Моя королева, найди меня

      Налей вина, мой друг, налей поболе,

Сейчас мы выпьем и потом.

А я клянусь своею шпагой, проткну любого на своем пути.

С друзьями я себя не чувствую салагой,

С друзьями весело идти.

Песня мушкетеров - Король и шут.

       Ночь ясными блестками спускалась на землю. Свободные северные ветра свистели подле оконных стекол, скреблись об них, словно дикие звери, не унимаемые никем, бились невидимыми головами и убегали вновь к себе на поля. На каменном полу отражался сверкающий месяц: одинокий, гордый, но такой манящий, словно диковинная безделица, созданная для молодых девчушек-сорок, глаз которых видит только самое прекрасное в мире. Вместе с ним мерцали одинокие звезды, где-то появляясь, а где-то совсем гаснув, словно небо моргало своими множественными глазами. Моргало, заигрывало с теми, кто устремил к нему свои очи. Одним из таких был сам Роза. Он, поглаживая рукоять своего меча, следил за затихшим безмолвным небом, вбирая в свои не скрытые стеклами глаза отблески черноты. Ясная зелень чуть темнела под натиском бесконечной темноты, но оставалась такой же светлой и яркой, какой была всегда; ничто не может заглушить эти зеленеющие, «чертовы, девичьи», со слов самого воина, глаза. Белокурый никак не мог поймать сон, блуждающий где-то рядом, манящий, но играющий с ним в кошки-мышки. Потому у Розы было больше времени обдумать то, что ждет его с восходом солнца. Решение помочь королю было принято так внезапно для него, что обдумать его совсем не было времени. Нет, он не сомневался в его правильности, об этом речи не могло идти, дело было в другом: насколько оно поможет ему в исполнении детской цели. С удачным выполнением он получит то признание, о котором грезил с малых лет, ради которого трудился так долго и упорно, но при крахе потеряет абсолютно все, даже право ходить по родной земле. Эти мысли засели в голове белокурого, словно прохладный летний ветерок, блуждавший по комнате, куда завел его Ричард, оказавшаяся покоями, одними из многих в замке. Он ложится по полу мягким речным запахом, стекает по пальцам воина, и Роза на мгновение забывает о гнетущих мыслях. Он вытаскивает меч из ножны, совсем немного открывая лезвие, и проводит по нему пальцами. По фамильной гравировке, сделанной еще его отцом, ведь орудие служило ему до самого конца, раскрывшемуся бутону розы и, кажется, набирается решимости, которую глушили переживания.

***

      Утро началось с первыми лучами летнего солнышка, мягко крадущихся по всему, до чего доставали их светлые когти. Роза, уже давно приручивший их, словно теплых мурчащих кошек, играл с ними, стоя подле сверкающего оконного стекла. Об него мягко ласкались зеленые ветви, светящиеся ярко-ярко-изумрудным, утренним цветом; маленькие сиреневые цветочки, живущие на этих ветках, улыбались новому дню, распускались, тянулись к теплой звезде. Белокурый впервые видит настолько живые цветы, словно они только ранним утром имеют смелось показать свое магическое нутро, стать еще прекраснее, чем в обыденное время. Возможно, он бы никогда и не заметил этого, если бы это не было единственным развлечением: тяжелая дубовая дверь, сколько не толкай, не имела чести поддаться, а только ворчливо скрипнуть и снова затаиться в молчании. Ричард, очевидно предусмотрев все варианты событий, любезно запер дверь, чтобы предотвратить бегство. А Роза, не собиравшийся никуда ускользать, только огрел ее не самыми приятными словами, да и только: не привык он ограничивать свою свободу и позволять кому-то забирать ее, но все равно ему нет смысла расхаживать по замку, хотя был бы не против. Только ближе к позднему утру, когда на улице уже вовсю кипит жизнь, стража соизволила выпустить воина и проводить к королю, который пригласил его на утреннюю трапезу, в благодарность. Завтрак прошел спокойно, хотя белокурому и было слегка неудобно находиться под строгим взглядом монарха, который моментально потеплел при виде Татьяны. Она, словно самый сладкий эль, смягчает атмосферу. Только перед тем, как отправить Розу к Ричарду, маленький мужичок, по-видимому кузнец, хотел забрать с пояса меч, но в ответ получил только полурычащий отказ. Белокурый никому не доверяет своего вечного спутника, сам научился ухаживать за клинком. Слишком ценная для него вещь, чтобы отдавать его в руки незнакомцам.        