Костяшки в кровь и сердце в руки

XI

Разрушь основу

      Квартира Дак Хвана после случившегося ощущается до ужаса странной и инородной, а события последних дней далёкими, словно прошло не несколько часов, а лет. Когда Джин открывает дверь своим комплектом ключей, то чувствует спиной непривычное присутствие членов банды Чхве, которые теперь охраняют его, а не преследуют или караулят, чтобы скрутить и отвезти к Бёму. Это кажется какой-то до ужаса неудачной шуткой.       – Я заберу свои вещи. Вы стойте тут, – Сокджин оборачивается к Дэянгу и, как выяснилось, Кегвану.       Оба почтительно кланяются и одновременно говорят:       – Да, господин Ким.       Дэянг опускается особенно низко и в целом с тех пор, как узнал о том, что Джин – новый глава банды Чхве, заметно нервничал и боялся даже смотреть на него.       Омега не может удержаться от подначивания и, ухмыльнувшись, роняет, словно невзначай:       – Кегван, будь добр, достань пока наручники.       Дэянг дёргается, выпрямляясь, и с высоты своего роста смотрит на Джина округлившимся испуганным взглядом. Тот смотрит в ответ твёрдо и решительно.       – Я пустых угроз не даю. Запомни это.       Альфа тушуется, опуская глаза в пол:       – Да, господин, – сутулится, будто становясь меньше.       Сокджин заходит внутрь и хлопает входной дверью, наконец оставаясь наедине с самим собой. Голова чуть ли не трещит по швам, пульсируя тяжёлой болью от количества и груза мыслей. Он упирается спиной в стену, находя в ней опору, и роняет голову вниз, тяжело выдыхая:       – Надо решить, что делать, – устало трёт переносицу и зло цокает, злясь сам на себя и немного на Юн Бёма. – Этот придурок, – ударяет кулаком свободной руки по стене и, наконец, выпрямляется, проходя в квартиру.       Сокджин отвлекается от висящей над плечами тяжёлой ноши, которая вот-вот рухнет на него, и быстро собирает всё самое необходимое, старательно игнорируя оставленный на прикроватной тумбе телефон Хвана. Теперь Джин остался совсем один. Единственный, кто его приютил и проявил понимание и заботу, просто уехал, оборвав все концы по его же просьбе. В спальне ощущается пустота и холод, видно, что не хватает вещей и наполненности. Квартира выглядит почти брошенной.       Омега в последний раз обходит все комнаты, впитывая в себя спокойствие, которое ощущал, живя здесь, и решает, что обязательно вернётся ещё. Но позже. Намного позже.       Дэянг и Кегван ждут его на лестничной площадке. Один стоит у двери, а второй – у лестницы, наблюдая за пролётами.       Сокджин перекидывает ремень спортивной сумки через плечо и замыкает квартиру. Альфы тут же закрывают его своими спинами, словно безмолвная стена.       – Кегван, пожалуйста, дай наручники, – вытягивает руку и ощущает холодный металл, опустившийся на ладонь; следит за тем, как напрягается Янг, медленно оборачиваясь на него и смотря испуганным оленем в свете фар. Джин ухмыляется, делая широкий шаг вперёд, легонько ударяет альфу в солнечное сплетение, отчего тот неловко отступает, спотыкается о подставленную подножку и начинает заваливаться назад. Его легко перехватывают за руку, дёргая обратно, а затем молниеносно перемещаются за спину, заламывая запястья. Альфа издаёт тихое болезненное мычание. – Вот так, – Сокджин быстро сковывает оба запястья и задирает их выше, вынуждая Дэянга пригнуться, отчего его рост значительно уменьшается.       Омега криво улыбается и смотрит на спокойного на вид, но явно шокированного внутри Кегвана:       – Проводи его, – ждёт, когда подчиненный заменит его, и уверенно спускается по лестнице, чувствуя на затылке два колючих взгляда.       «Подчинённый. Они мои подчинённые. Мои, – Джин невольно обдумывает свои дальнейшие действия и планы, пока водитель учтиво открывает для него багажник, и тот кидает туда свою сумку. – Мои подчинённые должны быть только моими. Не Чхве Юн Бёма. Банды Чхве больше нет. Мне нужно пошатнуть старую основу, разрушить её, и быстро сформировать новую, – садится в машину с краю у окна, и с насмешливым выражением наблюдает за тем, как враскорячку посередине между ним и Кегваном пытается устроиться сконфуженный Дэянг, зажатый и определенно униженный таким положением».       – Простите, господин Ким. Надеюсь, я не мешаю, – Янг виновато опускает голову, едва не утыкаясь лбом в собственные колени.       Омега хмыкает:       – Не мешаешь, – и, подперев щеку кулаком, задумчиво смотрит в затемнённое окно. Мотор машины тихо рычит заводясь. – В офис.       Водитель медленно кивает, ловя в зеркале заднего вида фигуру задумчивого Джина:       – Да, господин Ким, – и трогается с места.              Едут медленно, не торопясь. Сокджин смотрит на знакомые и не очень улицы, вглядываясь в немногочисленных прохожих и невольно подмечает тех, кто ими лишь притворяется, на деле осуществляя обход территории. И теперь назначение таких патрулей, следящих за порядком, будет его обязанностью. Как и контроль наркотрафика, десятка казино, складов и заводов оружия, сотни других шестёрок и их предводителей, назначенных Бёмом. А ещё нужно уладить дела с полицией, потому что нет никакой гарантии, что копы не попытаются снять с поста новоиспеченного главу банды, чтобы та исчезла с лица Земли. Или же, наоборот, попробуют убрать Джина, чтобы самим занять тёплое местечко.       