Пролейся дождём

«Я чувствую себя абсолютно счастливым, и это всё на самом деле. Я могу сёрфинговать по земле на банановой кожуре. Я настолько увлечён этим, Химией твоего поцелуя. То, как ты теряешь контроль ночью, То, как ты выглядишь в утреннем свете, Ты так красива, Что мне хочется сжечь этот город дотла…» © Flunk — Miss World

Сатору казалось, что он понемногу сходит с ума. С тех пор, как он вновь встретился с Кендис, все его мысли, всё существо устремлялось исключительно к ней. Прежде жадный взгляд его стал равнодушен и перестал замечать других женщин. Лучший ученик выпускного курса регулярно прогуливал занятия и отлынивал от миссий. Сатору остыл ко всем победам и желал лишь одной — Кендис. А она бессовестно игнорировала все смс, которые он слал ей с завидным постоянством. Память телефона ломилась от оставленных без ответа «Привет! Хочу снова тебя увидеть». Больше месяца Сатору лелеял, казалось, бесплодную надежду, пока однажды вечером не получил заветный ответ: «Если хочешь повторения банкета, то имей в виду, что ублажать будешь ты один. Я и пальцем не пошевелю. Если согласен, то хоть сейчас вызывай такси. Если нет, то вали на все четыре стороны». И каково же было удивление Кендис, когда она получила короткое, но однозначное: «Согласен». Сатору и впрямь ничего не потребовал в ответ. И Кендис наградила его: её негромкие, но сладостные стоны отныне по несколько раз в неделю заполняли всё пространство его одинокой квартиры. Они поселились в сознании Годжо, сделались самой приятной частью повседневности. Он познал в совершенстве, как доставить Кендис удовольствие одним лишь ртом и ловкими длинными пальцами. Ему нравилось экспериментировать: если сегодня она лежала на спине, то на следующий день непременно стояла на четвереньках или сидела на краю кровати. Хотя почему только на кровати? Вся квартира Сатору превратилась в святилище наслаждений, начиная от кухонного стола и заканчивая душевой кабиной. Каждый миллиметр его жилища знал изгибы тела Кендис, её вкус и голос. Одно напрягало: Сатору так распалялся в процессе, что до разрядки приходилось доводить себя тоже самостоятельно. Не сказать, что встречи с Кендис вредили его самооценке, Сатору обхаживал свою Конфетку с удовольствием. Но ему страшно хотелось хоть какого-то ответного тепла. Однако он не мог попросить напрямую, сам ведь согласился со всеми условиями. А потому решился на отчаянный шаг. — Боже, хоть бы очки снял, дурачело! — хихикнув, произнесла Кендис, когда белёсая нетерпеливая макушка оказалась между её ног. Плевать он хотел! Внутри Сатору творился настоящий хаос из страха и предвкушения. Он нервическим движением схватился за дужку и отшвырнул очки в сторону. Рот густо заволокло смазкой, под пальцами приятно перекатывались твёрдые соски, хрипловатые стоны отдавались в ушах мелодичным эхом, а воспалённое сознание Сатору настойчиво твердило ему — это идеальный момент, чтобы разменять свой последний козырь. Кендис часто задышала, содрогнулась и издала финальный удовлетворённый вскрик. Сатору перевёл взгляд на её довольное лицо и посмотрел прямо в глаза. Не глаза — шоколад. — Люблю тебя, Кенди-Кенди! — громко и отчётливо произнёс Сатору. — Любишь? — переспросила Кендис и недоверчиво повела бровью. — Люблю. — Понятно… Ну, рада за тебя. Горький шоколад. Сатору казалось, будто он взобрался на вершину Фудзиямы и тотчас покатился кубарем обратно к подножью. Его охватила неловкость: он глуповато приулыбнулся, выпрямился и уставился в окно. В груди неприятно жгло, и темнота глумливо насмехалась над незадачливым любовником. Сатору опустил голову на подушку, отвернулся от Кендис и неосознанно сжался в комок. Он пошёл ва-банк и потерял всё — отвратительно. Отвратительнее было только мокрое от слёз лицо поутру. Сатору в испуге провёл