Бесконечное замкнутое

      Антон ничего не объяснил, да и не до этого было. Одновременно бежать и проверять каждую дверь на то, чтобы она оказалась открытой, пахло той еще плохо выполнимой задачкой.       Все из ручек, за которые они дергали, не поддавались. Хотя Арс был уверен, что до этого они такими недружелюбно-запертыми не были.       А тем временем обладатель утробного голоса следовал за ними, приближаясь без бега. Нерасторопность его движений свидетельствовала лишь о том, что у него всё более чем под контролем, потому что им двоим никуда от него не убежать.       Арсений лишь раз обернулся на следующего за ними, увидел два неживых глаза, выкатившихся с красными потеками из орбит, заметил отсутствие рта, вместо которого у «Хозяина» были осьминожьи отростки щупальцев. Тело же, облаченное в строгий костюм, ничем от человеческого, при столь дальнем рассмотрении, не отличалось. Только голова казалась слишком большой и длинной, будто ее вытянули во все стороны, как пластилиновую.       — Не слушай ничего, что он говорит. Это ловушка, — шепнул ему Антон, прежде чем потянуть за руку и затолкнуть в найденную на редкость открытой дверь, пролезая в щель вторым.       — Я вас ждал! Надеюсь, я не сильно давлю на моих гостей, потому что хочу поговорить лишь о деловых отношениях. Но мой кабинет находится в другой стороне, вам следует поменять направление. — Донеслось до них уже из коридора. — Можете не представляться, мне хорошо знакомы ваши имена! Я же Джентльмен.       — Хуентельмен, — процедил Антон быстро. Даже в критические минуты не упускал возможности взбрыкнуться и показать натуру.       В номере оказалось темно.       Арсений следовал за Антоном, связанный крепкой хваткой его руки. Пришлось встать за искусственной пальмой в горшке, позволяющей относительно скрыться в этом полупустом помещении с кроватью, тумбой и неработающим торшером.       — Не стоит сомневаться в моих самых что ни на есть благочестивых намерениях. Давайте всего лишь пожмем друг другу руки. И вам больше никогда не придется испытывать страх. Я обещаю. — Голос тягуче звал, затекал в уши янтарным медом, вылепливал в сознании хлюпающие дыры, через которые мог пролезть и добраться напрямую до такого сокровенного куска человеческой души, как сила воли.       Двум почти двухметровым телам уместиться за нешироким цветком оказалось проблематично.       Особенно когда обоих почти колотит от страха.       Арсений не был уверен, что Антона трясло так же дико, как его самого, и, волне вероятно, что это только его лихорадочная дрожь распределилась на них так равномерно, пока Антон вжимал его в стену, обеспечивая их, в первую очередь, опорой, а затем минимальным количеством шуршащих движений.       — Но ничего не сравнится с реальным разговором, а не монологом. Ведь я ваш будущий деловой партнер, имейте честь встретить меня подобающе, это всё-таки мой отель, и для вас я поддерживаю его в наилучшем виде.       Когда шаги стали приближаться, Антон навалился на Арсения всем телом, окончательно перекрывая радикальным вмешательством поток его панической трясучки.       Только вот к тому, что рот и нос тоже окажутся под этим «вмешательством», зажатые чужой рукой, он не был готов, с распахнутыми глазами дергаясь в попытке глотнуть немного воздуха напоследок. Над собой Антон свободной рукой учинил то же самое.       — Я знаю, через что вам пришлось пройти. Особенно тебе. Давай заключим сделку, и я смогу тебе помочь. Это будет нашим маленьким секретом. Ты делаешь кое-что несложное для меня, а я — для тебя. Не сомневайся во мне, как я не сомневаюсь в тебе. — Милый, шелковый, мелодичный голос завораживающе заставлял думать, что он уверял только тебя одного, обещал золотые горы тебе одному и не мог обмануть ни в одном слове такого исключительного человека, как ты.       С задержанным дыханием пришлось смотреть распахнутыми глазами в чужие, предупреждающие и не менее напуганные.       Пальцы Антона дрожали.       Арсений, возможно, и не подумал бы, что у такого человека, как Антон, после описанных им столь ярко похождений по разноуровнемому дерьму можно еще вызвать эту рябь страха, бегущую по всему телу.       Звуки затихли.       Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать.       Горло начинало покалывать, чесать изнутри, сердце завыло от напряжения.       Двадцать секунд.       Арсений зажмурился, с безысходностью понимая, что его такими темпами хватит ненадолго. Пока под кожей над тобой издевается ужас, играть в задержку дыхания оказалось слишком непросто и даже жестоко.       Еще пять секунд.       Антон склонил макушку к груди, явно еле сдерживаясь.       Сущность, верно, чувствовала их страх, оттого и ломала их выдержку с хрустом, играла на нервах и желаниях, беспрепятственно пользовалась в своих интересах тем, что могла надавить именно на ту струнку души, которая была расстроена больше всего.       