Сейчас Сокджин с ужасающей ясностью осознаёт своё положение и то, что ему предстоит. Весь пройденный путь, который занял у него меньше года, от подстилки главаря одной из самых влиятельных банд города до поста этого самого главаря кажется сном. Джин не верит, что из бесценного сокровища Чхве Юн Бёма он превратился в жалкий трофей, недостойный даже жалости к вложенным в него деньгам; не верит, что влюбился в кого-то столь лицемерного и лживого, эгоистичного, как Ким Намджун, что хотел от него детей и что когда-то давно в детстве, возможно, даже был влюблён в него; не верит, что бросил всё, сбежав неизвестно куда и неизвестно за чем и попросил о помощи едва ли не первого встречного, ведь Дак Хвана омега знал лишь как тренера, но не альфу, потому не было никаких гарантий, что тот примет его и решится помочь. Сокджин не может поверить, что он, так легко и просто оберегающий себя столько лет, считающий, что предназначен только Чхве, а потом и Джуну, переспал с Хваном и не раз. Джин до сих пор не верит, что Юн Бём любит его, пусть и в извращённом смысле, и не верит, что тот так легко отпустил его, запросто отдав то, что строил большую часть своей жизни.       Сокджин в принципе с трудом верит в то, что ещё жив. Потому что его жизнь с самого начала будто бы пошла неправильно, наперекосяк, а враждебный мир лишь укрепил эту мысль. Джин должен был умереть, когда его папе делали кесарево. Он должен был умереть, когда младенцем выпал из коляски или когда его укусил Намджун. Сокджин должен был умереть, когда отец начал употреблять наркотики или когда папа повесился. Он должен был умереть от голода и холода в этом гребанном притоне или вместе с Су Хёном. Джин должен был умереть, когда Бём приютил его, а через несколько лет сломал и изнасиловал. Сокджин должен был умереть после того, как попал к лидеру Bangtan, а потом когда ушёл, чем наверняка разозлил Намджуна. Джин должен был умереть, когда люди Чхве нашли его и привезли к Юн Бёму. Но Джин не умер. Он живее всех живых и, кажется, впервые в жизни точно знает, что ему нужно делать. И это знание дарит ему уверенность не только в себе, но и в своих силах и завтрашнем дне, который точно наступит. На этот раз Сокджин убеждён в этом…       Тревожные мысли, колотящие череп изнутри, постепенно отступают, убаюканные плавным движением автомобиля и городского пейзажа. Джин словно сквозь сон осознаёт, что ему нужно провернуть, и ухмыляется, ловя в стекле своё блеклое отражение, которое кажется до жути незнакомым, слишком волевым.       – Приехали.       Машина плавно тормозит напротив знакомого Сокджину здания, и он отмирает, смотря на уже бывший офис Бёма так, будто видит впервые.       Джин открывает дверь и выходит, ощущая, что стоит на земле твердо как никогда прежде; прикрывает глаза и глубоко вдыхает прохладный воздух улицы полной грудью. Он оборачивается, заглядывая в машину, и видит сконфуженного Дэянга, который всё ещё пытается вылезти самостоятельно, неловко подпрыгивая на сиденье.       – Освободи его, – омега выпрямляется, смотря поверх крыши на Кегвана. – И в мой кабинет.       Водитель открывает Сокджину багажник, подавая сумку, и учтиво кланяется. Тот лишь кивает в ответ, направляясь ко входу. Он замирает у автоматически распахнувшихся дверей, увидев ровные ряды стоящих вдоль стен альф, которые образуют своеобразный коридор. Джин скептически выгибает бровь, разглядывая подобие строя, и всматривается в напряжённо-спокойные выражения каждого из присутствующих.       – Что происходит? – спрашивает, надеясь, что кто-то из присутствующих осмелится заговорить с ним и ответить на вопрос.       – Они показывают свою преданность новому главе банды Чхве, – Минсонг проходит между разошедшимися в стороны альфами и замирает напротив Сокджина на расстоянии метра. – От меня ты этого не дождёшься. Для меня главой банды Чхве всегда будет Чхве Юн Бём, – почти выплевывает свое негодование и даже наклоняется вперёд, будто собирается наброситься на омегу.       Но Джина это не пугает. Он смотрит на Сонга спокойно и утомлённо, будто всё происходящее ему уже наскучило. От чужого бесцветно равнодушного взгляда альфу передёргивает, и он успокаивается, вставая прямо и расправляя широкие плечи.       – Закончил? – Сокджин снимает сумку с плеча и опускает её на пол, складывая руки под грудью.       Минсонг невольно вздрагивает от подобной наглости, но прикусывает язык, сдерживая рвущиеся наружу ругательства – нет нужды позориться ещё больше:       – Закончил, – кивает, засовывая кисти в карманы джинс.       За спиной Джина двери вновь разъезжаются в стороны, пропуская Кегвана с Дэянгом, которые замирают за ним чёрными тенями. Сокджин не придаёт этому значения, пробегаясь взглядом по лицам всех присутствующих: кто-то умиротворён и безразличен, кто-то явно нервничает, другие пытаются изобразить смирение, а некоторые по-настоящему злы. И Джин не может их судить или помыкать ими, потому что он не Бём.       – Начнём с того, что банды Чхве больше нет, – по коридору катятся удивлённо-возмущённые вздохи, и омега поднимает раскрытую ладонь, призывая всех к молчанию. – Чхве Юн Бём передал банду мне и больше не является её главой, поэтому данное название больше не существует. Начиная с этого момента. И с этого момента я официально ваш «босс», называйте меня «господин Ким». И поскольку это теперь неизменная постоянная, я хочу, чтобы все, кто предан Бёму, покинули банду прямо сейчас, – изначально Сокджин планировал провести «чистку» позже, но его фактически вынудили сделать это немедленно.       Стройные ряды альф тут же превращаются во что-то кривое, потерянное и мутное. Сокджин наблюдает за этим с отрешенным спокойствием. Он ловит в общей массе ошеломлённый взгляд Минсонга и тяжело вздыхает. Джин видит в ближайших к нему альфах одного из знакомых, управляющего западной частью основного района банды Чхве, и выкручивает ничего не ожидающему Ли Джэсону руку, вынуждая его встать на колени. Сокджин обращается к нему громко по имени, и постепенно образовывающаяся толпа замирает:       – Ты поднялся на это место благодаря упорству и жажде наживы, а не из-за преданности Чхве, поэтому ты остаёшься, – отрывает взгляд от ошарашенных глаз Джэсона и смотрит в испуганные лица присутствующих. – Среди вас есть те, кого Бём когда-то спас, дал второй шанс на жизнь, подарив работу и кров. Если вы испытываете к Юн Бёму нечто более глубокое, чем простое уважение или благодарность, то, что как вы наверняка знаете, испытывает к нему Минсонг, – кивает на вмиг покрасневшего от таких слов альфу, – искреннюю привязанность, то вам тут не место. Я не потерплю неуважения, презрения, ложных слухов или заговоров. Вы должны быть полностью преданы банде и её главе, не Чхве Юн Бёму. Поэтому, – он отпускает Ли и под общий удивлённый вздох помогает ему подняться, – все, кто не разделяет эти взгляды или просто хотят уйти, сейчас самое время. Но учтите, точки давления на вас всё ещё есть. Если вы попытаетесь подорвать авторитет банды или как-то использовать имеющиеся знания о ней против неё, пощады не ждите.       Повисает неловкая давящая тишина, которая доставляет всем альфам заметный дискомфорт, а Джин стоит как ни в чём не бывало, медленно осматривая членов банды, чьи глаза в панике бегают от одного лица к другому, силясь прочитать там, какое решение было принято. На удивление, первым перед Сокджином встаёт Кегван, перед этим обойдя его и сместив свою большую тень дальше по коридору. Гван глубоко кланяется омеге:       – Я уважаю решение босса, но не могу остаться. Для меня единственным главой банды Чхве навсегда останется Юн Бём. Я благодарен Вам за предложенный выбор и воспользуюсь предоставленной возможностью, – выпрямляется, смотря Джину прямо в глаза. – Я хочу покинуть банду, – на этих словах его кадык дёргается от поступившего к горлу страха, и Сокджин это прекрасно видит.       – Хорошо, – медленно кивает. – Ты можешь идти.       Кегван шумно выдыхает, выпуская скопившееся в груди напряжение, и, ещё раз поклонившись, быстро покидает здание, почти убегая.       – Ещё кто-то? – Джин вопросительно выгибает бровь, вновь оглядывая альф. Вскоре к нему подходит ещё несколько. Они образуют перед ним небольшую очередь, и Сокджин внимательно слушает слова каждого, смотрит им в глаза, словно ища в глубине их сердца ответ на какой-то свой вопрос, пытается убедиться в правильности принятого ими решения и в то же время пытается показать, что достаточно сильный для подобной роли, отчего некоторые нервно дрожат. По истечению получаса ряды присутствующих редеют, но не настолько, чтобы это было критично, и Джин в последний раз спрашивает есть ли ещё кто-то, кто хочет покинуть банду, потому что больше возможности не будет. Желающих не оказывается. – Хорошо. До завтрашнего вечера все свободны. Минсонг, – кивает замершему альфе, – за мной, – поднимает сумку, перекидывая лямку через плечо, и делает шаг вперёд, но оборачивается на всё ещё стоящего немой стеной Дэянга. – Почему не ушёл?       Тот как-то криво ухмыляется, отрицательно качая головой:       – Вы показали, что способны занять место босса, господин Ким. И я хочу это увидеть.       Немного подумав, Сокджин уверенно кивает и манит Дэянга за собой:       – Будешь моим личным охранником.       Кабинет Бёма кажется почти нереальным из-за отсутствия в нём хозяина, потому что Джин по пальцам одной руки может пересчитать случаи, когда оказывался в этом помещении в одиночестве. Всё внутри пропитано запахом Чхве, каждая вещь напоминает о нём, его движениях, касаниях, словах и действиях. Любая мелочь будто отражает индивидуальность альфы, и Сокджин понимает, что его от этого начинает крутить: желудок сжимается в спазме, а почти переваренный вчерашний ужин просится наружу. Он скидывает сумку на кожаный диванчик и проходит к окну, отдёргивая штору и распахивая ту во всю ширь; выглядывает на улицу и несколько раз глубоко вдыхает городской воздух.       – Доволен? – Минсонг подходит ближе к рабочему столу теперь уже Джина и осторожно ведёт указательным пальцем по краю, словно погружаясь в воспоминания.       Омега оглядывается на Сонга через плечо и громко спрашивает:       – А ты?       Тот теряется:       – Что?       – Ну, Бём ведь теперь одинок и несчастен, – Сокджин отталкивается от подоконника и подходит к столу, оглядывая разложенные на нём бумаги, подставку под карандаши и ручки, электронные часы и кучу незначительных мелочей – всё это бесит его так же сильно, как и сам факт того, что кабинет будто бы отображает самого Чхве. Кажется, что тот стоит где-то за дверью и вот-вот войдёт. – Наверняка побежит искать утешения у жалостливого подчинённого, м? – подхватывает стоящее рядом мусорное ведро и одним движением сгребает в него всё, кроме документов.       Минсонг резко ведёт плечом, видя такое вольное отношение к чужим вещам, и с силой сжимает кулаки, прикусывая щеку изнутри и сдерживая совершенно неуместный порыв вмазать по скривлённому в отвращении лицу омеги. Он цедит сквозь зубы:       – Тебя это не касается.       Джин хмыкает:       – Ох, правда? А, по-моему, очень даже касается. Ты так не думаешь? – замечает злой взгляд Сонга и встречает его насмешливой уверенностью. Он подхватывает какой-то листок с заметками, на котором почерком Бёма выведен список продуктов, и комкает его, бросая к остальному хламу в мусорке.       Альфа зло рычит, чувствуя, как всё внутри рвётся на куски от осознания происходящего:       – Не думаю. Это дело босса, – не сдержавшись, всё же ударяет по столу сжатым кулаком.       Дэянг, всё это время молча стоящий у двери, делает уверенный шаг вперёд:       – Минсонг, не перегибай палку.       Тот оборачивается, смотря на явно третьего лишнего полными немой ярости глазами.       Сокджин вскидывает раскрытую ладонь, останавливая телохранителя:       – Всё хорошо. Не беспокойся, – кивает замешкавшемуся в нерешительности Янгу. – Оставь нас наедине. И проследи, чтобы никто не заходил.       – Вы уверены, господин? – сильно хмурится, обеспокоенный.       – Уверен, – Джин улыбается подчинённому, и тот выходит, перед этим поклонившись. Дверь кабинета тихо хлопает. – Так на чём мы остановились?       Минсонг опирается о стол, перегибаясь через него, и шепчет на грани слышимости:       – На том, что происходящее между мной и Юн Бёмом тебя никак не касается.       Сокджин хмыкает, закатив глаза:       – Я был его парнем много лет. Намного дольше, чем ты его знаешь.       – Был. Ты изменил ему как только попал к Bangtan. Всех альф обслужил, м? – выплёвывает это Джину почти в лицо. – Потом с Bangtan закончил и пошёл к Дак Хвану, чтобы выйти на банду Соми? А тут так удачно у Юн Бёма чувство вины взыграло, и у тебя теперь целый взвод альф, которые с радостью тебя трахнут.       Улыбка, которая невольно начала прорисовываться на лице Джина, становится натянутой и кривой, почти страшной. Он опирается о стол и цепляет ворот чужой рубашки пальцами, наматывая ткань на кулак, приближается к перекошенному в ярости Сонгу и шипит прямо ему в рот:       – Ты понятия не имеешь, через что я прошёл, какая у меня была жизнь и из какого дерьма я пытаюсь выбраться до сих пор. Ты угодил в тюрьму по глупости, и оттуда тебя вытащил Бём, но, о, поверь мне, меня он достал из ещё большего говна, о котором ты ни малейшего представления не имеешь. Может, когда он тебя ебал, он был обходителен и нежен, но это только потому, что ты альфа. Он подсознательно относится к тебе как к равному, – резко отталкивает от себя не ожидавшего этого Минсонга. Тот летит назад и, споткнувшись, падает на пол, выставив руки за спину. – А ко мне он всегда относился как к куску мяса. Несмотря на, возможно, красивую картинку, ты не представляешь, как мне было больно. Поверь, это намного хуже, чем просто неразделённая любовь. И доказательство этому то, что он поставил меня и даже не попытался вернуть. Несмотря на всё, что было между мной и Намджуном, я ждал его, говорил себе, что я должен любить его, но потом понял, что его интересует только собственное достоинство, а на меня ему плевать. Его громкие заверения о любви ко мне не более чем детский лепет, после всего, что он сделал, я ему больше не верю. И я более чем уверен, что после того, как ты ему отсосёшь, его любовь тут же угаснет, – последнее он рычит громко и яростно, будто готов перепрыгнуть через стол и впиться зубами в горло Сонгу, который невольно дёргается, ощутив странный запах исходящий от Джина: насыщенный и яркий, но в то же время странный, какой-то удушающий и густой. Он не такой горький и едкий, как у альф, но всё равно ощутимый, и впервые в жизни Минсонг испытывает неподдельный ужас из-за омеги, потому что он узнаёт этот аромат: плотный, забивающий ноздри и глотку, сжимающий трахею и заставляющий глаза слезиться. Это желание убивать. Особенно страшно ощущать подобное не от какого-то неизвестного омеги, а от Ким Сокджина – постоянно милого, скромного, тихого и несмелого, почти застенчивого. Бём всегда легко помыкал Джином, и тот никогда не сопротивлялся, исполняя любые приказы и капризы Чхве, но сейчас Сонг не узнаёт Сокджина, и от этого внутри что-то сжимается в первобытном ужасе перед неизвестным. Он шумно сглатывает, смотря на оскалившееся в уродливом выражении лицо, и тихо шепчет:       – Что, – голос хрипит, не слушается, – что они с тобой сделали? – Минсонг сам не знает, что означает этот вопрос и какой ответ он ждёт, но никак не может понять и принять, что за столько месяцев поведение Джина могло так сильно измениться. Безусловно, он замечал, что омега каждый раз будто бы наступал себе на горло, когда Юн Бём просил его об особенно мерзких и неприятных вещах, но в какой-то момент начало казаться, что Сокджин привык и совсем потух, что он больше не ощущает желания бороться или сопротивляться. А теперь показалось, что он просто взорвался, извергая океан злости, ненависти и презрения.       – Они показали, что для них я тоже просто кусок мяса, – Джин выпрямляется и вытирает вспотевшие ладони о штаны. – Альфа, которому я начал доверять, к которому впервые за долгое время испытал искреннюю привязанность, в которого я начал влюбляться, оказался ничем не лучше Бёма. Для него я такой же кусок мяса, как был для Чхве. Дак Хван, – он напряжённо мнёт губы и отводит взгляд, – был добр, но ничем от них не отличался. Однако ему хотя бы хватило смелости не скрывать этого. Он хороший и всегда таким был. Таким в моих глазах он и останется в отличие от Джуна и Юн Бёма. Ты, – щурится, кидая на замершего в оцепенении Минсонга блестящий негодованием взгляд, – пожалеешь, что полюбил Чхве и остался с ним. Рано или поздно это случится. Но мне плевать. Потому что ты сам это выбрал. Ты сам стал одной из причин, по которой я сломался, когда смачно отсасывал ему в этом самом кабинете под этим самым столом, – ведёт пальцами по краю гладкой поверхности и хмурится.       А Сонг не может избавиться от неожиданно прорезавшегося где-то глубоко внутри ростка вины, который он тщетно душит, потому что его влюблённость, видимо, всегда застилала ему глаза, делая слепым. И проблема совсем не в Бёме, а в том, что Минсонг заставил Сокджина страдать и чувствовать себя бесполезным и ненужным, когда тот этого явно совсем не заслуживал.       – Мне жаль, – альфа тупит глаза в пол и кусает щёку изнутри нервничая. – Но я люблю его. Очень и очень сильно.       – Люби, – Джин презрительно хмыкает. – Но на этот раз так, чтобы ни меня, ни кого-либо ещё в мире больше не коснулся Чхве Юн Бём. Кроме боли, он ничего не способен дать, – открывает верхний ящик стола и также выбрасывает оттуда чужие вещи. – А теперь, когда эта тема, надеюсь, исчерпана, может, наконец, поговорим о работе?       Сонг заторможенно кивает и медленно встаёт на ноги, отряхивая джинсы.       Следующие несколько часов он вводит Сокджина в курс дел: рассказывает о делах банды и планах Чхве на ближайший год, что-то показывает в распечатках и документах, упоминает имена причастных и перечисляет, кто ушёл, а кто остался. Джин внимательно слушает, делая кучу пометок на бумаге, иногда о чём-то задумывается и стучит стержнем ручки по листам, оставляя на них россыпь синих точек. В такие моменты Минсонг неловко молчит, наблюдая за задумчивым лицом омеги, которое полно серьёзной решимости, и невольно думает о том, что, возможно, Сокджин всё же сможет как-то удержать банду, пусть и не в её первоначальном виде.       Заканчивают они далеко за полночь. Сонг к тому времени с трудом держит глаза открытыми и почти валится с ног, а Джин, напротив, будто только-только приступил к работе.       Когда часы показывают начало второго Сокджин бросает короткое:       – До завтра, буду ждать к девяти, – неопределённо машет рукой, разглядывая карту территорий и деление районов.       Минсонг лишь кивает, медленно плетясь в сторону двери, когда ему в спину прилетает вопрос:       – Где фигурка тигра?       Альфа замирает, держась за ручку, и тяжело вздыхает:       – Это единственное, что Бём попросил принести, когда очнулся, – и выходит, тихо прикрыв дверь.       Сонг прощается с всё ещё стоящим у двери Дэянгом и уходит. Он спешит на улицу, преследуемый неясным беспокойством, появившимся, как только он покидает кабинет. Тёмные стены здания давят на него, сжимаясь вокруг плеч и шеи, душат, и он никак не может понять почему. На улице холодный вечерний воздух немного остужает его, но беспокойство не уходит, и Сонг оглядывается, смотря на полутёмный офис, в котором лишь местами виднеется слабый свет. Сейчас это место, где он провёл последние годы рядом с Бёмом, кажется чужим и незнакомым, и совершенно понятно почему. Самого Чхве здесь нет. И больше никогда не будет. То, что здесь было, нечто привычное, обыденное, знакомое и приятное теперь в прошлом. Минсонг больше никогда не будет приходить с утра пораньше, чтобы проветрить кабинет перед приходом Юн Бёма, не будет делать ему кофе или чай, не будет сопровождать на важных встречах, помогать с документами или просто тихо сидеть на диване и молча наблюдать за сосредоточенным лицом. Иногда, когда Чхве чувствовал этот взгляд, он отрывался от работы и поднимал на подчинённого глаза, его губ касалась едва различимая улыбка, когда он спрашивал, почему Сонг не уходит. Тот лишь пожимал плечами и всегда ждал Бёма до последнего, чтобы подвезти до дома, где его уже ждал Джин.       