нестандартные выверты - попытки скуку развеять? Хочет увидеть в сейфе своих секретов человека, но никак не получается? Она помотала головой: - А мне, напротив, пришлось по душе. У вас забавный курс: гораздо сплоченней нашего. - Знаешь, что. По крайней мере, я могу попытаться исправить ситуацию и отвезти тебя в ресторан с хорошей винной картой. Это - форменное безобразие. Не зря Мария-Елена заставила официанта уронить эту дрянь! Только у них, видно, все погреба ей заставлены. Какой это год? Ну конечно, одно из самых холодных европейских лет. Понятно, почему это невозможно пить. Одри в вине не разбиралась, как сказала бы в свое время Рут: пила все, что горит. Но против совсем не была: место пропиталось неприятными эмоциями, хотелось скорей отсюда уехать. Малек завел машину: куда он ее вез Одри не знала - как-то все равно. Она ему доверяла. Блядство. Столько эмоцией он в ней вызывал. Он говорит, «было скучно», но даже простое его «скучно» сносило голову с плеч. Эта Мария-Елена, этот спор… Необоснованная ревность, за которую Одри себя так корила. Она никогда не была особенно скептична, но посмеивалась над глупыми девчонками с картами таро и приворотами на розовом кварце. А теперь сама готова сделать что угодно с пусть даже и нулевым шансом на успех - лишь бы попробовать. Тупые, тупые чувства! Взять бы их и выключить: она бы не знала бед. Трахалась бы с Малеком за сумочки Hermes и белье agent provocateur, состояние ему, кажется, позволяет. А она даже не знает, как так вышло: откуда у него бабки на отель и офис для консультирования, на антиквариат: и спросить неловко. Те же чувства мешают: вдруг он что-то не то подумает? А ей правда любопытно… Она такая тактичная, такая осторожная. Наверное, таких, как Одри, Мария-Елена называла серостью и ничего из себя не представляющими: за своим никчемным тактом проебывают весь жизненный цимус. Может, Анка-путешественница и права, и таким как Малек, нужны такие, как эта целующая официантов блядь. Но это не значит, что Одри сложит ручки и поплывет по течению: нихуя подобного. Малек старался ее удивлять, а теперь она постарается удивить его. Слава Богу, она достаточно пьяна. Машина противно запищала, оповещая водителя о заминке с ремнем безопасности пассажира. - Одри, пристегнись, пожалуйста. Мне, конечно, приятно, что свою хрупкую жизнь ты полностью вверяешь моим навыкам вождения, но… Но Одри плевать, ее руки неистово и похотливо пытались нащупать ебаную пряжку. Малеку стоит задуматься о подтяжках: его телосложению дьявольски бы пошло, да и с армбендами сочетается. Но пряжка приятно холодит пальцы… Водительский ремень мешал, Одри отстегнула и его. А Малек ничего не говорит: ухмыляется. Ждет, проверяет, испытывает: как далеко ты готова зайти, Одри? Сдюжишь ли до самого конца, когда город и все связанные с ним ограничения позади, и автомобиль несется на бешеной скорости? И опять просчиталась: с Малеком Синнером она всегда как двоечница на уроках арифметики: дебет не сошелся с кредитом. Снова. Была уверена: Малек остановит машину, но тот и не думал, уверенно держась за колесо руля. Одри сглатывает, боковым зрением косясь на стрелки спидометра. «Трусиха! Какая же ты трусиха!», - и чуть не плачет от обиды: руки трясутся от вожделения и страха, и даже в такой момент она не может себя отпустить, неспособна решиться и на самое малое безрассудство. «Давай, же, Одри, ну!», прижимает язык к небу, вдох глубже и вперед. Руки все-таки управляются с пряжкой, затем и с ширинкой. И пока левая оканчивает последние приготовления, правая выкручивает круглешок встроенной колонки на максимум, противные визги попсового радио заполняют салон, глуша биение ее сердца и заебавший писк системы безопасности. И