Ближе к обеду пришло время отправляться в путь. Возле дверей, где царила темнота, солнечные лучи не могли пробиться к полу сквозь высокие, но крохотные окна, Роза в последний раз осматривал узорчатые камни на стенах. Выпускать его отказывались, мол, не было такого распоряжения. Стражник, нервно стукнув по стене доспехом, мерил белокурого взглядом, словно изучал чужака, но быстро потерял к нему интерес. Роза, настукивая по ножнам пришедшую на ум, старинную мелодию, медленными шагами обходил колонны, идущие почти к самому небу, коротал время как мог, лишь бы не оставаться в повисшей тишине. Спустя некоторое количество посчитанных узоров-змеек, ювелирно-мастерски высеченных на камне, позади послышались размеренные шаги и магический шелест платья. Уже через мгновение подле белокурого остановилась правительствующая парочка. Татьяна, ласково обводя глазами воина, порывалась что-то сказать, это было заметно по дергающимся время от времени хрупким плечам, но тщательно подбирала слова, чтобы не разразиться порывом чувств. Но минуты утекали так же быстро, как водная речная гладь, а молчание все властвовало над головами.        — Пришло время исполнять обещанное, но отпустить тебя одного в такую опасную дорогу мы не можем, — Ричард акцентировал внимание на этом слове, не ударно и жестко, как это обычно приемлимо, а мягко, словно шелест атласного подола платья. Он мимолетно коснулся взглядом лица своей спутницы, и почти незаметно улыбнулся, лишь глазами. Белокурый моментально понял, чья была это идея, и коротко мотнул головой в знак понимания, расплескивая светлые пряди по плечам. — Поэтому отправим с тобой нашего советника, он сам интересовался этим делом, только вот, к сожалению, возможностей не хватает. Как и пунктуальности.        В его взгляде мимолетно мелькнула ядовитая усмешка и злоба, светясь ярким запалом в его карих глазах. Но только он ощутил на себе негодующий взгляд спутницы, тут же спрятал звериный огонек в глубины карего света. Над головой громко зашелестели жесткие перья: из дальних покоев выскользнул, сливаясь с темными тенями крыши, грач, вбирая в себя желтые лучи, остававшиеся на черных перьях сверкающими узорами. Спикировав на пол, около Розы, ночная птичка обернулась невзрачным, с первого взгляда, мужчиной. Темные, почти черные волосы, отливающие светло-желтыми отблесками были небрежно зачесаны на один бок, а другая их часть растрепалась, мягко поддаваясь легкому сквозняку. По плечам темной лентой разлилась темная ткань кафтана, с серыми, словно серебряные гривенники, вставками узоров и лент. Она незаметно переходила в такие же черные штаны и спускалась до самых стоп. Темно-карие, почти ночные глаза, скрытые за квадратными толстыми стеклами, обвели троих присутствующих беглым, почти крысиным взглядом. Чуть больше, чем на мгновение, он остановился на белокуром: зрачки сливались с основным цветом глаз, создавали иллюзию черной бескоечности, только точечные блики служили в ней светом. Неприязнь мелькнула в них ярким светом и мужчина тут же перевел взгляд на раздавшийся женский голос. Роза точно почувствовал в нем некое сходство с крысами.        — Юрочка, я знаю, ты не подведешь меня, — мягко проговорила Татьяна, приблизившись к вервольфу почти вплотную. Яркая красная ткань ее платья на мгновение коснулась черного одеяния, оставляя яркие всплески на нем. Она секунду согревала его ласковым взглядом и, неожиданно даже для самой себя, бросилась обнимать его, белоснежными пальцами зарываясь в темную копну волос. — Помоги Розе справиться с его задачей, ведь кроме тебя никто лучше не расскажет об окрестностях, не проведет мимо опасностей.        Юрий на секунду опешил: ладони его, словно в холод окутанные, застыли в воздухе, не решаясь прикоснуться к ней, — но через мгновение он осторожно, словно до хрупкого фарфора, коснулся ее спины, прижимая к себе. Темный, наполненный неприязнью и отвращением, взгляд смягчился, стал похож на свернувшегося черного пушного зверя. И оставался таким еще долго, после того, как нежные женские руки отпустили его.        Ричард, улыбаясь хищной напускной улыбкой, шагнул навстречу к вервольфу, сгребая его ладонь в свою, как бы в рукопожатие. Но стоило их взглядам встретиться, как в обоих разгорелся враждующий демонический огонь. Монарх резко дернул Юрия на себя, губами оказываясь возле его уха.        — Не много ли себе позволяешь, граченыш? — ядовито процедил Ричард, кажется намереваясь оторвать руку в случае любого ответа. Хоть и слова немного смягчались, благодаря его своеобразному рычащему акценту, но звучали довольно грозно и опасно.        — А как насчет вас, господин король? — Грачевич насмешливо улыбнулся, обнажая из-под усов желтоватые зубы. Стоя рядом с ними, можно было почувствовать такое напряжение, которое с легкостью бы разорвало любого на мелкие куски, но благодаря, видимо предвидевшей это, женщине все закончилось без крови. Татьяна нежно, даже любовно отцепила пальцы мужа и, беря их в свою ладонь, отвела его на пару шагов. Ричард, почувствовав любимую, родную ладонь, расплылся в мягкой улыбке, забыв обо всех. Еще чуть-чуть и, кажется, он заурчит, как одомашненный кот. Белокурый только хмыкнул, смотря за этой сценой, но стал еще больше уважать эту женщину: так ловко и легко разрешить конфликт смертельных, без сомнения, врагов не каждому дано.        — Ну мы пойдем, а то, знаете, до завтрашнего вечера не доберемся, — проговорил Роза, устало мигая глазами. Ему хотелось поскорее ощутить легкий, свободный ветерок и горячее летнее солнце, услышать шуршание молодой листвы, а смотреть за их любовными оборотами, которые точно были, это чувствовалось, ему осточертело.        Жаркое солнце умудрялось целовать глаза даже сквозь темные, закоптелые линзы. С каждым шагом совсем легкий, еле-еле прохладный вихрь воздуха все чаще: Роза шел бодрым, отчего радостным шагом. Возможно от невидимых пока простор, ждавших его за пределами горизонта, возможно от предвкушения удачливости своего похода, а возможно просто от ясной погоды, которая словно родная мать ласкала теплыми, жаркими лучами его щеки. Как только они вышли из городского, шумного округа, белокурый ощутил внутреннее умиротворение, которое так надолго затерялось в огромных улицах и шумных лавках рынка. Даже небо, кажись, стало яснее и еще более походило на нежно-голубой пруд. Трава редкая, проросшая сквозь тропинку, мягко ложилась наземь, как только белокурый проходил подле нее, словно приветствовала его. Взобравшись на бревенчатый, выстроенный давным-давно мужиками-трудягами, мостик, Роза окинул взглядом родной простор. Все присмирело перед летним зноем, застыло, но от этого еще больше светилось, словно драгоценные камни, рассыпанные проходившим магом. Позади послышались резвые, но тяжелые шаги. Юрий, хоть и шел довольно спешным, уверенным шагом, но не мог поспеть за белокурым.       — Давай шевелись, птичка-синичка, а то из-за тебя мне голову-то открутят, — фыркнул Роза, улыбаясь запыхавшемуся советнику. Хоть сам он не был рад, что рядом с ним шатается почти ненужный ему человек, но посмотреть за ним, неуклюжим и бойким, было бы интересно.       — Из-за меня?! Ишь чего напридумывал! Да без меня ты никогда не найдешь правильной дороги и тогда точно отправишься туда! — Грачевич, мелкими шагами ходя из стороны в сторону, взмахнул рукой, указывая на небосвод. Довольная ухмылка расползлась по его лицу.        Белокурый на это только еще больше растекся в улыбке и пошел дальше. «Забавный, но уж слишком самоуверенный и надоедливый наверняка», — промелькнуло в его голове. Не успел он пройти и трех шагов, как за спиной затрепыхались перья и темная птичья фигурка устроилась на его плече. Роза хотел было возмутиться, но только закатил травяные глаза: пусть, главное мешаться не будет.        В тишине они прошли пару деревень, находящихся довольно близко друг к другу: только лишь шуршание ветра прерывало ее. Вервольф хоть и старался поддерживать обидчивую гордость, мол, не потерпит наговаривать на себя, но все же указывал верную дорогу, если белокурый сбивался с маршрута, то ограничивался только лишь коротким «Не туда».       Позднее они вышли к перелеску, в котором и остановились пережидать глубокую ночь. Белокурый почти кувырком полетел в высокую траву, защищенную тяжелой тенью дерева и раскиданной на несколько метров в ширину. Пальцы утонули в темной, почти синей зелени, гуляли в ней, словно в родном доме, щекотали шею и плечи. Только месяц светом целовал землю, проникал сквозь широкие ветви к самой земле. Роза пролежал бы в этой блаженно-прохладной тени всю ночь, не смея встать, потревожить засыпающую природу, но чувство голода и прожигающий взгляд Грачевича, который стал еще более раздражительным, ведь из-за внезапной выходки воина ему пришлось маневрировать в воздухе, чтобы не пасть шеей на земь, вынудили белокурого оставить свой законный отдых. Обустраивать привал в одиночку у Розы не было ни сил, ни желания, так