ладонью по щеке и с ненавистью уставился на растопыренные пальцы, поблёскивающие на свету. С этим срочно нужно было что-то сделать: откатить назад, растоптать, уничтожить, сделать вид, будто сказанное — ничего не значит. Глупо, но хотелось напиться. Новомодный бар в центре города подходил для этого как нельзя лучше. Подсвеченная неоном стеклянная стойка маняще сияла во мраке просторного зала, и Сатору без колебаний направился в её сторону. Конечно, он пожалеет об этом уже после второго стакана, а утреннее жутчайшее похмелье покрутит пальцем у виска. Пусть так. Зато не один, зато в толпе людей — не будет соблазна отдаться тоске. Но едва Сатору прикончил первую порцию выпивки, как на другом конце барной стойки ему подмигнула зеленоглазая шатенка. Сатору не запомнил её имени. Главное — она совсем не Кендис. Даже близко не похожа. И на всё согласна. Ещё и старше его лет на десять, ездит на собственной машине: «Вот это будет приключение!» — подбадривал себя захмелевший Сатору, дурашливо толкая пальцем плюшевую игрушку, подвешенную к зеркалу заднего вида. Ввалились к нему в квартиру. Незнакомка разнузданно поглаживала Сатору по обнажённой груди и нарочито громко стонала от ответных поглаживаний: «Ни дать ни взять порнозвезда! — пронеслось в мыслях Годжо. — Только не очень-то возбуждает… Ладно, зато не игра в одни ворота». Но стоило добраться до кровати, как выяснилось, что ни у него, ни у его спонтанной гостьи нет презервативов. — Погоди пять минут, у меня в бардачке были, — заверила незнакомка, неловко поправляя перекрутившийся подол облегающего платья. — Я мигом! Захлопнулась входная дверь, и Сатору устало рухнул поперёк матраса, запрокинув руки. — Лучше бы пистолет или верёвку с мылом принесла, — промямлил он, обречённо выдохнув и равнодушно уставившись в потолок. Раздался звонок, и Сатору, нахмурившись, приподнялся на локтях. Ни одного варианта, кого принесло к нему в столь поздний час. Он заправил рубашку в брюки и только после этого вышел в коридор, чтобы посмотреть в глазок. — Что-то забыла, Конфетка? — Подавив изумление, Сатору открыл дверь и натянул маску холодности. — Ничего не забыла, просто поразвлекаться пришла, — буднично изрекла Кендис, а затем чуть толкнула его и бесцеремонно прошла внутрь квартиры, придерживая под мышкой бутылку вина. Сатору сконфуженно почесал макушку и смерил Кендис плотоядным взором: из-под коротенького гофрированного подола маняще выглядывал край чулка, бередя воображение. Непреднамеренно разинув рот, Сатору склонил голову к плечу и залюбовался. Уголок губ Кендис хищно вздёрнулся. Она поставила вино на пол, подплыла к Сатору, обхватила его кисти и повела за собой в спальню. Опомнился Годжо только тогда, когда его колено оказалось между ног разлёгшейся поперёк кровати Кендис. — Ты не вовремя, — бросил он, застыв над ней. — У меня свидание. — Свидание? — Кендис воинственно сощурилась. — Моя подруга вернётся с минуты на минуты, и если не хочешь присоединиться, то лучше заходи в другой раз. Кендис приняла сидячее положение и схватила его за грудки. — Какая ещё на хрен «подруга»? — прошипела она. — О чём ты вообще?! — Да ничего серьёзного! — с глуповатой улыбкой заверил он. — Так, подцепил девчонку на одну ночь. Ты всё равно не спишь со мной, какая тебе разница? Улыбается он! Кендис захотелось тряхнуть его, придушить, отходить туфлей по наглой роже — чтобы больше не строил из себя простодушного идиота. Но ещё больше захотелось тряхнуть и придушить саму себя. Какого чёрта она вкладывает в это столько эмоций? Кендис была уверена, что претворяет в жизнь идеальный сценарий мести. На деле же — она снова увязла в чувствах к Сатору. — Плевать мне на эту девку, пусть проваливает: у меня на тебя планы, — заявила Кендис, изобразив безразличие. — Кенди! — Сатору схватил