только когда Одри нагинается, касаясь - еще только касаясь - но луна еще так молода - ртом, Малек понимает: девчонка настроена серъезно. Вместе с протяжным выдохом с его губ срывается: - Одри, ты пьяна. Пристегнись. Интересно, а своей Елене-Марии, или как ее там, он так же говорил, когда раздвигал ее ноги на жмуровской кушетке? И обидно, и зло: не на Малека, Малек здесь не при чем, на себя. За то, что боится продолжить. И одновременно за то, что и послушать Малека не в состоянии: она бы и не думала ему противиться, если бы не мерзкие чувства, если бы не глупая ревность к призракам прошлого. И снова язык к небу, и снова - глубокий вдох. Пусть и помедлила несколько секунд, но все же продолжает, не только губами, но и языком: аккуратно, мягко и нежно. Пока еще не взяла целиком, не отдалась похоти безраздельно: часть ее сознания еще здесь и слышит, как неровно дышит профессор Синнер… Знала ли, когда прогуливала судебную психиатрию, что все обернется так? - Одри, я серъезно, кончай, - говорит безапелляционно, тоном, не терпящим возражений. Таким, которому не подчиниться нельзя. Но попробовать стоит? - Прости, Малек, но как бы ты ни был хорош, все же, чтобы девушка кончила, одного твоего слова не достаточно. И Одри принимается: аккуратно - насколько позволяют дребезжащие под машиной кочки, начиная с головки. Не сказать, что у нее большой опыт, но какой-то есть. Хотя можно и лучше. Качественней. Практически весь разум поглощен техникой движений, малая его часть уговаривает Одри не коситься на ебаные километры в час… И лишь совсем крошечная, практически бессознательная, думает, как славно бы было одним из особенно дождливых французских вечеров включить на ноуте марафон порнушки. Они лежали бы вместе под одеялом, а он бы водил своими аккуратными пальцами по экрану: «так было бы интересно попробовать!», «а это - отснятый с четырех ракурсов дубляж: в реальной жизни будет и неприятно, и некрасиво». Может, скрины даже делать и слать в личку друг другу со специальным тегом. И потом, когда появится настроение, пробовать, пробовать, пробовать. Неужели так много просит? Сейчас же приходиться идти по наитию, приблизительно представляя, что должно доставлять удовольствие, а что - нет. Берет глубже в один присест, нарочно задевая спинкой языка. Пальцы вцепились в руль - э́то, значит, доставляет. - Одри, тут, блять, отбойники… - уже не такой безапелляционный. Просит, почти канючит. Но она непреклонна: ему придется бросить руль и педали, чтобы заставить ее перестать. Почти съезжает со своей сидушки, устраиваясь у него в коленях и продолжает ритмичную работу ртом. Как бы Малек не протестовал, но Одри умудряется уловить лисий прищур его глаз: глубоко в душе ему нравится. Нравится вызов, что ни с того ни с сего решила организовать Одри, да еще и поставить на кон их жизни, с небольшой, но с вероятностью разбиться. Высокоскоростная загруженная трасса, по краям - криволинейные брусья, Малек, хоть и в допустимых пределах, но пьян. И яро отсасывающая ему Одри. Хороша картина! Профессор Синнер всегда любил задачки со звездочкой. Дорога на какую-то ферму - или еще что, неважно, но бесконечная череда ограждений заканчивается. К черту поворотники! И хорошенькая почти новая (или Малек так аккуратен?) тачка съезжает в кювет, а ее сексуальный водитель резко бьет по тормозам. Грубо, почти шипит: - Од-дри, когда я́ говорю, что ты должнá остановиться, - и кулаком тянет за волосы, выше, - ты должнá остановиться. Одри больно, но боль эта какая-то далекая, пограничная. То ли из-за алкоголя в крови, то ли из-за принятой для предотвращения похмелья таблетки ибупрофена, то ли из-за личности, ее причиняющей, но боль эта кажется даже приятной. Одри