что, применяя все права распоряжаться трудом вервольфа, он поручил ему собрать костер, ведь с этим может справиться каждый, а сам быстро, словно грозовая молния, испарился в кустах, заслышав шуршание. Но по возвращению не увидел ни костра, трескучими искрами поднимающегося в темное небо, ни самого советника. И только-только тревога за несуразного и, видимо, совершенно неприспособленного к жизни за пределами города, как мужчина вынырнул из-под черных лап ночи, держа охапку бревен в руках. Волосы, почти нечитаемые в тьме, растрепались, носились вслед за ветром, квадратные стекляшки съехали на кончик носа, норовясь упасть: видимо бежал. Роза, выпуская из руки пойманную животину, в два огромных шага подскочил к советнику, хватая его за плечи.        — Это что, черт возьми, такое? Трясогузка ты тухлая, где хоть что-то, похожее на костер? — проговорил Роза, указывая в сторону привала. Сквозь закоптелые стекла не было видно глаз воина, но в них читались укор и злоба. Злоба на себя, за то, что отправил хоть и бойкого, но абсолютно безоружного человека одного в трепещущую жаждой темноту. Он понимает, что в медленном обустройстве ночлега Грачевич не виноват, хотя и времени на это, пока белокурый носился за зайцами, было с лихвой, но сдержать себя не мог, такой уж человек.        — Ну вот и занимайся сам, — раздраженно процедил Юрий, выпуская дерево из рук. Через мгновение он уже слился с древесной тенью, оставив белокурого, хоть и в косвенном, ведь он был довольно близко, но одиночестве. Роза, раздраженно-устало вздохнув, все-таки целый день сказывался на состоянии, но принялся за работу.        Огонь тихо потрескивал, разбрасывал вокруг маленькие желто-оранжевые искры. Роза ловил их, маленьких огненных фей, взглядом, чуть улыбался им вслед. От свежего мяса, готовившегося над языками пламени, шел приятный, вкусный запах, разносившийся по округе. Белокурый следил за ним, лишь изредка поглядывая на вервольфа. Тот, насупившись, смотрел в землю, словно изучал ее до мельчайшей песчинки. Глаза его метались из стороны в сторону, обдумывая что-то и лишь единожды поднимались к белокурому. Руки его лежали на коленях, подпирая голову. Наконец, по прошествию еще пяти минут, Грачевич устремил черный взгляд на воина, мигая бликами.        — Извиниться не хочешь?        — За что это?              — За что? Да ты басалай, всю дорогу одни претензии только, фетюк и зубоскал! А еще мне пол хвоста оборвал, забыл? И не извинился даже, — вспыхнул Юрий, энергично взмахивая руками. Белокурый только фыркнул, расплываясь в широкой улыбке, почти хохоча: он понимал, что только еще сильнее раззадорит советника, но смотреть за его мимикой и жестикуляцией было до жути весело. И был прав: Грачевич, увидев реакцию воина, только суровее сверкнул глазами и вовсе отвернулся от белокурого. Уж слишком гордый он, чтобы прощать насмешки над своими словами и над собой.        Но как только смешинка, так внезапно налетевшая, как грозовой шквал, прошла, Роза стал обдумывать, как расположить к себе вервольфа, ведь деваться некуда, придется извиняться, все же ему нужен человек, разбирающийся в дальней местности.        — Ладно, извини, что-то я погорячился, — проговорил Роза, посматривая за вервольфом. Он старался говорить как можно мягче, чтобы еще больше не напороться на острый нрав Юрия. И это сработало: Грачевич, хоть и показывал, что продолжает держать молчание, но подобрел взглядом. Черты лица стали спокойнее, мягче. — А еще, почему именно тебя послали сопровождать меня? Разве нет кого-нибудь поменьше титулом, ведь ты все-таки королевский советник.        Прыгнуть с накаляющейся ссоры на интересующую белокурого тему было спонтанным, но, кажется, верным решением.        — Ну как сказать, есть конечно. Но во-первых, только я, хоть и неточно, но знаю где могли бы укрыться похитители вместе с принцессой: все-таки не зря мне от природы даны крылья, проследить за ними я смог. А во-вторых, Ричард…то есть его величество Ричард увел меня подальше от двора в своих личных интересах, чтоб не крутился подле Танечки…       Говоря это, он как-то меланхолично вздохнул, но теплая улыбка поплыла по его лицу. Только лишь упоминание имени королевской жены способно заставить сиять эти бесконечно-черные глаза и Роза, хоть в душе не мог удержать усмешку над душевными терзаниями враждующих мужчин, но старался оставаться спокойным, продолжая коротать время за болтовней.