Как только в отдалении раздались первые отголоски звуков застенной вечеринки, Антон с жадным вдохом убрал ладонь от его лица и тут же сделал короткий шаг в сторону, отдавая Арсению всё его, до этого ставшее резко недоступным, личное пространство.       Арсению хватило выдержки громко не закашляться, когда дыхание начало входить в прежний ритм.       О том, как в некотором смысле приятно, исключительно из-за теплоты чужого тела, навалившегося сверху, оказалось быть прижатым к стене, он решил подумать точно не в сложившихся на грядущий час обстоятельствах. А то мысли об извращениях на этом уровне начинали набирать совсем неожиданные обороты. Сначала в чем мать родила чужие колени гладить, а потом чуть ли не стояки от зажимания у стенки ловить. Пубертат подкрался неожиданно даже для тридцати девяти лет.       Антон заговорил еле слышным шепотом с короткими одышками:       — Я не думал, что он покажется. Он редко является странникам в своем обличии. С ним нельзя разговаривать, ему вообще на глаза попадаться нежелательно, потому что он как дьявол — заключишь сделку под психологическим прессом и не заметишь, а потом всю вечность отдувайся. Ходят слухи, являющиеся абсолютной правдой, что весь персонал отеля — это бывшие странники, которых он навеки заточил на этом уровне, наобещав телок, денег, тачек, хуячек, оказавшихся в итоге подкрашенной кучей говна. Единственный, кто выражает открытую неприязнь к Джентльмену, Хозяину, Сущности восемнадцать, Зверю — этот хуесос себе просто миллиард прозвищ заработал — это предупредивший нас о его появлении дворецкий.       Звуки вечеринки стали громче, будто переместились в соседнюю комнату.       Арсений услышал шепот, засевший прямо под порогом.       Он обратил остекленевший и выжатый испытанным ранее взгляд к Антону.       — Я тоже слышу это, не смотри на меня так. Это нормально. Чем дальше он уходит, тем громче кажутся нагнетающие звуки. Слышишь, граммофон снова в коридоре заработал? — Арсений прислушался к жутко несмазанной мелодии, будто иголка бежала не по пластинке, а разрывала чью-то вену прямо посередине. — Страшно, когда наступает полная тишина — это значит только то, что он прямо здесь, подошел вплотную. В любом случае, пока есть минута, надо срочно убираться с его территории. Еще одно важное правило, прежде чем пойдем искать четвертую комнату: не смотри ни на одну картину на стене, иначе он вернется. Потому что это не мы обнаружили его, а он — нас.       Как истуканчик покивав словам, которые не произвели на него отрезвляющего воздействия, чтобы вновь не быть напуганным до усрачки, Арсений последовал за Антоном, который уже двинулся к выходу.       Всего две задачи: найти на двери номер четыре и не смотреть в картины. Он справится.       Нет. Они справятся, потому что если даже он налажает по полной, Антон будет знать, как с этим справиться. Он лишь постарается не довести всё до ядерного масштаба объеба.       Они даже не шагали, а скользили от двери к двери, перемещая глаза от номера к номеру. А потом случился коридор, где они осмотрели всё заново и с самого начала. Этот небольшой пролет разрывался ради одного поворота, образуя т-образный перекресток.       Антон, пригнувшись, пересек его первым, сразу поманив рукой за собой.       Арсений случайно оглянулся вглубь поворота ровно на середине пути.       И увидел замершую в двух метрах от него фигуру с застывшими на его глазах глазами.       — Так что, Арсений, по рукам? Сделка?       Откуда донеслось уродливое хлюпанье вместо голоса, Арсений не знал, но, судя по колыхающимся на подбородке щупальцам, откуда-то из зоны непрорезанного рта.       Оторвать взгляд казалось делом почти болезненным, как бы сильно он не хотел найти в этот момент помощь в лице стоящего всего в паре шагов от него Антона.       Но тот явил себя секундой позже, чем взывающая мысль о нем, загораживая своей спиной вид на сущность и выводя таким образом из неподвижного гипноза.       — Вторая дверь слева! Живо!       Арсений почувствовал, как ладонь обжег нагревшийся от чужой горячей кожи ключ, и без промедлений кинулся открывать дверь.       — Ты забудешь последние четыре года своей жизни, я покажу тебе выход, мы можем договориться. — На втором повороте до его ушей долетело очередное приглашение вступить в сделку, сопровождаемое приближающимися в сторону Антона шагами.       В этот раз сделку явно пытались заключить не с ним.       Впервые ему пришлось заталкивать Антона, так же прилипшего к одному месту, за дверь, пока что-то скользкое и холодное уже начало обвивать его сзади, замыкаясь на поясе.       Тот, вовремя вспомнив про нож в своих громоотводных землерезах, из-за его спины наугад всадил лезвие Джентльмену в его неджентльменские склизкие конечности, резко захлопывая дверь за ними ногой.       Не удержав равновесия в этом клубке скрепленных страхом не только за собственные шкуры конечностей, они рухнули на пол.       Главное, что они наконец на четвертом уровне.       Всё самое ужасное осталось позади.       Правда?