пьянее, чем рассчитывала. А, может, все - просто похоть? Правое колено на водительском сидении, левое - она практически сидит на Малеке: - А что будет, если ослушаюсь? Накажешь? Вот и чокер пригодился: и без того тесный, в руках Малека он передавливает горло и она заходится кашлем. Юбка немедленно отправляется вверх, а за солнечным козырьком (как предусмотрительно!) обнаруживается фантик презерватива. И все же Одри трусиха. Она понимает это, когда профессор в нее входит, и понимание смешивается с резкими хрипами и стонами. Хорошо хоть попса все так же громко играет. В чем именно струсила? Не поцеловала: она только что ему сосала, все так сумбурно и спонтанно. Малек целовал ее только дважды, выходило неважно - сам признавался, что не умеет. Одри знает, как много для него значат поцелуи, не находит в себе сил коснуться его губ своими - не может решиться. Потому что она жалкая, серость и касть. Себя не перебороть, как не старайся. И пусть в пожаре какой-то невиданной похоти уже максимально отъехало кресло, а Одри во всю рвет глотку в протяжных стонах: им двоим хорошо, но это только пока. Таким, как Малек, не нужны нерешительные безынициативные монохромные черви, не нужны такие, как она. Теперь Одри ясно видит. Но что поделаешь? Он не поцелует, не предложит, как бы наивно не звучало, «встречаться». Не пообещает исключительности, не скажет, что влюблен. По крайней мере, не сделает этого с ней. От таких, как профессор Синнер, держаться бы подальше - но Одри отдаст все хотя бы за одну с ним ночь. Настоящую: вместе лечь и вместе проснуться. Они трахаются ебаную кучу времени, а она никогда с ним не спала. И стоит ли надеяться? Одри доводят до исступительного оргазма: но разве она удовлетворена? По интенсивности, с которой хочется надеяться не на жаркий крышесносный секс в машине, а на совместную ночь в простой койке, Одри понимает: она вляпалась по самые гланды. И никакое это не «начинаю влюбляться», она втрескана по уши. Сама хоть поняла, как все произошло? Чем Малек ее подкупил? Или природа берет свое, а от человеческой воли ничего не зависит? Так или иначе, черта с два выберется она из этого болота. Теперь онá - та, кто живет в луже, кого оттуда за уши не оттащишь. Коготок увяз - всей птичке пропасть. Что ж, хотя бы попыталась. О карте и вине думать не хотелось никому: оба переводили дыхание, а Одри пыталась привести себя в порядок: купленное несколько дней назад паеточное платье разошлось по швам: ну и к черту. Завяжет посильней накидку. Девушка ликует, покосившись в зеркало заднего вида: макияж почти не испорчен. И даже несмотря на минет, губы все так же неплохо накрашены. Храни Господь-Бог французских дизайнеров косметики. Или с такими молитвами идут к Микаэлю? Вот и пригодилась суперустойчивая помада… - Завтра пятница… - выглядит жалко? А Одри не может иначе: она сдается. Пусть в ее голосе мольба, слезы и сопли. На-пле-вать. - К конференции сделать предстоит больше, чем предполагалось: поэтому завтра придется закрывать вопросы с отелем, которые планировал решить чуть позже. Буду в «sacra terra» торчать до самой ночи. Приедешь туда? Разумеется, ему Одри не откажет. Она и приехала: день стоял теплый, только порой налетал пронизывающий ветер. И тогда сразу хотелось сжаться, превратившись в иссохший комок. Но порывы редки да и прекращались быстро, все налаживалось. Малек - как и обещал - носился по отелю весь день, и отделаться от назойливых управляющих сумел только к глубокому вечеру. Уже смерклось и бездушная бесцветная глыба распласталась вместо привычного небосвода. Загорались звездочки. Одри не ждала ничего, понимала: профессор/профессиональный защитник/хозяин отеля/коллекционер (нужное подчеркнуть) ужасно устал, даст