её за плечи. — Я очень хочу её трахнуть! Умоляю, скройся куда-нибудь, она же вот-вот вернётся… — Ты сейчас серьёзно? — Кендис издала смешок. — То есть, так в твоём понимании любят, да? — ядовито выплюнула она. — Благо другого я от тебя и не ждала. — Слушай, мне, конечно, до чёртиков нравится тебе отлизывать, и я с удовольствием продолжу это делать, но мне вообще-то тоже хочется получать удовольствие. — Продолжишь?! — Кендис вспыхнула. — Какая самовлюблённая скотина! Да после такого ноги моей здесь больше не будет!.. Она не успела договорить, Сатору обхватил её запястье, притянул к себе близко-близко и вкрадчиво прошептал: — Давай так, Конфетка: хочешь эксклюзивности — ублажай в ответ. Трахнись со мной прямо сейчас. Только без своих хитрых штучек. Если согласна, то клянусь, что выпровожу эту девицу быстрее, чем ты глазом моргнёшь! Кендис молчала и капризно дула губы. Чёртов Годжо! Опять уделал её. Повыдёргивать бы из самодовольной башки все белёсые волосёнки! А он и не шелохнётся, голубые глаза смеются над ней — слабой и безвольной. Нахальный рот изогнулся в победной ухмылке: Сатору всё понял даже раньше самой Кендис. Хмыкнув, он уложил её на спину, лёг сверху и принялся глубоко целовать. — Нет… — проговорила Кендис и упёрлась кистями в его грудь. — Остановись, говорю! — Что такое? — растерянно спросил Сатору. — Не снизу, — зажмурившись, сдавленно ответила она. — Никаких поз, где я снизу. — Эм… ну ладно! — Сатору послушно перекатился на спину и усадил Кендис сверху. — Так тебя даже лучше видно… Бесовская улыбка, фосфорический свет морозных глаз. Сатору приглушённо хихикнул и потянулся напряжёнными пальцами к рукавам платья Кендис, стянул их с загорелых плеч и обнажил грудь. Красивая, в меру большая, аккуратной формы. Уличный свет стекал по ложбинке, словно сладкий сироп. Сладкая, сладкая Кенди! Нетерпеливо простонав, Сатору подался вперёд и лизнул манящую полоску света. Кендис глубоко вздохнула, и её грудь приподнялась — будто бы для него. Для него, для него одного! В голове Сатору ощущал лишь бесконечную пустоту, утягивающую его в себя всё глубже и глубже. Без шанса, без надежды уцелеть. Если уж Кендис и конфетка, то та, что до крови ранит язык. В брюках стало до боли тесно, а сердце бешено толкалось внутри, как мяч для пинг-понга. Сатору торопливо ослабил пряжку ремня и попытался расстегнуть ширинку, но та никак не поддавалась. — Да давай… — сквозь зубы приговаривал он. — Ну же! — чуть не взмолился. Кендис молча смахнула его руки и в два счёта расправилась с молнией. — Вроде сильнейший, а с ширинкой управиться не можешь. — Хорошо, что у меня есть ты, — с улыбкой ответил он. Гадкий! Ничем его не собьёшь с толку, всё обернёт себе на пользу! Кендис схватила его за горло и чуть надвила — придушить бы, и дело с концом. Но куда там, когда между ног пульсирует со столь страшной силой? Она тихонько проскулила и поверженно уронила голову ему на грудь. Гадкий, гадкий! — Секс со смертельным исходом? Ну ты даёшь, Конфетка! — Сатору расхохотался. Кендис запрокинула голову и с мольбой уставилась в высокий потолок. Нет, тут она бессильна. Она любила в Сатору каждую чёрточку, любила всего без остатка: вместе с неуёмным и самодовольным нравом, с глупыми и совершенно бестактными шутками. Она толкнула его, и Сатору, посмеиваясь, рухнул на спину. Кендис склонилась над ним и невыразимо нежно прошлась губами от его подбородка до лобка с маленьким пучком мягких белых волос. «Будто снегом припорошило», — умилённо подумала Кендис. Коснулась ладонью низа его живота, и тот вздрогнул — совсем, как во время первого раза. Сатору сомкнул веки и громко простонал. — Надо же, как ты теряешь рассудок от этого… — с восторгом прошептала Кендис. — Да я нашла твою ахиллесову пяту, сильнейший! Она убрала руку, но Сатору