𓁹 𓁹

      Антон, не поднимая взгляда, откатился с него к стене напротив офисных ячеек.       Отхлебнув миндальной воды, он передал ее ему в руки, беспокойными глазами спрашивая «порядок?».       Но в голове у Арсения был беспорядок. Он бы даже назвал его некрасивым, зато идеально подходящим под ситуацию словом «срач».       — Ты здесь уже четыре года? Почему не рассказал? Ты вообще мало говоришь о себе вне этого Закулисья. — Он озвучил то, что как раз недавно напрашивалось быть произнесенным вслух.       Антон не был удивлен вопросом, не был разочарован, обрадован тем более, взволнованным тоже не выглядел. А то, что выражала собой усмешка, прежде чем он открыл рот для ответа, Арсений не мог истолковать, еще не настолько сильно понимая этого человека.       — А что ты хочешь обо мне знать? На какие оценки я учился в школе, во сколько лет первый раз поцеловался и как зовут мою бабушку по отцовской линии? — Очередной слой сарказма, как бы говорящий «прости, чувак, не расслышал смысла в твоем вопросе, зрение плохое и вообще я левша, поэтому гуляй нахуй», вот и всё, чего он смог добиться своей попыткой в откровения.       — Я даже твоего полного имени не знаю, а бабушку можешь пока в сторонку отложить. — Арсений ковырял привычный серый ворс ковра под ногами, всё еще сидя на полу, и потерял всякое желание привычно заглянуть в зеленые глаза, чувствуя себя абсолютным дураком за то, что начал весь этот никчемный разговор.       — Антон Андреевич Шастун, — ответил Антон, как бы не давая ему утонуть в читаемых по опущенным глазам мыслях, а потом встал, направился к нему и протянул руку.       — Арсений Сергеевич Попов, приятно познакомиться. Пошутишь про радио или церковь, и будешь самым банальным человеком в мире. — Арсений пожал протянутую ладонь и оперся на нее, когда пришло время подняться из сидячего положения.       — Ну, ты же про «шастать» и беспокойных медведей не пошутил, вот и я постараюсь воздержаться. — Антон легко высвободил руку из сцепления первым, отходя к компьютерному столу с молочного цвета клавиатурой, крупные квадратные кнопки которой напоминали Арсению его первый комп, приобретенный батей в начале двухтысячных. — Надо найти стикеры со стрелками-указателями и по ним выйти к базе.       Точно. Они же здесь ради лагеря. Всё это — изначально только ради лагеря.       Тогда какой смысл во всех этих отягощающих разговорах из фантастической области привязанности, когда они друг для друга не больше, чем два странника.       И то, что Антон так настырно прерывал подобные потуги в сближение лишь говорило о том, что он, умненький из них, прекрасно понимал то, что самому Арсению далось тяжелым осознанием только сейчас.       Утеряв некую хаотичность в движениях и пару блестящих огоньков в глазах, Арсений без сильного желания тоже стал проверять каждый рабочий стол, на автоматизме пытаясь обнаружить эти описанные бумажки-путеводители, прилепленные к квадратной коробке старенького монитора.       Он замер, обнаружив перемену в воздухе.       Гул компьютеров сошел на нет. Вентиляторы в ящиках питания остановили свое жужжание. Разбросанные по столам папки казались убитыми обрушившейся тишиной.       И прежде чем он кинулся к соседней перегородке между офисными кабинками, чтобы найти Антона, всё пространство окрасилось в красный.       Антон сам мигом перегнулся через ограждение к нему, и, быстро перемахнув через перегородку длинные ноги, вымолвил губами, с которых, казалось, сошла вся кровь:       — Тревога сработала.       Ему не пришлось объяснять, что значили эти два слова.       Когда они в прошлый раз были на четвертом уровне и пересекали километр скучных офисных коридоров за километром, Антон ненароком познакомил его с таким явлением, как «Тревога». Когда системы пожарных сигнализаций начинали дичайше верещать, ложно оповещая о чрезвычайной ситуации, а все сущности на уровне вылезали из своих углов, камер и клеток и принимались заполнять собой всё пространство, бешено бегая по этажам. Если они заметят в этот момент собственной паники странника на своем пути — он будет разорван на шматки мяса, так как все их внимание разом переключится на него.       