Моя королева, найди меня

Ты под гипнозом. И не пытайся пошевелиться. Не смей!

Не отводи глаза, когда перед тобой змей!

Так-то лучше... Не мечтай о побеге, брось!

Я искуситель: если что – искусаю тебя насквозь.

Дайте танк(!)-Ария Змеи

       Сырость тонкой лозой забиралась на кожу, видневшуюся из-под ткани, пробиралась под нее, змеей обвивая каждый дюйм тела, колола сотнями иголок окоченевшие от обездвиженности пальцы, которые при каждом малейшем движении отдавали режущей болью от кончиков до шеи. Она же удушливо сидела на шее и, играючи, сдавливала горло когда вздумается. Острый каменный пол остриями копий впивался в колени, которые уже состояли из фиолетовых озер, отдававшихся желтой каймой. Пошевелить ими, разогнать кровь, чтоб немного уменьшить ноющую фоновую боль, было еще большей пыткой: сквозь них расползлись, переплетаясь в один жесткий клубок, тугие оковы. На глазах вечной темнотой сидела черная тканевая повязка, от которой тоже исходила удушливая сырость, продиравшая закрытые глаза. Волосы неприятно лежали на лице, щекотали открытые щеки и кончик носа. Где-то вдалеке с потолка капала вода, звучным звоном падая на камень, создавая мелодию, только благодаря которой девушка еще не сходила с ума.       Тишину, висящую в духоте, разрезал стук двух пар каблуков о каменистые полы. Одни тяжелые, размеренные, другие девичьи: мелодичные, чуть легче, но не как у юных дев, пушистые, а весомые, как у старых, полных старух. Оба вошедших совещались о чем-то бодрящем, разнося эхо по стенам логова, и, тихо смеясь, разместились неподалеку от парня, да так, что можно было расслышать о чем они ведут диалог. Сквозь мерзкие, совращающие комплименты, что сыпались изо рта разбойника в перерывах, когда он не был занят исследованием губ своей напарницы, был слышен чуть басистый женский смех.        — Скажи-ка мне, красавчик, зачем она нам? Только момент портит своим присутствием, — проговорила девушка, явно указывая на сидевшую в углу принцессу. Ее мерзкий, тихий голос отскакивал от стен, садился на уши, вызывая отвращение, проходившее по всему телу. — Ты же не собираешься ее продавать, я же знаю.        — Надоело мне, розочка моя, в нищете сидеть, не для того я таким красивым уродился. Разбогатеть нам пора, буду баловать тебя побрякушками сверкающими. А она –наш прямой путь к этому. Или хочешь, чтоб продолжал водить к себе молодых дев и продавал их торговцам? Мало ли, что я могу делать с ними в дороге, — голос его, словно мед, лился рекой, да так сладко, что во рту стоял приторный вкус. Даже через слова было слышно его самодовольную улыбку, которая растеклась по лицу, как у чеширского кота. — Ну или же позабавлюсь с ней как следует, в крайнем случае.        Послышался хлесткий удар и мгновенные сладкие речи, сглаживающие, видимо, момент ревности. Они отскакивали от стен, ползли по полу; девушка чувствовала их каждой клеткой своего тела. Настолько, что хотелось заткнуть уши, абстрагироваться от них, потому что еще немного и то малое, что давали ей, дабы она не загнила здесь от голода, грозилось выйти наружу через рот. Дернув головой от отвратительной судороги, смешанной с животным страхом, она старалась поймать ушами звук падающей воды, чтобы окончательно не сойти с ума.