Джин – омега. Красивый и милый, с округлым лицом и мягкими щёчками, пухлыми губами и светлым взглядом. Именно таким видел Сокджина Минсонг до сегодняшнего дня, именно такой был нужен Юн Бёму. Не грубый жёсткий альфа с острыми скулами и стёртыми в спортзале ладонями, сбитыми на тренировках костяшками и сильными руками. Чхве и сам довольно массивный и мускулистый, так зачем ему кто-то похожий? Тот, кто способен одолеть его, уложив на лопатки, кто, хоть и подчиняется, но всё равно всегда невольно напоминает своим поведением и привычками, что он такой же альфа, как Бём, совсем не омега. Несмотря на свои преданность и привязанность, Сонг уверен, что не сможет создать вокруг себя то ощущение уюта, которым так или иначе веет от Джина и других омег, это просто не в его природе. Он не способен так хорошо ощущать партнёра, как это делают омеги, не может точно понять чужие чувства и пережить их, не умеет успокаивать и поддерживать, когда это нужно. Одним словом, Минсонг не омега. Он альфа. Причём едва ли не карикатурный.       Несмотря на благополучную полную семью, Минсонг так и не смог стать хорошим человеком и сразу после университета пошёл по кривой дорожке: начал злоупотреблять алкоголем и курить травку, постоянно зависать в клубах и спать едва ли не со всеми омегами подряд. Его уволили с трёх работ, и хоть родители беспокоились и пытались достучаться до сына, у них не вышло. После трёх лет бессмысленных разговоров и наставлений они забили на непутёвого ребёнка и переключились на младшего. И вскоре после этого Минсонг сел пьяным за руль и сбил омегу насмерть. Он был на грани почти что помешательства из-за чувств вины, отчаянья и страха из-за предстоящего тюремного срока и осознания своего одиночества. И тут появился Бём. Он как-то замял это дело, используя связи, и взял с Сонга обещание, что тот бросит и алкоголь, и наркотики и посвятит себя банде Чхве. По началу Минсонг выполнял самую грязную и отвратительную работу, был не просто мальчиком на побегушках, а чёртовым уборщиком, который разгребал всякое дерьмо. Однако со временем ему стали доверять что-то более серьёзное, и через год он уже работал в офисе банды. На удивление, Бём его вспомнил и вскоре сделал своим ассистентом. Кроме банальной помощи с документами и прочей ерундой, Минсонг должен был обеспечивать безопасность Чхве, прикрывать его и просто быть рядом, когда понадобится помощь. А Юн Бём никогда не отрицал, что нуждается в своих людях и, оказавшись так близко к тому, кто его однажды спас, Сонг понял, насколько Бём ценит каждого члена банды. Да, он был груб и требователен, но его глаза светились уважением и неподдельным счастьем, когда он видел своих людей и результаты их трудов. Чхве строил свою империю не в одиночку, а вместе с теми, кто так же, как и он, хотел забраться на вершину. И Бём позволял им это до тех пор, пока они оставались ему верны. Минсонг поднимался вверх вместе с ним, наблюдал из тени, помогая и поддерживая, и однажды поймал себя на мысли, что теперь ему, кажется, есть что терять, но только не банду, а Юн Бёма. За год, проведённый рядом с Чхве, Сонг искренне привязался к альфе: его уважение и восхищение переросли в нечто большее, что со временем укрепилось в почти забывшем чувства сердце ещё сильнее. Минсонг оглянуться не успел, как симпатия переросла во влюблённость, а влюблённость – в любовь. Впервые в жизни он чувствовал, что кому-то по-настоящему нужен, потому что Бём всегда был рад видеть его по утрам, всегда благодарил за кофе, ценил его преданность и труд и изредка позволял себе показать одному лишь Сонгу, как сильно он уставал. И тот ценил эти моменты слабости, которые ему доверяли, был рядом молчаливой тенью и мысленно завидовал Джину, который будет обнимать и утешать Бёма, когда тот придёт домой. Домой, к омеге, уюту и теплу, нежным рукам и пухлым губам, ощущению покоя и безопасности. К тому, что Минсонг не может ему дать, потому является не тем, кто ему нужен. И никогда не будет.       Альфа замирает перед собственным домом и глубоко вдыхает холодный ночной воздух, разглядывает тёмные окна и вслушивается в шумящую тишину спящего района, который ощущается покинутым и пустым. И хоть на втором этаже Сонга ждёт Юн Бём, его любимый и самый желанный Бём, лучший на свете, он чувствует себя таким же покинутым, как эти улицы.       – Я не тот, кто ему нужен, – повторяет, напоминая себе об этом, и устало трёт переносицу. Он старается взять себя в руки и делает шаг вперёд, заходя внутрь.       Минсонг разувается и кидает ключи на обувную тумбу. В доме слышна лишь звенящая тишина, и он замирает.       – Тихо, – вслушивается в неразличимый шёпот комнат, на мгновение прикрыв уставшие глаза, а потом крупно вздрагивает от неожиданно пришедшего осознания: – Тихо? Не должно быть тихо. Где охрана? – включает свет, заглядывая в пустые кухню и гостиную, где должны были сидеть двое телохранителей Чхве, но их нет. Несмотря на то, что Юн Бём отказался от статуса главы банды, оставаться одному в таком состоянии было нежелательно, и Сонг настоял на присутствии хоть кого-то в доме. Вызвались двое, а сейчас их не было. – Не могли же они просто уйти, – зло бубнит под нос и обходит первый этаж, ища хотя бы намёки на чьё-то присутствие, но их нет.       Тогда, обеспокоенный уже почти давящей безмолвностью холодных стен и сквозящей из каждого угла покинутостью, Минсонг бежит к лестнице и поднимается на второй этаж, подлетая к двери спальни:       – Босс! – дёргает за ручку, но та не поддаётся – заперто. – Эй, босс, Вы там?! – стучит кулаком по дереву, едва ли не ломясь внутрь. Ему не отвечают. Припадает ухом к двери, прислушиваясь, и ловит едва различимые, но до боли знакомые пощёлкивания: вращение револьверного барабана и взводимый курок.       