бог соберется с силами, чтобы поболтать и ответить на заданные Одри вопросы. Ей надо было спросить хоть что-нибудь, чтоб состряпать отчет. Но Малек умудрился выкинуть фортель и за пять минут, что оставались у него свободными до «сессии». Притаранил два кресла на крышу и предложил Одри подняться: - Не против свежего воздуха? Эти стены мне уже порядком надоели… Одри залезла на кресло с ногами, запрокинув голову за грядушку. Не очень профессионально: но границы профессионализма в их «парочке» - далеко не приоритетная проблема. Звезды сигаретными проплешинами разгорались, с каждым наступающим часом - все ярче. Где-то в этой бесконечной мгле мерцает альфа-центавра… Раньше Одри многие из созвездий знала наизусть, но сейчас не отыщет и стрельца: перестала смотреть на небо так давно. - О чем сегодня будем говорить? - вторя Одри, Малек откинулся на спинку, и тоже задрал вальяжный подбородок. Занятно: они оба глазеют на одно и то же: объединяющий всех и каждого бесстрастный звездный атлас. Но одинаково ли то, что каждый из них видит? - О скуке. - М. И много ты знаешь о скуке, Одри? - он рассмеялся. - Наверное… Но речь не обо мне, так? - Валяй, задавай свои вопросы. Одри быстро пробежалась по заготовленному списку, так и не оторвав взгляда от неба. Малек, отвечая, тоже пялился в светлые точки, разве что иногда поглядывал на собеседницу. Вот и поговорили. И тут на откровенность отважилась вдруг Óдри: время консультации истекло, да и… Она не вывозила, ей хотелось поделиться тем, что вот уже с неделю терзало ее разум и вот уже с полтора десятка лет - ее хрупкую маленькую жизнь. - А ты сам? Не боишься стать для кого-то скучным? - А должен? Мне бы справиться со своей: чужая скука мне как-то совсем до фонаря, - сообразуясь с серебряным голосом, замигал крышевой фонарь - стоял тут для наладчиков проводов, и все считали - давно перегорел. Но, оказалось, еще способен мигать. Звезды на мгновения исчезали за вспышками света, чтобы появиться вновь: уже холодными и обозленными. Одри поежилась, глубже вжимаясь в кресло, повела плечами: - У нас похожее детство… Знаешь, мой самый первый парень назвал меня скучной, когда бросал. Стояло душное лето, и я предложила ему залезть на крышу заброшенного завода металлоконструкций: когда-то я разбиралась в звездах, и могла наизусть цитировать справочники по астрономии, - но мысли вернулись к болезненному детству. - Сказал, что я выросла в секте и поэтому со мной скучно: не читала книг, которые читали все, не смотрела фильмов, не знала, что шло по ящику - не о чем со мной разговаривать, - глупая маленькая детская травмочка - но въелась в память ржавчиной на столбнячном лезвии. Ей, может, впервые понравился мальчик, но даже спустя столько лет по концу этой ебаной секты прошлое ее находило: разве она виновата в таком детстве? Она просто хотела поцелуев под небом, неловких объятий и бабочек в животе, но снова получала пощечину. Будто произошедшего не достаточно: будто судьба еще не наигралась вдоволь с крошкой Одри, забрав дом, знакомых, обоих родителей и детство. Она продолжала жестокие насмешки, поганя теперь настоящее. - Тогда нам обоим повезло, что «ты скучная», да? - Малек никогда особенно не подбирал слов, хотя умел: что доказывали его отборные каламбуры. Вот и сейчас: Одри оценила попытку флирта в духе «мусор сам себя вынес - хорошо, что поганец себя вычеркнул из списка претендентов на твое сердечко», но она ожидала услышать совсем не это… И Мáлек считает ее скучной? Одри запихнула бумажки в папку, поправляя одежду: стемнело уже совершенно и на крыше откровенно зябко. - Поздновато. Пойдем, докину тебя до Астреи. Наивно было надеяться, что он предложит остаться на ночь, Одри. Так наивно.