***

       Утро встретило белокурого полу-прозрачным, молочным туманом, мягко гулявшего сквозь стволы деревьев, уходящего в даль, в лощины. Он, наровясь тканью оставаться на коже, скользил по пальцам, по щекам, оставляя на них невидимую утреннюю росу. Роза осторожно, чтобы не шелестеть опавшими листьями и не нарушать устоявшуюся тишину, прошел мимо Грачевича, все еще мирно спящего, углубляясь в лесную чащу. Вдали мирно потрескивали грозовые раскаты грома, разносящиеся по голубо-желтому утреннему небу ветвистыми блеклыми молниями. Дождь оставался где-то высоко за сероватыми, пушистыми облаками, расплывшимися кляксами сидящих на небесном просторе. Вместо него по земле расползлась жаркая духота, обвивающая каждую версту зеленого простора. Тяжелый жаркий воздух бился о щеки воина, блуждающего между разморенной жаром природой. Роза, сам не ведая зачем, собирающий попадающиеся под руку листья со свисающих к нему ветвей, заправил белокурые локоны за уши. Духота долбила по голове, хоть так, возможно, можно было спастись от нее.        Над головой раскатисто рыкнул очередной раскат грома. Он, словно огромный толстый кот, старался напугать своим неожиданным выкриком, не имея сил даже напасть из-за своих размеров. В настоящем случае, из-за раннего утра, когда даже окружающая среда старалась выпутаться из рук сна. Белокурый, кажется, единственный, кто смог побороть этого многовекового мага, углубляясь в свои плывущие с дикой скоростью мысли. Перебрасывая из ладони в ладонь зеленых ребятишек, которые еще пару мгновений мирно сидели по своим веткам, подрагивая от напряженного воздуха, прокручивая их сквозь пальцы, освежая кожу на руках еще теплой ночной свежестью, оставшихся на них, Роза отсчитывал минувшие дни, выбрасывая с каждым посчитанным по листку на земь. Три. Три чертовых дня, а прогресса почти нет. Даже не дошли до места, которое по мнению о великого, всезнающего советника было совсем близко. Как же белокурому хотелось приукрасить самодовольное лицо Грачевича, оставив на нем фиолетовый след от собственных кулаков. Нет, Роза не из тех людей, трясущихся перед человеком, пообещавшему ему собственноручную кончину, просто он неожиданно доверился тому, кто сам не до конца был уверен в правдивости своих слов, и, если принцессы там не окажется, то какой план по списку должен идти дальше?        Роза, за один раз выбросив всю зелень, находившуюся у него в руках, шел и чертыхался, представляя, как отыграется на вервольфе, забыв все попытки сдружиться. И, возможно, так бы и ушел, бросив надоедливого советника и свое дорогое ему снаряжение, если бы под ногами бы мягкая зелень не уходила далеко вниз. Лесная лощина, уходившая на несколько верст вниз, расползлась почти ровной полосой, края которой уходили далеко вперед. На ее краях росли редкие деревья, чья крона, словно ива, устремлялась вниз, к самой земле. На том краю, куда держали путь странники, лощина покрывалась темно-голубым, уже рассеивающимся, растворяющимся в воздухе туманом. Под ним, где еще сохранялся густой, ледяной оттенок цвета, кажется, через глаза забирающийся в самую душу, заставляя дыхание замедляться, земля становилась невидима, сберегаемая природным «холодным» одеялом. Роза смотрит на него, созерцает свою, еще не погибшую от рук короля участь, и возвращается назад. Так быстро, что духота не могла удержать, не могла заставить его легкие задыхаться от удушья после быстрого шага, превратившегося почти в бег, не могла уцепиться за черные стекла, впиваясь в и так сухие глаза. Он шел с намереньем покорить под себя судьбу-злодейку и найти паршивца, смевшего тронуть наследницу престола своими грязными руками. Шел и улыбался. В нем снова поселилась уверенность, с которой он родился и пронес вслед за собой. В голове мелькнула лишь одна мысль: какая она, наследница?        Белокурый вылетел из-за деревьев с громким хрустом веток и еле уловимым прохладным ветерком, который ютился в подоле его накидки. На то место, где дотлевал потухший костер, где все еще витал запах хвои, принесенный незнакомцем и, почему-то, не собиравшийся угасать, светило утреннее солнышко, уже жаркое, яркое-яркое, желтое, освещало переливающуюся от цвета зелень и советника, который ходил из стороны в сторону, держа руки прислоненными к груди, около подбородка, и говорил сам с собою, прямо в них. Вид у него был встревоженный: волосы наполовину растрепанны, словно были успокоением его душевных метаний, глаза, которые стали яснее в толстых стеклах, метались по оживленным солнцем природным творениям, да и сам он ходил ходуном: пальцы неестественно подрагивали, словно перебирали что-то в уме, плечи по временно дергались, сводимые нервной судорогой. Казалось, еще мгновение, и он упадет от размышлений. Роза, с едкой улыбкой наблюдавший за тремором Грачевича, специально прошел ближе к нему, наступая на попавшиеся ветки, чтоб тот его заметил.        И успешно. Юрий мгновенно развернулся, впиваясь черными глазами в стоящего перед ним воина. В них грохотали молнии. Белокурый даже чуть дольше смотрел в бесконечную темноту, улавливая в них те самые вспышки, покрывавшие небо мгновениями раньше.        — Я думал, ты без меня решил уйти, паршивец, — протараторил Грачевич, подлетая к белокурому. Черная бесконечность становилась со временем спокойнее.        — А ты догадливый, птичка, — ухмыльнулся Роза, подбирая лежавший на земле меч. Кажется до него только сейчас дошло, что он его не взял. Изверг. Оставил свою прелесть одну, рядом с ним, на холодной, хотя от жары скорее всего нет, земле. Он ласково погладил рукоять орудия, словно извиняясь. Все-таки это самое дорогое, что оставалось рядом с ним, несмотря ни на что. Холодный, бездушный, но для воина самый живой, с которым он всегда иногда спал, клинок. Да, так себе перспектива для молодого парня. — Не хочешь выпить?        — Ну пару стопок я бы облагородил!

