Пролейся дождём

Две тысячи четырнадцатый год Кендис встретила в кругу коллег, на новогоднем корпоративе. Она проработала в фирме всего год, устроилась сразу после выпуска из университета, и уже стала партнёром и держателем большого пакета акций. «Неплохо для почти двадцати трёх лет, — хвалила она себя, опрокидывая уже шестой бокал шампанского и глядя на веселящихся посреди импровизированного танцпола коллег. — Одно жаль — ловить здесь больше нечего, нужно двигаться дальше. Не хочу застрять на одном месте, покрыться пылью и снова сделаться скучной. И потом, я отдала Такеши ещё далеко не весь долг, нужно поднапрячься и поскорее разделаться с этим, чтобы уж точно больше ни от кого не зависеть. Ни от одного хре́нового мужика в этой чёртовой жизни!» Правда, Кендис так накидалась, что одному «хре́новому мужику» всё-таки пришлось вызвать ей такси и проводить до квартиры, чтобы она ненароком не свернула себе шею на лестнице. Главный бухгалтер компании был очень милым, внимательным и по-английски вежливым мужчиной. «Почему бы не дать ему шанс?» — решила Кендис и переспала с ним. Из благодарности. А после попробовала встречаться с ним, но хватило её на месяц. Кендис ни с кем не хватало больше, чем на месяц: после Сатору все мужчины казались похожими на разбавленный лимонад. Сатору же был самым пьянящим на свете красным вином. Не то чтобы Кендис много о нём думала или вспоминала. Но всё, что она делала — было назло ему. Переход в новую компанию с порога ознаменовался рабочей поездкой в Грецию, на Санторини. Гендиректор — взбалмошный и весёлый мужчина средних лет — сразу разглядел в Кендис потенциал, а потому решил проверить, сможет ли она оставаться профессионалом в не располагающей к труду обстановке. Начальник бесил Кендис невообразимо: «Клоун, — вынесла она неутешительный вердикт, поднявшись на борт частного самолёта, где расхаживали стюардессы в купальниках, похожие скорее на стриптизёрш, чем на бортпроводниц. — У него не башка, а генератор бредовых идей. Кто вообще пустил этого имбецила на должность гендира? Заруинит нам всю сделку, придурок». Но, вопреки опасениям Кендис, «бредовые идеи» начальника оказались вовсе не бредовыми, и контракт с новыми партнёрами удалось заключить уже на третий день пребывания на острове. А когда они вечером «обмывали» в баре успешное заключение сделки, оказалось, что и сам директор в корне отличался от своего напускного образа: в прошлом папенькин сынок нынче был примерным семьянином и отцом, а изнуряющему труду предпочитал креатив и находчивость. «Если бы моя жизнь не была похожа на праздник, Джонс, я б давно повесился, — признался он подчинённой после очередного шота. — Жизнь вообще-то — скучнейшее дерьмо, и если не позволять себе иногда озорство, то непременно скатишься в уныние и грязные романчики на стороне, а мне бы этого не хотелось. Жена моя на тебя чем-то похожа, кстати, тоже вся из себя серьёзная мадам такая… Вот и приходится иногда её встряхивать, чтобы напоминать себе и ей, что вообще-то наш брак начался с фейерверков!» «Его благоразумие — да Сатору бы в голову, — отчего-то думала Кендис, плетясь под утро до своего номера. — Хм… почему я вообще вспомнила Годжо? Причём тут он? Да ни при чём, просто слишком много алкоголя. Надо бы полегче с этим, а то сопьюсь, как мать после смерти отца». Но Сатору не шёл из мыслей Кендис и на следующий день. Прикорнув на шезлонге, она отдалась бесплодным фантазиям, в которых он, а не её начальник, был примерным… нет-нет, это слишком! Проклятый Годжо — да что он себе позволяет, в конце концов?! Что опять забыл в её голове? Вечером Кендис вновь была пьяна и объезжала в постели очередного ничего не значащего одноразового любовника: она отчаянно скакала верхом на красивом загорелом теле, глядела в красивые карие глаза под навесом красивых чёрных кудрей. Кендис никак не могла достичь оргазма, и ей хотелось рыдать. Не секс, а бессмысленная борьба с призраками