Костяшки в кровь и сердце в руки

VIII Осознай кто твой противние

      Намджун звонит Бёму, как они с Джином и договаривались, на следующий день. Чхве соглашается с тем, что стрелку стоит назначить через неделю: сразу, как только Сокджин придёт в себя после течки. Юн Бём даже решает весьма любезно осведомиться о состоянии и здоровье омеги, а также весьма бесцеремонно спрашивает Джуна о том, «сколько раз с прошлого звонка он трахнул своим хуем то, что принадлежит ему». Намджун отвечает, что ни разу, и сбрасывает вызов. В конце концов Джина он трахал только пальцами, ну и ещё пару раз языком после звонка. Но в вопросе звучит слово «член», а его Джун не использовал.       Всё время течки Сокджин мечется от болей до тех пор, пока Намджун не помогает ему усмирить её ласками, иногда омега поскуливает от дискомфорта и часто отключается, проваливаясь то ли в сон, то ли в обморок. Он с трудом ест и, кажется, еле жив, но по истечению четырёх дней всё постепенно начинает сходить на нет, а к концу пятого Джин уже почти полностью приходит в себя и избавляется от болей в животе и всём теле. Однако Джуна всё равно почему-то отпускает неохотно и даже обнаруживается сидящим под дверью ванны, когда альфа отходит в туалет.       – Ну что такое? – Намджун выглядывает из кухни, отрываясь от разогревания бульона в кастрюле, и смотрит на сидящего на полу у прохода омегу. – Что ты ходишь за мной, как утёнок за мамой-уткой? – садится перед Сокджином на корточки, заглядывая в глаза. Тот пожимает плечами:       – Я скучаю.       – Глупенький, – Джун кладёт тёплую ладонь на взъерошенную макушку. – Я же никуда не ухожу.       – Но можешь! – Джин вздёргивает голову, уставившись на озадаченного Намджуна взглядом, полным невысказанных отчаянья и печали.       «Ты можешь просто оставить меня Бёму и уйти. Можешь», – Сокджин не решается озвучить это вслух и просто валит альфу на пол, ложась на него сверху и крепко обнимая.       Джун удивлённо охает и обнимает в ответ:       – Я никуда не уйду, пока ты не попросишь.       Джин тихо мычит в ответ и утыкается носом в чужую шею, обнюхивая и ластясь. Он выпрашивает у готового на любой его каприз Намджуна капельку нежности, а потом тащит обратно в спальню (перед этим выключив плиту, конечно), где с упоением отсасывает ему, не давая и шанса на сопротивление. Сокджин всё ещё слаб, его ломает от усталости, но чувство скорой потери тепла и внимания заставляет его бороться с сонливостью и хватать от последних мгновений максимум возможного.       На шестой день Джин и вовсе сходит с ума. Он не отходит от Джуна ни на шаг, постоянно липнет к нему, прося заботы и тихо урча на ушко всякие нежности. Намджун стоически переносит чужую тактильность, думая, что омега такой из-за прошедшей течки, и совсем не подозревает, что Сокджин просто боится. Боится потерять его и остаться ни с чем.       Что, если он не смог забеременеть? Что тогда? Он просто вернётся к Чхве и продолжит жить подобно украшению и игрушке в грязных руках этого альфы? Нет. Джина это больше не устроит. Он хочет свою потерянную жизнь обратно и ни за что не отдаст её, разрешая использовать себя как неценный хлам.       Ким Намджун – глава Bangtan. Этот альфа, показавший Сокджину его позабытые мечты, желания и возможности, открыл глаза на десятки и сотни вариантов путей, которые распростёрты перед омегой, нужно только ступить. И неужели Джин должен променять свободную, полную счастья и красок жизнь на такое дерьмо, как Чхве Юн Бём? Который будет одевать его, словно куклу, в самые пошлые и откровенные наряды, выставлять подобно товару крутить задницей и развлекать посетителей, насиловать его (и только сейчас Сокджин осознаёт, что это было насилие) и пичкать таблетками экстренной контрацепции, заставлять спать на краю кровати в холодном одиночестве и лишать самого страстного хобби, и без того скрываемого годами. Неужели Джин должен отдать это взамен на... На что? Пресловутую защиту? Жизнь в достатке? Возможность не умереть от голода и холода? Даже если и так, то Сокджин не нуждается в защите, дорогой одежде и золотых горах. Ему не нужно лишать себя возможность жить, а не существовать ради куска хлеба и крыши над головой. Он может заработать деньги сам, если захочет. Он может найти себе кров, если приложит усилия. Он может получить еду, если постарается.       