Кайрос

      За всё то время, что Кассандра знала Алексу, Фишер обмолвливалась про жениха раз, наверно, десять — и-то, как-то вскользь. Аломар лишний раз в личную жизнь коллеги старалась не лезть, наученная тому, что чужая душа — потёмки, и, мало ли, какой на вид казалась Алексия.              Вдруг где-то в глубине души Фишер была женщиной, убеждённой, что счастье любит тишину?              Но, нет — архивистка подпирала плечом подъездную стену восемьдесят второго дома по Франклин-авеню, и по дёрганию колена становилось ясно: от нетерпения зудело под кожей.              — С ума сойти, — она усмехнулась, просовывая ладонь под локоть Кассандры, и поцелуем звонко щёлкнула возле щеки Аломар: — Я действительно так вас и не познакомила друг с другом, представляешь? Ну, какая дура…              — И тебе доброе утро.              — Утро? — бровь выгнулась так выразительно, что только чудом не убежала с лица Алексы: — Уже обед, так-то.              — Для меня — утро.              Кассандра глубоко выдохнула; погода была ясная и прохладная, почти что зимняя, и только снега Омахе не хватало, чтоб был оправдан клубочек пара, вырвавшийся из горла Аломар.              — Если б не твой звонок, я бы до сих пор спала.              Хмыканье Фишер было всё равно, что гудок автомобиля в тихом спальном районе — а, если совсем простыми словами говорить, то попросту был внезапен.              — Ты меня поражаешь, Кэсси.              Мурашки на горле выступили не столько даже от прохладной погоды, сколько от формы имени — Алекса, видать, себе выписала единоличный карт-бланш на это глуповатое «Кэсси».              — И что же — или кто же — тебе спать не давал, м?              Сравнивать Фишер с лисицей было легко хотя бы засчёт рыжего хвоста, но хитрый взгляд из-под острых ресниц был куда выразительней. Поддерживая Аломар за локоть, архивистка выводила её куда-то к главной улице, и Кассандре оставалось только надеяться, что под плотной шерстью пальто Алекса не смогла прощупать пульса на локтевом сгибе.              — Даже не начинай.              — А что «не начинай»? — казалось, этим Кассандра только подлила масла в огонь; короткая, очевидно демисезонная шубка Алексы рукавом щекотала голую ладонь Аломар, как её вопросы щекотали нервы: — Может, ты уже провела почерковедческую экспертизу?              Архивистка воздуху побольше взяла, чтоб напомнить, но всё равно задохнулась:              — Кажется, мы собрались за платьем?              Карие глаза Алексы закатились так, что на миг промеж век показался сплошной белок:              — Ц-ц, зануда… — но спорить Фишер не стала.              Только сильнее запахнула на груди полушубок.              — Пойдём. Дерек припарковался чуть дальше, а-то во дворе особо мест не было, — и её слова, такие же непринуждённые и лёгкие, как и при любом их разговоре, снова сделались щебетанием: — Я вот думаю, как я вас раньше не познакомила? Просто кажется, что общаюсь-то только с вами двумя — с тобой на работе, с ним дома… Но, я думаю, он тебе не понравится, если честно.              Аломар спросила сразу, что подумать можно было бы, будто бы интересно ей не было:              — Почему? — но отвлечённая болтовня о Дереке была чуть ли не спасением в момент, когда закрывала глаза — и под веками будто бы срезанные от роз шипы царапали глазные яблоки воспоминаниями.              — Ну, знаешь… — Алекса поджала губы, точно надеясь не сболтнуть лишнего, когда обогнула жилой дома Кассандры и вышла к торцу.              Среди знакомый соседских автомобилей, что по двору были раскиданы, малознакомый чёрный — и снова чёрный, что же это такое… — джип бросился в глаза.              Аломар не требовалось лишний раз уточнять, кто мог на нём приехать.              — …Он немного нелюдимый. Необщительный, молчаливый сам по себе — а с незнакомыми людьми так вообще немой.              