Весь свет пропал секундой позже.       Лишь табличка «Exit» в конце коридора кровавым пятном стала манить к себе, на самом деле не обещав никакого выхода, когда ты приблизишься к ней.       Надо было срочно искать свободное помещение, в котором они могли запереться и переждать столько времени, сколько потребуется.       Пока по коридору еще не поползли твари, они рванули к выходу на другой этаж, оказавшемуся ближе, чем выход к коридору. Порой «Тревога» не распространялась на весь уровень, ограничиваясь одним этажом, и им могло крупно повезти.       Но уже скоро им стало понятно, что не могло. Не в их случае.       Залитый темнотой полуразрушенный этаж надежду на легкий путь преодоления препятствия не подарил, если даже не отнял последнюю ее каплю.       — Боже, в какую задницу мы залезли... — Несмотря на то, что стоять им не рекомендовалось, Антон встал как вкопанный перед неглубокой ямой разломанного пола, в которой покоилась запылившаяся и перепачканная чем-то темным коробка компьютерного монитора. — Все комнаты здесь — это клетки для сущностей, в которые добрые и умелые путники их запирают, поэтому максимально тихо и осторожно...       Приближающийся топот и хруст ломающейся каменной крошки обрубил его речь.       Шум походил на атаку топающей стаи зверья, а в раз умножившаяся темнота заставила сердце Арсения скатиться в пятки, болезненно грохоча во время своего нелегкого пути.       — Хотел сказать «тихо и осторожно ищем, куда спрятаться», но планы поменялись — как всегда, бежим. — протараторил Антон, после чего они дали деру прямо в темноту, когда смешавшийся с прочими звуками железный скрежет дал о себе знать со стороны лестницы, откуда они заявились на этот этаж совсем недавно.       — Смотри, чтобы в ячейках не было окон — это абсолютно всегда сущности! — из-за лающих воплей, смешанных с трезвонящей тревогой, криком дал ему наводку Антон, как и он, по ходу заглядывающий в открытые комнаты.       Бежать по хламу, не боясь случайно навернуться боком на штыри или запутаться ногами в проводах и упасть каким-нибудь ребром на острую ножку стула, было сравнимо с той еще полосой препятствий, поэтому двигались они медленно, больше длинными ногами перепрыгивая коридор, чем действительно занимаясь побегом от чего-то перманентно и панически голодного, преследующего их с выворачивающим барабанные перепонки наизнанку ревом.       Арсений достиг их островка безопасности первым, раскрывая белую дверь комнаты нараспашку:       — Сюда! Тут чисто!       Он дождался, когда Антон элегантно впишется в поворот, после чего тут же захлопнул за ними дверь и оторопело зажал уши руками.       От дребезжания сирены и гула, идущего от слишком близко передвигающихся по коридорам сущностей, он готовился вот-вот узреть во плоти пошедшую из ушей кровь, настолько невозможно было слышать происходящее теперь уже за тонкими стенами комнаты, в которой они временно спасали себя.       — Закулисье явно не хочет, чтобы ты добрался до лагеря, — облокотившись на стену, заметил Антон, морща нос на особенно остервенелых воплях сущностей.       — Возможно, стоит прислушаться к нему, — попробовал было Арсений, но тут же осекся, заметив, как тот в ответ сощурил глаза, тут же маскируя эту перемену лица за неискренней улыбкой:       — Мы с тобой не птицы неразлучники, как ебаные попугаи, поэтому не смотри на меня так беспомощно. Я тебе не нужен, ты справишься со всем сам.       Он весь, не только его слова и действия, являли собой море противоречивых эмоций. Сейчас Арсений ощутил, как его условно намазанные красивым блеском губы посыпали крошками песочного печенья. Слова Антона были как брошенная его руками им под ноги граната, от которой он же и закрыл его.       — Это потому, что я неопытный? Потому, что который раз подставляю тебя и себя под опасность? Обуза, жужжащая над ухом? — Арсений понимал, что задавал риторические вопросы, но ему хотелось посмотреть, какой ответ даст на них Антон. Проявит ли такую же прямолинейность, которую без запинки показывал всё это время, или вовсе отмолчится?       Антон же нетерпеливо оторвал руку от рта, останавливая возможное продолжение этих извергающихся уничижительных вопросов:       — Угомонись. Так сейчас запаришься от этой темы, что весь испаришься. Оставь это дело на Закулисье, не будь жадиной.       Арсений сделал глубокий вдох, желая закатить глаза до такой степени, чтобы навсегда лишить себя способности видеть несерьезно настроенное лицо Антона.       — Это не ответ.       Но вся несерьезность на деле давно стекла с чужого, покрытого тенями лица, демонстрируя оголенное раздражение.       — Слушай, родной, чего тебе от меня надо? Быть твоей нянькой? Учителем? Коучем по Бэкрумсу? Гидом, сопровождающим к заветному выходу? Несокрушимой фигурой великого авторитета, знающего всё и вся, готового справиться с любой проблемой? Я не могу ничего из этого тебе предоставить, иначе я бы не бродил здесь ебаные четыре года. — Наплевавшись остротами, Антон перевел дух, продолжая более спокойно: — Я просто не хочу брать на себя ответственность за всю ту боль, которую ты испытаешь, пока будешь разваливаться по кускам от настигнувшего тебя осознания того, что ты тут заперт. Скорее всего, навсегда. Перманентно, безвылазно, на весь отведенный тебе век. Когда поймешь, что всё это — ни за что. Что ты несправедливо торчишь здесь, пока твой мир, живой мир, который где-то там, далеко, меняется, забыв про тебя. Пока там выходят все эти четвертые сезоны Очень Странных Дел и новые айфоны, создаются новые мемы, выпускаются новые альбомы у любимых исполнителей, твои близкие стареют, друзья заводят семьи и уже таскаются с бейбиками, а твое выцветшее под солнцем объявление о пропаже без вести обгаживают птицы родного города. Я не хочу, чтобы со мной ходило живое напоминание, что там, где-то там за непроходимой стенкой, жизнь спокойно продолжала течь, но без меня. Теперь уже течет без нас обоих, если тебе станет проще. И мне, если станет. Но не станет.       Антон выглядел как боль. Он говорил, как чистое отчаяние. Какая невидимая сила удерживала мокрую соль в его стеклянных глазах во время высказанного, накипевшего, взбухшего и нагноившегося за каждый прожитый здесь день, Арсений боялся предположить. Но сила эта явно могла зваться банально сломленным духом настолько, что не осталось ничего — ни крика, ни слез — ничего, кроме тупого, иссохшего смирения перевернувшегося на спину жука, который давно перестал шевелить лапками, осознав бесполезность этого действия.       Он своим присутствием пускал по высохшим венам Антона свежую, сразу такую горячую кровь воспоминаний, что ничего, кроме агонии от боли, тот почувствовать рядом с ним не мог.       Своими разговорами о мире, который однажды бросил его, как сироту; покинул, забрав с собой каждый кусочек твердой почвы под ногами. Своими попытками найти выход, который отдалялся от Антона с каждым днем, принося новый полезный и практичный опыт, но не причину для счастья или радости.       Как говорили какие-то умные люди, об именах которых Арсений досконально не мог помнить в такие моменты — иногда страдания не делают личность опытнее и сильнее, иногда это просто страдания, которые убивают всё последнее живое, что в ней, в этой личности, осталось.       И даже эту остаточную пустоту Антон старался от его вмешательства уберечь, боясь остаться растоптанным в рекордный тысячный раз.       — Я понимаю. Прости. И спасибо за откровение.       Арсений не заметил, как тревога снаружи сошла на нет, изгладив весь бывший гул в прямую тишину. Тревога же внутри продолжала окрашивать внутренности в кроваво-красный, выпуская ужасных сущностей бегать по голове. Но с этим разбираться предстояло уже только ему и в одиночку.       Антон поднялся на ноги, не смотря в глаза и в этот раз не подавая руки.       — Носи, не стаптывай.       Пора было двигаться к лагерю. Хотелось Арсению того или нет.