***

      Выпивка оседала в голове приятными покалываниями. Бурлила в крови, как магический огонь, разгорающийся с каждой секундой все больше и больше. Роза не пьян, напиваться перед походом – плохая идея, это знает даже малолетнее дитя, но отказаться от сладкого горячего напитка не в силах. Да что уж говорить, если Юрия он с трудом вывел из таверны. Тот только на словах весь правильный, а на деле заядлый посетитель трактиров: четвертую кружку эля пришлось украдкой забирать из рук девушки-официантки. Но несмотря на малое количество выпивки, в голову все равно забираются мысли, которые закопаны в глубине, в самых потаенных уголках сознания. Роза уже не раз ловил себя на мыслях о загадочной девушке, у которой в руках огромные территориальные владения, у которой чистейшая королевская кровь, в которой нет ни единого намека на гадкую, черную кровь простолюдинов. В мыслях всплывал расплывчатый образ юной принцессы: прелестной, сияющей молодостью девушки, с огромными ясными глазами, в которых отражается целая вселенная, если не целый белый свет, волосы которой шелковыми длинными прядями падают на плечи, светятся на солнце; с характером, достойным королевской особы: властным, сильным, с заразительной энергией. Саму девушку он не видел в глаза ни разу, так что об ее внешнем виде пока можно слагать только легенды.       И взгляд воина падает на Грачевича, идущего рядом с ним. Советник наслаждался погодой, которая наконец перестала изводить земли неимоверной, сжигающей все жарой и послала на небо пару облаков, мирно плавающих по голубому озеру. Птицей тот не обернулся лишь потому, что, по его словам, мышцы нужно разминать время от времени, но Роза видит, как тот рад ловить редкие солнечные лучи сквозь толстые стекла очков, пропускать чуть похолодевший воздух сквозь пальцы, ловить его покрасневшими от выпивки щеками. Его черные глаза говорят больше, чем его лицо: в них весело прыгают блики, метаются из стороны в сторону, улыбаются. Он точно знает девушку в лицо и мог бы закрыть зияющую дыру в голове парня.       — Птичка, а как выглядит наследница? Кажется, я, черт побери, никогда не видел её на празднествах короля, — Роза спрашивает так же резво и с жаром, с каким живет всю свою жизнь. Язык у Грачевича точно развяжется, после спиртного, да и тот охотник до возможности рассказать свои байки. Да и что такого, узнать про того, кого в скором времени встретишь?        — А для чего тебе это знать? — советник обращает взгляд к белокурому, выискивая в скрытых глазах малейший намек на скрытые, шальные мысли. Проедает черными бусинами окрашенную солнцем кожу и неожиданно улыбается. — Ну, слушай, раз спросил. Принцесса самая красивая девушка, которую мог видеть свет, после почтительнейшей Татьяночки: аккуратная, миниатюрная, почти как ребенок, даже не скажешь, что ей год до совершеннолетия; лицом она словно кукла: каждый изгиб лежит как надо, не смеет портить её, глаза у нее глубокие, прелестные, волосы яркие, светятся под солнечным светом. Держит себя, как полагается: вежлива со всеми, хоть она и не особо сговорчива с незнакомцами, добра ко всем и заботлива.        Юрий описывал девушку так воодушевленно, что сам не замечал, как добавлял к рассказу взмахи кистей рук, которыми изредка касался самого Розы, удерживая внимание на себе. Когда тот закончил, смотря на белокурого взглядом, уверенно выражавшим: ну как тебе недосягаемый идеал? У воина в голове мгновенно всплыла картинка девы, словно из старых бабушкиных книг: с идеальными чертами лица и утонченной фигурой. Греховно, но стоит признаться, что в голове его засела одна мысль: сможет ли он показать себя в лучшем свете перед такой красавицей и получить хоть поцелуй, как вознаграждение? Но парень тут же откинул эту мысль, тряхнув светлой головой. Мечтать о таком можно кому угодно, но не ему, над которым насмехаются даже деревенские, простые девушки, которые и сами не красавицы. Глаза неприятно засаднили, словно по ним ударили лезвием клинка.       — А почему тогда такую красавицу-малышку, по твоим словам, прячут ото всех? Нелюдимость еще не причина этому, ведь это обязанность для правящих персон, знать свой народ в лицо? Нет? — проговорил Роза, ухмыляясь. Но через мгновение воин был прижат к стволу дерева с такой силой, что изо рта непроизвольно вырвался болезненный стон. Черные глаза бешено метали молнии, без страха готовые пронзить белокурого, превосходящего в силе, несколькими разрядами тока. Пальцами советник сжимал плечи Розы, вгрызаясь в них все сильнее с каждой минутой. Выглядело это глупо: только благодаря неожиданности Грачевич смог провернуть свой трюк, но оттолкнуть хилого мужчину белокурый не решился: мало ли что он может выкинуть, опьяненный неизвестно из-за чего взявшейся злостью.        — А ты бы смог защищать почти беззащитную девушку каждую минуту? Смог спрятать ото всех, если та упадет без чувств? Мог бы ты, на месте родителей, отпустить её к незнакомому человеку, подыскивая мужа, только по критерию силы? — мужчина еще раз запустил когти в кожу возле шеи и резко отпрянул от воина. — Вот причина. Вопросы остались?       