Костяшки в кровь и сердце в руки

XII

Кровь омывающая основу

      По истечению недели Джин выставляет Минсонга за дверь, узнав достаточно необходимого, и желает удачи с Бёмом, а сам возвращается к работе. Ещё через пару дней, благодаря Дэянгу, Сокджин присматривается к нескольким альфам, на которых, как утверждает телохранитель, можно положиться. Конечно, он не спешит пускать их в приближённый круг, но решает начать изменения с них. Джин вызывает на беседу каждого и задаёт кучу вопросов, следит за мимикой и реакциями, пытаясь оценить степень преданности банде, а также не брезгует лёгким запугиванием, чтобы проверить насколько те способны держать себя в руках. В этот список также, на удивление, попадает Ли Джэсон, который под пристальным взглядом немного тушуется, в итоге выдавая, что есть группа недовольных, которые планируют попытаться подорвать авторитет новоиспечённого главы. Сокджин на эту новость никак не реагирует, задумчиво поочередно постукивая пальцами по столу, а потом так странно улыбается, что у Ли по спине течет холодный пот, после чего продолжает разговор как ни в чём не бывало. После окончания беседы Джин зовёт Дэянга и просит разузнать побольше о происходящем.       Когда омега наконец остаётся один, он запирается изнутри и тут же упирается лбом в дверь, тяжело вздыхая. Голова болит, треща по швам, а сердце колотится как бешеное, стуча в ушах. Сокджину нельзя расслабляться, по крайней мере не сейчас, когда всё самое страшное и тяжёлое только начинается. Ему нужно быть твёрдым и решительным, нужно показать своё хладнокровие и силу, нужно подчинить с десяток альф своей воле, чтобы они слушались. Но Джин никогда не занимался подобным и не то, чтобы хотел, поэтому всё происходящее наваливается грузом, который оказывается не просто тяжёлым, а почти неподъёмным, и именно сейчас ему как никогда хочется вернуться на несколько месяцев назад – в объятия Намджуна и блаженную неизвестность, когда будущее казалось не таким страшным и пугающим, как сейчас. Ведь если Сокджин не справится, то может не только умереть, но и развязать борьбу за власть или, того хуже, войну банд.       – За что ты так со мной, Джун? – омега яростно ударяет дверь кулаком и выпрямляется, идя к диванчику. Джин падает на него усталой безвольной массой и тянет на себя купленный на днях плед, кутаясь в него. Он почти полностью уничтожил следы пребывания Бёма в кабинете: выкинул все его личные вещи и даже сменил офисное кресло и шторы, заменив их на новые и более простые и дешёвые.       Фактически Сокджин живёт на своём рабочем месте всю последнюю неделю и потому старается обустроить его так, чтобы ему было комфортно. На очереди на смену был неудобный кожаный диван, на котором он сейчас и планирует вздремнуть хотя бы полчаса, чтобы протянуть до вечера и закончить всё, что он запланировал. Однако его планам явно не суждено сбыться, ведь звонит рабочий телефон, который он, к несчастью, забыл на столе.       Джин обречённо стонет и встаёт, кутаясь в плед; плетётся к столу, цепляя телефон, и хмурится, разглядывая неизвестный номер, после чего снимает трубку:       – Ким Сокджин слушает.       – Только не бросай трубку, принцесса.       У Джина всё внутри сжимается от мелькнувшего на задворках страха, а потом наполняется пульсирующей злостью. Он звучно скрипит зубами:       – С хуя ли?       Юнги на том конце роняет едва различимый смешок:       – Воу-воу, принцесса. Или вернее королева? Тише. У меня для тебя полезная информация.       – Да неужели? – опирается о стол, смотря на входную дверь так будто хочет испепелить её одним лишь взглядом.       – Ага, – Мин согласно мычит. – Поскольку ты дал выбор, многие покинули банду и твоё шаткое положение стало ещё хуже, поэтому…       – Если ты о том, что меня хотят сместить, то я в курсе, – Сокджин не даёт ему договорить, останавливая. – Это всё, что ты хотел мне сказать? Тогда вешаю трубку.       – Подожди! Я знаю кто это!       Джин замирает, напряжённо хмурясь, и покусывает щёку изнутри:       – Откуда?       Юнги мешкает, но, тяжело вздохнув, всё же признаётся:       – Я с ним работаю. Это один из наших информаторов в банде Чхве. Он не занимает какую-то конкретную должность или типо того, но ему доверяют и некоторые с ним даже считаются. Я почуял что-то неладное, когда он предоставил слишком короткий отчёт о происходящем внутри, заверяя, что «всё хорошо». Не может быть такого, что никто из самой банды не захочет сместить тебя. Поэтому я спросил нового информатора в банде Чхве, совсем ещё зелёного, но более надёжного, и он сказал, что что-то назревает, потому что в южном районе ваших территорий происходят какие-то волнения и наркотрафик почти не контролируются, отчего там начали появляться ребята Черепа и Соми, – чем-то шуршит на фоне, явно перебирая листы. – Я попросил его копнуть поглубже и узнал, что один из наших за столько лет внедрения видимо окончательно поехал кукухой и возомнил себя крутым. Поэтому, используя своё положение, собирает сторонников и пытается заручиться поддержкой глав некоторых районов и тех, кто покинул банду.       Сокджин задумчиво смотрит в потолок и кривит губы, о чём-то размышляя. Мин на том конце понимающе молчит, ожидая ответа, и тихо шуршит документами и дальше.       Наконец омега отзывается:       – Зачем ты всё это мне рассказал?       – Разве неочевидно? – в голосе Юнги слышна улыбка. – Ты мне симпатизируешь. Не то, чтобы сильно, но достаточно, чтобы я не желал и не хотел твоей смерти. В конце концов, ты парень неплохой. И я точно не хочу, чтобы тебя пришили члены, теперь, твоей же банды.       Ким неясно мычит, раздумывая над чужими словами, и сильнее кутается в плед, пытаясь разложить по полочкам новую информацию и составить хоть какой-то план действий.       – Ну и потому, что Намджун любит тебя, – совсем тихо добавляет Мин, но Джин прекрасно его слышит и не сдерживает почти злодейского смеха:       – Любит? Ха! Не смеши меня. Он весь такой благородный и заботливый, а когда я захотел уйти, чтобы всё обдумать, он подчинил меня себе, используя нашу связь. Лишил меня разума и превратил в животное. Мне было не очень приятно узнать, что Bangtan работают с полицией и что я всё это время был просто пешкой в ваших игрищах, но, если бы мне дали время, я бы всё обдумал и отпустил, смог бы простить ложь. Но вместо этого он, он, он просто оказался не лучше Бёма, – Сокджин зло выплёвывает это в телефон и крепко стискивает его почти до треска. Его глаза сияют неприкрытой ненавистью, будто это может напугать собеседника, который его не видит.       Юнги же лишь тяжело вздыхает:       – Я знаю. И не оправдываю его. Он виноват и сильно. Но он правда тебя любит и ты не представляешь как страдает, как ему больно, – перехватывает смартфон, прижимая его к плечу, а потом откидывается на спинку кресла, садясь поудобнее. – Поверь, я знаю о чём говорю. Однажды Чимин… Он сделал нечто подобное. Я тогда с ним три месяца не разговаривал и даже съехал. Но нашёл в себе силы простить его. Он это заслужил. К тому же не сделал ничего непоправимого.       Джин чувствует, как откуда-то из глубины его существа поднимаются кипящие ядом неприкрытые гнев и злоба, и мгновенно взрывается:       – А мне не больно?! Мне не страшно?! Всю жизнь ощущать себя ненужным никому куском дерьма и красивой вещью, а? – сжимает край пледа до побеления костяшек, чтобы сдержать порыв бросить ненавистный кусок техники в стену. – Когда я наконец подумал, что вот оно, то, что мне нужно, что я искал, сам того не осознавая, оказалось, что я жестоко ошибся.       Мин молчит, собираясь с мыслями, и негромко зовёт омегу, пытаясь успокоить спокойным тоном:       – Сокджин, послушай, Джун оставил пост главы Bangtan и собирается бегать за тобой и умолять до тех пор, пока ты его не простишь. Он хочет всё исправить, хочет попытаться вернуть всё, что у вас было. Ты правда нужен ему, – интонация надрывается, голос начинает хрипеть. – Он всегда был почти помешан на тебе: искал везде, спрашивал чуть ли не у каждого встречного-поперчного, а когда нашёл, был так чертовски счастлив, что я не помню, когда ещё такое было. Его собственная ошибка, кажется, почти разрушила его. Когда он придёт к тебе, прошу, хотя бы выслушай его. Пожа…       Ким прерывает эту бессмысленную тираду громким рыком:       – Нет, – он скалится, вслушиваясь в напряжённую тишину на том конце – так сильно хочется ударить собеседника, что аж чешутся костяшки.       Юнги устало хмыкает, признавая собственное поражение:       – А за настоящее и поддельное имя того, кто хочет тебя сместить? Выслушаешь его?       Джин невольно приоткрывает рот от удивления и несколько раз моргает. Шестерёнки в его голове, скрипя, крутятся, а сердце стучит в ушах от волнения – это хорошая сделка, но если Сокджин на неё согласится, то он ничем не лучше Бёма и самого Намджуна. Однако с другой стороны, если не согласится, может случиться непоправимое. За прошедшую неделю Ким так вымотался, постоянно думая о том, что случится, если он даст слабину или примет неверное решение, что головная боль стала его постоянным спутником как и таблетки от ней. Но сейчас его череп почти трещит по швам от давления и Джин с нажимом трёт переносицу, пытаясь отвлечься:       – Я хочу это знать. Но не такой ценой. Не хочу использовать чьи-то чувства ради собственной выгоды, как вы.       Мин задумчиво мычит:       – Ясно. Понимаю, почему ты так нравишься Джуну, – обречённо вздыхает. – Намджун знает их имена. Уверен, что он их тебе скажет, когда придёт. Бывай.       – Что? – но слышит лишь гудки в ответ. Юнги бросил трубку. – Намджун собирается прийти? Совсем из ума выжил? – на этот раз ставит телефон на беззвучный, кидая его на стол, и возвращается к дивану, устраиваясь на нём поудобнее, чтобы всё-таки вздремнуть: в конце концов Сокджин нежелезный. Ему нужен отдых, если он хочет доделать за сегодня всё, что запланировал.       Джин устало опускает свинцовые веки и почти сразу засыпает, погружаясь в плотную тьму. Она обволакивает, даря смутный покой и тишину, охватывает всё тело, утягивая куда-то вглубь, на дно, и забивает голову блаженной пустотой, оставляя лишь собственные дыхание и сердцебиение, которые успокаивают. Сначала кроме черноты ничего нет, но постепенно в ней начинают прорисовываться смутные силуэты, плавающие перед глазами серым дымом. Омега смотрит на них сквозь полуприкрытые веки, пока тёмное болото тьмы затягивает его всё глубже и глубже, заползая в нос, рот и уши. Силуэты постепенно превращаются в фигуры и приобретают знакомые черты. Сокджин улавливает краем глаза знакомые тёмные локоны Бёма, который поджимает губы, смотря на его медленное погружение во мглу отчаянья и усталости. Затем появляется лицо обеспокоенного Хвана, тянущего ему руку. А потом появляется Джун. Он стоит поодаль и смотрит на него спокойно и уверенно, словно знает то, что неизвестно никому другому. Его фигура кажется самой крепкой из всех и Джин приподнимает голову, сопротивляясь топи, чтобы увидеть его глаза. В них плещется что-то тёплое и лёгкое, почти мягкое, а губы размыкаются, шепча едва различимое: «Ты сможешь». Омега удивлённо распахивает глаза и Бём с Хваном исчезают, превращаясь во тьму. Он дёргается, пытаясь приблизиться к Намджуну, а тот делает шаг вперёд, продолжая лепетать слова поддержки.       – Я тут. Иди ко мне, – альфа опускается на колени и тянет к нему руки, мягко улыбаясь. Его глаза наливаются красным, а вместо слёз из них текут ручьи алой вязкой крови.       Сокджин приподнимается, сопротивляясь, кричит:       – Джун!       Тот кивает и его руки окрашиваются чем-то черным, растворяясь во мгле, а на вязкую тьму под его коленями капают красные кляксы, превращающиеся в озеро. Джин в ужасе смотрит на него и дёргается вперёд:       – Намджун! – тянется к нему как последнему лучу надежды.       Озеро крови под альфой становится всё больше и больше, ползёт к Джину, превращая чёрное болото в прозрачную воду, которая легко отпускает его, но Джун постепенно исчезает, растворяясь в небытие.       