прошлого. «И что с того, что этот парень красив как бог? Его глаза совсем не голубые, а волосы совсем не похожи на снег». Она застыла и устало вытерла со лба пот. Какое-то сумасшествие, нужно срочно с этим покончить. Кендис слезла с парнишки и вылетела из его номера, не обращая внимания на град вопросов, полетевших вслед. Вернувшись к себе, она тщательно вымылась, брезгливо орудуя мочалкой и скребком. Кендис неосознанно делала воду всё горячее и горячее, пока не обожглась — и, ошпаренная, выскочила из душа. Просушила волосы, собрала пряди с висков и небрежно заколола на затылке, надела первое попавшееся под руку белое платье-рубашку и спустилась в гостиничный бар. Должно быть, у Вселенной отменное чувство юмора: иначе Кендис никак не могла объяснить себе сидящего за барной стойкой Сатору и пускающего через трубочку пузыри в стакан с молочным коктейлем. Он вдруг замер, а затем медленно развернулся на круглом стуле и улыбнулся ей — так очаровательно, как не может никто, кроме него. Кендис не сомневалась, что возненавидит себя за это, но непослушные ноги сами понесли её навстречу катастрофе. Перестав дышать и нырнув в непроглядную бездну, она порывисто обвила руками шею Сатору и припала губами к его приоткрытому рту. Кендис всё ждала, когда он оттолкнёт её и выдаст какую-нибудь нелепую шутку, но он не оттолкнул: его руки крепко сплелись вокруг её талии, и Сатору, подавшись вперёд, ответил на её поцелуй. К удивлению Кендис, Сатору не проронил ни слова даже тогда, когда она дёрнула его за собой наверх, в свой номер, а послушно шёл следом. Наконец-то голубые глаза! Наконец-то снежные пряди! Кендис насаживалась на член Сатору с таким усердием, будто хотела выбить из себя дух. Она крепко сжимала его руку, впивалась ногтями ему в костяшки, стискивала зубы, боясь, что заветное имя ненароком сорвётся с языка. Освобождение! Упоение! Рассветные лучи стекали по плечам Кендис, и Сатору чудилось, будто она тает в его объятиях. Сладкая, сладкая Кенди! Она задержала дыхание, запрокинула голову и содрогнулась в экстазе. Затихнув, Кендис вдруг всхлипнула, уронила голову в ладони и затряслась от рыданий. Сатору растерянно хлопал веками, не понимая, как себя вести. Но затем он сел, заключил Кендис в широченное объятие и стал покрывать поцелуями тыльную сторону её ладоней. — Я тоже… тоже очень скучал, Конфетка… Она обняла Сатору в ответ и, разморённая, уснула на его плече. Когда Кендис проснулась, стрелка настенных часов давно перевалила за полдень. За спиной тихонько сопел Годжо и всё ещё сжимал её в объятии. Слишком горячо, пусть и приятно. Кендис попыталась выбраться из кровати, чтобы открыть окно, но Сатору притянул её обратно, что-то неразборчиво пробурчав. — Пусти, — спокойно попросила Кендис. — Не-а, — прогнусавил Сатору, а затем прихрюкнул и открыл один глаз. — А? Чего? — сонно промямлил он. — Пусти, говорю, — повторила Кендис, — хочу открыть окно и в душ. Никогда не понимала этот твой… грязно-потный секс, — со смешком произнесла она. — Неужели в душ не охота после? — Мне ле-е-е-ень, — протянул Сатору. — И я не брезгливый. Совсем. А с тобой тем более! — добавил он и, довольно улыбнувшись, чмокнул Кендис в плечо. Кендис села на краю постели, опустила ноги на прохладный паркет и издала довольный полустон. Затем обернулась и оглядела Сатору, залитого солнцем и растянувшегося на постели, словно кот — так и хотелось погладить его. Кендис впилась пальцами в матрас и шумно выдохнула. — Вот уж не думала, что снова столкнусь с тобой. Да ещё где! В Греции, мать её… — Не думала? — удивился Сатору и приподнялся на локте. — Ты же сама попросила меня приехать. — Чего?.. — Кендис изумлённо округлила глаза. — В каком смысле «сама попросила»? Я не просила. — Не просила? — Сатору начал сдавленно посмеиваться. — Ты же мне смс-ку прислала. — Он наклонился, достал из кармана шорт телефон и зачитал: — «Любимый, я так соскучилась! Приезжай ко мне, я в отеле