перехватил её предплечье и притянул руку обратно. — Ещё, Кенди… Она покрепче обхватила одной ладошкой его вздыбленный член, а второй продолжила поглаживать по низу живота. Сатору зашёлся стонами, словно жаворонок трелями поутру, и всё метался головой из стороны в сторону — места себе не находил. Елозил пятками по матрасу, рвано дышал и звал свою Кенди по имени. — Где у тебя резинки? — спросила она, сильнее вжавшись промежностью в его бедро. — А? — Сатору открыл глаза и оторопело захлопал веками. — Эм, тут такое дело… — Он кривовато улыбнулся и неловко потрепал себя по макушке. — В общем, как бы… у меня их нет! Та девица пошла до своей машины как раз за ними… Ему хотелось удавиться. Кендис сгорала от желания не меньше него, всё вот-вот должно было случиться — и такой провал! — Да блядь… — выругалась Кендис по-английски и сокрушённо приложила ладонь к лицу. — Ладно, хрен с ними, я уже не могу! У Сатору не было сил изображать благоразумие: он крепко схватил Кендис за зад и усадил на член. Она сочилась влагой. Горячая, узкая, податливая. Долгожданная. Любимая. И как подмахивала бёдрами! Будто отплясывала в пылком южном танце. Сатору давно мечтал узнать, будет ли она такой же заводной в постели, как тогда, в танцевальном зале, когда учила его сальсе. «Даже бальные туфельки при ней!» — с жаром подумал он, поглаживая пальцем лакированный ремешок её босоножки. Но не будет же он брать её в одной единственной позе! Сатору страшно подмывало покрасоваться. Превозмогая леность, объявшую каждую клетку, он вышел из неё, встал на колени и повернул Кендис к себе спиной. Обхватил её запястья и погрузился обратно. Сатору брал Кендис хлёстко, жадно, глубоко. «Натягивает, как перчатку, — пронеслось в её разрозненных мыслях. — Боже, ну и пошлятина в голове…» Из-за смачных шлепков бёдер, скрипа кровати и стонов было не слышно, как разрывался дверной звонок. Город за окном молчал. Как и разум Кендис. Её не существовало — было лишь тело, и тело жаждало ещё и ещё. Глупая, глупая Кендис! Где же твоя гордость? Где неистовое желание отомстить? «Всё потом, — уговаривала она себя, — утром буду себя казнить и ненавидеть. Не сейчас. Сейчас хочу кончить. Боже, как же хочется кончить!» Сатору тоже хотел. Он заключил Кендис в широкое объятие, припал лбом к её шее и, задержав дыхание, участил толчки. — С-сато… — Кендис стиснула зубы. Она ни за что не станет звать его на пике наслаждения. — Ну же, Кенди! У меня есть имя… — шепнул Сатору. — Ну же… Кендис вжалась в него спиной, содрогнулась, издав протяжный стон, и обмякла в его руках. Она упустила момент, когда Сатору достиг разрядки, но ощутила тепло стекающего по бедру семени. — Только не уходи в этот раз, — голос Сатору прозвучал откуда-то из небытия, — останься до утра, Кенди… — Ладно. — Сделала одолжение. — Только вино принеси: оно в коридоре. Сатору звонко чмокнул её в щёку и, путаясь в смятой простыне и сползшем с одеяла пододеяльнике, бросился в коридор — чуть не навернулся о собственные ботинки, сброшенные на пороге спальни. Кендис тихонько прыснула, прикрыв ладонью рот: «Страстный… и неизменно придурковатый». Вернувшись, Сатору плюхнулся на кровать и по-джентельменски налил для Кендис вино в большой пузатый бокал. Она выхватила его и залпом выпила всё содержимое. Устало прикрыла веки, соскользнула по спинке кровати на подушку, запрокинула руки и удовлетворённо поёрзала затылком. — Можно вопрос? — вскинув вверх указательный палец, произнёс Сатору. — Если небольшой, то можно. Спать хочу… — промямлила Кендис, не открывая глаз. — Что за пунктик такой на положении снизу? Просто интересно. — У меня два табу: никаких поз, где я снизу, и никакого минета. И предвосхищая твой вопрос: нет, дело не в том, что мне противно брать в рот, просто это тоже положение снизу. Снизу