Сокджин чувствует как колючая проволока обвивается вокруг горла острой болью сдерживаемых слёз и кричит от отчаянья, наблюдая за тем, как Намджун полностью исчезает, оставляя после себя лишь девственно белую чистоту и яркий свет. Джин почти воет от раздирающей грудь печали и чувствует как горят щёки и печёт глаза. Он поднимает отяжелевшие веки и шумно цепляет ртом спасительный кислород. Грудь ходит ходуном, а голова кружится – комната перед глазами плывёт, качаясь из стороны в сторону.       Сокджин устало трёт лицо, кое-как подняв дрожащие руки:       – Это просто грёбаный сон. Чего это я? – приподнимается, садясь на диване, и сбрасывает плед. – И почему именно ебучий Ким Намджун? Что за херня? – ерошит и без того спутанные волосы. – Бесит. Как же всё бесит, – устало откидывается на спинку, запрокидывая голову вверх. Та всё также трещит от боли и, кажется, после дневного сна ещё больше.       Несмотря на внешнюю ярость, внутри Джин полностью опустошен и разбит. Несмотря на количество работы и чёткий план, который у него есть, он не уверен что будет делать после. В его жизни всегда была цель: пойти в школу, закончить школу, затем просто выжить, потом угодить Чхве, после вернуться к Юн Бёму, найти себя и сделать Джуна счастливым. А что сейчас? Сокджин пытается сковать из оставшейся верхушки пирамиды свою банду, когда основы нет. Но не то, чтобы он этого хотел. Джин всегда будто плыл по течению или следовал чужим желаниям. Вот и сейчас его подхватил мощный поток событий и он борется с течением, чтобы выбраться на сушу, а когда выберется? Что будет делать? Ким не знает. И, кажется, никогда не знал. Омеге пора прийти в себя и наконец понять чего хочется именно ему. Не обществу, не родителям, не Бёму и не Намджуну, не его банде и миру вокруг, а ему самому.       – Что мне нужно? Чего я хочу? – неразличимо шепчет, вглядываясь в пыльный потолок.       Сокджин невольно вспоминает как Джун покупал ему одежду и что ему посоветовал консультант: выбрать цвет, фасон и стиль. Если цвет его жизни это то, как он смотрит на мир, ему хотелось бы, чтобы это было смешение синего и розового – тёмное, но не слишком сильно, и яркое и красивое, но не ослепляющее. Фасон это наверное то, как он живет, и Джину хотелось бы, что остаток его жизни был достойным настолько, насколько это возможно. Он уже достаточно унижался и подчинялся, ползая у чужих ног, и разве что ботинки альф не лизал – с него хватит. А стиль, возможно, то чего он хочет добиться, делая те или иные вещи. Над этим приходится задуматься, потому что Сокджин помнит только свои детские желания, а дальше он хотел просто выжить, что нельзя назвать достойной целью для здравомыслящего существа, которое уже, вроде как, выбралось со дна и способно на большее. Джину нужно понять что ему делать с собой, к чему стремиться и как достичь желаемое, которое только предстоит найти. Раньше он хотел быть нужным Чхве, а потом Намджуну, но теперь эти двое позади, а впереди пугающая неизвестность. Сокджин определённо хочет семью, раз мысль о ребёнке посещала его, когда он был с Джуном, и точно хочет рядом верного, заботливого и любящего альфу, который не будет ему лгать, как это делал лидер Bangtan. Омега не может отрицать, что, несмотря на все пройденные трудности и тяжести, которые его закалили, ему хочется иметь того, к кому он сможет возвращаться, кому сможет выплакаться и на кого сможет полностью положиться, потому что не уверен, что у него получится пройти всю свою жизнь одному. Эта простая истина кажется ему такой очевидной, что Джин не понимает, как он не осознал этого раньше – ему хочется любящую семью, которой он лишился, когда был ребёнком. Возможно, и даже скорее всего, такое желание лишь следствие полученной травмы, но ничего другого у него нет. Поэтому пока что стоит остановиться на этом – чём-то банальном и простом.       По крайней мере желание создать семью кажется Сокджину простым и вполне осуществимым первые полчаса, пока он вновь не осознаёт в каком положении находится, после чего понимает, что банда и само устройство разделения власти в городе должны претерпеть такие изменения, чтобы он смог хотя бы относительно спокойно жить со своими супругом и детьми. Потому что Джин не хочет, чтобы ситуации, которая была у главы банды Черепа, могла произойти с его детьми.       – Господин Ким.       Из мыслей его вырывает тихий стук в дверь и приглушённый ей голос Дэянга. Он тут же подрывается с места, откидывая плед, и отпирает, озадаченно смотря на немного растерянного подчинённого мнущегося у порога:       – Парни снизу передали, что там это, – альфа наконец находит в себе силы поднять на Сокджина глаза, – Намджун рвётся к Вам как дикий зверь. Они его скрутили, но до этого он успел приложить нескольких. Пытались прогнать, но он опять вернулся, зовёт Вас. С трудом заставили замолчать.       Джин вопросительно выгибает бровь, будто спрашивая у телохранителя серьёзно ли тот говорит или просто шутит, а потом слышит отдалённый крик, когда его зовут по имени, и тяжело вздыхает, устало потирая переносицу указательным и большим пальцами:       – И без него проблем хватает, – смотрит на такого же озадаченного как он сам Янга и кивает, зовя за собой. – Пошли.       Они спускаются на первый этаж довольно быстро, решая воспользоваться лестницей, а не лифтом, и тут же попадают в самую гущу событий. Для буднего дня в коридоре слишком многолюдно и шумно: туда-сюда носится их единственный медик, обрабатывая синяки и ссадины и пытаясь остановить кровотечение из носов и ртов, причитает один из охранников, который стоит с пистолетом над своим напарником, плотно сидящим на плечах незваного гостя, пока ещё двое прижимают ноги и торс вырывающегося к полу, а один подстраховывает, давя на взъерошенную голову.       – Я знаю, что ты здесь, Джин! – Намджун снова кричит, отчаянно и громко, почти вопит побитым зверем и снова дёргается, вынуждая своих пленителей насесть на него ещё сильнее, хотя казалось бы – куда уж сильнее.       – Да заткнись ты! – охранник, держащий голову Джуна, рявкает на него и несильно прикладывает об пол. – Всех собрал, чтоб тебя.       Сокджин смотрит на развернувшееся действо почти как на театрализованное представление и с трудом сдерживает рвущийся наружу смешок.       