***

      Солнце, отливаясь оранжево-красными, огненными оттенками, медленно уползало за горизонт, окрашивая небо в такие же яркие цвета. Облака потихоньку из ватных, пушистых, ясных, белых перекрашивались в темно-синие вечерние. Долгая тропинка, виляющая по земле, как шустрая змея, вела странников сквозь зеленеющие темной хвоей и яркими молодыми листьями леса, сквозь огромное, необитаемое поле, разлившееся на несколько верст вперед. Высокая трава, сквозь которую пробивались редкие колосья пшеницы, тяжелые и высокие, бьющие по рукам и шее играючи, пригибалась к земле с порывами ветерка, шуршала, словно напевала. Далекие темнеющие деревья и поселения единой линией стояли на горизонте, молчаливо следили за шедшими, сторожили их спокойствие. Роза шагал сквозь эти растущие вдоль тропы лабиринты, касался пальцами острых колосьев, подхватывал вечерний ветерок; наслаждался блаженной тишиной, не тронутой людскими хлопотами и тяжелым звучанием ремесла. Чувство свободы разливалось по крови, кипело внутри с каждой крупицей свежего ветра, попавшего в легкие. Только размеренная болтовня Грачевича прерывала ее, но белокурый старался не замечать ее. За весь прошедший день Роза понял, что унять нескончаемый говор вервольфа не под силу никому: во всякой деревне, что была по пути, он то искал заговор, который сочинили доброжелательные жители, то заговаривал с незнакомым человеком, чтобы поведать занимательную, но никому не нужную историю о древних кровожадных племенах, что обитали здесь; его абсолютно не интересовало, что слушатель продолжал заниматься своим делом, словно никто не разрушал его покой. Белокурый только закатывал глаза и старался увести вервольфа, пока тот не нарвался на лестные слова. Хоть и ему надоедали эти длинные разговоры, но он старался делать вид, что вовлечен, хотя терял нить понимания, о чем речь, где-то на середине.       Когда перед глазами зажглись теплые, отливающие медью городские огоньки, витающие в окнах домов, бегающие по темным переулкам и исчезающие только под фонарями, белокурый ощутил набежавшую из-под тишка ночную мглу. Ясную, прохладную; ту, которая пускает тебе на плечи приятную усталость, от которой мурашки разбегаются по телу. И под ее натиском белокурый отправился на поиски приличной комнаты для ночлега. Он осматривал незнакомые, но уютные, забитые различными вещами улочки. Городок находился в глуши, за несколько верст от него не было ни деревень, ни других населенных местностей, только огромный, глухой лес, видневшийся на склоне могучих, древнейших гор; только лишь одинокая тропа была спутником этого одиночки, по которой сюда стекались торговцы. Хоть он и был небольшой, но жизнь в нем кипела страстно, как в женских французских романах, живо и весело: бродячие музыканты умело дрессировали свои инструменты, да так, что музыка лилась почти отовсюду; веселые, некоторые прибывавшие под градусом, прохожие смело аккомпанировали им, вливая в общее звучание свои голоса. Роза, подхваченный задорной жизнью этого места, сам собою набрел до таверны, в которую, казалось, каждая часть его тела желала войти. Никакие уговоры со стороны Грачевича не могли заглушить эту тягу, так что советнику пришлось оставить свое нагретое местечко на плече воина и ступить в центр городского веселья ногами.        Пряный запах спиртного и горячей еды врезался в голову, как только белокурый распахнул дверь помещения. Теплый свет свечей, почти не дающий света, присмирял холодную ночь, держал черноту в углах помещения. Каменные стены, обставленные бочками с хмельными напитками, шкафами с посудой, с которых свешивались зелёные листья на растениях, растущих на стенах, грозно смотрели головы животных, чуть окрашивались голубым светом, исходящим из окон. За деревянными массивными столами сидели говорливые мужики, громко стуча деревянными стаканами и расплескивая напитки. Роза, наскоро отвесив бармену просьбу о стакане эля, оставил смогшего вервольфа одного, забирая посудину из рук мужичка-бармена. Осушив стакан за считанные секунды, белокурый бросил его на близстоящий столик, как одинокий корабль в море. Смахнув с темных ухов капли