𓁹 𓁹

      Идти в полной тишине приходилось не в первый раз, но в такой явно гнетущей обоих — впервые.       Если Арсению и хотелось что-то с этим сделать, чтобы не заканчивать что-то между ними на такой драматичной ноте, то у него едва ли нашлось для этого сил.       Ноги, накачанные металлом от напряжения, свалившегося на них сполна за абстрактное понятие слова «сегодня», еле делали шаг за шагом; глаза жгло от концентрации на искусственном свете ярких ламп, а желудок болезненными закручиваниями в разные стороны снова напомнил, что даже в иной гиперреальности ему положено хоть иногда, чтобы не свалиться замертво, потреблять пищу.       Обо всём услышанном от Антона он подумает в не менее размытом, как «сегодня», «завтра». С такой слабостью в конечностях и густеющем тумане в голове он каши не сварит, только какое-нибудь убежавшее из котелка поносное месиво.       Стрелки на желтых стикерах нашли быстро. По ним двинулись дальше.       Лагерь оказался реальным. Арсений сам не догадывался о своем неверии в него, то ли наивно обманываясь всё время, то ли думая, что ничего так просто в этом Закулисье не бывает — тем более столь крупного скопления людей в одном месте, убаюкивающем безопасностью и долгожданной нормальностью.       Арсений пытался не думать о том, как давно он исчез из реального мира и затерялся за Сценой, но, по ощущениям тоски, бушующей внутри, каждое мгновение здесь он успел разменять на день там.       В пункте досмотра у них взяли кровь на анализ, больше желая убедиться в том, что кровь в пробирке будет красной, как у людей, а не прозрачной, как у притворщиков-кожекрадов. В основном тестировали на подлинность его, а не Антона, с которым, по-видимому, был знаком весь лагерь, тут же принявший его с распростертыми объятиями, как блудного сына. А его еще немного помучили допросами, по содержанию напоминающими психологический тест на вменяемость, после чего, несмотря на спутанные из-за усталости ответы, пустили на территорию к остальным.       Агентов-странников он отличал только по цвету нашивок на одежде, не пытаясь запомнить имена, которыми те представлялись — хорошей памятью на это дело он и в реальном-то мире не отличался.       Антон, точно сразу после всего произошедшего почувствовав, что открывшаяся рядом с Арсением рана не дает ему даже дышать в его присутствии, всё это время будто избегал его общества, общаясь со всеми не теплее, чем с коллегами по работе, но не с ним. С ним он не общался вовсе, просто маяча где-то рядом.       А потом и вовсе слился в комнату отдыха, в конец скинув все свои полномочия.       Теперь Арсений будет сам по себе, как и оговаривалось. В конце концов, он не считал себя прямо до такой степени несамостоятельным, чтобы без него пропасть в первую же минуту после сепарации.       Поэтому, без колебаний приняв свое положение волка-одиночки, Арсений подошел к человеку с черно-белой нашивкой, сидящему в чем-то, похожем на дежурный кабинет, заполненный железным пультом с сотней кнопок и рычажков. На столе перед мужчиной стоял микрофон.       Он улыбнулся жемчужного блеска улыбкой. Откуда он украл эту львиную долю оптимизма, которым сияло его белое лицо, Арсений бы очень хотел знать и себе горсточку зачерпнуть.       — Привет! Я Егор, я здесь от Большой Исследовательской Группы! Если хочешь узнать о нашей организации...       Рука Арсения взлетела в предупреждающем жесте:       — Не хочу, прости. Хочу пока что ограничиться обыкновенными разговорами, если можно.       Арсений не стал дополнять «чтобы перестать волочить эту потерянность и тотальный сход с маршрута; чтобы понять, что ты самый простой человек, который здесь пропадаешь так же, как и я», слишком это ему показалось сентиментальным и глупым. Он сегодня одной попыткой в откровения уже не то что наколол дров, а еще к тому выстроенную тютелька в тютельку поленницу в чужом дворе расхерачил так, что с него пока что хватит.       — Шаст впервые к нам приводит кого-то. Обычно сам захаживал после того, как уволился. Он здесь какое-то время на вещании, как я сейчас, работал и в экспедиции ходил, а после одного случая ушел. Ты прости, что я так не тая ничего про него плету, у нас здесь просто, как в селе, кроме сплетен делать больше нечего. Ида из Национальной Торговой Организации, прикинь, родила когда-то. Точно не знаю, когда. Если на этом уровне считать, то в прошлом месяце — теперь тут каждый, кому не лень, обсуждают, кто же стал счастливым папкой...       У Егора забавно подпрыгивали скрученные в два калачика белесые волосы, пока он с блеском в светлых глазах пытался втянуть в круг сплетен такие свежие и еще не обхоженные уши.       Арсений позволил ему это сделать, но только частично и в своих интересах.       — Про Антона... Ты сказал, что он уволился, если это тут так называется, после чего-то. Он мне рассказывал, много чего рассказывал о своих похождениях, но взгляд со стороны порой дополняет картину. Не поделишься? Только между нами, обещаю.       Егор многозначно поднял глаза к потолку, постучал пальцами по подбородку, как бы колеблясь, но в итоге с тихим «ща», начал нанизывать слово за словом.       — Он тогда из «Атрего» бежал. — Арсений кивнул, уже знакомый с этой частью чужой закулисной биографии. — Надо было залечь на дно, потому что его бы стали искать. Никто бы не стал спорить, спроси здесь у каждого, с кем он знаком, что он удивителен в своих профессиональных навыках. То ли логика у него хитра на то, чтобы по-другому работать, то ли удача по жизни сопутствует. — Арсений горько улыбнулся, понимая, что «удача» вряд ли подходящее название для настырной непотопляемости. — Но он мало того, что живучий, гораздо хуже, чем таракан, так еще и с как надо и даже лучше работающими рефлексами в критических ситуациях. А Закулисье, если ты уже понял, — это одна сплошная критическая ситуация. От которой он всё время уворачивается, что даже могло бы злить, будь я связанной с ним сущностью. — Егор усмехнулся, скрыв глаза за выбившимися закрученными прядями волос.       Арсений не придал этому значения.       — Короче, группировки, пронюхавшие про его интригующую личность и относительную для этих мест молодость, прибрать к рукам хотели только так. А «БИГ» в этом плане не настаивает и ничего не навязывает, вот он под наше крыло быстренько залетел и начал на аудиовещании работать. У нас, естественно, остались все его кассеты, на которых он очень умело записывал подкасты про Закулисье. Язык у него остер на это дело оказался, я порой переслушиваю и диву даюсь. Всякие новенькие путники, послушав, тоже порой спрашивают, когда этот ведущий вернется...       Арсений, сам не зная от чего, не смог сдержать теплой улыбки.       — О да, в какой-то мере очаровательным балабольством, точнее, грамотными и интригующими речевыми конструкциями он может похвастаться, — сказал он, как причастный. Словно был знаком с Антоном не первый год, и уже имел право гордиться им, как кем-то из разряда родных, которых ненароком хвалят.       Егор хлопнул в ладоши, неторопливо растирая их:       — Так ты слушай, он однажды, перед тем как начать разговор об уровне с бесконечными детскими комплексами со всякими бассейнами из шариков и разноцветных горок, спел песенку «мама сшила мне штаны из пространственной дыры, чтобы проветривали попу многомерные миры», потому что это как нельзя кстати остроумно по отношению к Закулисью, и это стало одной из его фишек. А еще блуперсы с оговорками в конце подкаста и неловкие рецензии со своими комментариями после собственного обследования уровней, о которых вел повествование. Он развлекал эту негустую аудиторию, как мог. Юмор в этой безнадежной заднице, которой является Закулисная Пространственная Многомерная Дырища, высоко ценится.       Егор действительно родился под знаком зодиака болтуньи, иначе то, что они кружили вокруг да около, отступая от «той самой» ситуации чужого увольнения, Арсений никак не мог объяснить, слушая еще сорок минут, как тому на уровне с бесконечными джунглями тропического леса попался островок с компьютерным столом, где кто-то оставил ему личное сообщение, в котором спрашивалось, чувствует ли он тоже запах надежды и свободы в воздухе, но с просьбой никогда ничего не отправлять в ответ.       Арсений оценил этот имэйл, как жуткий.       — У нас не осталось только одной его кассеты. Он, когда уволился, забрал ее с собой, а архив с монтажа уничтожил, правда, после того, как я его уже послушал. У меня остались только текстовые наброски, которые я так и не смог обнародовать до чего-нибудь информационного. Собственно, сам текст вышел непримечательным. Немного про уровень десять: бесконечное туманное поле с иллюзией фермерского амбара вдалеке. Наша группа часто отправляется туда за припасами, там много поселений. Антон же рассказывал, как напоролся там на ржавую телефонную будку, откуда, если снять трубку, доносилось только хриплое предупреждение не гулять в высокой траве по одному.       И когда Егор снова начал рассказывать, как однажды на этом уровне они нашли своего товарища убитым в этой самой траве, пока что-то, притворяющееся им, помогало искать его же обезображенное тело, Арсений понял, что Егор не «дорвался» до общения с новым человеком, а сам по себе был таким. Он бы сказал, что этот незакрывающийся рот напомнил ему его друга сдвг-шника, но он сюда не нагло раскидываться диагнозами пришел, а узнать и понять что-то новое об Антоне. Что пока что получалось с переменным успехом.       — У него там еще была заготовка речи про уровень «бесконечный пирс» с чайками-гигантами, про метро, везущее тебя в никуда с безликими, которые постепенно один за другим пропадают, оставляя тебя в вагоне одного. Короче, хоррора, приправленного своими шуточками, навалил и заставил слушателей тоже кирпичный росчерк в штанах оставить. Но то, что тогда произошло, не было записью, оно было на записи... Антон вдруг обнаружил гул толпы вдалеке, обратил на это внимание как-то невзначай, мелким комментарием, и продолжил рассказывать, а потом снова отвлекся, когда тот уже невозможно было игнорировать. Запись не останавливалась — это можно было потом подрезать на монтаже. Как оказалось, здесь в кабинете стенка начала отходить, он одну из плиток отковырнул, а она поддалась, образуя собой проход. Антон очень внимательный малый, но, видимо, ощущая себя на безопасном уровне в уже ставшей рутинной среде обитания, перелез в этот проход, не подумав. Дальше на записи долго ничего, кроме убаюкивающего шума откуда-то взявшегося ветра, не было. Я перемотал минут двадцать, прежде чем тот вернулся к вещанию, совершенно отходя от темы. Его шутка про то, что сущность многоруки — это дрочеруки — спустя двадцать минут оборвалась как-то максимально серьезно, нехарактерно ему.       