Он может дать отпор, если нападут. Он может жить, а не выпрашивать разрешение на каждый вдох у того, кто однажды спас его.       Пускай. Пускай где-то глубоко-глубоко внутри Джин всегда будет любить Чхве Юн Бёма жалкими остатками наивной подростковой влюблённости, ведь этот альфа достал его из такой глубокой грязной ямы, полной мусора, что стыдно вспоминать. Бём выходил его, обогрел, дал возможность восстановиться физически и обрести почти беззаботное существование. Но какой ценой? Неужели всё, что есть у Сокджина, стоит так дёшево? Его чувства, переживания, эмоции и тяготы искусственно созданного образа, ломающего саму суть омеги, правда стоят такого грубого, бесцеремонного и недостойного Чхве?       – Конечно нет, – Джин шепчет одними губами, приподнимаясь в постели на локте, и ведёт самыми кончиками пальцев по носу Намджуна, поглаживая. – Спасибо, что показал мне как может быть, – устраивает руку на чужой шее, лаская кадык, и тянется губами ко лбу, оставляя на коже целомудренный поцелуй.       Джун хмурится во сне и поворачивается на бок, ворочаясь, что-то неразборчиво бухтит и открывает глаза:       – Маленький? Чего не спишь? – медленно придвигается ближе, утыкаясь лицом в тёплую грудь.       – Уже ложусь, – Сокджин укладывается, просовывая руку под шею альфы, и обнимает того, прижимаясь всем телом. – Доброй ночи, – чмокает в макушку, с наслаждением вдыхая уже полюбившийся запах, и погружается в тёплую негу сна.       Джину снится, что он держит на руках маленький сопящий, прямо как и Намджун во сне, комочек, который неосознанно старается словно стать ещё ближе и вошкается, всплёскивая малюсенькими ладошками. Ребёнок смешно зевает и распахивает тёмные глаза. Их разрез точная копия глаз Джуна, и у Сокджина от этого теплеет на душе. Он чмокает крохотный носик и дует в пухлую щёчку, заставляя малыша улыбаться и агукать.       Намджун как из-под земли вырастает и тянет к ребёнку руки, прося подержать. Джин с готовностью отдаёт их чадо и с щемящим сердцем любуется тем, как ещё совсем малюсенькие пальчики цепляются за протянутый указательный. Джун улыбается. Так тепло-тепло, что кажется, даже снег растаял бы от его улыбки и счастья.       Сокджин делает шаг вперёд, хочет подойти ближе, но неожиданно лицо альфы перекашивается в гримасе боли. Из приоткрытого рта тонкой струйкой стекает кровь. Джин в ужасе вскрикивает, и Намджун вместе с ребёнком рассыпаются в прах. Юн Бём брезгливо вытирает окровавленный нож о рукав дорогой брендовой рубашки чёрного цвета:       – Привет, детка.       Сокджин резко дёргается и распахивает глаза.       – Тише, тише, маленький, – Джун тут же осторожно прижимает перепуганного омегу ближе к себе и хрипло шепчет на ухо: – Это просто сон. Просто сон. Не пугайся, – целует тяжело дышащего Джина в скулу и отстраняется, заглядывая в ошарашенное лицо. – Ты никак не хотел просыпаться. Я уже успел испугаться, – поглаживает дрожащего Сокджина по плечу. – Всё уже позади, что бы там ни было. Всё хорошо. Я тут.       Джин растерянно кивает и прикипает к знакомому теплу, пытаясь спрятаться от страшных видений и грёз в крепких объятиях.       «Всё только начинается, Намджун. И именно это меня пугает», – он тычется носом куда-то в ключицы и забрасывает на альфу ногу, едва ли не забираясь на него.       