***

Малек не курил, но от хорошей кубинской сигары, предложенной старым другом, отказаться не смог: густой чад пеленой заволок подсобное помещение - какую-то аудиторию для полугрупповых занятий. - Помнишь ту безделушку, которую я выменял у потомков белых эмигрантов? Ты еще просил продать или поменяться, но я встал в позу. Профессор разглядывал причудливые клубы, вырывавшиеся из его легких: - Ты даже не знаешь в чем ее прелесть. Занятная плетка, конец девятнадцатого века, ручка в эклектичном стиле - но это мелочи. Она принадлежала хлыстам - занятнейшей секте - вот в чем основная ценность. Может, ей когда-то себя охаживал Распутин? Собеседник рассмеялся: - Себя или русскую королеву? - Помню, конечно. А что? - Я решил пересмотреть коллекцию: теперь занимаюсь лишь дегенеративным искусством. А плетка - ну к чему мне этот хлам, тем более на него нет должно оформленного паспорта. Хочешь, я тебе ее уступлю. Поспорим на бирюльку? - как в старые добрые. Теперь уже расхохотался Малек: - Ты - похотливый извращенец, в курсе? Тебя бы сдать в лабораторию, на опыты. Приковать ремнями к энцефалографу и снимать с этой буйной головушки импульсы. - И это я еще извращенец… Мне скучно, Малек. Небольшая шалость того стоит. А если меня это немного возбудит в процессе - что с того? Все мы взрослые люди. - И чего хочешь? - Меня так позабавила выходка Марии-Елены во время небольшой встречи курса, - мужчина поцокал, как, бывает, делают дети, изображая поездку на деревянном коне, - Прямо при твоей мадам наговорила тебе всякого, мерзкая сволочь. Как думаешь, при всей ее на тебя обиде, смог бы выебать еще раз? - В морг я больше ни ногой, - направление разговора Малеку нравилось все меньше, но признать стоило: как же эта сука его бесила! Бездумная, иррациональная - приперлась никем не жданная, испортила вечер, наговорила гадостей - пришлось объясняться с Одри. А у них ведь и так все непросто… И непросто это дышало на ладан: такое хрупкое, кто знает, переживет ли выходку этой дуры? Еще и смеется над ним: ха-ха-ха, не можешь довести женщину до оргазма. И первобытной части мозга хотелось выебать суку так, чтобы, кончая, в криках и стонах она навсегда прикусила свой поганый язык. Собеседник притворно поморщился: - Почему сразу морг? Достаточно и демонстрационной комнаты: сможешь довести ее до оргазма на этот раз - получишь плетку. А я позабочусь о «забавной» части мероприятия и попрошу сисадмина настроить вывод трансляции с комнаты на главный экран конференц-аудитории. Только представь, каково зрелище: куча просиживающих штаны профессорских крыс притопают обсудить «новые» «важные» открытия, выйдет очередной докладчик, а вместо презентации на экране - ебля в прямом эфире. - «Очередной докладчик», да? - Ладно, раскусил - конечно в его роли будет Труман. У меня с ним… давние счеты. Но разве это что-то меняет? - А к чему ты собственно это затеял? Какова конечная цель? И Что Мария-Елена вообще на конференции забыла - у нее, насколько мне известно, даже степени нет. - О, это еще одна причина, разжигающая во мне желание нечто подобное провернуть: она сейчас спит с Труманом - припрется в качестве спутницы. Ну и предмета исследования - он с нее каких-то снимков наделал, будет показывать активность мозга при занятиях творчеством или какой псевдонаучной хуйней он там занимается. Ну подумай, насколько же смешно: он выйдет докладываться, а его любовницу и «подопытный образец» выебут прямо при всех на большом экране. А он ничего не сможет поделать - вот забавно, правда? Или тебя беспокоит, что подумает твоя очередная мадемуазель? - губы собеседника расползлись в хищной улыбке. Ох, старый друг