Кайрос

      — Передай Кеннеди документы о военных учениях.              Кассандру будто бы обухом по затылку огладили. Она стояла перед мисс Шерронс, не в состоянии даже лишний раз вздохнуть в её кабинете — роскошь «уголка» начальницы бюрократического отдела буквально вплеталась в молекулы кислорода, и Аломар оставалось надеяться, что с неё не потребуют денег за время, потраченное на планёрку.              После фамилии, которую Кассандра с ужасающей частотой ловила на периферии мыслей, дыхание и вовсе на миг сбилось.              — Кеннеди?              Маскируя кашель, она в блокнот, куда делала заметки, черкнула что-то ручкой.              Ни при каком желании в её закорючках нельзя было прочесть указа мисс Шерронс.              — Да, — и начальница среди вороха бумаг на своём столе ловко выцепила папку с нужными ей — точнее, Леону — документами. Положила ту на край, но из-за обилия всяких справок, договоров и отчётностей папка упала на стол с грохотом, с каким сносили старые здания.              Кассандра дрогнула, как полуразрушенная кирпичная стена.              — Один из взводов, находящихся под его ответственностью, должен отправиться на учения в Даллас.              И за покорным кивком Аломар прикусила язык в попытке приструнить интерес, будет ли Леон сопровождать отряд.              Если б можно было пульс усмирить укусом сонной артерии… Кассандра предприняла бы попытку дотянуться зубами до собственной шеи — даже если б пришлось оттого челюсть ломать.              — Мне…              За неделю работы она успела уже запомнить, что можно было возвращаться на рабочее место, едва мисс Шерронс прекращала раздавать указания. Кассандра же, как тонущая, силилась потянуть время — хваталась за любую возможность задержаться в дорогом кабинете, где тёмное дерево мебели и обивка зелёного бархата бесстыдно выдавала всё состояние начальницы, хваталась, как за соломинку.              — …Нужно заархивировать документы?              — Этим уже занимается мисс Фишер.              Голос Луизы сделался нервным, и вопреки собственной самокритичности Аломар почти с железобетонной уверенностью могла сказать: больше лишнего вопроса новенькой архивистки начальницу раздражало упоминание Алексы.              — А тебе, Кассандра, — Луиза поджала губы тонкие губы, и тёмная помада на них сделала её рот ещё меньше. — Надо просто передать документы Кеннеди.              Она взглянула на груду документов, которые ей нужно донести до Леона. Смотрела с одновременным интересом и страхом, словно сомневалась, что сил хватит дотащить папку в соседнее крыло.              Дыхание прервалось в очередной раз.              Кассандра щёлкнула автоматической ручкой; звук напомнил перезарядку ружья, которое дулом упиралось прямо в раскрытый рот Аломар.              «А это… точно входит в список моих обязанностей?»              — Мисс Шерронс, — начала архивистка на глубоком вздохе, что рубашка, какую послушно застегивала, следуя указам начальницы, на все пуговицы, натянулась в районе груди, и себе силой распрямила плечи. — Я думаю, что…              Луиза подняла голову от своей документации так, что в тишине тёмно-зелёного кабинета ход стрелки часов стал на миг щелчком удара хлыста.              Аломар точно молнией стукнуло; выразительный взгляд из-под диоптрий очков мисс Шерронс напомнил — послужной список Кассандры не шёл в сравнение со списком Алексы.              А, значит, о хамских перепалках с начальством лучше и не думать. В ближайшие года два — так точно.              Язык себе кусая, как самое вкусное блюдо, которое ей только предстояло опробовать, она снова откашлялась:              — …Что я не знаю, где именно искать мистера Кеннеди.              По лицу мисс Шерронс прошло что-то, напоминающее судорогу; портить отношения с начальницей не хотелось от слова «совсем», но… она работала в архиве, а не почту разносила по департаменту.              Кассандра, замечая, как нитка рта дёрнулась левым уголком, невольно поёжилась.              — Четвёртый этаж, правое крыло. Если его там не будет — то сходи в тренировочный зал. Он на цокольном этаже.              И Луиза сориентировала подчинённую в сторону двери выразительным махом ладони, каким обычно отгоняли надоедливых мух. Архивистка лишь опустила глаза, — как-то мельком в голове прозвучал ехидный вопрос, что, мол, бы было, если б с таким отношением столкнулась Алекса? — но на ватных ногах подошла к столу и подхватила на руки ворох педантично сложенных документов.              Тёмно-зелёный кабинет мисс Шерронс провожал Аломар тишиной и тяжёлым взглядом промеж напрягшихся лопаток…                     …Папка была объёмной, но не тяжелой — хотя, вопреки небольшому весу, руки Кассандры дрожали, когда она покинула кабинет Луизы. На высоких каблуках ходить не было проблематичным, но шпилька туфель тогда скрипела, готовая сломаться в любой момент, а с тем вместе — сломать Аломар и ногу.              Да и, вообще, тело не слушалось — горло с губами сохло, а затылок, напротив, сделался сырым от выступившей испарины.              Проходя мимо двери архива, успевшего стать чуть ли не родным, Кассандра, забывая о срочности всяких поручений, зашла внутрь.              Несмотря на то, что на её стуле висел её пиджак, а на её столе лежала её сумка, Аломар почувствовала себя воришкой, когда влетела в приёмную. Не успевая за мыслями, что в голове кружились центрифугой, отложила на видное место драгоценные документы по учениям в Далласе.              Сама под протяжные:              — Да-а, и я тебя… Да, давай, солнце… Я целую тебя, пока, — от Алексы, что без особой заинтересованности сортировала какую-то папку личных дел, но с огромным увлечением болтала по— видимо, служебному — телефону, Аломар из кармана сумочки цепко выхватила косметику.              Тюбик туши лёг промеж пальцев кисточкой, а выпуклая коробочка из-под пудры грозилась рухнуть на пол, разбиться в пыль, когда Кассандра подошла к зеркалу, висящему рядом с вешалкой.              Она напугалась то ли от отражения, то ли от скрежета пластмассы о пластмассу за спиной, сопровождающимся вопросом Фишер:              — Ты чего, Кэсси? — и догнавшей его усмешкой: — Как по боевой тревоге подорвалась…              Беглого взгляда в зеркало хватило, чтоб Аломар поняла — румяна ей в тот миг были не нужны. И без того вся красная.              — Да, так…              Кассандра покривила душой и откинула за спину волосы. Каштановые волны, рассыпающиеся от влажного воздуха сентябрьской Омахи, щекотали лопатки через рубашку, когда Аломар принялась припудривать Т-зону:              — Сегодня спала что-то плохо.              В небольшом прямоугольнике зеркала Алекса наклонила голову вбок. Рыжий хвост, качнувшийся следом, делал из архивистки натуральную лисицу.              Выразительности кивка и её задумчивого:              — Ах, вот оно что, — прилетевшего в напряжённую спину Кассандры, могли бы завидовать актрисы, на театральных сценах играющие пьесы Шекспира.              И больше Фишер ничего не сделала и не сказала — не подловила на попытке привести себя в порядок; не принялась сыпать разными вопросами, которые бы вывели Кассандру на чистую воду прежде, чем она бы саму себя вывела… Просто развернулась на кресле к рабочему месту, где кружки с горьким кофе занимали больше места, чем всякие документы, и в тишине, прерываемой разве что шелестом бумаг, оставила Аломар с собственным отражением.              За то Кассандра была готова ей чуть ли не в ноги падать.              Пудра… тушь — новый слой на уже накрашенные ресницы лёг, освежив взгляд, и Аломар взялась за помаду. Переборщить с обкусанными губами было просто, это бы испортило всю картину — она в голове это держала, когда вбивающими движениями прикоснулась блеском к слизистой и безымянным пальцем распределила излишки от центра и периферии губ.              