У Сонга сердце падает в ноги и останавливается, замерзая от сковавшего тело ужаса. Он силится вдохнуть спасительный кислород в горящее зудом горло, но задыхается в громком кашле и через силу кричит:       – Откройте! Не троньте его! – ударяется плечом о дверь, но та лишь пошатывается, не поддаваясь. – Босс! – наконец приходит в себя и, сделав несколько шагов назад, разбегается, вновь врезаясь в преграду. Та опять дрожит, но не поддаётся, а вот все кости тела простреливает острой болью, которая, пульсируя, отдаёт в голову. Перед глазами на мгновение темнеет. Минсонг отходит как можно дальше, глубоко вдыхает и с разбегу бросается вперёд, на этот раз прорывая язычок замка сквозь косяк. Плечо натужно хрустит, а по телу ударяет горячий холод покалывающей ломоты. Тёмная комната плывёт, кренясь, и Сонг с трудом удерживает себя на ногах, опираясь о стену.       Щёлк.       Спусковой крючок глухо лязгает, нажимаемый в очередной раз, и альфа заставляет себя сосредоточиться, обводя спальню мутным взглядом. Он не замечает никого постороннего, только сгорбленную фигуру, закутанную в плед на краю постели.       Барабан револьвера снова крутится.       Клац.       – Босс? – Минсонг делает шаг вперёд, подходя к постели, и заглядывает через плечо Бёма. Тот никак не реагирует, продолжая бездумно крутить барабан, а потом медленно поднимает оружие, приставляя дуло к подбородку. У Сонга внутренности холодеют, покрываясь коркой льда, а сердце задушено трещит, раскалываясь на тысячи колючих осколков, которые впиваются в лёгкие и желудок, сжимая их в плотный ком. – Босс! – он наваливается на Чхве и тянется за револьвером, чтобы вырвать его из чужих рук.       Бём не сопротивляется, и вскоре оружие с тихим металлическим стуком падает на пол, исчезая где-то во тьме. Минсонг тяжело дышит, поглощаемый паникой, и широко открытыми глазами смотрит перед собой в никуда. Он чувствует обжигающее тепло тела Юн Бёма даже сквозь плед и прижимается к нему ещё крепче, обхватывая широкие плечи сильным объятием, словно пытается удержать. Плевать на чужие раны и швы:       – Что Вы делаете?       Чхве молчит и с натугой впускает воздух в лёгкие, насыщая организм кислородом. Его истощённое тело дрожит от такой нагрузки (неясно, эмоциональной или физической).       – Босс? – Сонг сжимает Бёма ещё крепче, причиняя ощутимую боль, пытается привести в чувства и напряжённо покусывает щёку. – Ну же. Ответьте мне, – утыкается носом куда-то альфе за ухо, глубоко вдыхая смешанный запах медикаментов и аромата чужого тела, издаёт неясный скулёж: – Бём-и, – зовёт будто из последних сил и жмурится, отгоняя непрошенные слёзы. Горло дерёт колючий ком.       Чхве издаёт неясный хрип и тихо отзывается:       – Кто? – он как-то заторможено поднимает руки, ощупывая предплечья Минсонга слепыми касаниями, и громко сглатывает, пытаясь промочить иссушенную глотку.       – Это я. Я, – Сонг наконец ослабляет объятия и немного расслабляется. Он смещает руки, находя холодными кистями чужие тёплые, и сплетает с Юн Бёмом пальцы; зарывается носом в горячую от температуры шею и неразборчиво лепечет: – Минсонг. Ты меня не помнишь, Бём-и?       Чхве неопределённо мычит, полностью обмякая в объятиях, и склоняет голову вбок, упираясь щекой во взъерошенные волосы:       – Помню.       Они замолкают. Тонут в дыханиях друг друга и смешивают мороз с огнём, превращая их в тепло. Сонг сжимает чужую руку как можно крепче и рассеянно поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони Юн Бёма, пока тот окончательно расслабляется в надёжных касаниях, которые буквально держат его в реальности.       Минсонг поднимает голову, вынуждая Чхве немного отстраниться, а потом мажет дрожащими губами по горящей щеке, шепчет прямо в ухо, опаляя его влажным холодом:       – Зачем?       – М? – тупо моргает, не понимая ни вопроса, ни происходящего.       – Зачем ты это делал?       – Что? – Бём невольно вздрагивает, когда ему в ухо предупреждающе рычат, а до ноздрей долетает насыщенный терпкий запах.       – Не придуривайся. Ты играл в русскую рулетку. Зачем? – Сонг стискивает чужую кисть особенно сильно, причиняя лёгкую боль, заставляет вернуться в «здесь и сейчас».       – Думал, может, хоть где-то выиграю, – насмешливо фыркает и тут же ойкает, когда короткие ногти впиваются в кожу руки.       – Почему? Почему ты так говоришь? Почему так себя ведёшь? – Минсонг смещает руку ниже, обвивая её вокруг чужой талии, и давит на живот. – За что ты так со мной? Это из-за Джина?       Чхве молчит. Он стойко терпит пронзающую тело боль и судорожно ловит ртом воздух, пытаясь не задохнуться в удушающей хватке, которая постепенно усиливается, не давая двигаться.       Сонг расценивает молчание по своему:       – То есть из-за него. Думаешь, что какой-то ёбаный омега достоин того, чтобы ты себя убил?       Юн Бём вздрагивает:       – Не говори так о нём.       Минсонг снова рычит. На этот раз отчётливо слышны его ярость и недовольство:       – Он никогда тебя не любил. Никогда. Он сам тебе так сказал. Хочешь лишить себя жизни из-за ебучей любви? Чтобы что? Чего ты этим добьёшься?       