Кассандра сама не поняла, с чего улыбнулась — просто кого-то эта характеристика ей очень напоминала.              — Но, я смотрю, ты смогла его разболтать, — и до того, как Алексия за улыбку её из подруг переписала в заклятые враги в одну шеренгу с мисс Шерронс, качнула подбородком в сторону руки с помолвочным кольцом:              — О чём вы так дискуссировали, что аж до свадьбы договорились, м?              Фишер чуть ли не в пренебрежении махнула ладонью, но от блеска в глазах появившегося, когда дверца джипа приоткрылась, Кассандра лишь чудом не ослепла:              — Да, так… Дела давно минувших дней. Он машину продавал, а я её «типа» захотела купить. Договорились о просмотре, а дальше — дело практики.              Аломар сдержала слишком выразительный смешок, чтоб ни себя, ни подругу не выставить в дурном свете перед неким Дереком — кем, наверняка, был мужчина, вылезший из высокой машины и за плечи поймавший Алексу в объятья.              Мягко, но твёрдо — это не могло не броситься в глаза. И… это было красиво — красиво в своей тихой, неоспоримой простоте.              В прикосновение Дерека верилось.              Чёрно-белая зависть лозой анютиных глазок обвила шею, как тугим колье.              — Ну-у, что, — слова Алекс сделались сладкой тянущейся патокой, когда два человека, с какими Фишер — если ей верить — только и общалась, оказались лицом друг к другу: — Кэсси, это Дерек. Дерек — Кэсси.              Оправить Алексу захотелось, — что никакая она не «Кэсси» — но под взором ледяных глаз Дерека, едва кивнувшим в знак приветствия, это желание пропало.              — Приятно познакомиться, — ограничилась Аломар; ей никогда особо не нравился этот момент со знакомством, когда нужно было руки пожимать с натянутыми в вежливости улыбками.              После слов Фишер, что Дерек едва ли с кем хорошо общался, слова и вовсе стали казаться дурацкими:              — Алексия много говорила о тебе.              Кулак Фишер, ткнувший девушку в плечо, был маленьким и тонким, но сил в нём, кажется, было побольше, чем во всей Кассандре:              — Ну, не прям уж много! — и рассмеялась, когда Ли, сглатывая слюну, дёрнул кадыком.              Щетинистое лицо тяжелело прямо пропорционально времени в компании Аломар:              — О тебе тоже.              Кассандра себя крайний раз такой неловкой чувствовала, когда Алексия от неё уворачивалась с чужим букетом в руках и вертелась, вертелась вокруг себя, с тем вместе записку зачитывая — вот уж что точно было нелицеприятным зрелищем.              — Надеюсь, хорошего?              — Когда как, — Фишер подмигнула так искусно, что этого можно было даже не заметить, если бы не смотрела на неё, не отрываясь: — Сегодня, пока я до тебя пыталась дозвониться, уж какими только ласковыми тебя не вспоминала.              Оставалось виновато цыкнуть языком; это было туше.              — Один-ноль.              — Поехали, — Алексия рассмеялась, себя больше не желая задерживать; из ленивых, но крепких объятий Дерека выскальзывая, она Кассандру ухватила за запястье.              — И без того от графика отстаём.              Легкость, с которой Фишер залезла на задние высокие сидения джипа, была присуща скорее жидкости, нежели человеку с костями, мышцами и артериями.              — А у нас ещё и график есть?              — Конечно!.. — на вопрос Алекса фыркнула почти возмущённо, но всё-таки потянула Аломар в салон, когда она, не отказываясь от локтя Дерека в опору, ухватилась за ручку двери. — По часу на один бутик.              Желание страдальчески застонать стиснуло подреберье.              — Но из-за того, что кое-кто очень много спит, — прищуренные глаза невесты едва не пригвоздили к сидению. — Придётся уложиться в полчаса.              