Напоследок — вспушила волосы. Смяла волны, не боясь, что они покажутся неаккуратными, если вылезут в разные стороны, — потому что, когда «прилизана», то в глаза бросались впалые щёки, — да и, в принципе, с кудрями сложно переборщить, и Кассандра не заставляла себя ждать, пока с одного плеча волосы перекидывала на другое…              Лучше. Всё лучше, чем то, что было изначально.              Она о запястье вытерла с пальца излишки блеска, чтоб не запачкать документы по Далласу, и вышла из архива так же стремительно, как и влетела туда.              Оставленную на призеркальной полочке косметику с малым интересом окинула взглядом Алексия…                     …Кассандра не в том была возрасте, чтоб задыхаться после подъёма пешком на четвёртый этаж — а рёбра таранило на износ, когда архивистка перешла в правое крыло. Оглядываясь по сторонам, чтоб найти того, кому должна была передать папку, Аломар едва обращала внимание на обстановку, но одно в глаза бросалось явно.              Крыло казалось живым.              По всей видимости, разделение департамента шло на «дельную» и «официальную» сторону; и если в левом крыле самым громким звуком был шум работы ксерокса, то в правом — на каждом этаже расположились спортзалы, за дверьми которых свистели звуки рукопашной борьбы, стрельбищные полигоны, где холостые пули дырявили тренировочные мишени, и в этом отделении даже сердце билось чаще, сильнее.              Словно при переходе через буферную зону фойе прямо в аорту впрыскивали шприц адреналина.              Вопреки «живости» крыла, оно было практически пусто; вся его жизнь была за дверьми, где мужчины учились выживать — чтоб их не убили — и убивать — чтоб выжить. Лишь единицы солдат слонялись по коридорам, из тренировочных залов выбегая только затем, чтоб из кулера выпить немного воды.              Ни в одном из них Кассандра не узнавала Леона Кеннеди.              Минуя участок крыла, где шум чужих занятий перебивал шум работы кровоток, она на шпильках торопилась туда, где было тихо.              И где именно искать его кабинет? Кассандра, запрещая себе кусать накрашенные губы, сжимала бумаги в руках до того момента, как листы не захрустели бы под пальцами с возмущением.              Шерронс, чтоб её, ни номера ни сказала, ни других ориентиров на местоположение Кеннеди не дала…       Удары в тренировочных залах остались позади, а Аломар всё равно их слышала.              И злилась так же сильно — как те, кто эти удары в помещениях оттачивал.              Волнение смешалось с предвкушением и при встряске, запрещённой из тех же причин, по которым запрещено было взбалтывать коктейль Молотова, дали нетерпение. На ней горела кожа, но Аломар неслась всё дальше по коридорам, едва успевая глазами цеплять таблички с громкими званиями и малознакомыми именами.              Ощущение, что сейчас её увидит кто-то, знающий, что место Кассандры было в забытым Богом архиве, подстрекало сделать всё быстрее.              Чтоб не попасться — ни другим солдатам, ни самой себе.              В какой-то миг, какой Кассандра не успела выцепить, лабиринт правого крыла её завёл в тупик. Прямо перед нею оказалась дверь, украшенная табличкой, — «Лейтенант Ллойд Роуманс».              Аломар остановилась прежде, чем по инерции впечаталась в порог приёмной лейтенанта.              Нервный шёпот проскользнул сквозь поджатые зубы:              — Твою мать, — и оставалось только надеяться, что уши Роуманса из всех органов его чувств были самыми слабыми.              Перевела дыхание — на лбу снова почувствовалась испарина. Использование пудры стало бесполезным — как и всё её присутствие на четвёртом этаже. Кассандре оставалось только вздохнуть глубже и пойти обратно, не спутав никакого пролёта на нижний этаж.              Леону остаётся быть только на цоколе — в тренажёрном зале департамента.              Она развернулась в настоящем армейском манере — будто бы кто-то в рупор крикнул «Кру-гом!», когда скрипнули каблуки по плитке, и Аломар под счёт чужой маршировки направилась назад.              Поворот, поворот, ещё один, и левой, левой, раз-два-три. Левой, левой. Раз.              