хмельного, воин ловко подстравивается к барду, который разбавляет хмельной говор своими песнями. Песню, струившуюся по помещению, белокурый узнал с первых нот и не мог упустить такой шанс исполнить ее в компании музыканта. Роза, увлеченный весельем, не заметил, как приковал к себе взгляды мужичков, яро поддерживающих весёлого парнишку присвистыванием и шутками. Но не только задорным характером он привлек их внимание: редко в этом городишке можно было встретить одетого в темный жилет, из-под которого струилась белая хлопчатая рубаха, скрываемая на кистях темными кожаными перчатками воина, чей плащ, мягко висевший на плечах, аккуратно развевался от танца, не смел задевать стоящие предметы, словно околдованный. По черным штанам шли узорами ремни, держащие ножны на своем месте, уходящие в высокие до колен сапоги, чьи каблуки прытко и радостно отстукивали ритм. В белокурых волосах затесались огненные блики свечей, смешивавшиеся с синими отсветами от окна. Белокурый словно был знаком с бардом тысячу лет: оба синхронно кружили около столов, танцуя только что сложившийся танец; в два голоса распевали слова, по очереди сменяя друг друга между строк. Но не только простых мужичков привлек Роза. Как только песнь затихла, как и громкие присвистывания и крики, к белокурому вальяжно подошел незнакомец. Руки у него ютились за спиной, на губах, под черными усами, виднелась легкая улыбка.       — Голубчик мой, давай-ка переставай тут концерты устраивать, мужиков мне баламутить, поговорим, — проговорил он, указывая на дальний свободный стол рукой. Белая рубаха, закатанная по локоть, скрывалась за серым жилетом, по которому застежками шли четырехконечные звезды; темно-синие штаны, скрывавшиеся в сапогах до колен, были полностью покрыты серыми, отливавшими серебром, стежками ниток, словно звездами. В его карих глазах мелькала озорная искра, отблескивая в желтых отсветах огня.        Роза, пару мгновений осматривающий подошедшего, исследовал его с ног до головы и, не найдя ничего на первый взгляд подозрительного, молча прошел до указанного места. Проходя мимо барной стойки, где оставил своего спутника, захватил вервольфа за рукав, утаскивая за собой: мало ли, что может произойти.        — Вы меня не сторонитесь, я ведь вижу, даже через черные стеклышки ваши, что вы в любой момент готовы броситься на меня с мечом, — усаживаясь за стол сказал он, чуть посмеиваясь. — Звать меня Сергеем Жилиным, я здесь безопасностью заведую, оберегаю, так сказать, народ от всяких неприятностей. Хотелось бы знать, как вас называть, голубчики.        Жилин добродушно протянул руку белокурому и, когда тот представился, крепко пожал ее. То же он повторил с Грачевичем.        — Вы ведь, как мне удалось предположить, не из нашей глуши будете? — как только Сергей получил положительный ответ в виде кивка, то ярко улыбнулся, радуясь чему-то. — Это очень хорошо, очень. Я ведь по одежке понял, что из далека, думаю подсобите в дельце.        — Я, конечно, очень извиняюсь, что прерываю ваше занимательно повествование, но что это за бочка? — живо поинтересовался белокурый, указывая на бочонок, стоящий по правую руку Жилина.        — Это? Так это ж скипидар. Он нужен, так сказать, для дела. У меня тут улизнул из-под носа один человечек, которому одному никак нельзя расхаживать по округе. Вот и гоняемся за ним по лесу, а скипидар нужен, как приманка, — проговорил Сергей, переводя взгляд то на белокурого, то на Юрия. — Не видели кого-нибудь в округе, кто с животными под ручку ходит?        Получив отрицательный ответ, он тяжело вздохнул и потускнел взглядом. Чуть помолчав, он, уже вскакивая из-за стола, проговорил: — «Ну тогда, если увидите, имейте в виду – мой бешенный, и приведите сюда. Прощайте, мои хорошие!» И пошёл разнимать мужиков, сцепившихся посередине помещения.        Оставшиеся пару минут сидели растерянные, не зная как реагировать на свалившуюся на них информацию, но как только ступор прошел, залились хохотом: ситуация настолько нелепая и смешная, что вообразить нельзя. На оставшуюся ночь таверна стала их ночлегом, в котором до самого утра не смолкали песни.