После минутного молчания вервольф вновь вернулся на тропу, медленным шагом продвигаясь дальше. Роза, улавливая быстро угасающий шок, ехидно растянул рот в улыбке: спрятанная внутри часть характера Грачевича, что так не вписывается в привычный спокойный образ, интересует белокурого все больше. Все-таки он не такой занудный, как кажется на первый взгляд. Роза встряхивает ноющими плечами, проверяет пальцами меч на поясе и подрывается в прыжке к советнику. В повисшей удушливой тишине под ногами громко что-то хрустит, прячась в зеленой траве. Белокурый, не смотря, подбирает источник звука и огромными, аршинными шагами догоняет Юрия. Тот продолжает метать громовые взгляды в Розу, не замечать его, словно в одиночку продолжает путь. Роза бросает в воздух: — Я бы смог, черт побери. – ответом встречает его тишина. Но воину все равно: он найдет способ вновь разговорить словолюбивого советника.       Подобранным предметом оказывается помятая бумага-объявление, погрызенное на уголках. С нее черными глазами на белокурого смотрит девушка с вьющимися темными волосами до ключиц, с белой то ли рубахой, то ли платьем на плечах, не понять, рисунок обрезан до груди. Черт лица на рисунке не разобрать, только черные по краям ресницы и ровный, аккуратный нос и то, что девушка была чуть полновата. Сверху огромная надпись «разыскивается», пару точных описаний ее внешности, которые белокурый пропустил, и имя. Роза Крепыгина. Воин фыркает и активно машет листком под носом у Юрия.        — Смотри, какая малышка замечательная, еще и тезка моя. Вот так совпадение, черт побери! Славно было бы встретиться, — Роза улыбается и сворачивает листок, запихивая его в карман, достаточно поразмахивая им, чтобы привлечь внимание Грачевича.        — Я бы на твоем месте не сильно радовался женскому имени, но куда уж тебе об этом думать. Нечем, — проговаривает вервольф, расплываясь чеширским котом в улыбке.       — Не забывай на чьей стороне преимущество, птичка. Я тебя в дерево, черт побери, не просто толкну, а прикипитярю к нему, — дергая пальцами руки ответил Роза, удерживаясь, чтобы не придушить шутника прямо на месте. Ироничная улыбка моментами дергалась от прицепившегося сравнения. Хоть Грачевич не был в курсе его личных проблем, но попал точно лезвием по сердцу. Только внезапно всплывшее в голове слово, которые он придумал еще в детстве, коверкая бабушкино «кипятить», заставило белокурого унять образовавшееся раздражение, обжигающее внутренности изнутри. Всего на мгновение, но охладило голову мягкими давними воспоминаниями, которые навсегда остались сладкими всплесками в суровом окружающем мире. Роза саркастично улыбаясь, придумывал едкие шутки в сторону советника. Но каждая фраза, которая появлялась в голове белокурого, кончалась тем, что Грачевич был оставлен связанный посредине дороги или к его горлу был прижат сверкающий клинок. — «Возможно пора пресечь его шуточки, а то, черт побери, он останется без языка,» — размышлял Роза, упорно сохраняя давящее молчание, пока над головой сгущались ветви деревьев, а вдалеке прорывалась голубоватая тьма.        Шуршащий шепот древесной кучерявой кроны был прерван треском веток и тихими, постепенно приближающимся неразборчивым говором. В нескольких шагах от Розы из зеленой листвы вышел мужчина, озираясь, словно не мог вспомнить как он попал в эту чащобу. Он, как загнанный в угол заяц пару раз повертел головой, поправляя пальцами сверкающие на солнечных лучах, пробивающихся сквозь ветки деревьев, и шмыгнул бы обратно в чащу, если бы не заметил рядом с собой незнакомцев. Своими большими, ясными глазами, почему-то они ярче всего бросились в глаза Розе, было в них что-то глубокое, он обратился к проходимцам и быстро, за какое-то мгновение, приблизился, все бурча себе под нос неразборчиво. Его курчавые волосы торчали одуванчиком, скрывали уши, за которые были заправлены, в глазах жемчужинами сидели блики от редкого света, от чего его взгляд походил чем то на юношеский, добрый и одновременно печальный; стоял и словно обдумывал что-то: взгляд его кочевал то на лицо Розы, то на лицо Грачевича, то исследовал мгновение землю под ногами. Облик его не вызывал опасений. На языке вертелось только «по-настоящему добрый душой человек». Только темно-синие тени, расползшиеся по клетчатой, синей рубахе и темный штанам, севшие на лицо, под глаза, омрачали его, словно прыскали ядом по округе. Таились внутри него.       — Ой, а вы чего это здесь…сюда нельзя просто так. Здесь, ну как его…темное место! Вот, — он говорил с паузами, словно забывал все слова, которые знал. Даже голос у него был чистый, как речушка. А глазами так и бегал с одного лица на другое. — Знали бы вы что там происходит, ух. Давайте я вас провожу, а? Я же, это, знаю тут все. Да. Только сначала, ну…заплатите мне.       — Прости, дружище, мы справимся как-нибудь сами. Дошли же мы сюда как-то, черт возьми, — Роза улыбнулся незнакомцу, похлопал его по плечу и прошел мимо. Его верный спутник уже сидел на плече, потряхивая перьями. И когда только он успел?       Белокурому не хотелось, во-первых, идти с неизвестным мужчиной по чащобам, хоть тот и выглядел безобидно, ему своего вервольфа достаточно, а во-вторых-платить. Делать ему нечего, как одаривать всех встречных кровными. Так что на попытки мужчины остановить его просто не отвечал, продолжал углубляться в тень деревьев.       — Ну куда же вы. Вам же хуже будет, — последняя угасающая фраза, что услышал Роза, у себя за спиной.