Егор поджал губы. Вся былая веселость энтузиаста поблекла, а шумный выдох стал нелегким переходом от шустрого темпа речи к тщательно подобранным словам, соединяемым непривычно долгими паузами.       — Он начал говорить про уровень, который мы классифицировали только после него. Сейчас это «NaN» — неопределенный. Сначала мы думали, что это случайная аномалия или очередная психологическая ловушка этих мест, но потом оказалось, что некоторые старшие путники встречались с подобным. — Егор вдруг заглянул ему в глаза: — Я не мог посмотреть на него, пока первый и последний раз слушал эту запись, но готов поклясться, что, судя по голосу, его трясло.       Арсений сглотнул.       — Он сказал, что попал на оживленную улицу через этот проход. Внешний мир гудел, как настоящий, самыми разными звуками привычной жизни: машины газовали, светофоры пищали, люди переговаривались. Вне себя от счастья, он кинулся в первую же дверь продуктового магазина, поняв, что эта дверь никуда его не привела, не привела на очередной уровень. Потом он перечислил продукты, которые видел, пока ходил между полок. Это не было иллюзией, он мог взять каждый, открыть его, ощутить текстуру и запах. Честно, я здесь уже типа два года и два месяца, у меня глаза реально слезно запотели от описания порошка Тайд и жвачки Орбит с пряными абрикосами, пока я слушал его. Но то, что я уже знал, что он всё еще здесь, рассказывает это, а не там, делало в разы больнее и безысходнее. Мне лишь в итоге нужно было последовательно расшифровать, как так случилось. И я понял, как только он сказал, что, подойдя к кассе, продавец не среагировал на его просьбу. Он было решил пойти на другую кассу, но менеджер, к которому он подошел, чтобы обратиться, прошел сквозь него. Так и выяснилось, что он был призраком в этом мире. Он попал в полную копию желанной Сцены, где его не видят, не слышат и не замечают. Закулисье никуда не собиралось его отпускать. И каким чудом он с неопределенного уровня в итоге вернулся вновь сюда, я не решаюсь спросить до сих пор, но подозреваю, что его банально выбросило, насосавшись эмоций сполна... Ведь Закулисью нужны лишь его страдания. Каждого путника. Познавших счастье не в облике сущностей или сошедших с катушек оно не держит подле себя. Оно справедливо, веришь ты в это или пока что нет.       Немного помолчав после многофилософского изречения, Егор, накручивая вьющуюся прядь, выбившуюся из калачика прически, продолжил, будто очнувшись от транса:       — Он сильно переменился после этого. Закулисье получило то, что ему было нужно. Насытилось, уничтожив, но не сломав. Помимо работы в аудиовещании, он был крупным админом на сервере вики, но тогда не появлялся в сети около двух месяцев. Он успел устроить себе достаточно широкую связь с обществом, но никто про него в этот период ни слухом ни духом. Только недавно, месяца не прошло, как он снова начал вести сайт, заниматься любительскими исследованиями... Заново собрался. Надолго ли? Посмотрим. В Закулисье любые привязанности становятся непростительной слабостью. Оно будто запрещает тебе принадлежать ему только телом, и никогда — душой. Душа всегда тянется к свету и счастью, но в этих многоликих мирах не находит ни первого, ни второго, потому что всегда ощущает себя здесь неправильно — это не ее мир или бывший ее, но уже пройденный. И за это душа не совсем честно расплачивается. Однако истинное счастье вознаграждается.       Поняв, что они заворачивают в такие котлы Закулисных мировоззрений, о которых Арсений даже думать еще боялся, он попросил Егора сменить тему, пока с собственных губ не слетел вопрос, почему же Егор сам тогда до сих пор здесь, раз всё разгадал — пусть этот интригующий вопрос останется не озвученным и оттого никого не обидевшим.       Арсений еще в начале разговора начал чувствовать, как в его грудной клетке принялась разрастаться бездонная черная дыра.       Он полчаса кое-как поддерживал практически одностороннюю беседу с Егором о группировках, в которые он мог бы вступить, но мыслями был совсем далеко от этих слов и тем более от обещаний подумать.       В одну из минут не выдержав накатившей убойной волной усталости, он простился с Егором до завтрашнего дня, извиняясь за то, что слушал вполуха, потому что его конкретно одолела сонливость.       Егор махнул рукой, безупречно улыбнувшись, и тут же завел разговор с пришедшей в комнату как нельзя кстати девушкой из Ассоциации по Утилизации и Переработке Сущностей.       Но вместо того, чтобы пойти спать в отведенную комнату, Арсений в итоге свернул совсем по другому маршруту.