Стоящий рядом Дэянг чужого веселья не разделяет и хмурится:       – Блять. И без него проблем выше крыши.       – Его это, очевидно, не беспокоит, – Джин жмёт плечами и неопределённо взмахивает рукой. – Пусть посадят его.       Янг кивает, делая шаг вперёд и закрывая омегу собой:       – Эй! Посадите его.       Альфы с трудом переворачивают и усаживают вырывающегося непокорного Намджуна и заставляют посмотреть вверх, после чего тот мгновенно успокаивается, выцепляя взглядом знакомый силуэт:       – Джин! – его лицо озаряет неясное выражение скорби вперемешку с счастьем, а тело тут же обмякает.       – Ага. Я. Отрадно знать, что ты помнишь имя того, кого использовал в своих целях, – осторожно отодвигает Дэянга, проходя мимо, и опускается перед Джуном на корточки, заглядывая в глаза. Тот явно теряется от такой непривычной и почти позабытой близости, и Сокджин замечает как раздуваются его ноздри, улавливая среди мешанины альфьих ароматов его, более спокойный и сладкий. – Да отпустите вы его уже, – смотрит на удерживающих Кима подчинённых и те, помешкав, выполняют приказ.       Намджун тут же поддаётся вперёд, цепляя пальцами чужое запястье, отчего все присутствующие напрягаются:       – Джин, я не, – запинается, в панике бегая ошалелыми глазами по спокойному лицу, – я не использовал тебя. Никогда. Давай поговорим. Прошу тебя.       Сокджин кривится в отвращении:       – Мне плевать что ты скажешь, однако, – оборачивается назад, разглядывая всё ещё мельтешащего от одного пострадавшего к другому медика, – ты тронул моих людей, – поворачивается обратно и вырывает руку. – А это явно не поспособствовало моему хорошему настроению, – встаёт на ноги и кивает стоящим за Джуном альфам: – Поднимите его.       Кима хватают под подмышки, заставляя выпрямиться.       Джин хрустит пальцами рук, разминая кисти:       – Сейчас я тебя ударю. Если ты не идиот, то успеешь среагировать, – быстро занимает нужную стойку и, замахнувшись, врезается кулаком прямо в широкую скулу. Голова Намджуна отшатывается как тряпичная и сам он оступается, подхваченный членами банды Чхве. Омега хмыкает: – Видимо, всё-таки идиот. Но запомни, никто не смеет вламываться в мой офис и трогать моих людей. Уяснил?       Джун заторможенно кивает и осторожно накрывает наливающуюся синяком щеку ладонью. Он тупит глаза в пол и жуёт губы, пытаясь собрать разбившиеся стеклом мысли в кучу, чтобы наконец сказать что-то, что убедит Сокджина дать ему хотя бы возможность объясниться. Но в голове лишь звенящая пустота, в которой короткими вспышками мелькают яркие воспоминания и собственные ошибки, неправильные действия и движения, ужасные поступки, разрушившие всё заработанное с таким трудом доверие, и редкие капли счастливых моментов, теперь омрачённых глупостью самого Намджуна. Всё происходящее кажется ему нереальным, потому что он не может вспомнить как проводил свои дни и что вообще делал когда ушёл Джин, не может поверить, что бросил Bangtan, своих друзей, свою семью, оставив на произвол судьбы, когда узнал, что Сокджин стал главой банды Чхве, не может понять в припадке какого безграничного отчаяния ворвался в офис Бёма и, обезумевший, бросался на всех без разбора до тех пор, пока не увидел того, кто занимал все его мысли последние недели. Джун чувствует себя сумасшедшим и, пожалуй, таким и является, потому что настолько сильно быть привязанным к кому-то это ненормально. После всего, что между ними было, он не может больше даже подумать о том, что когда-нибудь на месте Джина будет кто-то другой – это просто невозможно.       – Дэянг, в мой кабинет его, – омега кидает на телохранителя короткий взгляд через плечо. – Я сейчас разберусь с оставшимися тут делами и поднимусь. Смотри, чтобы он ничего не трогал кроме пола и воздуха в моё отсутствие.       – Да, господин Ким, – Янг кивает, подходя к потерянному в собственных мыслях Намджуну и хватает его за локоть, таща за собой. – Пошли, неугомонный, – недобро косится на откровенно пялящегося на их главу альфу.       Джун же приходит в себя только тогда, когда начинают закрываться двери лифта, и он видит широкую спину Сокджина, разговаривающего с подчинёнными. Его осанка кажется как никогда прямой, а фигура излучает силу и уверенность. Намджун на секунду теряется, не до конца узнавая представшего перед ним омегу, а затем лифт трогается. Кажется, что проходит целая вечность прежде, чем он оказывается в кабинете Бёма (точнее Джина) и оглядывается, совершенно не узнавая почти пустое помещение: стены, на которых раньше висели полки и какие-то плакаты пусты, все мелочи, связанные с прошлым хозяином, безжалостно выкинуты или уничтожены. Джун узнаёт только диван, огромный шкаф и стол.       – Ничего не трогай, – Дэянг замирает у двери, сложив руки под грудью, и внимательно следит за чужими движениями и поведением, щурясь.       – Я его слышал, – альфа хмыкает и садится прямо посередине кабинета на пол напротив дивана, оставляя руки назад. – И как он? – лениво водит глазами по пустым стенам и пыльным углам.       Янг напрягается:       – Кто?       – Сокджин. Как он? Справляется? Так много всего и сразу. Наверняка кто-то хочет занять его место или ему просто не доверяют, – Намджун жмёт плечами.              – Я не буду обсуждать с тобой господина Кима. Моё дело – помогать ему и защищать. Остальное меня не касается. И тебя тоже, – Дэянг опирается о косяк. – Даже если господин Ким уделит тебе своё время, до тех пор, пока он будет не рад тебя видеть, я тоже. И при первой же возможности я вышвырну тебя отсюда, чтобы ты не докучал ему.       Джун несколько раз удивлённо хлопает глазами, а потом ухмыляется:       – Вот это преданность, – чуть ли не присвистывает. И, несмотря на ворочающуюся в груди боль, спрашивает: – Влюбился, что ли?       Янг мгновенно свирепеет:       – Господин Ким наш новый глава банды, а не дешёвая шлюха в порту.       – О, как заговорил! А Бём так не считал, – наклоняется вперёд и шипит в ответ.       