Джун с готовностью дарит нежность и уверенные и вполне реальные касания, которые быстро успокаивают заведённого Сокджина. Позже тот порывается встать и приготовить им завтрак, но Намджун совсем не хочет его отпускать и удерживает в постели ещё на долгие полчаса, прежде чем Джин всё же вырывается на кухню. На этот раз уже Джун не отходит от омеги ни на шаг и вечно норовит влезть под руку, ластясь и лаская. Сокджину бы злиться, но он не может, потому что это приятно: быть желанным, быть нужным, быть любимым. Ему кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз испытывал на себе это «великое» и неизведанное чувство – любовь. Почему-то Джин уверен, что если она есть, то выглядит именно так.       Так, как о нём заботится Намджун: уделяет внимание и беспокоится, старается быть рядом, когда нужно, почти каждое свободное и даже занятое мгновение, терпит все капризы, исполняет любые прихоти, спрашивает мнение и делает всё для чужого, а не своего комфорта.       Они завтракают в умиротворённой тишине, которая совсем не тяготит, а делает проведённые вместе минуты ценными моментами полного единения, потому что, когда с кем-то так хорошо и приятно молчать, отношения настолько близки, что нет ничего лучше совместного молчания.       Мысленно Сокджин прощается с домом и всем, что стало так дорого ему за столь непродолжительное время. Однако искренне надеется, что его сил будет достаточно для того, чтобы вернуться сюда снова и не дать утащить себя в противное болото прошлого, потому что он не хочет быть там, где провёл так много времени и не смог приспособиться к искусственной жизни и её последствиям. Он хочет быть здесь, рядом с Джуном, где его принимают таким, какой он есть.       – Ты всё собрал? – Намджун держит ярко-жёлтый портфель с милыми подсолнухами в руках и наблюдает за тем, как Сокджин обувается. – Какой-то он слишком лёгкий, – взвешивает тот в руках и нервно покусывает губу.       «Он настолько сильно спешит уйти, что решил не брать купленные мной вещи? – альфа хмурится, беспокоясь, что что-то сделал не так и расстроил Джина. – Не хочет вспоминать о нас?»       Сокджин же выпрямляется, уверенно кивая:       – Да, – и забирает портфель. Он не хочет говорить, что внутри только самое необходимое в виде телефона, документов и розовой толстовки, потому что сегодня он планирует вернуться домой.       Намджун обувается, и они выходят на улицу. У невысокого забора уже ждёт знакомая машина. Чимин приветственно машет рукой, а Юнги фыркает и садится на заднее сиденье.       – Не переживай. Юнги обещал вести себя хорошо, – Джун роняет смешок и открывает омеге калитку.       Сокджин ухмыляется:       – Вряд ли, – дёргает ручку машины, заглядывает внутрь, здороваясь, и садится.       Намджун занимает место рядом с водительским. Они трогаются.       Джин едва заметно улыбается, разглядывая уже знакомые дома и улицы района под защитой Bangtan. За это время он понял, что нельзя называть занимаемую бандой площадь просто её территорией, ведь Bangtan особый случай: они не подчиняют людей себе, заставляя их принимать навязанные правила игры, а предлагают защиту от других банд и потенциального захвата влияния. Вроде, однажды Джун обмолвился о том, что им платят за охрану, но исключительно на добровольной основе, потому что, кроме охраны и патрулирования, они стараются организовывать уборки, облагораживание злачных мест и не только, поддерживают порядок на улицах и контролируют наркотрафик, и на пушечный выстрел не подпуская дилеров к их районам. Конечно, подобная система Сокджину совсем не знакома, и он не знает, как можно прожить на пожертвования, но Намджун утверждает, что он много где подрабатывает, и омега ему верит. Оттого возвращаться к расчётливому и везде ищущему выгоду Чхве не хочется ещё больше. Джин никогда не был в курсе дел Бёма и сейчас радуется этому как никогда, ведь на фоне Bangtan альфа выглядит тем ещё ублюдком и мудаком. Страшно представить, насколько бы хуже он был, если бы Сокджин вникал во всё, что слышал краем уха от Юн Бёма.       – Ты какой-то слишком спокойный, – Юнги звучит не то удивлённо, не то напряжённо.       Джин тяжело вздыхает, переводя взгляд на Мина:       – А что, мне нужно скакать по салону антилопой и распевать песни?       