***

             Не все солдаты департамента обладали той же дисциплиной, что была у Алексии; она входила в магазины широким шагом, сразу шла к стойкам с платьями, оценивая материал, фасон и цену, и едва ли находила причин себя задерживать, если что-то не устраивало.              Кассандра перестала что-либо понимать после третьего бутика, хлопнувшего дверью за их спинами.              Причина была проста — за Фишер было попросту не угнаться.              И Аломар решила ей — невесте, хотевшей свадьбу идеальную во всём, даже в нарядах приглашённых гостей — поддаться. И потому просто шла за архивисткой, как в детстве ходила за мамой по магазинам, не успевая разобраться, почему одна футболка была лучше той, которую примеряла, если больше нравилась как раз первая.              В конце концов, у них был график — и Кассандра бы даже не удивилась, если б Алекса заводила таймер на полчаса, из одного магазина переходя в другой.              — Ну-у…              Под критическим взглядом невесты должны были увядать цветы — что уж тогда было говорить про Аломар? Выходя из примерочной, Кассандра волосы обхватывала кулаком, как заколкой, чтоб от придирчивого взора Фишер не ускользнула ни одна случайно вылезшая из шва ниточка.              — Тебе самой как?              Аломар пожала плечами — платье по фасону было странным; пышная юбка тяжелой тканью до середины икр рост резала. Да, верх был шикарный, — опущенные плечи и вырез груди цепляли даже женский глаз Алексы и взгляд работницы бутика, иногда мелькающей возле входа в примерочные — но того было недостаточно, чтоб смотреть на себя в зеркало с придыханием.              — Цвет не мой, — Кассандра губу оттопырила в придирках, подходя к зеркалу. — Не люблю красный цвет.              — Твой, не твой… Не знаю, — Алекса дёрнула бровями, а с ними вместе — запястьем, на котором восседали часы; кажется, очередные полчаса подходили к концу: — Но тебе идёт.              — Цвет или платье?              — Цвет, — она ответила, не задумываясь. Кассандра хмыкала — красный? Ни за что бы не подумала.              — А платье снимай — не вариант. Мало того, что особо под классику не подходит, так ещё и ты в нём какая-то… не Кэсси.              С пуфика в примерочной архивистка встала безапелляционно, чем, видимо, и напугала косящую на них консультантку — та подлетела едва ли не стервятником с вопросом, который Аломар уже встал поперёк горла:              — Вам подошло что-нибудь?              — Да, подошло, — огрызалась Алекса редко, но метко: — Но не у вас.              И Кассандре оставалось загадкой, как от такого консультантка не схватилась за сердце.              — Я вот думаю, — шаги раздались возле шторки, и по глухому стуку дерева стало понятно — она запрокинула голову назад. — Ещё походим, или вернёмся за тем футляром?              Аломар пыхтела ни то от попыток вспомнить, про какое из, казалось, сотни перемеренных платьев говорила подруга, ни то от попыток самостоятельно дотянуться до замочка платья на спине.              Ответить Алексе она так и не смогла — за пределами раздевалки затараторили:              — Подождите, давайте я вам принесу одну модель…              Невеста так выразительно цокнула языком, что на месте консультантки бы Кассандра едва ли бы смогла что-то ещё сказать.              Но и та, видать, оказалась не из робкого десятка:              — Комбинация, изумрудный цвет.              — Ей не нравятся комбинации, — по тону Фишер можно было бы подумать, словно бы девушка-консультант то должна была знать. — Талия теряется.              Но аргумент был отбит чуть ли не с космической скоростью:              — Они с завязками на спине, поэтому сядут по фигуре! Давайте принесу — девушке должны подойти, её размер есть.              И по двухсекундному молчанию Фишер стало ясно — в обороне она неожиданно просела. Только чудом на шторке раздевалки не появилось прожжённых от карих глаз дыр:              — Кэсси. Будешь примерять?              По звуку чужих торопящихся шагов стало понятно — консультантка поспешила в зал прежде, чем она услышала ответ, а посетители бутика слиняли с пустыми руками. Аломар оставалось только вздохнуть, взмахнуть затёкшими руками:              — Буду, — и высунуть голову в щель между стенкой раздевалки и толстой шторкой примерочной: — Помоги расстегнуться — иначе я сейчас локти себе выверну.              Вряд ли бы Алекса отказала в такой мелочи, но усмешка:              — Давай обойдёмся без травм, ладно? — была выразительна.              Пальцы с аккуратно подпиленными ногтями подцепили замочек и молнию потянули вниз плавным движением, которому бы стоило поучиться мужчинам.              «Хотя», — отдёрнула себя Аломар раньше, чем успела мужские руки со впадинами костяшек представить на спине и покраснеть. — «Какой там…».              — Знаешь ли, — корсет платья прекратил стискивать талию, но на внезапно нежных и вкрадчивых словах Алексы: — Не хотелось бы, чтоб десятого числа подружка невесты пришла на церемонию с гипсом.              Рёбра только сильнее сдавило — точно их стиснули портупеей.              Кассандра не выскочила из примерочной только потому, что осталась в одном лифчике, когда Алекса снова исчезла за шторкой, напоследок в зеркале мелькнув мягкой улыбкой.              Аломар была уверена, что ей послышалось что-то другое.              Она задала примитивнейший — если не тупейший — из всех вопросов:              — Что?              Фишер иного, кажется, и не ждала, когда усмехнулась где-то там, куда Кассандра не могла дотянуться взглядом.              — Ты не ослышалась, Кэсси, — и вдруг нахмурила брови: Аломар того не видела, но услышала по голосу: — И, вообще, что тебя удивляет? Я, вообще-то, думала, ты и без того поняла, на что я намекала, когда пригласила тебя на свадьбу!              Непринуждённая мелодия с колонок торгового центра сделалась для Кассандры корридой, когда она, стоя с голыми плечами в примерочной, пыталась разобрать моток чувств.              Нитки волнения спутались с радостью, а недоумение — с усталостью.              Слов в голове не нашлось, — словно их там и не было никогда, — чтоб хоть примерно сказать, как это предложение было приятно. Приятно — даже с учётом того, что Алексия не спрашивала даже, а говорила данностью, на запястье Кассандре надевая бутоньерку подружки невесты, говоря, мол, «ты для меня не коллега».              «Ты — ближе».              Но…              — Алекс.              Надо было смотреть ей в глаза, но Аломар так и осталась посреди примерки, где зеркало вкрученными лампочками, что слепили, как слепили «софиты» над хирургическим столом, подсвечивало трещинки на закусанных губах:              — Ты меня — от силы — недели три знаешь.              Аргумент — для Кассандры — был железный. А Фишер едва ли нашла желания фыркнуть:              — Три недели — не три дня, Кэс, — и новый узел на невидимом корсете, стискивающий талию до боли, с хрустом затянулся в бантик, когда за шторкой раздалось почти воинственное: — Или ты против?              — Я думала, — в мозгу назойливым сигналом мигало — такие вещи надо говорить в глаза, но Аломар осознавала: и говорить, и смотреть не сможет. Надо выбирать что-то одно. — Что у тебя уже есть подружка… на роль подружки.              Алекса едва ли миг молчала, когда отбила с поражающим — для невесты — спокойствием:              — Есть. И ты смотришь на неё в зеркало.              И она знала, кого встретит в отражении, и оттого только не подняла на него взгляда. Только вздохнула; вдруг стало радостно, что ей не хватило смелости искать глаза Алексы своими глазами — Фишер бойкой уверенностью бы, как асфальтоукладчиком, укатала Кассандру прямо в пол.              Но рыжей мало что могло помешать — голос из-за шторы снова заискрил:              — А кого ты думала, я ещё могу просить быть подружкой невесты? Не Луизу ли? — и, сама с собственного предположения смеясь, цокнула каблуком. Видать, встала с пуфика.              — Вроде как, умная ты, Кэсси, но иногда такое скажешь…              — Не обижайся, — Аломар бы сама в ответ на это только б фыркнула, но иных слов в тот момент не нашлось. — Я думала, что, может, твоей свидетельницей будет какая-нибудь подруга детства — со школы, например, или института…              Алекса утихла вместе с песней в колонках торгового центра. Даже каблуки прекратили стучать. На какой-то миг, когда Кассандра, захрустевшая пальцами, успела напугаться — а не передумает ли сейчас Фишер, не позвонит ли какой-нибудь соседке со студенческого общежития?.              На третьей фаланге Аломар архивистка-таки подала признак жизни выразительным:              — Я бы подумала над этим предложением, если бы у меня были эти самые подруги.              И Кассандра словно одной ногой ступила в капкан. Сердце рухнуло, но не разбилось — хотя, лучше бы разбилось, меньше б было страданий.              Чувство было отвратительное — всё равно, что у бесплодной женщины спросить, почему она не родит ребёнка.              За шторкой Алексы видно не было, и Кассандре оставалось только надеяться, что случайным вопросом, балансирующим на стыке с оправданием, она не махнула, как острым скальпелем, по старой ране, уже затянувшейся шрамом.              — Извини, — застряло в горле; Аломар силилась не закашляться, но ком голосовых связок выбора не дал. — Я не это имела в виду.              Вряд ли то прозвучало сильно убедительно — вдоха Алексы вместе с её:              — Ладно, проехали, — едва ли было слышно за шагами, которые как спешно пропали в торговом зале, так и возвращались со всё тем же непрекращающимся лепетом:              — …Вот, примерьте! Вы, насколько я помню, брали «М» — но есть размер и меньше, и больше.              