Дэянг отводит взгляд и хрустит пальцами:       – Ты можешь думать о нашей банде всё, что тебе угодно, но не делай выводы о ком-то конкретном, исходя лишь из деятельности нашего бывшего главы. Я тебя не знаю, не знаю господина Кима, не знаю ваши истории, но и вы не знаете мою. Так что будь так любезен, завали ебало, пока я добрый, – негромко рыкает, опасно скалясь, и Намджун показывает раскрытые ладони в сдающемся жесте, обозная конец диалога и перемирие.       Минуты ожидания тянутся подобно часам и сводят Кима с ума. Он в который раз обводит весь кабинет изучающим взглядом, подмечая любые, даже самые мелкие детали, и нервно кусает губы, прикидывая как ему стоит начать диалог – может с извинений? Скорее всего дальше Джин даже не будет его слушать, ведь убедится в чужой вине. С их прошлого и тёплых воспоминаний? Теперь все они омрачены иллюзией использования омеги и отвратительным поступком самого Джуна, когда он подчинил себе чужую волю... Любые мысль или идея кажутся бредовыми и неубедительными, бесполезными и бессмысленными. Намджун сам осознает как сильно он накосячил и что простить подобное – не просто щедрость, а как второй шанс на жизнь. Он вспоминает плачущего на его плече Юнги, когда его волю сломил Чимин, используя их связь и своё природное превосходство. Тогда Мину было больно не только морально, но и физически, потому что его натура отчаянно сопротивлялась навязываемому подчинению, а сам он искренне любил Пака и хотел сделать его счастливым. В тот момент дозволение сделать из себя послушную куклу казалось Юнги верным решением для чужого счастья. Такие противоречия буквально разрывали его на части последующие дни, причиняя ни с чем не сравнимую боль, которая заставляла его побито скулить и почти безостановочно плакать от осознания случившегося. Намджун не скрывает, что тогда был готов убить Чимина собственными руками: медленно и жестоко – все, лишь бы страдания Мина прекратились и он больше никогда не слышал надрывные всхлипы омеги, которому вонзили нож в спину до самого сердце.       А по итогу Джун сделал тоже самое, что когда-то считал непростительным и мерзким, и эмоции и страх потерять наконец приобретенного любимого никак не могли его оправдать, потому что были недостаточным аргументом для совершения подобного дерьма. Намджун прекрасно понимает почему Джин ушел и не хочет его видеть. Понимает и отчасти принимает, но все же до конца смириться не готов. Он хочет бороться до конца: чтобы его либо приняли назад, либо возненавидели окончательно, лишив всякой надежды.       И собственная скорбь об ушедшем прошлом кажется до ужаса смешной, потому что Джуну кажется, что он никогда искренне не говорил омеге, что любит его. Любит и совсем не как друга или дорогого человека, ведь Сокджин для нечто более важное и ценное, чем просто любимый. Сейчас, после всего произошедшего, это кажется особенно большим упущением, ведь нет никакой гарантии, что его вообще станут слушать.       – Выглядишь жалко, – Джин появляется как из ниоткуда, замерев над погружённым в себя альфой непоколебимой стеной. – Приполз вымаливать прощение или предложить какую-то мутную поеботу? – в его голосе скользит неприкрытые ярость и негодование, а сам он напряжён до предела.       Джун вздрагивает, медленно поднимая на замершего над ним Кима тусклый взгляд, полный молчаливого покаяния:       – Прощение.       Сокджин хмурится, пряча глаза за ладонью, и нервно цокает:       – Я не настолько низко пал как ты. Поэтому, – расправляет плечи, оборачиваясь на Дэянга, – оставь нас. И отмени сегодняшнюю встречу с Джэсоном, перенеси на завтра на то же время. Извинись перед ним за меня.       – Да, господин, – Янг ему почтительно кланяется и уже разворачивается, чтобы уйти, когда ему в спину прилетает последняя просьба:       – Проверь, чтобы на этаже никого не было и поставь охрану. Пускай нас не беспокоят. И узнай у Юна что он выяснил насчет «мятежников».       Альфа замирает, немного оторопевший от сказанного, и оборачивается, смотря на явно злого и нетерпеливого Сокджина и покорного и совершенно слабого Намджуна. Дэянг убеждается в том, что их глава в безопасности, и, коротко кивнув, покидает странную парочку, тихо прикрыв дверь.       Оставшись наедине с причиной своих слез и разбитых надежд, Джин чувствует себя также никчемно, как и приползший к нему в отчаянье глава Bangtan. По хорошему он должен был приказать подчинённым избить Джуна до полусмерти и выкинуть на улицу, но не смог: что-то внутри него чуть ли завопило в первобытной тоске при виде до боли знакомой ему печали в глубине тёмного взгляда, сердце сжали острыми когтями, освежая и без того незажившие раны, и он слабовольно поддался этому чувству, а теперь жалел об этом. Ведь его непоколебимость в отношении Намджуна неожиданно дала трещину, когда за спиной перестало маячить напоминание – Янг, его телохранитель – о том, кто он теперь.       – Ну? – Сокджин придаёт голосу наигранной уверенности, хоть и слышит, что его интонация едва-едва не ломается, выдавая горестное уныние о невозвратном прошлом, которое упорным сорняком возвращается в голову снова и снова.       Джун прячет глаза и негромко шепчет:       – Я знаю имена информатора полиции. Скажу их тебе, если выслушаешь.       Омега хмыкает:       – Юнги предупреждал, что ты мне их скажешь. Так что валяй, – обходит гостя по широкой дуге и садится за стол, показательно занимая руки бумажками.       – Юнги связывался с тобой? – удивлённо распахивает глаза, приподнимаясь и поворачиваясь лицом к собеседнику.       – Да, – Джин что-то помечает в документах связанное с адресом одного из складов оружия и задумчиво покусывает губы.       – Тогда ты в курсе, что я отказался от роли главы Bangtan, – Джун звучит почти убито, когда говорит это. Слышно как тяжело ему даются эти слова, напоминающие о столь малодушном поступке по отношению к его друзьям.       Но Сокджина это совсем не трогает. Ему не должно быть до этого дела и, собственно, нет, потому что неясные ему разборки внутри чьей-то банды его совершенно не беспокоят:       – И? – вопросительно выгибает бровь, смотря на альфу поверх листов.       – Для меня это было трудным решением. Но я побоялся, что ты не станешь даже говорить с членом враждебной банды. Особенно с её главой.       Джин раздражённо кидает листы на стол, хмурясь:       – Это никак не повлияло бы на моё желание говорить с тобой, Намджун. Я просто не хочу говорить с тобой, а не только с главой Bangtan.       – Да. Я понимаю. Но просто решил перестраховаться, – неловко улыбается, пытаясь хоть как-то сгладить сгущающуюся вокруг атмосферу. Воздух кажется наэлектризованным и тяжёлым, слишком густым для дыхания.       – Да плевать. Говори уже, – Сокджин нетерпеливо дёргает ногой под столом, не в силах перестать нервничать.       Джун набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы обречь свои путанные мысли в слова, но запинается на первой же букве и, заикаясь, пытается ухватиться хоть за что-то мельтешащее в его сознании – ничего не получается. Он лишь тихо мычит, смотря на хмурящегося Джина до тех пор, пока тот не цокает, бурча что-то в духе «Только время зря теряем», и снова тянется к бумагам. Тогда внутри Намджуна что-то щёлкает и он выпаливает самое простое и очевидное для себя, что является его непоколебимой истиной:       – Я люблю тебя, – на сердце тут же становится так легко, как никогда не было.       Сокджин замирает, держа между пальцев ручку, которая с грохотом падает на стол и, прокатившись по его поверхности, улетает куда-то на пол. Он несколько раз моргает и поднимает на Джуна шокированный взгляд полный непонимания и растерянности. Что-то в чужом голосе заставляет его на секунду поверить, что сказанное – правда. И от этого больно сосёт под ложечкой.       А Намджун, наконец ухватившийся за правильную нить, продолжает, даже не думая о чём говорит:       – Я люблю тебя не потому, что ты нравился мне в детстве, хён, не потому, что укусил тебя. Я люблю тебя нынешнего, а не только прошлого. Да, я искал тебя из-за нашего прошлого, но, когда нашёл, побыл рядом, увидел, каким ты стал, понял, что ты мне симпатизируешь и таким, совершенно незнакомым мне. Я видел как ты раскрываешься рядом, как ищешь себя, пробуешь и узнаёшь новое, пытаешь принять до этого загнанные в самые тёмные уголки чувства, как ты показываешь себя с самых разных сторон. Джин, ты слаб, жизнь сломала тебя, сделав марионеткой в чужих руках, но ты смог подняться и заново создать себя, ты превратил слабость в силу и сейчас успешно лепишь из себя того, кем не являешься. Возможно, это не самый лучший подход, но он работает. В конце концов, посмотри на себя, на то, что у тебя теперь есть. Ты смог удержать банду Чхве будучи омегой, подчинил себе не признающих «слабый» пол альф и продолжаешь распространять своё влияние. Да, уже были и ещё будут ошибки и неудачи, но сейчас я как никогда чётко вижу, что ты с ними справишься. Ты горы свернёшь ради себя и своей жизни, ты наконец вырвался из так долго сдерживающих тебя оков и больше не позволишь их одеть. Ты всё ещё не до конца разобрался с тем, чего ты хочешь, к чему стремишься, но ты ищешь себя, осознаёшь свои желания и сбрасываешь последствия своего многолетнего плена, – Джун на секунду замолкает, переводя дыхание, ловит мельчайшие изменения в выражении лица Сокджина и понимает, что на верном пути. – И я хочу помочь тебе. Хочу просто быть рядом. Мне ничего от тебя не нужно. Просто позволь, позволь мне быть рядом и любить тебя. Я готов ради этого на всё. Я даже не смею просить у тебя прощения, по крайней мере прямо сейчас, это будет слишком много, ты не можешь его дать, но позволь доказать, что я могу его заслужить. Позволь мне показать как сильно я ценю тебя, как сильно люблю. Моя жизнь была почти бессмысленна и пуста, я словно плыл по течению, даже когда создавал банду, ведь где-то глубоко внутри надеялся, что это поможет мне найти тебя. И это правда помогло. Я знал. Знал, что ты где-то там, там, где я не найду тебя, если не стану частью этого и я стал. И ни о чём не жалею. Да, Bangtan сделали немало хорошего, по крайней мере я так думаю, но изначально они существуют лишь благодаря моему желанию найти тебя. Я не знаю почему я этого так хотел, так жаждал, когда узнал, что твоя семья переехала, а позднее, что твои отец и папа мертвы, а ты исчез, но это неоспоримый факт – меня тянуло к тебе. Очень сильно. Я словно потерял что-то важное, когда понял, что больше тебя не увижу. И я хотел хотя бы нормально проститься с этим важным, но когда увидел, спустя столько лет и тщетных попыток найти тебя, осознал, что не могу отпустить так просто. Что я хочу побыть рядом ещё хотя бы немного, хочу вспомнить то время, когда мир казался ярким и светлым, хочу ощутить то, что ощущал, когда был с тобой, – забытые с возрастом лёгкость и тепло беззаботных дней. Потому что жизнь оказалась слишком сложной и жестокой и, несмотря на мои старания и борьбу, я оказался к ней не готов. И ты был нужен мне. Нужен, чтобы напомнить ради какого чувства я всё это делаю, ради кого я это делаю. Но ты был таким потухшим, едва живым, забитым, однако всё ещё отчасти тем Джином, которого я знал. Не так, как раньше, но я ощутил исходящее от тебя знакомое тепло, его крупицу, и понял, что надежда есть, что не всё потеряно. Что я могу всё исправить, вернуть тебя назад, вернуть себе хотя бы на жалкое мгновение те чувства, которые мы порождали в детстве будучи вместе. Я не знал как забрать тебя у Бёма так, чтобы ты не пострадал, я не знал как не причинить тебе вред своим желанием помочь. Но спустя время Чхве сам выкинул тебя, так подло и жестоко, что я был готов убить его, но не нашёл в себе достаточно сил для чего-то столь ужасного и решил действовать иначе. Ты наконец был рядом, со мной, со временем наконец начал походить на себя прежнего. Ты заботился обо мне и грел своим теплом, как и раньше. И ростки моей детской влюблённости вновь зашевелились, в итоге став влюблённостью взрослой. А потом я осознал, что хочу видеть тебя каждый день в этом грёбанном мире, потому что ты то, что меня в нём держит и дарит надежду. С тобой мне кажется будто я могу всё на свете. Я хочу защищать тебя и чтобы ты защищал меня, хочу заботиться о тебе и получать заботу в ответ, хочу делать тебя счастливым. Я хочу, чтобы ты был самым счастливым в мире, Джин! Я что угодно ради этого сделаю. И ради такого шанса тоже. Я понимаю, что нечто подобное – роскошь. А особенно после того, что я сделал, но я больше не хочу тратить оставшееся время на глупости. Я хочу, чтобы эти глупости приобрели хоть какой-то смысл, пока я буду рядом с тобой. Позволь мне это. Не лишай меня чего-то такого важного, как ты. Умоляю, – он меняет положение, вставая на колени перед всё ещё растерянным Сокджином, который молчит, бездумно смотря на него, а потом как-то уж слишком тяжело выпускает воздух из лёгких, откидываясь на спинку кресла.       