      ***

      Черные, непроглядные тучи затянули темное небо, полностью поедая любой свет, пробивавшийся сквозь них. Ветер прыгал по верхушкам деревьев, создавая громкий шелест зелени и скрипящих веток. Костер мерно потрескивал, но припадал к земле от налетевших порывов. Погода была не самая подходящая для привала в лесу, но делать было нечего, она застала их глубокой ночью, от которой не скроешься. Роза, развалившись на мягкой траве, всматривался в чернеющее небо, пытался разглядеть в нем что-нибудь. Но все тщетно: чернота опускалась на глаза, давила на голову, еще мгновение лоб бы треснул под ее напором, только крики ночных птиц разрезали тяжелую бесконечную тьму, прыгая с дерева на дерево. Сна ни в одном глазу, хоть прыгай в реку и плыви, потому Роза, оперевшись на локоть, стал искать в беснующейся темноте вервольфа. Но все-таки после длительных попыток отыскать его силуэт – тот был накрыт тенями ветвей и даже огонь не доставал до него – белокурый нашел его и хотел уже окликнуть, чтобы дожидаться прихода сна не в звенящей тишине, но тут же припал к земле спиной. Его ясно-изумрудные глаза-фонари, не скрытые темными стеклами, точно кошачьи, светились в желтом огненном свете, разрезали ее своим светом, открывались всем и каждому. Воин быстро нащупал черные стекляшки и нацепил их на нос.        — Спишь, птичка всезнающая? — проговорил Роза, прислушиваясь к тишине. Чуть поодаль раздалось шуршание ткани и еле слышное фырканье: такое обращение не нравилось Юрию, но за два прошедших дня уж сильно привязалось к языку белокурого, что отвадить его от этого уже не получится. — За чьей головой мы идем? Я точно знаю, черт побери, что ты в курсе.       — За Черным Ловеласом, — чуть помолчав, ответила тишина.       — За кем?        — Ты правда не знаешь? А как же история про Черного Ловеласа! — Грачевич встрепенулся: было слышно, как зашуршала трава и как мужчина резво сел, разглядывал лицо белокурого. Но вместо этого встретил повисшую тишину и недоумение на лице воина. Юрий тут же засиял глазами, ведь ему довелось рассказывать очередную легенду, коих знал великие множества, в которую он всей душой верил. — Я сейчас расскажу! Живет на свете юноша, чья красота сродне древним богам и способная забрать разум любого, кого тот пожелает. Поговаривают, что за эту красоту он продал свою душу бесу-змее и получил бессмертие. И вот живет он уже не один век, и стоит ему улыбнуться и взглянуть своим змеиным взглядом, как девицы вокруг готовы уйти за ним по одному зову! Все знают, что Черный Ловелас похищает юных девиц, но никто не может найти на него управы. Только вот не верят, что это его рук дело, ведь он никогда не был в наших землях, но я уверен, я видел его!        — А что, принцесса эта, настолько хорошенькая? — хохоча проговорил Роза, закрывая рот ладонью.        — Не смей порочить имя наследницы престола, несмышленый ты юнец! — начал было разгораться внутри вервольф, но шорох в темноте заставил проглотить все обиды.        Белокурый, схватив меч, лежавший около него, подскочил, крутил головой, пытаясь найти источник звука, но кроме приближающегося треска веток и шуршания травы ничего нельзя было разобрать. И тут из тьмы к ногам белокурого выбежал ярко-оранжевый огонек, который несколько раз оббежал его и сел напротив. Лисица, сверкая черными глазами-бусинами, умно смотрела в черные стекла, ожидая от воина чего нибудь съедобного. Роза только улыбнулся. Он не боялся лесных зверей, наоборот, всегда играл с ними, когда трава была ему по пояс, если набредал на них. Он положил меч наземь и присел перед зверушкой. Та, взмахнув хвостом, ткнула шершавым носом в выставленную ладонь. Белокурый взял ее на руки, гладя по мягкой огненной шерстке и повернулся к Грачевичу. На лице советника при виде обитательницы лесов на лице застыл ужас и он, закрывшись руками, отошел на пару шагов.        — Ты боишься? — смеясь, проговорил белокурый, играя пальцами с лисьими ушами.        — Нет, но она хочет съесть меня, я чувствую это! Видишь как глядит!        — Да, она чувствует твой птичий дух!       