знал Малека слишком хорошо, и теперь играл на чувствах. Верно говорят: психиатры - народ наблюдательный. Малек не доверял приятелю никаких особенно интимных подробностей, но по реакциям, какой-то подкожной чуйкой тот мог видеть его специальные точки. На них и давить. Нет, разумеется, подобный подход не поможет убедить Малека сделать, что он не хочет - не родился еще такой человек. Но вот сделать нечто, что, вообще говоря, сделать так хочется… Закрыть гештальт, получить неплохую вещицу в коллекцию, выиграть спор, удовлетворить униженное кучу лет назад эго: поставить блядь на место, рассорив с любовничком - как пыталась сделать она сама, провоцируя его прямо при Одри… Одри… А что Одри? Разве он ей что-то в контексте верности обещал? Обещал стать открытым - он стал. Обещал не увиливать от ответов - теперь отвечает честно. Обещал ли он быть только с ней? А-а, такого не было абсолютно точно. Может ли это ее расстроить? Чувства Одри, хоть Малек и не шибко готов признать, его беспокоили. Одри расстроится - если узнает. А старый добрый товарищ уже пять минут разглагольствует о преимуществах выборочного ракурса камеры в комнате для демонстрационных операций: что нужно - отснимут, что не нужно - оставят за кадром… Если постараться - мордашки Малека никто и не увидит.

***

Хоть Давид и был демоном, за него Одри не раз благодарила Бога. Бесенок помогал переживать ей самые трудные времена, и за время работы в Астрее стал настоящим другом. Рассказать ему нельзя было только одного: но того, что беспокоило Одри больше всего: Давид физически не мог выносить ее жалоб на отношения с Малеком. В Астрее Малек бесил всех - и даже ангелов. Терпели его только из вежливости и уважения к Одри, которая при всяком удобном случае встревала с «он не такой плохой, вы просто его не поняли!». Абсолютно каждый видел, сколько слез по нем лила оценщица агентства, и, если бы не сама девушка, абсолютно каждый начистил бы ему ебало еще добрых несколько месяцев назад. Чего Одри боялась, как огня. Боялась, и знала: стоит ей заикнуться про то, как плохо ей сейчас - профессору придется вспоминать первые курсы университета с лекциями по анатомии, собирая все свои двести шесть косточек по местам. Но жаловаться - не обязательно, Давид с радостью поддержит ее утянув в бар или, даже если занят, с собой по делам. Вот и сейчас Одри беззаботно водила кистью по пудренице, собираясь на что-то, что носило большое и длинное название, кончающееся на «… по правам человека». Чтобы занять подружку, Давид предложил ей скататься на какой-то адвокатский съезд и выступить на нем с докладом о правах пациентов в психушках. Тема дискуссионная: еще и во Франции оставались пережитки бесправия психически больных, что уж говорить о странах третьего мира. А Одри могла собирать материал, шерудить статейки и - самое главное - не мгновения не думать о Малеке. Точнее, о том, в чем она проебалась, что он обращается с ней тáк. - Ну ты там скоро, а? - они порядком опаздывали, а Одри все копошилась в машине, что-то вынимая и складывая. - Вот же блять! Колготки порвала! Любой бы мужик закатил глаза, но не Давид. Его бровки сложились сожалеющим домиком: - Да ну? Это которые ты в том бутике покупала? Они же стоят, как… - Давай, насыпь на рану мне еще три пригоршни соли! - Конечно, не твои за сотку евро, но у меня в бардачке есть пачка. Вылавливай и беги переодеваться. Я пока нам места займу - аудитория К-4. К - прямо как твои порванные колготки, а четыре - прямо как количество часов, которые тебе придется отпахать, чтобы заработать на новые. В Давида тут же направилась какая-то вещица из бардачка. - А если бы ее забыл тут