на Санторини». — Сатору повернул телефон экраном к Кендис. — Даже адрес написала. Хах! Ты чего это, Конфетка, пьяная была, что ли? Смутные обрывки воспоминаний стали понемногу возвращаться к Кендис. После посиделок с начальником она не просто вспомнила чёртового Годжо — она ещё умудрилась написать ему! — Да блядь… — Кендис обречённо вздохнула и закрыла лицо ладонью. — Как анекдотичная девка, которая по пьяни пишет бывшему. Боже, ну что за идиотка! — Знаешь, Кенди, это чертовски мило, что после стольких лет у тебя остался мой номер! — проголосил Сатору, поёрзав головой по подушке и запрокинув руки. — Страннее моей бухой смс-ки только то, что ты примчался сюда уже на следующий день. Четыре года ведь прошло, неужели ты… неужели всё ещё? — Да не знаю я! — честно ответил он. — Получил твоё сообщение и сам не понял, как оказался на вкладке сайта авиакомпании. А ведь я на миссии был… — тихо добавил он. — Пришлось скинуть на учеников: с проклятием второго уровня уж как-нибудь справятся. — Ты преподаёшь? — удивилась Кендис, натягивая нижнее бельё. — Ага. Уже больше года. — Не представляю тебя, раздолбая, учителем. — У меня есть мечта… — задумчиво протянул Сатору, а затем повернулся лицом к Кендис. — Хочу вырастить поколение, что не будет уступать мне по силе и сметёт к чертям заплесневевших стариканов из верхушки! — Да-да, я помню: крутой мальчик с охренеть какими важными и великими целями, — насмешливо ответила Кендис, а затем склонилась к нему и небрежно-ласково смахнула со лба снежную прядь. — Надеюсь, у тебя получится. Благо никакие скучные девочки со скучными мечтами тебе больше не помеха. — Всё ещё дуешься? — «Дуешься»? — Кендис непреднамеренно прыснула. — Что ты, ни в коем случае! Всего-то хочу подушкой тебя придушить. Но никаких «дуешься», нет-нет, Сатору! — У меня идея! — Он перевернулся на живот и обхватил кисти Кендис. — Давай притворимся, будто прошлого не было, и у нас всё хорошо, а? — И улыбнулся во все зубы. — Ну да, ты у нас большой мастер притворяться. — Не, всё будет по-настоящему, только с чистого листа. — Склонил голову к плечу. — Ну же, Кенди-Кенди! — Потряс её за руки. — Неплохое ведь предложение! Сама сказала: четыре года прошло, а ты всё равно вспомнила обо мне. И вот я здесь… Это, наверное, что-то да значит. Как думаешь? — Думаю, ты слишком хорош для скучной мещанки вроде меня! — с издёвкой произнесла она, выдернув руку и театрально приложив кулачок к груди. — Я серьёзно. — Ты и серьёзно — несовместимые вещи. — Кендис встала с кровати, а затем на мгновение застыла, повернулась к Сатору и вопросительно вытянула шею. — Ты чего это, Годжо, уламываешь меня? — В смысле? — В смысле, что ты меня умоляешь. — Она усмехнулась. — Вот это зрелище! — Смотри-ка, а ведь зацепил же! — победно изрёк он, щёлкнув пальцами. — Разве я не хорош, а? — добавил самодовольно. Словно и не было четырёх лет. И вообще никаких лет. Им снова было семнадцать и шестнадцать, они снова дурачились после занятий во дворе Магического колледжа, а после шли за руки до дома Кендис. Они вновь были юными, свободными и до безобразия влюблёнными. «Неужели его проклятая нахальная улыбка имеет надо мной такую власть? Ненавижу! Гадкий, гадкий! Убила бы, растоптала, стёрла в порошок!» Кендис уткнулась коленкой в матрас, наклонилась к Сатору и, размашисто обхватив крепкую шею, поцеловала его. — Только знай, что я тебя ненавижу, — отстранившись, процедила она сквозь стиснутые зубы. — И если ты снова причинишь мне боль, я тебя уничтожу. — Сурово звучит, Конфетка, — отозвался он, расплывшись в улыбке. — Ненависть опасное чувство, знаешь ли, оно способно породить немало страшных проклятий. И едва ли ты испытываешь ко мне именно его. — Ты понятия не имеешь, что я чувствую. — Но у меня теперь будет время разобраться, правда? — спросил Сатору и ласково поцеловал Кендис в кончик носа. — Будет, — пробурчала она, спрятав лицо на его плече. — Не облажайся. Снова.