***

      Длинные, горячие пальцы легли на холодную, бледную щеку, оглаживали ее, царапая, оставляли на коже мерзкие, липкие отпечатки. Очерчивали линию носа, ушей, заправляли за них растрепанные волосы и, при малейшем движении головы, ловили подбородок, стискивая его до чуть слышной боли, показывая свое доминирующее положение. Тяжелая ладонь обжигала оголенное плечо, ногтями царапая нежную шею, оставляя на ней мерзкие разводы. Мужчина почти сидел на стопах девушки, не давая возможности хоть немного отстраниться от его обжигающих рук, перестать ощущать его отвратительное тепло. Своими коленями он касался ее бедер, терся об них, потакая своим желаниям, на ее хрупких, острых коленках лежал грудью, вдавливая девушку в землю. С каждым выдохом мужчина расплывался на них больше и больше, оголенной грудью обжигал не скрытые подолом платья колени. Буквально заставлял ощущать свои выступающие ребра.       — Когда же за тобой придут, милая? Терпения у меня не так много как ты думаешь; смотреть на тебя каждый день, на твое еще молодое красивое тело, на это худое личико, — это испытывает меня каждую секунду и я не знаю, когда сорвусь, — горячее дыхание обжигает щеки и кончик носа, остается ожогами на коже, в ушах остается рычащий баритон. По нижней губе мужчина проходиться пальцем, обводит их и наклоняется к ним почти в плотную, еще немного и прожжет в них дыру. Девушка дергает онемевшими пальцами, но из-за количества веревки даже согнуть их было невозможно. Она отвернулась от противного дыхания, стараясь вжаться в каменную стену, чтобы хоть немного увеличить расстояние, но все тщетно. Хотелось ответить ему, наглому и самодовольному, но злить его, который имел возможность шевелить конечностями и больше простора для действий, было панически страшно. По ногам дрожью расходилась паника, которую унять не получалось совершенно. — Маленькая глупышка, не стоит бояться. Пока. Даже при большом желании я ничего делать не буду, ты слишком ценный товар, даже если и желанный экземпляр в моей личной коллекции.       Моментально вес на ногах испарился, даже не было слышно удаляющихся шагов. Но Яша не обратила на это внимания. Кожу жгло от горячих, ядовитых ожогов, все тело неимоверно трясло от страха и отвращения. Только холодная природная свежесть, ходившая по полу старалась успокоить болезненные участки тела, обнять трясущиеся колени и отпугнуть удушливый сырой воздух.