Юнги задумчиво мычит:       – Как будто бы да. К твоему ненаглядному едем же, – складывает руки на груди в замок и снова откидывается на спинку кресла.       – Он не мой, – Сокджин отворачивается к окну, шепча себе под нос.       – Что?       – Ничего, – неуютно ёрзает. – Я не особо рад происходящему, – неловко прокашливается. – Точнее, вообще не рад.       В машине наступает гнетущая тишина. Кажется, что ещё немного и от неё запищит в ушах. Джин начинает жалеть, что Чимин не включил музыку, когда они выехали, однако Пак, на удивление, нарушает молчание первым:       – Правда? – смотрит в зеркало заднего вида, мимолётно цепляя своим взглядом чужой.       – Правда, – Сокджин кивает. – Я бы предпочёл оставить всё по-старому. Ну, – он запинается, – точнее по-новому старому.       Юнги усмехается, и салон снова погружается в тишину, на этот раз не нарушаемую до самого конца пути. Когда автомобиль сворачивает в знакомый пустынный проулок, у Джина сердце подпрыгивает к горлу, да так и остаётся там, колотясь бешено пульсирующей на шее жилкой. Последний закуток кончается, и они оказываются на небольшом свободном пятачке перед тем самым заброшенным зданием, где всё началось. Где Юн Бём поставил якобы самое «драгоценное» и «важное», что у него было, и с треском проиграл, опозорив не только себя и свою честь, но и банду. От одних лишь воспоминаний Сокджину становится противно, и он невольно кривится, будто проглотил целый лимон. Юнги непонимающе мычит, наблюдая за сменой эмоций на его лице, и выходит из машины первым. Чонгук, Тэхён и Хосок уже ждут их, припарковавшись чуть поодаль.       Мин направляется к ним и, подойдя, легко чмокает Хо в щёку, приветствуя, отчего тот улыбается.       Джин сильнее сжимает лямку рюкзака и коротко скрипит зубами. Ему хочется взять Намджуна за руку. Безумно сильно хочется. Но он не может сделать этого, потому что статус их отношений до сих пор неясен и это будет просто неправильно.       – Эй.       Сокджин дёргается от звука знакомого голоса и поднимает глаза на обеспокоенное лицо Джуна.       – Всё хорошо? – альфа тянется к чужой ладони, но одёргивает себя, пряча руки в карманы.       Джин кивает и едва заметно улыбается.       Bangtan обсуждают примерный план действий и возможные исходы сегодняшней стрелки и, пожелав друг другу удачи, направляются внутрь.       Банда Чхве уже на месте в составе минимум тридцати человек по мысленным прикидкам Сокджина. А Bangtan семь. И то, если учитывать его. Бём определённо собирается разнести Намджуна в пух и прах. Но почему-то его самого Джин не видит.       «Неужели он даже не придёт?» – омега хмурится и, опустив глаза, находит руку Джуна, крепко сжимая её от накатывающей злости и растерянности. Тот бросает на него короткий взгляд и сплетает их пальцы, стараясь безмолвно выразить поддержку.       По рядам банды Чхве прокатывается недовольный гул. Сокджин ведёт плечами. На нём спортивные штаны и футболка, но он чувствует себя абсолютно голым перед этими злыми грязными альфами, которые смотрят на него как на проститутку.       «Просто отвратительно», – Джин жмурится и мысленно считает до пяти, заставляя себя успокоиться.       Сбоку слышится недовольный и отчасти собственнический рык Намджуна, который невольно заставляет омегу едва заметно улыбнуться и расслабиться. Его не дадут в обиду. Ни за что на свете.       Сокджин открывает глаза, чувствуя себя увереннее. Среди общего шума слышатся медленные, но отчётливые хлопки редких аплодисментов. Банда Чхве замолкает и расступается перед криво ухмыляющимся Бёмом подобно реке, обтекающей скалу.       – А вот и Юн Бём, – Юнги произносит имя альфы как ругательство, и Джин полностью солидарен с ним. За эти месяцы Бём совсем не изменился. Хотя, пожалуй, всё же изменился, точнее Сокджин стал смотреть на него по-другому, не так, как раньше. Сейчас Чхве кажется ему высокомерным ублюдком и засранцем, который даже на стрелку приходит в шмотках от Dior и не снимает свои Rolex, понтуясь и подчёркивая собственные значимость и эфемерный статус. Вся стать и скрытая сила, которые раньше мерещились ему, заставляя во всём слушаться Юн Бёма, подчиняясь, испаряются. Словно их никогда и не было.       – Браво, Намджун. Ты даже смог приучить мою прелесть держаться за её хозяина, – Чхве наконец перестаёт саркастически хлопать и засовывает руки в карманы брюк.       Джун отчётливо рычит:       – Он не вещь. И не раб. И даже не твой слуга, козёл!       Джин дёргает альфу назад, удерживая на месте, и отрицательно мотает головой, безмолвно шевеля губами: «Не надо».       Бём роняет смешок:       – Следи за словами, мальчик. За них можно и получить, – проводит ногтем большого пальца по своему горлу и склоняет голову к плечу, высовывая кончик языка изо рта. За его спиной слышится раскатистый смех.       – Вот тварь, – Чонгук недовольно цокает, и Тэхён хватает его за локоть, пытаясь успокоить, чтобы тот не сорвался раньше времени.       – Ну, ладно, – Чхве прокашливается и поправляет воротник рубашки. – Посмеялись и хватит. А теперь завершим то, зачем я сюда пришёл, – поднимает руку, протягивая её вперёд в предлагающем жесте. – Детка, иди сюда.       У Сокджина сердце уходит в пятки, и, кажется, вся жизнь с Юн Бёмом мелькает перед глазами: как альфа подобрал его, как отмыл и накормил, как сделал ему выгодное предложение и позволил жить под своей крышей в удобстве и достатке, как Чхве постепенно поднимался по иерархии всё выше и выше и довольно быстро смог стать главой банды, как они занимались грубым сексом, смотрели вместе фильмы и ужинали за одним столом. Как Бём заботился о нём все эти годы и, пусть и по-своему, пытался сделать его счастливым...       Джин шумно сглатывает и с трудом отпускает чужую руку. Ему кажется, что Намджун с едва сдерживает побитый скулёж.       – Всё хорошо, – он успокаивающе улыбается лидеру Bangtan напоследок и делает уверенный шаг вперёд.       Банда Чхве одобряюще гудит аплодируя.       Сокджин с каждым шагом, сделанным ближе к Бёму, чувствует, как на его руках и ногах оседают тяжёлые, почти неподъёмные кандалы, которые тянут к земле и заставляют сутулиться, забывая держать осанку. Всё внутри поджимается в первобытном страхе слабого перед доминирующим сильным, а ещё пока что не получившая ни одного удара сущность омеги уже кукожится забитым комочком, пытаясь укрыться от нарастающей опасности. Джин идёт к своему грязному прошлому, как на плаху, и точно знает, что его спину прожигают шесть острых взглядов. Юнги однозначно злится, а Джун наверняка готов рвать глотку в тоскливом вое. От осознания этого всё внутри сжимается ещё сильнее, но уже от боли потенциальной утраты.       Сокджин неожиданно замирает изваянием на трети пути: «Не сегодня», – он снимает рюкзак с плеча, отходя в сторону, и ставит его у стены, после чего возвращается обратно.       Чхве тихо хмыкает:       – Решил расстаться с рудиментом бедной жизни? Похвально, – свободной рукой стучит по своему бедру, подзывая, словно собаку. Джину хочется рычать от досады и такого отношения. Как только он раньше всё это терпел?       – Нет, – Сокджин медленно опускается на колени, глядя Юн Бёму прямо в глаза, кладёт ладони на запыленный бетон и наклоняется вперёд, без стеснения утыкаясь лбом в грязь. – Я бы хотел поблагодарить тебя, Бём-и. Вас, господин Чхве, – он немного приподнимается, смотря из-под отросшей чёлки на застывшее в непонимании лицо. Его голос звучит уверено и непоколебимо, – за то, что Вы прониклись мной и подобрали, выходили и обеспечивали все эти годы. Вы подарили мне второй шанс, а когда поставили и проиграли, то дали третий, – Джин постепенно полностью выпрямляется и встаёт, отряхивая колени. – Теперь у меня будет свой путь, который я проложу сам. Без Вашей помощи. Ещё раз спасибо Вам за всё, – глубоко кланяется ему, едва ли не до пола, и уверенно разворачивается, смотря на ошарашенных Bangtan.       