***

Кендис чувствовала себя странно. Странно было возвращаться в номер и видеть Сатору, лениво развалившегося посреди дивана и пялившегося в телефон. Странно было каждую ночь заниматься с ним любовью, а утром спускаться вместе в ресторан на завтрак. Странно было неспешно брести с ним за руку по древним улочкам и фотографировать белоснежные дома и храмы с ультрамариновыми куполами. «Это всё блажь и притворство, — убеждала себя Кендис. — Курортная сказка вот-вот кончится, и мы опять разбежимся. Знаю, Сатору не сможет быть серьёзным, что бы он ни говорил. А я не уверена, что смогу доверять ему. С какой стороны ни посмотри — полный провал». Сатору крепче сжал её руку, и Кендис ощутила, как на внутренней стороне бедра застыла вязкая тёплая капля, а низ живота свело сладким спазмом. Отвратительно — она никак не может это контролировать. Грёбаная потеря контроля! «Проклятье, о чём он говорил? — сокрушённо спросила себя Кендис, совершенно потеряв нить разговора. — Вроде бы рассказывал про того грустного мальчика, Мегуми — своего подопечного». — …задира страшный, оказывается! Директор школы стабильно звонит мне с жалобами на него, — увлечённо рассказывал Сатору. — С виду тихоня тихоней, пусть и вредный, как ты, — добавил с умильной улыбкой, — но в обиду ни себя, ни других не даст. — Никак в голове не укладывается, что ты способен взять ответственность за чужую жизнь, да ещё за какую — ребёнка, — ответила Кендис, с трудом превозмогая головокружение. — У меня есть деньги и влияние, так почему нет? К тому же он станет первым и идеальным кирпичиком в основании моей мечты! — Тогда вопросов больше нет: потребительское отношение к другим — как раз в твоём духе. — Ты и впрямь настолько низкого мнения обо мне? — дрогнувшим голосом спросил Сатору. И улыбнулся. Сделал вид, будто слова Кендис не задели его. Кендис остановилась и виновато потёрла висок. — Не хотела тебя обидеть, — тихо проговорила она. — Да не парься! — он махнул рукой. — Я так, просто спросил. Она понимала — не просто. И убедилась ещё больше, когда Сатору вновь принялся обезьянничать: вертелся по сторонам, неуместно шутил и размахивал руками — мол, и совсем мне не больно! Смотри же, смотри, как веселюсь! Кендис вдруг перехватила его кисти, привстала на носочки, обняла снежную непутёвую голову и ласково прижала к груди. Расчувствовалась, поцеловала в макушку и потёрлась о мягкие пряди щекой. Тёплый ветер приятно обдавал кожу, приносил с собой сладкий цитрусовый запах потревоженных кустарников бугенвиллеи, свисавших фиолетовыми облачками с высоких каменных изгородей. В душе Кендис теснились счастье и печаль, покой и неумолимая тревога. — Тебе грустно, Сатору? — прошептала она. — Не-а, с чего бы? — Он фальшиво попытался вывернуться из плена её рук, но притворился, будто не может. — Разве я выгляжу грустным? — Не лги мне. — Кендис приподняла его голову и посмотрела в дурашливое лицо. — Хм… Пьеро! — произнесла она со снисходительным смешком. — Ну точно — печальный шут. — Вот заладила… — отозвался Сатору, прикрыв веки и растворившись в нежных прикосновениях ладоней Кендис. «Чего я так разнервничался? Подумаешь, сказала, что я пользуюсь другими — разве это неправда? Да кто угодно может так сказать! Утахиме и похуже словечки выбирает. Неужто не хочу, чтобы она так думала обо мне? — Он потёрся щекой о ладонь Кендис. — Неужто хочу быть долбанным рыцарем в её