***

      Темная чаща сгущалась над головой, висла широкими черными ветвями, перехватывая солнечных свет. Лишь редкие капли его падали на землю и, кажется, тут же пропадали в прозрачной тьме. С каждым шагом по высокой, никем не оскверненой траве, округа становилась все более и более темной: уже не только грузные ветви скрывали ясное желтое солнце, но и сгущающиеся тучи, с каждой верстной становившиеся все синее и синее. По темно-изумрудной траве, по которой голубыми отливами прыгал редкий свет, стелился синеватый туман. Каждое прикосновение его к изумрудным травинкам, которые должны дышать летним солнцем и светом, отдавалась в воздухе светом, легким, неярким. И только от этого чувствовалось, что здесь царит другая, не тронутая руками человека природа. Нет протоптанных троп, только цветцшие маленькие цветочки. Каждый шаг здесь отдавался отдаляющимся мрачным эхом, вторил каждому движению, пытался поймать его в свою ловушку. Вдалеке мрачно охала сова, встречая своих гостей отскакивающим отовсюду громким эхом. Роза старался уловить каждую версту этой чужой, для себя, природы, уловить ухом множественные шорохи здешних животных, совершенно не боявшихся человека: на их земле им боятся нечего. Здесь в воздухе витала атмосфера опасности: из каждого темного угла мог выскочить зверь, выставить свои острые клыки и без раздумий кинуться на прибывших. Сырой, прохладный воздух попадал в легкие, остужал разгоряченное жарой тело. Белокурому нравилось эта сырая, хищная, чужая природа. Сумрачный лес был совершенно другим, словно не их королевство, а далекое, невозможное место. В нем было спокойно.       И единственное, что нарушало его вечное спокойствие-был Грачевич. Вервольф, решивший, что Роза не знает старинных пугалок про него, рассказывал их, добавляя все новые и новые, еще более устрашающие детали. Одна из таких, что в нем много лет назад и осел бессмертный змий, укрывший лес темной, непроглядной пеленой. Но белокурый не верил в эти сказы, только улыбался советнику, который изредка царапал его черными, жесткими перьями по щеке. Бабушка не вбивала ему мысль о вечном зле, сидящем в глуши Сумрачного леса, который так прозвали из-за его густо-кронных деревьев, а люди напридумывали разных россказней о чудовищном зле, только говорила о загадочном, совершенно чудном, свободном лесе, в котором природа никогда не подпустит к себе человека на опасное для себя расстояние. И, возможно, благодаря этим рассказам Роза сейчас не высматривает бессмертное, как все говорят, зло, а искренне восхищается цветущей природой. Где-то вдали чудовищно-громко рычала река. Шумная, свободная, разносившая по округе свежий, холодный ветер, пропитавщийся запахом чистой воды. Он же забирался под одежду, укрывая ледяным одеялом по самую макушку, пробирая тело до мурашек. Цеплялся за подол плаща, играясь с ним так же, как с белокурыми локонами: резво, живо; царапал уши своими острыми когтями. Сквозь них режещим уши голосом доносились обрывки слов.       — Ты оглох? Очнись, вояка! — тараторит Юрий, ударяя крылом по щеке белокурого. Он, кажется, на магическом уровне заметил яростный, разгорающийся огнем взгляд сквозь черные стекла и мгновенно взмахнул другим, бесконечно черным крылом, указывая куда-то за правое плечо воина. — Неужели за своими очками совсем зрение потерял? Сними их, посмотри на мир человеческим взглядом!       Роза, еще подавляя злостное рычание в горле, повернул голову, устремляя взгляд сквозь темно-синие дебри. Вдали, скрываясь за вековыми стволами деревьев виднелась каменистая насыпь. Ничем не примечательная, почти невидимая в темных синих ответах, но которая могла служить идеальным убежищем, и если бы они пропустили бы ее мимо глаз, можно было бы спокойно давать руку на отсечение.       Сворачивая направо и делая пару шагов, белокурый тут же спотыкается об длинные корни деревьев, расползшиеся на несколько метров по земле. Чертыхнувшись, Роза оставил надоедливые корни, кажется, следующие за ним по пятам. Широкая листва, сидящая на длинных, когтистых ветках, царапалась, словно кошка, оставляя на пальцах и лице невидимые дуги. Порой, издеваясь, вывертывались из хватки воина и отреливали обратно, листьями зарываясь в его волосах. Грачевич, явно не довольный частыми шутливыми ударами ветвей, спрыгнул с плеча белокурого, маневрирую меж огромных стволов, оставляя воина в одиночестве прорываться сквозь тьму. «Предатель,» — пронеслось в голове белокурого.       Продравшись, наконец, сквозь играющие с ним ветви, Роза нагнал вервольфа, оставаясь в тени высоких деревьев. В округе царила звенящая тишина. Кроме звонкого рыка реки ничего не было, но белокурый старательно вслушивался и перебирал появляющиеся в голове идеи, чтобы осмотреть пещеру. Идти туда самому, чтобы осмотреть ее, было довольно рискованно: разбойник, по словам Юрия, живший на миру не первое столетие, явно не оставит девушку одну, а живущее в пещере эхо быстро выдаст присутствие воина, даже если тот будет стараться не прерывать тишину этого места. Но был и шанс, что она пустовала, на что Роза и рассчитывал; закрытое, сырое место не выглядит привлекательным, даже заходит в него не было желания.       И между умственными метаниями белокурый кинул взгляд на земь. Грачевич, ходивший из стороны в сторону, вздрагивал от пронизывающего холода, расправляя перья. И все идеи, как крысы, тут же разбежались, оставляя лишь одну, от которой улыбка так и лезет на лицо.       — Вот ты и пригодился. Радуйся, черт побери! — приседая на корточки, прошептал Роза. — Слетай, осмотри-ка, пещеру. Ты же вон какой, блин, компактный.       — Ишь, разбежался! Я тебе кто? Тебе надо, ты и иди! — только и успел проговорить Юрий, прежде чем его клюв был зажат ладошкой воина.       — Тише, черт побери, трясогузка ты тухлая! Полетишь, как миленький, а то я тебе твои перышки-то поотрываю, — прошипел белокурый, почти выталкивая веровльфа из тени.       Грачевич кинул на него злой взгляд, сказал что тсм никого нет. Потом от лица яшки до того как роза открыл ему глаза.Свирепо сверкнув глазами, Юрий, гордо взмахивая крыльями, с головой окунулся в темноту пещеры. Только далекий ворох перьев, отскакивающий от каменных стен, раздражал спящую округу, но и он утонул в ней.       Роза, сильнее прижавшись к шершавому дереву, взглядом прожигал черную дыру в скале. Он отсчитывал каждое мгновение, которое был один: вымерял допустимое время, чтобы без знака Грачевича пуститься в след за ним. Сердце разгоняло застоявшуюся в конечностях кровь, отдавалось каждым ударом в уши, в глаза. Роза тряхнул головой, смахивая неприятное чувство. Над головой, чирикая, пронеслась стая птиц, разрезая зеленую крону деревьев. Всего на мгновение они показались и тут же вновь утонули в синеве этого места. Белокурый, отвлекаясь на них, невольно отклонил голову, провожая их. Грудной гул, стоящий в ушах, за это мгновение сам собою оставил воина, за что тот от души благодарил вселенную: он, оставшись, глушил бы изнутри, не давал бы делать даже самые легкие движения телом.        Через несколько секунд, как Роза вернул взгляд на каменистую скалу, показался вервольф, крылом указывая на вход: значит девушка была там и, как видно, одна. Белокурый, неодобрительно глядя на Грачевича, поскреб ногтями по коре и направился ко входу в скалу. В голове не укладывалось, что Черный Ловелас, как считает вервольф, оставил свою добычу совсем одну. Но делать нечего, пришлось довериться Грачевичу, заталкивая тревогу далеко в глубь.       — Только под ноги смотри, я точно слышал там змею, — шепотом бросил Юрий, первым пропадая в темной пещере.