В следующее мгновение Сокджин видит лишь лицо Намджуна, остальной мир словно исчезает, растворяясь в дымке. Альфа улыбается ему уголками рта, кажется, не веря в происходящее. Сквозь заполнившую уши вату, как из-под воды, Джин слышит ликование Чонгука с Юнги и делает шаг, возвращаясь к новому прошлому. К тем, кто теперь, он надеется, его примет. К тому, кто показал ему, что жизнь может быть иной: полной разнообразия и самых ярких красок, простых, но уютных будней, полной уникальной в своей нежности заботы, ласки, желания быть рядом и сделать жизнь партнёра лучше, секса, от которого сносит крышу. Полной надежд на семью в будущем. И почему-то Сокджин уверен, что эти надежды взаимны. Потому что Джун другой, совсем не такой, как Бём. Он открыт для него и говорит о своих намерениях и чувствах прямо, старается быть внимательным и понимающим, а главное – делает Джина счастливым.       – Я так рад, – Намджуна совсем не слышно за общим шумом, создаваемым Bangtan, но Сокджин словно читает по губам и расплывается в широкой улыбке.       Омега тянется к чужой руке и сжимает пальцы Джуна своими, мимолётно поглаживая тыльную сторону ладони. Чонгук хлопает Джина по плечу в знак поддержки, а Мин роняет удивлённое «Ну надо же».       В этот момент Сокджин чувствует себя абсолютно и безоговорочно счастливым. Потому что впереди у него длинный, но полный насыщенной и настоящей, не притворной жизни путь. Путь рука об руку с Ким Намджуном. По крайней мере, он на это искренне надеется.       Банда Чхве, разумеется, не выглядит такой позитивно настроенной и молчит в немом шоке, постепенно приходя в себя. Однако уже через пару минут Бём издаёт тихий рык и выплёвывает простое и чёткое «Шлюха». Альфы поддерживают его согласными вскриками и через мгновение бросаются вперёд с воинственным воем.       Bangtan реагируют почти мгновенно, выстраиваясь отгораживающей стеной перед несущейся на Джуна с Сокджином волной. Первым в драку вступает Чимин, чётким ударом в солнечное сплетение отбрасывая одного из первых нападающих. Его прикрывает как из-под земли выросший Хосок, который укладывает на лопатки замахнувшегося на Пака бугая, а Юнги пихает летящего на него альфу в грудь, опрокидывая не только его, но и пару членов банды Чхве, следующих за ним.       Джин смотрит на начавшееся побоище с замиранием сердца, осознавая, что это будет его первая драка.       – Готов? – Намджун крепче сжимает его пальцы. Сокджин улыбается и уверенно кивает ему. – Тогда, – Джун отнимает ладонь и лезет в карманы своих спортивных штанов, доставая перчатки для рукопашного боя и быстро надевая их, – поехали!       Джин бросается вперёд, прорываясь в гущу противников одновременно с Джуном. Бешеная пульсация крови в висках заглушает окружающие звуки, погружая Сокджина в почти идеальную тишину. Омега полностью обращается в физическое восприятие, открывая в себя скрытые ранее чувства. Он ощущает, как тела противников вращаются вокруг него в бесконечной массе драки, и вовремя уклоняется почти от каждого удара так, будто знает, куда его будут бить. Джин становится воплощением жестокости и сосредоточенности: каждый его удар, так или иначе, задевает цель, а полученные в ответ увечья почти не ощущаются, потому что он умудряется извернуться и минимизировать нанесённый телу урон. Всё вокруг превращается в какую-то неясную смесь шахмат и бокса: Сокджину необходимо думать наперёд, по максимуму предотвращая особенно тяжёлые выпады; угадывать чужие хитрости и просчитывать возможные действия и не забывать о том, как правильно переносить вес для удара, куда нужно бить и с какой силой, чтобы сделать атаку наиболее опасной. Ему приходится ломать привычную тактику ведения боя, чтобы не попадаться особенно стойким альфам и их кулакам, и прикладывать как можно больше усилий для того, чтобы остаться целым.       Джин отступает назад, отпрыгивая от особенно крупного противника, но спотыкается о чьё-то валяющееся на полу тело и летит назад, нелепо всплеснув руками.       «Чёрт», – Сокджин смотрит на летящего на него с воем альфу и не может оторвать от него взгляд, пока внутренне готовится к болезненному удару и даже возможному вывиху челюсти.       – Не в мою смену! – Чонгук вырастает из ниоткуда и сбивает альфу с ног, налетая на него сбоку и отталкивая всем своим весом в сторону. Тот отлетает на добрые два метра, падая и ударяясь плечом, которое тихо хрустит. – Вставай, Джин, – Чон протягивает омеге руку и дёргает вверх.       – Спасибо, – поднимается, крепко сжимая предложенную ладонь, и прижимается своей спиной к чужой, оценивая обстановку. – Сколько ещё осталось?       – Около восемнадцати, – Гук пользуется этим коротким мгновением, чтобы отдышаться. У него дико болит бедро, в которое его пнули тяжёлой подошвой ботинка, и тянет правое плечо.       – Ты ещё можешь драться? – Сокджин наступает на кисть одного из лежащих альф, который пытался «незаметно» схватить его за щиколотку, чтобы нарушить равновесие и уронить на землю. Альфа истошно кричит.       – Спрашиваешь, – в голосе Чонгука скользит усмешка. Он издаёт воинственный клич и бросается обратно в гущу, расталкивая по пути нескольких альф.       Где-то в стороне Джин замечает Юнги и Чимина, дерущихся бок о бок, и невольно улыбается, ненадолго отвлекаясь. Он укладывает еще одного члена банды Чхве, прежде чем замечает за общей гурьбой до боли знакомые макушки. Сокджину кажется, что они движутся как-то неправильно, слишком непривычно, потому что Джун и Бём держат дистанцию, и Чхве делает короткие выбросы вперёд, когда Намджун только отступает уклоняясь.       «Что-то не так», – шепчет подсознание, и Джин оббегает образовавшуюся вокруг Тэхёна и Хосока отвлёкшуюся толпу, спеша к лидерам банд.       Увидев в руках Юн Бёма нож Сокджин замирает как вкопанный в пяти метрах от альф.       – Ты, мелкий засранец! – Чхве бросается вперёд, опуская лезвие ниже груди. Джун уклоняется, но в последний момент Бём вскидывает нож наискосок вверх, поворачивая по направлению снизу-вверх. Металл врезается в кожу щеки, оставляя резанную рану.       Джин видит, как отходит кусочек плоти и из красной полосы начинает течь кровь, почти мгновенно заливая скулу и подбородок Намджуна, который шипит от острой боли.       – Ты мне за всё ответишь, – Юн Бём кричит и замахивается ножом, высоко поднимая руку.       Сокджин не осознаёт, что его тело начинает действовать быстрее, чем мозг принимает решение. Он кидается к Чхве, сбивая его с ног и опрокидывая на пол, и выбивает крепко зажатый нож из рук точным и болезненным ударом кулака чуть ниже локтя. Бём воет от боли.       – Не смей! – Джин быстро приподнимается и укладывает альфу на спину, больно приложив его головой о бетон. – Не смей, тварь, – рычит, опускаясь всем своим весом поперёк чужой груди и замахивается, ударяя растерянного Чхве точно в скулу. И без того раненные костяшки обжигает.       Сокджину кажется, что Бём тянется к ножу, который лежит не так далеко, и он ударяет снова, но уже в другую скулу. Голова Чхве отшатывается, как у тряпичной куклы.       – Не смей, – Джин чувствует закипающую в груди почти животную ярость первобытной ненависти и издаёт едва разбираемый угрожающий звук, исходящий из самого нутра. – Не смей, – ударяет ещё раз. На правой щеке Юн Бёма постепенно наливается тёмно-зелёный синяк.       У Сокджина в ушах шумят угрозы и слова Чхве из прошлого.       «Ты такой красивый. Жаль, что только для меня».       «Если бы не я, ты бы умер. Хорошо, что я тебя нашёл».       «Ты должен быть хорошим мальчиком для меня».       «Тебе нужно лучше следить за собой, иначе ты будешь бесполезен».       «Я хочу тебя, детка. Ты самое красивое, что я создавал».       Джин кипит взрывающимся вулканом, извергая на Бёма лавы гнева, досаду за потраченное время и злость на себя за слабость. Его руки горят от постоянно повторяющейся бесконечной жгучей боли, как и предплечья от напряжения, а всё тело сводит судорогами, отчего движения становятся всё более неточными и дёрганными. Но он не может остановиться. Не может. Потому что лицо Чхве неожиданно совсем перестаёт меняться от его ударов. Оно становится таким же прекрасным в своём уродстве, как до драки, и насмешливо ухмыляется ему, не меняя выражения.       