И белокурый, ехидно сверкая глазами, сделал вид будто бы бросает рыжую красавицу в вервольфа. Наблюдать за реакцией советника, как тот отскакивает от «опасности», было занимательно и весело, и Роза бы с радостью продолжил заниматься шалостью. Но по прошествию нескольких минут на его плечо опустилась чья-то ладонь и сжала кожу так, что по руке пролетела грозовая волна боли, словно пальцами поддевали вены изнутри, старались выдернуть их сквозь плоть. Роза, ловко вывернувшись из хватки незнакомца, отлетел на пару шагов, так, чтобы между ними находилось пламя костра. Рыжая зверушка, извиваясь в руках белокурого, пыталась вырваться, но тот не обращал на нее внимания, только всматривался в незнакомца. Он подходил ближе, пошатываясь из стороны в сторону, как мужики, выходящие из трактира; за то короткое расстояние, что добирался до путников, он несколько раз чудом не падал, все время хватаясь за что-то незримое, витавшее в воздухе. Незнакомец полностью оказался под светом желтых искр: на его плечах висела темно-зеленая, болотная рубаха с закатанными рукавами и грязными разводами; по всей ткани ходили неровные стежки, придававшие ей особую неряшливую манеру; на талии змеей свернулся грязный, давно изживший себя пояс, цвет которого нельзя было определить даже при ярком огне; на руках, чуть ниже локтей, видневшихся из-под закатанной рубахи, сидели тканевые коричневые змеи, хитрым сплетением обвившие кожу до пальцев. Голубые штаны, ставшие серыми в некоторых местах от пыли, уходили до самых ступней, далеко в землю. На одном колене сияла дыра, сквозь которую виднелась кожа, по которой полосами ходили темные пятна, такие же как на лице и руках его. Черные волосы, окаймленные темно-оранжевой тканью поверх, закрывали один глаз, смотрящий в самую душу. От него разносились сильный запах хвои, смешанный со спиртом и землей, и тяжелая, леденящая аура, которая проходила по каждой части тела, заползала в кровь и холодила там. От нее хочется убежать, скрыться, но страшно повернуться спиной. Белокурый чувствовал, как за рукав его рубахи хватается Грачевич, стараясь вывести его из ступора, слышал, как с задыхающимся ритмом бьется его и свое сердце, но предпринимать что-либо опасно — меч так и остался лежать за спиной незнакомца, который в любой момент может подхватить его.        Роза, пару минут держащий взгляд на лице лесного незнакомца, бегло опустил взгляд на землю. Подле ног мужчины маленькими огоньками прыгали трое лис. Они резво мелькали в темноте, словно светлячки, освещали тьму леса собой, но не смели отходить от незнакомца. Тот устремил свой карий с лисьим прищуром взгляд на белокурого.        — Лиса где? — проговорил мужчина, протягивая подрагивающие руки к Розе. Говорил тот несвязно, проглатывая некоторые звуки.        Белокурый без промедления выпустил рыжую прихожанку, все еще опасливо поглядывая на мужчину. Лиса, учуяв своего, фыркнула и ловко прыгнула тому в руки, забираясь по ткани к шее и укладываясь там, белой кисточкой хвоста касаясь щек незнакомца.        — Вот ты где пропала. Пойдем, сейчас я тебя скипидарчиком-то угощу, — с этими словами загадочный человек, хлопнув белокурого по ладони в знак прощания, шатаясь скрылся в тьме, уводя за собой зверей.        Проследив за тем, чтобы шорох скрылся в далекой черноте, оставляя за собой только шипящую тишину, Роза хотел было повернуться к вервольфу, расспросить его об загадочном лисоводе, как из чащобы вылетели два силуэта: один незнакомый мужчина, одетый в темную накидку, чья борода, казалось, спускалась до земли, и уже знакомый им Жилин.        — Вот и свиделись, голубчики, — добродушно хохотнул Сергей, опуская фонарь. — Вы тут нашего Игоря не наблюдали? А то мы с Гвидоном почти каждый куст обсмотрели.        Белокурый кратко пересказал события десятиминутной давности, стараясь описать незнакомца как можно подробнее, и указал место в котором скрылся лисовод.        — Сейчас перехватим окаянного, — проговорил хрипящим голосом маг. В его ладони мягко переливался маленький огонечек, который то угасал, то разгорался все сильнее.        — Опять со своими лисами в норе валяется, бешенный мой, — проговорил Жилин, скрываясь в чащобе вслед за своим спутником.       Стоит отметить, что через мгновение на лице вервольфа образовалась полуулыбка, все еще сменяющаяся непониманием: никогда бы он не подумал, что в темном, холодном лесу может быть что-то страшнее диких зверей и разбойников. Он кинул мимолетный взгляд на Розу, все еще недоуменно глядел на темноту, переваривая все произошедшее.