всегда теряешь контроль. — Кендис повернулась к Сатору лицом и многозначительно, жестоко добавила: — Уж ты-то должен понимать меня, как никто. «Ведь это твоя вина», — не сказала она. — Прости, — тихо ответил Сатору, — я не хотел причинить тебе боль. Просто тогда было… ну, паршиво, в общем, тогда было. И чистосердечное! — проголосил он. — В тот раз и у меня было впервые. — Дело не в том, что это было худшее лишение девственности в истории человечества. Знаешь, если бы утром ты сказал то же, что сейчас, я бы просто забила: ну, дрянной первый раз и дрянной, чёрт с ним, потом научимся, как правильно. Но вместо этого ты… — Да, хрень спорол, — перебил её Сатору. — Ещё какую… — прошептала Кендис, а затем уткнулась лицом в подушку. — Не прощу, — прогнусавила она. — Никогда не прощу… Сатору собирался по привычке отшутиться, но изнутри так прожгло стыдом, что он не смог вымолвить больше ни слова. Прижал к своей щеке кулачок Кендис и заснул. Правда, в сон он провалился ненадолго. Сатору проснулся, когда почувствовал, как запястья невесомо и ласково касаются губы Кендис. Закрытые веки приятно припекал рассветный луч, по внутренностям растекалось тепло пополам с нежностью, и Сатору решил не подавать виду, что уже не спит. Когда ещё он поймает Конфетку за столь «распутным» занятием? Она всегда избегала излишней тактильности, сколько Сатору её знал. Боялась показать, что он ей небезразличен даже тогда, когда они были вместе. А тут столь неприкрытая ласка! Кендис чуть слышно постанывала, увлечённая своим занятием: легонько касалась пясти языком, выводила носом незамысловатые узоры. — Раз, два, три, четыре… — отсчитала Кендис, пройдя кончиками указательного и среднего пальцев расстояние от запястья до ладони. — Четыре шажочка! — воскликнула она шёпотом. Хихикнула и ещё раз поцеловала. Уголок рта Сатору дрожал: как же хотелось улыбнуться ей в ответ! Но всё, что оставалось — медленно плавиться под восходящим солнцем и умирать от трепета. До Магического колледжа Сатору не шёл — плыл по солнечным волнам, стекал по асфальту. За широкими плечами выросли призрачные крылья и вознесли его к голубым небесам с розоватыми перистыми облаками. Восторг! Подлинное счастье! Он бы плясал по тротуарам, растворился в приветливом тёплом ветре и унёсся вместе с лепестками отцветающей сакуры. Сатору не чувствовал собственного тела, он весь был одним только чувством и воспоминанием о прошедшей ночи с Кендис. «Чем бы её порадовать? — размышлял он, сидя за партой и мечтательно раскачиваясь на стуле. — Может, в кино позвать? Не! Банально и скучно. Или пригласить куда-нибудь потанцевать? Да, вот это вернее, Конфетка любит танцевать. И цветы. Определённо нужно подарить цветы! Уж в этот-то раз она не станет драться букетом? Не буду на неё давить и вешать ярлыки на наши отношения, пускай думает, что мы только спим. А когда опомнится, то будет поздно сдавать назад — гениально же!» Однако, вопреки планам Сатору, через два дня Кендис улетела на родину, в Штаты, и перестала отвечать на звонки и сообщения. Вернее сказать сбежала: испугалась, что наперекор решительному «не прощу» начала оттаивать. Целый месяц Сатору убеждал себя, что не скучает. Проживал день за днём и в свойственной себе манере улыбался напоказ, веселился в кругу однокурсников. Его накрыло внезапно, когда он возвращался вечером домой. Закатное солнце дурашливо лизало шероховатые тротуары, топило в алых лучах сизые резные тени деревьев. Обычный майский вечер — тёплый и добродушный. А сердце Сатору разрывалось от тоски: «Тебя здесь нет. Совсем. Нигде нет!» Он посмотрел на своё запястье и медленно прошёлся кончиками пальцев от запястья до ладони — раз, два, три, четыре… Какой теперь в этом смысл? Видимо, и впрямь никогда не простит. Что бы он ни сделал и что бы ни сказал.