***

      За несколько верст от себя, в самом начале пещеры, послышалось тихое шуршание. С каждой секундой оно приближалось, а вместе с ним почти невесомые человеческие шаги. Сердце девушки внезапно забилась сильнее, вгоняя ее в тревогу. За несколько минут до них, она слышала шелест крыльев, раздающихся от каждой стены, но он пропал так же быстро, как и появился, но Яше этого было достаточно. Впервые за то время, что она здесь находиться, птица залетала в удушающую тишину пещеры.       Шаги становились все ближе, пока не остановились около нее. Кто-то шелестя одеждой, осторожно коснулся ладонью коленей девушки. Тревога судорогой прошла по ее телу.       — Спокойно, блин, а то откипитярю вам пол ноги, — пробасил незнакомец, принимаясь резать веревку на голени. Оковы на ногах, развязанные им, упали на пол.       — Живе, трясогузка, — вставая, проговорил пришедший. К онемевшим за спиной ладоням прикоснулся появившийся из тишины человек, по движениям которого Яша поняла, что тот тщетно пытался вручную развязать узлы веревок.       — Легко говорить, когда есть ножик, — раздалось за спиной с детства знакомое бурчание.       — Юра? — робко спросила девушка, чуть поворачивая голову. Она точно знала его голос, но сейчас не могла поверить, что слышит его наяву. Послышался утвердительный ответ и более активное шебуршание веревок: теперь советник резал их ножом, продолжая говорить что-то о разгильдяйстве незнакомца. Яша сама не заметила, как на лице просила улыбка. Хоть одно в мире неизменно-недовольное бурчание Грачевича.       Когда руки были наконец свободны, девушка медленно свела их перед собой. Тысяча иголок кололи их в одно мгновение; кровь болезненно приливала в пальцы. Яша сжимала и разжимала их несколько раз, почти не чувствовала их. По щекам скользнули горячие пальцы, ровно-ровно по ожогам от едкого дыхания Кобры, но своих не оставляли, стянули с глаз пыльную чёрную повязку.       Сжимая девичьи ладошки в своих, незнакомец резво, но довольно осторожно потянул девушку на себя, поднимая. Яша сжимала и разжимала их несколько раз, почти не чувствовала их, только жжение проходило по конечностям и растворялось где-то в крови. По щекам скользнули горячие пальцы, ровно-ровно по ожогам от едкого дыхания Кобры, но своих не оставляли, стянули наконец с глаз пыльную чёрную повязку. Первое, что бросилось в глаза девушке-это яркие, белые волосы, которые болезненно оставались в глазах непрошеными слезами. Длинные, неестественные, ведь брови и усы были цвета ночи, как и черные очки, скрывающие глаза молодого человека. Но долго рассматривать лик воина не получилось, хотя хотелось. Сжимая девичьи ладошки в своих, незнакомец резво, но довольно осторожно потянул девушку на себя, поднимая. Ноги, занемевшие от долгого сидения, неожиданно подкосились, еще чуть-чуть и Яша бы упала в руки к белокурому. Тот только ребячески улыбнулся, продолжая, девушка чувствовала это, буравить ее взглядом через черные стекла. На плече белокурого в одно мгновение показались два ярко-зеленых, змеиных глаза, с звериным интересом рассматривающих Яшу, а после обращающихся к молодцу.