Два…              На «три» Кассандра не вписалась в поворот. Заместо стены перед нею оказалась фигура с широкими плечами.              Шеврон на рукаве футболки был крайним, что Аломар увидела прежде, чем ладони предательски выпустили документы.              Под ноги Леону Кеннеди полетели такие нужные ему бумаги.              Она так и замерла с раскрытым ртом. Едва ухватившись за считанные отчётности прежде, чем они ворохом раскидались по полу, Кассандра стиснула корешки папок.              Попятилась в сторону, взгляд бросая то на разлетевшиеся справки, то на мужчину, которого искала по этажу, отвлекая солдат стуком каблуков.              Взгляд Леона напоминал кубики льда, что по лицу скользили; отчего-то она была уверена, что в глаза ему — мужчине, вряд ли хорошо разбирающемуся в косметике — бросился обновлённый макияж.              — Боже, мистер Кеннеди…              И снова эта дурость, к которой обязывала иерархия департамента. Аломар хотелось провалиться сквозь землю, когда она виновато заморгала под взором военного, даже не дрогнувшего от внезапного появления в крыле, где места ей не было.              — Прошу прощения, я… чёрт возьми.              Кассандра-таки предприняла попытку рухнуть прямо в ад — но смогла опуститься только на пол.              Собирая выпавшие листы, она на Кеннеди старалась на смотреть — но то было почти невозможно, он своей фигурой перекрывал свет от лампочки — и шарила по бумагам наобум.              Всё — в единый ворох.              Зная педантичность Шерронс, там всё было разложено по датам.              Твою, сука, мать.              — Я вас… как-то не заметила.              Химическая реакция нетерпения и предвкушения окончилась, в результате распадаясь на волнение. Документы в её руках дрожали, превращаясь чуть ли не в веера, но всё равно не делали хоть чуть легче чувство жара.              Под кожей пролилась и тихо забурлила краска, когда Кеннеди присел, коленом упираясь в пол и документы собирая вместе с Аломар.              Та взвизгнула, словно солдат мог что-то своровать:              — Не стоит, я сама!..              — Кассандра.              Порыва наводить порядок в одиночку Кеннеди не оценил и, загребая остатки выроненных бумаг разом, проговорил без права на апелляцию:              — Буду рад, если этот пустяк станет самым большим горе в вашей жизни. Поднимайтесь.              И свободную от папок руку предложил.               Его ладонь была совершенно обыкновенна, — белая, крупная, с редкими мозолями на пальцах, что для военных считалось чем-то самим собой разумеющимся.              Аломар вскочила на ноги раньше, чем успела подумать, насколько это было грубо со стороны.              По неподвижной физиономии Кеннеди думалось, что он едва ли удивился.              В горле патокой растеклась горечь; никаких слов, кроме бранных, тоже не нашлось.              — Прошу прощения…              Архивистка потупила взгляд в туфли; об их острые носы можно было ломать пальцы стоп.              — Мисс Шерронс просила передать вам документы по учениям в Далласе, но я не смогла вас найти там, куда она меня направила… Извините ещё раз за бумаги.              — В любом случае, я планировал их перечитать.              Кассандра начинала думать, что неправильно было называть лицо Леона именно «лицом»; чем чаще им приходилось пересекаться и обмениваться фразами, тем сильнее становилась вера — это не лицо, маска.              И, вероятно, явно не Аломар следовало думать, в каких условиях эта маска была выкована.              — А насчёт поисков… — Леон протянул руку, прося себе вторую половину документов, отныне перепутанных по важности и хронологии, когда спросил: — Где вам сказали меня искать?              — На четвёртом этаже, в правом крыле, — Кассандра не хотела восклицать, но голос сам подскочил в косвенных оправданиях — что не её ошибка, всему виной стечение обстоятельств, ибо всё делала, как сказали, искала, где сказали. — Или на цокольном этаже.              