У Намджуна сердце ухает куда-то вниз, ударяясь о стенки желудка, да так там и остаётся, бешено колотясь в испуге, когда затянувшееся на минуты молчание не заканчивается и не заканчивается, продолжаясь, кажется, вечность, за которую последние тлеющие угольки надежды безвозвратно тухнут.       – Я не хочу.       Джун дёргается от звука чужого голоса, неожиданно разрезавшем тишину, и в итоге ловит вцепившийся в него взгляд, который проникает прямо под кожу, разрезая на своём пути плоть, и протыкает насквозь, оставляя после себя лишь пылающую пустоту обречённости, что с каждой секундой, кажется, разрасталась все больше и больше.       – Не хочешь чего? – альфа шумно сглатывает и цепляется пальцами за ткань футболки, в тщетных попытках закрыть образовавшуюся в груди дыру.       – Не хочу снова проходить через всё это. Все мои надежды рухнули из-за моего доверия к близким и не один раз. Не хочу снова это испытывать, – Джин прячет глаза за отросшей чёлкой и отрицательно качает головой: словно пытается выбросить из мыслей всякий хлам. – Я доверял отцу, который говорил, что мы с папой самое дорогое, что у него есть, а самым ценным для него оказались наркотики. Я верил папе, который говорил, что он никогда не оставит меня, пока я в нём нуждаюсь, но он повесился. Я верил Су Хёну, когда он говорил, что всё наладится, что скоро всё закончится и я перестану бродяжничать и голодать, но он умер, оставив меня с разбитым сердцем и новой порцией горя. Я верил Бёму, что буду его сокровищем, что он будет защищать меня и оберегать. А он поставил меня как какую-то побрякушку и проиграл. Я верил тебе, – находит в себе силы посмотреть прямо в обеспокоенное лицо напротив. – Верил, что ты заботишься обо мне, что не предашь, что не будешь моим тюремщиком как Юн Бём, но ты заставил меня захотеть остаться с тобой не из тёплых чувств к тебе, а из-за животного инстинкта, который говорил мне, что я могу быть только с тобой.       Сокджин упирается ладонями в стол и медленно встаёт, выпрямляясь. Он смотрит на сжавшегося на полу Намджуна долгие мгновения, перетекающие в секунды, а секунды в минуты, пытается найти в его позе, движениях, глазах или лице что-то известное лишь ему одному, и, кажется, находит. Джин кивает сам себе и подходит ближе; замирает совсем рядом, протяни руку и коснёшься его ноги, но Джун не двигается, лишь смотрит снизу-вверх, будто ожидая смертного приговора, и получает его, когда над ним склоняются, хватая пальцами за подбородок:       – Ты предал меня. Предал то доверие, которое я тебе оказал. Ты разрушил то, что так долго строил, ты окончательно разрушил мою верю в альф, – Сокджин немного ослабляет хватку, смещая кисть ниже, и сжимает крепкую шею, надавливая на кадык ладонью. У Намджуна спирает дыхание, он с трудом сглатывает и шумно тянет носом спасительный кислород, горло печёт от боли. – Я бы хотел убить тебя. Так чертовски сильно, – Джин давит сильнее и чувствует, как дрожит собеседник, как испуганно пульсирует жила под его касанием, пока сам умирает где-то глубоко внутри: одинокий, покинутый и испуганный. – Но не могу, – резко выпрямляется, отстраняясь. Его рука исчезает с горла Джуна и тот судорожно вздыхает, хрипя:       – Сокджин, – подползает на коленях ближе и цепляется за ткань его штанины, с трудом переводя дыхание. – Почему не можешь?       Джин вновь смотрит на него, кривится в отвращении будто к самому себе и цедит чуть ли не сквозь зубы:       – У меня рука не поднимется, – заставляет себя вдохнуть и выдохнуть, чтобы немного остудить пыл, и продолжает более спокойно: – Несмотря на то, что ты сделал, я получил от тебя слишком много хорошего. Даже Дак Хван не смог сделать больше, просто не успел. И я никак не могу выкинуть из головы как хорошо мне с тобой было. Я такого никогда не чувствовал раньше.       У Намджуна тут же загораются глаза, а потухшие угли мгновенно превращаются во всеобъемлющее пламя, что пожирает сомнения на своём пути как сухую траву. Он приподнимается и, помедлив, кладёт ладони Сокджину на талию, осторожно её сжимая, утыкается лбом куда-то в солнечное сплетение и чувствует исходящий от рубашки аромат новой ткани, чувствует тепло знакомого до мельчайших деталей жар под ней:       – Дай мне шанс. Пожалуйста, – немного осмелев, Джун прижимается как можно ближе и трётся носом о живот. – Дай нам (к) шанс. И у нас получится, – звучит уверенно и непоколебимо.       Почему-то Намджуну хочется верить.       Джин бессмысленно смотрит в бескрайнюю пустоту перед собой, пока его обнимают, и ощущает как окоченевшее тело наполняется забытым теплом. Он поднимает руки и осторожно кладёт их на широкие плечи, ползёт касанием выше, переходя с шеи к ушам, а затем волосам. Джун издаёт неясное довольное мычание и прижимается ещё крепче, впиваясь пальцами в кожу до лёгкой боли.       Но Сокджин не верит.       Омегу передёргивает: он цепляет чужие волосы, сгребая их в кулак, и с силой оттаскивает от себя охнувшего в неожиданности Джуна; вглядывается в его ошалелые испуганный глаза и отпускает.       Альфа, резко потерявший ориентацию в пространстве, отклоняется назад и падает на локти, смотрит снизу-вверх, сводя брови домиком. Джин почти рычит, опускаясь на пол и садясь ему на бёдра:       – Почему? – шипит, шепча, и толкает Намджуна в грудь, вынуждая лечь. – Почему?! – хватает за ворот футболки, приподнимая, и резко опускает назад, отчего тот ударяется затылком о пол и сдержанно мычит от прострелившей конечности боли.