***

2019-й год Разморённая багамским солнцем Кендис уснула в шезлонге на балконе своего гостиничного номера и проснулась от того, что её тряс за плечо Такеши. — Ммм… — Кендис ворчливо смахнула его руку. — Сатору, я сплю… — пробормотала она. — Сатору? — удивился Такеши. Кендис открыла глаза и приспустила указательным пальцем очки с голубоватыми круглыми линзами: — Ой… — протянула она виновато. — Извини, старый знакомый приснился, — соврала как на духу. — Акклиматизация тебя не жалует, дорогая, всю неделю спишь как сурок, — снисходительно произнёс Такеши. — Ты бы хоть купальник надела, а то мало ли зеваки из соседних номеров будут глазеть, а ты лежишь без единой нитки, все прелести наружу. — Да плевать. — Кендис ватным движением потёрла лицо. — Ты не обидишься, если пропущу эту твою встречу с инвесторами? Самочувствие что-то не очень. — Врачу бы показалась, у тебя «самочувствие не очень» весь январь. И я видел в твоей сумке упаковку антидепрессантов… — Это чтобы лучше спать, — тотчас нашлась Кендис. — Не бери в голову. На мне сейчас важный проект. Если всё пройдёт хорошо, фирма выйдет на новый уровень прибыли, а мне капнет хорошая прибавка. Вот я и на нервах всё время — сам понимаешь. — Ну понятно, — ответил Такеши и умолк. — Ладно, ты как хочешь, а мне уже надо бежать. Он деловито взглянул на циферблат наручных часов, а затем покровительственно поцеловал жену в лоб и ушёл с балкона. Кендис с дрожью выдохнула и повыше натянула очки. Те самые, что стащила у Годжо чёрт знает сколько лет назад, в их первую встречу. Из-под линз медленно покатились противные горячие слёзы, затекли в рот, скопились на подбородке. Нет, Кендис чувствовала себя не «не очень». Ей казалось, будто она медленно исчезает — умирает вслед за Сатору. Вслед за их нелепой и жестокой любовью. «Вернись ко мне: пролейся дождём, упади на землю белым пушистым снегом, примчись тёплым летним ветром. Только вернись. Прошу тебя, вернись…» Кендис трепетно прикоснулась указательным пальцем к дужке очков, обвела полукруг оправы — то немногое, что ей осталось после смерти Сатору. Она сняла очки и осторожно погладила себя ими от шеи до груди, спустилась к низу живота. Словно это был он. Словно и не уходил. С нижнего этажа донёсся задорный романтичный музыкальный мотивчик. Знакомый до дрожи, до щекотки на нёбе: та самая «наша песня», которая есть почти у всех влюблённых. Американская классика фанка и соула семидесятых, которую Кендис впервые услышала лишь тогда — в тот единственный год, когда они с Сатору были по-настоящему счастливы друг с другом.