И архивистка, поправляя в ладонях бумаги, их передала солдату.              Страх случайно соприкоснуться с ним пальцами был таким же сильным, как и желание тронуть его за ладонь.              Почему-то ей казалось, что кожа у Кеннеди должна была быть ледяная.              Леон за спину свою оглянулся — в коридоре всякий звук отдавался эхом, и вряд ли бы к ним кто-то смог незамеченным пробраться, но солдат, одним взглядом говоря Кассандре следовать за ним, подошёл к одной из множества одинаковых дверей.              Аломар уже тогда догадалась, что будет, когда Кеннеди остановится.              И, конечно, военный указал ей подбородком на дверь, от двери лейтенанта Роуманса отличающуюся только табличкой, и она почувствовала… глупой.              Дверь четыреста двадцать пятого кабинета была открыта и приглашала в кабинет старшего ворнета третьего класса Леона Скотта Кеннеди.              Брань крутилась на языке, сколько б Кассандра его не прикусывала. На лоб хотелось наклеить самоклеящийся стикер с жирным «дура», начерченным помадой, и чем дольше на неё смотрел Кеннеди, тем сильнее становилось это желание.              — Чёрт возьми.              Леон вдруг усмехнулся громко и ясно, — одному Господу Богу было понятно, эта усмешка звоном отдала в уши потому, что в коридоре их безмолвно подслушивали разве что стены, или Кеннеди действительно с её реакции потешался.              Она ничуть не удивилась, когда ни единый мускул на мужском лице не дрогнул.              Бо́льший бы шок вызвало, если б уголок губ ворнета всё-таки дёрнулся.              — Но, из плюсов, Кассандра. Теперь, если возникнут вопросы, — вы знаете, где именно меня искать.              В попытках понять, было сказанное им поддержкой или, напротив, тонко завуалированной издёвкой, прошла целая секунда.              Аломар молчала и вовсе, кажется, вечность.              — Да уж, — усмехнулась архивистка через силу, когда сдержалась, чтоб не почесать себе затылка в движении, выворачивающим суставы. — Может, вы и правы, мистер Кеннеди…              — Леон.              Он оправил её мельком, а Кассандра вздрогнула — словно виском приложили о стену. На периферии сознания мелькнула мысль, что нужно было заняться собственными нервами, чтоб не содрогаться от вещей, которые других людей до мурашек не доводят, но она, мысль, потерялась так быстро, что Аломар того даже не поняла.              Поняла только, что вскинула глаза, а Кеннеди… не шелохнулся — абсолютно спокойный, словно он… соль просил передать, ворнет в бумагах искал нужный ему документ.              А Кассандра забыла, что слова значили, и, вообще, как их до того складывала в разумные предложения.              Улыбка уголками подкрашенных губ была лишней. Но прошёл ещё миг, и с ним пришло осознание — всё, в тот момент, наверняка, было лишним.              А нужным было… что-то, что Аломар не могла представить.              — Хорошо.              Она только кивнула; адреналин выветрился из крови, с ним пропала и необходимость задерживаться в правом крыле. Нужно было возвращаться в архив, где монотонность работы разбавлялась разве что разговорами с Алексией, и… Кассандра туда бежать хотела, — точнее, должна была хотеть бежать, — скидывая на лестнице туфли.              Но стояла. И, что-что… а вот это было уже совершенно лишним — со словами:              — Ещё раз простите. И… до свидания, мист… Леон.              Такими понятными и никчёмными сразу, Аломар захотелось попросту телепортироваться за рабочее место.              От мысли, что сейчас придётся уходить, — так, будто сердце не прыгнуло тройного акселя, пролетая от легких до селезёнки — сделалось чуть ли не по-настоящему плохо.              Она развернулась; как говорится, «кру-гом»!..              Уверенность, что ноги подкосятся у самого поворота, была такой же сильной, какой была уверенность, что взглядом провожать её не будут.              Оборачиваться, чтоб проверять то, Кассандра в себе сил не нашла.