– За что вы так со мной?! – его голос прорывается прямо из глубины искорёженной раненной души, которая, не успев залечить одни раны, получила новые и вновь стала кровавым фонтаном одиночества и печали. – Что я вам сделал?! – Сокджин замахивается и его ладонь встречается с чужой щекой. Та тут же краснеет от звонкой пощёчины.       Намджун не сопротивляется, получая удар за ударом. Успевает лишь осознавать как сильно они жгут и режут по сердцу, потому что его Джин, милый и любимый Джин, которого он любит больше всего на свете, заливается слезами обиды и осознания несправедливости мира вокруг, который не спас сначала маленького мальчика, а затем и неопытного подростка. Джун успевает лишь смотреть сквозь тёмную пелену на искривлённое в рыдании и горечи лицо. Сильные удары сменяются на едва ощутимые, почти мягкие и щекотные, Сокджин с каждым движением обмякает всё больше и больше, словно теряет последние крупицы оставшихся на существование сил. Он дрожит и захлёбывается в собственных слезах и соплях, не в силах вдохнуть; вяло сопротивляется, когда Намджун кладёт руки ему на плечи, вынуждая наклониться вперёд, но в итоге позволяет обнять себя и сам жмётся мокрым носом к тёплой шее.       – Всё хорошо, – Джун осторожно укладывает обмякшего омегу на себя и прижимает ближе. – Всё хорошо, Джин. Ты в порядке. С тобой всё нормально.       В ответ слышны лишь неясные всхлипы и неразборчивое хлюпанье, пока дрожащие руки пытаются уцепиться хоть за что-то, чтобы найти опору, хотя бы мнимую – и Намджун готов стать этой опорой и отнюдь не мнимой. Он готов разобрать себя на части, чтобы заложить основу, на которой разбитый Сокджин заново соберёт себя, давая жизни второй шанс. Жизни, которая на этот раз ни за что не должна разочаровать его.       – Ты хороший. И всё, что с тобой случилось, это не из-за тебя, а из-за самих альф. Ты не сделал ничего такого, чтобы это произошло, но это произошло. И это просто случайность, – Джун позволяет себе почти невесомо поцеловать Джина куда-то в волосы и опускает тяжёлые веки, украдкой вдыхая до боли знакомый аромат.       – Неправда, – Сокджин наконец находит силы сжать чужие плечи и с каждым мгновением его хвата становится всё сильнее и сильнее, но альфа терпит, ничего не говоря против:       – Правда. Ты не виноват в случайностях. И с тобой всё хорошо. Это мир сошёл с ума.       Джин резко отстраняется, приподнимаясь, и внимательно смотрит на распластавшегося под ним Намджуна. Тот не двигается, смотря в ответ, а в следующее мгновение задыхается, когда чужие губы накрывают его собственные. Сокджин кусается и карябает отросшими ногтями кожу шеи, иногда давит на кадык, полностью перекрывая кислород, а Джун лишь покорно принимает всё это и приобнимает своего мучителя за плечи.       Омега приподнимается, давая им обоим вдохнуть, и его ладонь вновь вжимается в напряжённое горло:       – А это тоже случайность? – ядовито шипит в покрасневшее лицо.       Намджун задушено хрипит, чувствуя как через минуту лёгкие начинает печь, но всё равно заставляет себя улыбнуться. Он медленно смещает ладонь, касаясь всё ещё влажной от слёз щеки и осторожно её гладит, перебирая кожу пальцами.       Джин замирает испуганным оленем в свете фар. Его хватка тут же ослабевает и альфа шумно тянет так необходимый воздух ртом.       – Почему? Почему ты не злишься? – берёт чужое лицо в руки, заглядывая в помутшевшие глаза, почти кричит. – Я пытался сделать тебе также больно, как ты мне! Ты должен злиться!       – Нет, – Джун снова улыбается и ластится к ладони, издав едва слышный довольный звук. – Ты не можешь сделать мне больно, ведь я люблю тебя. И я совсем не злюсь, – целует куда-то в основание пальцев и блаженно вздыхает.       У Сокджина сердце раскалывается на миллионы пустых осколков, а низ живота печёт холодом. Он понимает, что, кажется, окончательно едет крышей от душевной боли и непонятного ему вожделения при виде разморённого и совершенного безвольного альфы. Джин рычит, когда его губы вновь накрывают чужие, всё также кусается и заползает руками под край помятой футболки, ощупывая крепкие бока и грудь. Намджун с готовностью гнётся в пояснице, поддаваясь навстречу, и стонет ему куда-то в рот. Его прошибает острым холодом, а по спине бегут мурашки, когда ледяные пальцы сжимают его соски.       – Ты надо мной издеваешься, – Сокджин шепчет прямо в ухо и прикусывает хрящ, кажется, до крови.       Джун немо открывает рот, задыхаясь в пламенной агонии, пронзающей всё его существо. В паху давит, а живот горит адовым пламенем:       – Пожалуйста, – почти скулит и не узнаёт собственный голос. Его изнывающая от тоски и вины сущность альфы почти с радостью подчиняется, готовая на всё ради прощения. Намджун тает от забытой, но такой желанной близости, заполняющей все его мысли.       – Что пожалуйста? – Джин ёрзает задницей на крепких бёдрах и смещается выше, дразня. Его руки рассеянно гладят оголённый торс, вырисовывая на нём неясные узоры, и пощипывают горячую кожу.       – Пожалуйста. Будь моим, сделай меня своим, – Джун с трудом сосредотачивает взгляд на партнёре и нервно облизывает пересохшие губы, склоняет голову в бок, оголяя шею, – предлагает себя. Его сознание плывёт, наполняемое лишь их смешанными запахами. Они пропитывают каждый уголок помещения и заползают в мозг, оседая в нём сладким помешательством. Намджун полностью теряет себя, осознавая лишь касания и движения Джина, которые и становятся сутью его сущности, заменяя личность на бесконечное желание близости. Желания безвозвратно потерять себя в ком-то другом.       У Сокджина фантомно чешутся отсутствующие небольшие клычки и он падает на альфу, всем своим весом прижимая его к полу; впивается зубами в подставленную плоть, прокусывая её, и ощущает на языке солёную свежесть брызнувшей крови. Джин с жадностью глотает алую жидкость и вонзается ещё крепче, ещё глубже, запечатлевает себя прямо под кожей, оставляя вечную метку принадлежности Намджуна ему.       Меченный альфа – это почти как проклятие.       И Сокджину от этого до одури хорошо.