Рафаил? Думаешь, хоть какой-то из его артефактов поможет даме в беде и вернет колготы? Ничего подобного! — парень посмеялся. И Одри была ему благодарна. Навстречу ей прилетели ключи от машины. - Давай. Жду тебя в зале. Одри еще немного порылась, откопала обещанную упаковку колгот, и почапала к зданию, искать туалетную комнату. Наконец неприятность была устранена, и можно было искать Давида: как он там говорил? П - как порванные колготки и четыре - как количество часов, ага. Налево… В аудитории подозрительно тихо - не начали еще что ли? Одри осторожно протискивается ко входу - достаточно людно, но тишина стоит абсолютная, всеобщее внимание приковано к докладчику и происходящему на демонстрационном экране. Проследив за общим трендом, туда перевела взгляд и Одри: С правами человека все происходящее связано едва ли: на металлической кушетке, широко раздвинув ноги - в красивых и дорогих чулках, в совершенно неоднозначной (хотя нет, как раз - однозначной. Значение тут может быть только одно) позе сидит уже знакомая Одри дама. Вязанная крючком рыхлая кофта-платье не прикрывает совершенно ничего, а промеж ног… кто-то явно мужского пола. Растрепаные темные вьющиеся волосы девушки ходят вихрем, вторя ритмичным толчкам - дама жмурится и, видимо, стонет - это понятно и без звука. Его то ли успели отключить, то ли выводить не предполагалось изначально. Вскоре и кофта-платье полуспадает с плеча, обнажая Марию-Елену. Кругом суетится персонал, стараясь выключить непотребное видео, но не выходит - пульт не работает, а сам проектор - высоко-высоко под потолком. Кто-то догадался побежать к пробкам - обесточить прямо из сети. Экран меркнет, аудитория конец «видеоролика» встречает сначала шепотом, затем - уже откровенным гвалтом. Бедные организаторы трясутся и пытаются намекнуть докладчику продолжить выступление, но тот то ли шокирован произошедшим, то ли уж непременно нуждается в проекторе - без изображений исследования никак не описать, то ли - все вместе. Наконец догадались позвать другого: объявляют в микрофон: - Пока у нас возникли технические неполадки… Немного поменяем программу: перейдем к секции докладов без презентаций. Профессор Синнер и его выступление на тему «последние достижения КССППЭ»… Профессор Синнер, просим. Профессор Синнер? Что, его нет что ли? Хорошо, тогда… Одри буквально съезжает по стенке: нет, это какой-то абсурд! Страшный сон, абстрактный сюрреалистический кошмар! Нет, так просто не бывает. Так не бывает. Этого. Не. Может. Быть. По щекам непроизвольно заколосились прозрачные дорожки: вот и пригодилась водостойкая тушь… Вместе со слезами бьет и осмысление: почему же не может? Разве это не закономерно: в университетах часто проходят глобальные мероприятия с секциями разных наук: вот и совпала « <много цифр и букв> по правам человека» и мозгоправская конференция Малека… Не удивительно. И не удивительно, что он все-таки эту Марию-Елену трахнул, да еще и так эпатажно, у всех на глазах. Такое точно не может быть скучным. Это тебе не отсос в машине, Одри… Что-то визжащее и вибрирующее выводит Одри из оцепенения: уже четвертый пропущенный от Давида? А она даже не заметила… Надо перезвонить - не то будет волноваться: - Ты чего, ошалела, Ведьмочка? Где тебя черти носят? - Давид… Слушай… - по разбитому вдребезги голосу подружки Давид понимает: случилась пизда. - У меня к тебе две небольшие просьбы… - Ты меня пугаешь, Одри. Ты где? Я сейчас приду… Но Одри замотала головой, будто он мог видеть. И продолжила безэмоциональной чеканкой сообщать холодной трубке: - Мы можем уехать прямо сейчас? И… не мог бы ты, по дружбе, меня выебать? Мне сейчас очень надо забыться.