Бём хмыкает и ёрзает на месте, пытаясь освободиться:       – Я потерял всё. Всё то немногое, что у меня было. И дело даже не в банде. Как оказалось, всё, что я делал на протяжении всей своей жизни, было бессмысленно и бесполезно. Я никогда не ощущал себя так, как хотел. У меня не было чувства, что я кому-то нужен, кому-то важен, что я вообще живу или хотя бы существую, – облегчённо выдыхает, когда хватка слабеет, прекращая душить. – Я просто набивал себе цену, сам того не осознавая. Куда-то бежал в погоне за каким-то мнимым успехом. Думал, что если буду таким, то обязательно стану важным и ценным. Но этого не случилось. И никогда не случится. Я никогда не был нужен ни своим родителям, ни кому-либо ещё. Меня боялись, возможно, даже уважали, но не любили и не нуждались во мне. Наверное, я должен быть нужен самому себе, но даже себе я не нужен. Потому что я чёртов кусок гнилого дерьма, которое не только отвратительно выглядит, но и смердит как ебучая свалка. Если я себе не нужен и не стал никому нужен за столько лет, как бы я не трудился, взбираясь на вершину, и как бы не пытался убедить себя в обратном, то и никому никогда не буду нужен. Наверное, я всю жизнь пытался доказать себе и окружающим, что моё рождение не было ошибкой, что я не бесполезен. И что мой папа был неправ. Что он должен был любить меня, потому что я этого заслуживаю. Но оказалось, что он-то как раз был прав. А я – нет. Меня правда не должно было быть на свете.       С каждым сказанным Чхве словом душа Сонга рвётся на всё более и более мелкие кусочки. Вся его сущность дрожит от подступающей к горлу тошноты и почти животного ужаса. Он, кажется, забывает дышать и тонет где-то в небытие, растворяясь во тьме чужих душащих чувств подобно дыму. Минсонг ощущает, как задыхается и как всё внутри холодеет, когда Юн Бём пытается отстраниться:        – Нет, – снова вцепляется в него, на этот раз слыша болезненное шипение, на которое ему плевать. – Не отпущу, – впивается пальцами в живот, входя в мягкую плоть, давит на органы, прижимая их друг к другу, оставляет на коже синяки.       Бём неразборчиво чертыхается:       – Что ты делаешь?       – Ты решил, что всё, что ты сказал, достаточная причина для того, чтобы выстрелить себе в башку? – Минсонг рычит это так обозлённо, что Чхве дёргается и задушено хрипит, ощущая знакомый травяной аромат, который заползает в ноздри и дерёт пересохшее горло. – Нет. Это недостаточная причина. Это бред. Да это не причина вовсе!       От такого заявления Чхве задыхается в собственном негодовании и пытается развернуться к собеседнику:       – Да как ты смеешь?! – его нос почти утыкается в чужой, и он замирает, поражённый тем, насколько яркими от гнева кажутся глаза Сонга в полной темноте.       – Как я смею? Как я смею, да? – альфа звучно рыкает, полностью отстраняясь.       Юн Бёму тут же становится до удушения жарко. Он вспоминает, что у него высокая температура, а Минсонг после улицы и вечерней прохлады хорошо остужал его своими холодными объятиями.       – Ты, – Сонг подскакивает с постели и смотрит на Чхве сверху вниз, – ты говоришь о собственной ценности, исходя из мнения и слов окружающих. Ты перечёркиваешь всю свою жизнь из-за невзаимной любви и ставишь на себе крест, говоришь, что не достоин любви и что её никогда у тебя не будет. Ты, – он разворачивает Бёма к себе за плечи жёстким движением и наматывает ткань его майки на кулак дёргая. Натянутые нитки трещат. – Ты не Чхве Юн Бём. Ты просто безвольный кусок дерьма. Ты не тот, кого я полюбил когда-то и кого люблю сейчас! – выплёвывает это прямо в испуганное и красное от жара лицо альфы и отстраняется, почти бросив его на постель, после чего смотрит на влажно блестящие, полные самобичевания глаза напротив и, тяжело выдохнув, прячет лицо за ладонями, низко опуская голову.       Тишина вновь давит звеня. Она бьёт по ушам и сердцу, издавая предсмертный писк горящей агонии, пронзающей тело насквозь.       – Тогда…       В тяжёлом безмолвии хриплый голос бьёт по ушам сильнее гонга, и Минсонг устало смотрит на Чхве сквозь пальцы, приподняв подбородок.       – Тогда почему ты всё ещё любишь?       – Ты так говоришь, будто от этого можно избавиться по щелчку пальцев, – устало трёт переносицу и напряжённо хмурится.       Бём шумно сглатывает и медленно встаёт с постели, пошатываясь, делает шаг, преодолевая прострелившую тело боль, и подходит ближе к Сонгу. Он мешкает и несмело цепляется большим и указательным пальцем за край его рубашки: – Может быть, ты, – немного нервничает, когда на него смотрят уставшим тёмным взглядом, – может, ты заберёшь мою жизнь себе на время? Пока она мне не нужна.       Минсонг широко распахивает глаза, удивлённо смотря на едва живого, но явно здравомыслящего Чхве:       – Чего?       Юн Бём мешкает, прежде чем ответить:       – По… – незнакомое слово карябает язык, не желая выходить наружу, – помоги мне снова стать тем, кого ты любишь. Мне это, – на мгновение прикусывает щёку изнутри, собираясь с мыслями, – нужно. Очень нужно. Пожалуйста, – его руки дрожат, но где-то на дне зрачков мелькает знакомая искорка былого пламени.       Сонг видит, как глаза Бёма наполняются упрямой решительностью и совсем капельку былым эгоизмом, и согласно кивает.