Сокджин ненавидит Чхве Юн Бёма. Ненавидит. За всё. Всё, что тот сломал в нём, разрушая и заставляя подчиняться.       – Убью, – Джин замахивается, отводя руку особенно далеко, и тут его накрывают знакомые тепло и запах.       – Хватит, – Намджун звучит испугано, отчаянно, словно его вот-вот поглотит паника. – Хватит, малыш, – сжимает руки вокруг чужой талии и тянет омегу на себя, оттаскивая от Бёма. – Пожалуйста, хватит, маленький, – Джун зарывается носом во влажные от пота волосы на затылке и глубоко вдыхает, боясь ослабить хватку.       Сокджин непонимающе моргает и наконец опускает руки, расслабляя кулаки. Тело тут же отзывается болью на такое простое действие, и Джин стонет, зажмурившись от противной ядовитой пульсации, прокатившейся от шеи до кончиков пальцев рук.       Сокджин открывает глаза, и видение исчезает.       Чхве совсем не улыбается, он давно без сознания, а его лицо похоже на одно сплошное кровавое месиво, состоящее из красных и синих пятен и отёков. Его, судя по всему, лицо повёрнуто к шокированному Джину, который разглядывает брызги крови вокруг головы альфы и его открытый распухший рот без нескольких зубов.       – Я, – Сокджин задыхается от осознания случившегося. – Это я?.. – обнимающие его руки сжимаются теснее.       – Ты меня спас, – Намджун неразборчиво шепчет и целует Джина за ушком.       Омега чувствует, как начинают печь глаза. Горячие дорожки рассекают его щёки, стирая чужую кровь. Солёные капли окрашиваются красным.       – Господин Чхве!       У Сокджина звенит в ушах. Весь мир вокруг замедляется, двоясь в глазах, покрывается белой дымкой. Как в кино, к Бёму подбегают чьи-то мутные силуэты, которые подхватывают его, отрывая от земли. Джин провожает мутное пятно взглядом и краем сознания улавливает, что кто-то поднимает и нож, унося прочь.       Слышится оглушительный хлопок, и всё вокруг на мгновение погружается в полную темноту.       В следующий миг спасительное и такое знакомое тепло исчезает.       Сокджин приходит в себя и в панике оглядывается, едва различая Джуна, который лежит, уткнувшись лицом в пыльный пол, а на нём сидит какой-то альфа или омега, заломив ему руки за спину. Джин встаёт на четвереньки и, как ребёнок, ползёт вперёд, чтобы коснуться Намджуна и почувствовать потерянную опору, но его неожиданно валят на пол, прижимая сверху чем-то тяжёлым. Плавящиеся от боли кисти заводят назад, соединяя и чем-то сковывая. Над ухом кто-то что-то кричит, но Сокджин его совсем не слышит. Он лишь ловит в поле зрения массивные тёмные фигуры, которые размахивают чем-то в воздухе и все, кто ещё на ногах, опускаются на колени, поднимая руки и заводя их за голову.       Джин разбирает лишь неясное:       – Вы имеете… молчание! Всё, что Вы, – звон тишины оглушает на долгие пять секунд, кажущиеся вечностью. – Против Вас!       Сокджин издаёт задушенный всхлип и неожиданно разрывается в накатившемся на него рыдании, громко скуля от нахлынувших отчаяния и страха. Лёгкие горят от нехватки кислорода и собственных полустонов-полукриков. Джин наконец осознаёт происходящее и что он натворил со своим спасителем. Что он сделал с Чхве Юн Бёмом.       Омега издаёт нечленораздельные звуки, которые в его голове складываются в слова, но изо рта вырываются лишь отчаянными воплями сожаления и вины. Сокджин едва различает, как Джун пытается докричаться до него, говоря, что всё будет хорошо.       «Я его убил. Я убил Бёма», – старается ответить ему в накатывающем припадке Джин, но издаёт лишь безнадёжный скулёж горя, которое накрывает его с головой.       Мир вокруг снова разгоняется, наполняясь чёткими силуэтами и громкими звуками. Сквозь слёзы Джин с трудом различает полицейскую форму на незнакомых фигурах в заброшенном здании.