***

      От огромных каменистых валунов, как бы тихо Роза не старался ступать, отпрыгивало тихое, смешливое эхо. Где-то капала вода, звоном отдававшаяся в голове. Синяя тьма застилала глаза, стелилась по полу и стенам, и только редкие горящие камешки излучали слабое сияние. Белокурый шел по ним, держа в руках свой дорой клинок: все-таки чувство тревоги не могло покинуть его ни на мгновение; все казалось подозрительным, словно из каждой щели могут вылезти тысячи головорезов. Грачевич, не оборачиваясь, летел уже по знакомой ему дороге, и, наконец, вывел воина в самую глубь пещеры.       Огромная дыра, освещенная неяркими, разбросанными по округе огоньками предстала перед Розой. Огромные и не очень валуны лежали по ее периметру, заполняя собой почти все пространство и только в середине была пустота. Над головой висели длинные камни-шипы, угрожающе смотрящие на входивших. И пещера, действительно, была пуста. Только аккуратная девичья фигура сидела у дальней стены.       Все так же осторожно, Роза подходил к ней и с каждым шагом все ярче светились ее медно-рыжие волосы, еле как касающиеся плеч. Уже подойдя вплотную были видны некоторые черты лица девушки: острый подбородок, курчавый носик и, что больше всего, помимо волос, бросилось в глаза, острые скулы. Сама девушка была с виду хрупкая, словно фарфоровая статуэтка. Тонкие ноги и руки, заведенные за спину, острые колени, не скрытые платьем, кожа почти белая, без намека на летние метки солнца-ну не чудо ли? «Советник не преувеличивал, черт возьми, когда так мелодично, блин, говорил о ней.» — подумал воин.       С Грачевичем они не договаривались, но как-то получилось, что оба слаженно принялись развязывать оковы на теле девушки. И только-только Роза коснулся колена, девушка вздрогнула, стараясь уйти от его ладони. Белокурый не сильно удивился такой реакции, все-таки она не видит, что происходит около нее, но из-за этого он почти полоснул лезвием ножа, всегда лежащего в кармане, ей по голени, всего в паре дюймов останавливая клинок. Шипя через зубы, Роза, стараясь уважительно обращаться к девушке, предупредил о возможности остаться без ноги. Закончив со своей стороны, Роза перекинул клинок недовольно-бурчащему вервольфу, которого девушка узнала именно по нему и, как показалось воину, чуть успокоилась       Когда все оковы на ней были сняты, белокурый хотел уже снимать повязку: уж очень хотелось взглянуть на лицо без помех. Но то, как рыжеволосая, не глядя на руки, разминала пальцы: осторожно трогая ими сырой, душный воздух подле себя, словно пыталась нащупать его, заставило помедлить Розу, уж слишком завораживающе это было: девушка почти накручивала воздух себе на тонкие пальцы, вытягивая их, а потом мгновенно забирала к себе в ладони. Белокурый, отвлекаясь от этого зрелища, осторожно запустил пальцы в мягкие, медные волосы, чуть задевая прохладные девичьи щеки, по которым мгновенно прошли мурашки. И когда, по нескольких махинаций руками, черная ткань поддалась, падая на пол, на белокурого обратили свой свет огромные, лазурные глаза. Глубокие, словно два маленьких озера, излучающие свет из самой души. Если бы в последний момент Роза не осекся, то точно бы ляпнул какую-нибудь чушь, явно не уважительную к королевской особе. Осторожно, на сколько получалось, сжимая ее миниатюрные ладони, белокурый поднял девушку с холодного каменного пола, почти роняя ее на себя. Слишком сильно, как показалось ему, ведь рыжая почти упала ему в грудь. «Она похожа на котенка. Бездомного, тощего. С невозможными глазами.» — внезапно появилось в голове белокурого.       — Ну у тебя, блин, лапки крохотные, вместо ладоней, — вдруг вырвалось у Розы. Все таки ляпнул. Девушка улыбнулась и пару мгновений девушка рассматривала лицо Розы, оставляя на коже холодные водные всплески, и тут же потемнели от ледяного, замораживающего страха.       Белокурый перевел взгляд на плечо, куда с таким страхом смотрела девушка. На правом плече сидела маленькая черная змея, буравя взглядом рыжую, и ровно через мгновение перевела свои кислотно-зеленые глаза на воина, кажется, усмехаясь ему. Не успел белокурый моргнуть, как обжигающе-горячая мужская ладонь впилась ему в щеки, стискивая челюсть. Перед глазами мелькнули длинные бесконечно-черные волосы и появился силуэт мужчины, почти на две головы выше белокурого.       — Не думал, что вы будете настолько наглыми, чтобы ворваться в чей-то дом без приглашения, — проговорил сладко-медовый баритон, обжигая лицо Розы дыханием. Белокуры, резво выдергивая подбородок из цепкой хватки, оставившей царапины на коже, отпрыгнул от мужчины, закрывая собой девушку и вервольфа. Недалеко от воина, что-то с треском упала на каменный пол.       — Бегите! — крикнул Роза, вынимая меч из ножин. Он не видел, как Грачевич схватил девичье запястье, увлекая рыжую за собой во тьму коридора пещеры. Только быстро растворяющиеся шаги свидетельствовали этому и едкий змеиный взгляд, буравящий тьму. Змей рывком устремился в их направление, совершенно не обращая внимания на воина. Но только он хотел скрыться в пещерной синей тени, которую видел насквозь, от нее пошли ослепительные ярко-зеленые искры, от которых мужчина акробатически отпрыгнул, потирая ладони.       Роза, взмахивая своим клинком, распустил по левую сторону от себя длинные искрящиеся молнии, разрезая застоявшуюся сырую тьму. А змею, кажется, вовсе плевать, только теперь он с ярым интересом рассматривал белокурого. Только сейчас Роза понял, что смотрит на мир абсолютно свободно, улавливая все цвета.       — Если бы я знал, что ты -молодая девушка, то не стал бы портить такое красивое личико, — мягко проговорил змей, улыбаясь. Явно играется со свой добычей. — А глаза то как горят, словно удивительный алмаз.       И действительно, слабым светом около своих ног переливались ярко-зленые блики. Белокурый, отрывая взгляд от пола, вглядывался в мигающего глазами мужчину перед собой, который вальяжно потирал руки, словно не видел для себя никакой опасности. На плечах его висела черная накидка, доходившая почти до каменного пола и пропадала в нем, растворяясь. Такие же темные, непроглядные, кожаные штаны были подпоясаны ремнем, на котором серебряными побрякушками светились разные цепочки, которые виднелись и на мочках его ушей; уже вобравшая синий цвет рубаха торчала из-под ремня, расстегнутая сверху на несколько пуговиц, обнажая бледную грудь. На пальцах каждой руки переливались серебряные перстни, мигая в свете камней. Бесконечно черные волосы стекали по плечам, мягко ложились как змеи на обнаженную грудь хозяина; смотрели невидимыми глазами на белокурого воина. Над широкой лисьей улыбкой виднелись черные усы. И только ядовитые змеиные глаза были ярким цветом на нем. И Роза подметил для себя, что человек перед ним действительно по скотски привлекателен, так что легенда, где он продает душу демону может быть правдой.       — Прежде, чем оскорблять кого-то, черт возьми, представился бы, — улыбнувшись, проговорил Роза, смотря за бегом ядовито-зеленых глаз и вскидывая на плечо меч.       — Черный ловелас, змеиный демон, бессмертное зло — выбирай любое имя, которое дал мне народ. Но мне, если уж хочешь знать, нравиться-Кобра. И коротко, и так подходит, — Змей растягивал каждое слово, театрально взмахивая руками.       — Отличная, блин, предсмертная речь. Так и запомню.       Почти прыгая в сторону Кобры, белокурый старался подобраться ближе к нему, чтобы ранить весомо. Но, как и предполагалось, змий только и ждал этого. Он, продолжая игриво поглядывать на Розу, уворачивался от каждого взмаха клинка, словно и не напрягался вовсе. Острыми, огненными клинками, собственноручно сотворенных, черноволосый скользил по острию меча воина, разбрызгивая мелкие искры, опаляя кожу противника. Но удары клинка Розы все-таки успевали коснутся змия, нанося не сильные, но весомые раны, после которых тот отпрыгивал от белокурого, не прерывая зрительного контакта. Черноволосый слизывал сочащуюся кровь с ран и те затягивались в то же миг, оставаясь каплями на камнях.       — Ох, как жаль, что ты забрал у меня замечательную рыжеволосую принцессу, — протянул Кобра, бросая в белокурого пару-тройку огненных клинков, один из которых успешно оставил кровавый след на его щеке, подпалив сползшую на лицо прядь волос. И в одно мгновение змий прижал Розу к стене, нависая над ним. Ожоги ползли по запястьям, за которые он держался, ползли выше по рукам, до самой шеи. — А мог бы ты заменить ее, я не привередлив, даже интересно какой ты на вкус. Все таки что-то есть в тебе девичье-привлекательное.       По щеке прошелся шершавый раздвоенный язык. Кобра по-хозяйски слизал стекающую кровь с лица воина, едко улыбаясь. Роза, задыхаясь от подступившей тошноты, пытался вырвать руки из горячих ладоней змея. И нашел способ, не самый приятный. Выждав момент, белокурый впился зубами в змеиный язык Кобры, выигрывая себе пару мгновений свободы. Черноволосый, выпуская из рук запястья Розы, схватился ими за лицо, содрогаясь от секундной боли. Белокурый, выныривая из-под него, отлетел на несколько дюймов, сжимая в ладонях рукоять меча.       — Чертова крыса, игры кончились, — проговорил Кобра, поворачиваясь к воину. Но исполнить свой замысел не успел: яркая искрящаяся зеленая молния, призванная взмахом клинка, отбросила его, впечатывая в камень. Мужчина черной тенью упал без чувств на пол. По каменистой насыпи тонкой струйкой текла алая кровь. Белокурый осторожно подошел к змию, поднося пальцы к его носу. Дышит. Вставая коленками на холодный, твердый пол, Роза, со всего размаха, воткнул острие клинка в грудь мужчине, где-то в район сердца. В миг все камни, освещающие темную глубь пещеры, потухли, смыкая над головой воина кромешную тьму. Грудь больше не поднималась, а кровь, стучащая по пальцами белокурого на запястье Кобры, перестала биться. Колено, которое находилось около головы, начало гореть от прилива тепла, растекавшегося под ним. Белокурый осторожно поднялся, все еще недоверчиво поглядывая втемноту, где последний раз видел змия.       — Роза, ты там в порядке? — пронесся в начале пещеры громким эхом голос Грачевича. Белокурый, крикнув ответ, нащупал во тьме свои очки и поспешил на ощупь искать выход из пещеры.