И в плечо Кассандре, точно дулом пистолета, ткнулась вешалка с обещанным платьем:              — Давай, примеряй, — голос Алексы сделался прежним, едва кто-то рядом оказался, кто-то, кому совершенно лишним будет видеть её тоску. — И в темпе, в темпе вальса!..              Фишер всё личное прятала — и прятала, кажется, за ту шторку, за которой Кассандра стояла — беззащитная и обнажённая не только перед зеркалом, но и перед откровенностями подруги.              — Алекс…              — Всё нормально, — и, видать, чтоб не задерживать, — не себя и не Аломар, не консультантку и не Дерека, сидящего в машине на парковке торгового центра — голова архивистки промелькнула в примерочную.              Кассандра едва успела прикрыть себя вешалкой с болтающимся на ней платьем; то, что должно было облегать всю фигуру, в тот момент висело тонким куском ткани, вряд ли что-то спрятав от цепких глаз Фишер.              Искрили они, видимо, от разбередившейся раны сильней, чем от радости:              — Ну, в самом деле, Кэсси. Чем больше ты извиняешься, тем сильнее у меня становится чувство, что ты сейчас откажешься быть моей подружкой, — и в ярком свете примерочной улыбка Алекс мелькнула вместе с камнем на помолвочном кольце.              — Чувствую себя отшитым, очкастым задротом.              Аломар было чуть ли не абсолютно погано, но улыбка-таки прорвалась смехом, когда рукой подтолкнула подругу в лоб, прочь за шторку примерочной:              — Тебе ли жаловаться!..              — Жду твоего появления, подружка!              Этот её новый статус производил тот же эффект, что слащавое, малость глуповатое «Кэсси». Но Алекса оказалась несгибаема — только что задетая, она снова усмехалась, и Кассандра, снимающая с вешалки платье, прямо-таки видела, как язык прошёлся по её зубам в едко-нежном подколе:              — Только предупреди, когда будешь выходить из примерочной — чтоб я успела присесть и не стала жертвой твоей сногсшибательности.              Аломар оставалось только усмехаться и заливаться краской:              — Сумасшедшая… Скажи, Дереку ты тоже такие комплименты делала?              — Чего я только Дереку не делала…                     …Какими словами и методами Фишер завоёвывала будущего супруга так и осталось загадкой — Кассандра переодевалась в тишине, лишь единственный раз запутавшись в завязках на спине, но по мере того, как отдёрнула шторку, Алекса её окинула взглядом строжайшего законодателя мод.              Аломар никогда не предстояло проходить проверку на полиграфе, но сложилось стойкое ощущение — взор Фишер был куда страшнее чувства датчиков, вогнутых чуть ли не под ногти.              — Что скажешь?              Сложно было оценивать платье, когда на голове были волосы, неаккуратно собранные крупной заколкой, а на ногах — полусапожки, купленные этой весной, но уже оцарапанные неудачным падением на мартовских лужах, покрытых льдом.              — Я ничего не скажу.              Вздох Алексии окончательно пришиб, когда Кассандра на себя взглянула в зеркало в полный рот.              — Потому, что в общественных местах не ругаются матом.              — Разве так плохо?              Вместе с отрицательным кивком консультантки, что в стену вжалась, рыжая воскликнула почти возмущенно:              — С ума сошла?              Фишер подошла ближе и чередой уверенных — в моменте даже резких — движений перетянула шнуровку на спине Аломар. Кассандра только успела ахнуть, когда шёлковые завязки стиснули рёбра на той тонкой грани между красотой и жестокой жертвенностью.              — Настолько хорошо!              Место встречи было неизменно, и они встретились глазами в зеркале; ладони невесты скользнули по талии, что терялась в прочих комбинациях, и Кассандра неосознанно вздохнула поглубже, чтоб себе приподнять грудь в вырезе тёмно-зелёного платья. Толстые лямки чёрного бюстгальтера бросались в глаза под атласом.              Аломар за них всякий раз зацепилась взглядом, как за кляску на готовой картине.              — Как-то… не торжественно?              — Да.              Фишер слов не выбирала, но вокруг оси обернула Кассандру так, как не всякий танцор танго умел вести партнёршу:              — Не торжественно — потому что ты пришла искать платье на свадьбу, а не выгуливать его на церемонии.              И юбка шелковой комбинации огладила ноги в чёрных капроновых колготках, каких в день свадьбы не наденет, чтоб не испортить образа.              — Это разное, Кэсси. Добавь к себе украшения и укладку, туфли, макияж, в конце концов… Это совершенно другая картина.              — Правда так думаешь?              — Аломар, — осталось загадкой, как Фишер не вцепилась в её горло ногтями, когда снова оказалась в зоне досягаемости Кассандры: — Ты же мне обмолвилась как-то разок, что у тебя воображение богатое. Не заставляй сомневаться в твоих словах.              И в качестве доказательств она, не спрашивая, разжала «крабик» в каштановых волосах. Рассыпавшиеся ещё прошлым вечером кудри стали мягче, закрученные спирали разложились до волн и упали за плечи.              За волосами спрятались лямки бросающегося в глаза бюстгальтера. Картина в зеркале стала нескольким лучше.              — И что тогда?              Кассандра вздохнула глубже, и её к зеркалу отражение потянуло. Хотелось вблизи рассмотреть, как с тёмным шёлком сочеталась тронутая загаром кожа, и представить, как в аккуратном вырезе платья могла уложиться подвеска, какую надевала на крупные праздники — по типу выпускного с института или жемчужной свадьбы родителей, на которую приезжала этим апрелем.              — Это? Или ещё походим?              Всё разочарование мелькнуло на лице консультантки секундной вспышкой, но пропало, когда Алекса отчеканила на тонкой грани угрозы и наилучших пожеланий:              — Единственное, куда мы пойдём — на кассу.              И Кассандре с таким тоном не соглашаться было себе дороже. Только подхватив волосы, она спиной повернулась к зеркалу; изумрудные завязки перекрестом сползали вдоль позвоночника, завязанные сразу крепко и будто бы дразняще слабо.              За этим зрелищем Аломар не сразу даже вспомнила, что хотела посмотреть на цену.              Но руку всё-таки себе за спину завернула, вытаскивая откуда-то из-под лопатки колющийся ценник.              Она поджала губы; цена кусалась, конечно, но…              — Хочешь, — рыжий хвост Алексы мелькнул на периферии зрения архивистки, и в плечо Аломар уткнулся подбородок: — Я добавлю?              Острый овал лица будто бы ножом упирался в изгиб шеи.              — И это ещё я с ума сошла? — какой бы простой не казалась Фишер, Кассандра не могла подумать, что будто бы Алекс не понимала, насколько это неправильно: — Тебе есть, куда деньги тратить.              — Так-то, идея с платьем была моя.              Кассандра качнула головой из стороны в сторону, когда осознала — на ближайшие пару-тройку недель придётся уйти в режим экономии.              Вряд ли от этого ещё кто-то умирал.              — Для платья свидетельницы…              Она слово выделила интонацией так выразительно, как, кажется, до этого ни разу не делала — даже рука Фишер, полезшая в сумку за кошельком, остановилась.       — …Семьсот сорок девять долларов, вероятно, не самая большая сумма, какую могла бы отдать.              Кареглазый взгляд Алекс был одновременно осторожный, тёплый и угрожающий — и Кассандре его сравнивать было даже не с чем. Музыка из колонок магазина, разбавляющая атмосферу, резанула слух, но мурашки по плечам пробежались явно не от дурацкой мелодии:              — Ты серьёзно? — и Аломар могла поклясться: она слышала, как захлопали её ресницы, смаргивающие ненужные слёзы.              Желание утянуть невесту в объятья было сильным, но над ним вверх взяло желание в напускном равнодушии передёрнуть плечом:              — Ну, не Луизу же тебе звать свидетельницей.              — Кэс, мать твою! — воскликнула Фишер в закрывающуюся шторку: — Если ты шутишь — сразу скажи, пока я тебя не…              Аломар даже не удержала себя вдруг от закатывания глаз, прежде чем ладони опрокинула на плечи Алексы; под искусственным мехом они от напряжения оказались почти что каменными.              — Я серьёзно!              И заглянула в лицо Фишер так же цепко, как это делала она — чтоб не нашла ни единого повода сомневаться в обещании в день свадьбы быть рядом от самых ранних утренних сборов до окончания торжества, и не только для того, чтоб Алексе проще было проконтролировать всякие важные мелочи — от свежего букета до рассадки гостей.              А для того, чтоб на двоих разделить можно было эмоции дня десятого октября — от волнения до трепета, от страха до любви.              Это стоило больше семи с половиной сотен баксов.              — Серьёзно, — как судейским молотком ударила этим повтором: — От начала до конца, Алекс, — и чуть поддела её, чтоб Фишер совсем не раскисла:              — На крови клясться будем?              Бестия, какую на эмоции было вывести одновременно легко и невозможно, не смогла удержать слёзного дёргания бровей, съехавшихся к переносице.              — Побереги свою кровь, — шикнула Алекса, ухватив за её запястье и дёрнув на себя так, что у Кассандры шансов не было сопротивляться: — Я её тебе ещё столько выпью!..              В крепких объятьях будущей миссис Ли Кассандра задохнулась, как задыхалась в облаке «Баккары».