присутствии?» — Пошли лучше поедим, — сказал Сатору, неловко почесав затылок, — жутко есть охота. — Тебе когда-нибудь бывает не охота? — со смешком спросила Кендис, а затем похлопала его по животу. — Куда ты всё деваешь?! Жрёшь, как не в себя, и ни одной складки, блин! Если бы я так хомячила, у меня жопа уже не помещалась бы на кровати. — Так она и не помещается! — Он загоготал. — Вот дурачело! — Кендис отвесила ему лёгкий щелбан. — Наверное, у меня метаболизм хороший. — Сатору пожал плечами. — Техника бесконечного желудка, небось? — Кендис тыкнула пальцем ему под ребро, и Сатору, хохотнув, рефлекторно склонился вслед за её прикосновением. — У тебя не рот, а бездна, честное слово! — А крутая техника была бы! — сделав головой полукруг, подыграл ей Сатору. — Я бы не отказался. — Ладно, обжора, идём уже, не то придётся тебе свою большую жопу на съедение отдать. — Звучит двусмысленно. Кендис, цокнув, помотала головой, взяла его за руку и повела в ближайшее кафе. Сели на веранде, под брезентовым навесом. Сатору жадно уплетал сразу два куска разных тортов, запивая шоколадным коктейлем со сливками, а Кендис медленно потягивала бокальчик красного вина, любуясь закатом. Ей было хорошо, даже не зудело о чём-то разговаривать. Просто так хорошо. Хорошо рядом с Сатору. — У меня завтра вечером самолёт, — нехотя произнесла она. — Какой нафиг самолёт? — капризно возразил Сатору, утирая рот предплечьем. — Давай ещё немного побудем здесь. — У меня работа, Сатору, я не могу. — Я думал… ну… что ты в Токио вернёшься. Со мной, — добавил он тихо. — Ну да — бросила всё и побежала за тобой, — на выдохе ответила Кендис, осушив бокал до дна и подлив ещё. — Мы же вроде договорились, что попробуем снова. — Да мы ни о чём толком и не договорились. И почему я должна возвращаться в Токио? — Она сощурилась. — Может, сам махнёшь за мной в Нью-Йорк? Как тебе? Там тоже есть проклятия и штаб-квартира магов. Правда, наши американские маги больше на ЦРУ-ушников похожи, да и выглядят, как агенты из «Людей в чёрном», но это ведь не проблема для сильнейшего? К изумлению Кендис, Сатору вдруг перестал есть и задумался. «Не стал отнекиваться и спорить? Он что, реально раздумывает?! Да нет, сейчас отвиснет и опять начнёт гнуть свою линию, знаю я его, он всегда…» — Ладно, — ответил Сатору, отделяя десертной ложкой ягоды малины от куска торта, — давай я за тобой. Ну, в смысле, давай попробуем. Чёрт его знает, вдруг сработает? Хах! — Он откинулся на спинку стула и внимательно смерил Кендис взглядом. — Не ожидала, да, Конфетка? — Его рот вновь расчертила самодовольная ухмылочка. — И не говори, что я не стараюсь! — Бросишь своих учеников? А как же твоя мечта? — Придумаю что-нибудь! — заверил он. — Буду мотаться в Токио по возможности. К ребятам, разумеется, придётся кого-нибудь приставить вместо меня. Буду действовать по обстоятельствам. Да и, может, ты всё-таки согласишься вернуться со мной в Японию. — Звучит как бред и блажь, — резюмировала Кендис. — Но я не буду тебя отговаривать. И сглаживать острые углы тоже не намерена. Не хочу, чтобы потом ты обвинил меня в том, что чего-то не сделал, или сделал, но не так, как задумывал. Ты взрослый мальчик, вот и неси ответственность за свои решения самостоятельно.

***

«Нервничает. Уже шестой шоколадный батончик умял и ни слова не сказал — точно нервничает». Они ехали в такси по Пятой авеню, и Сатору вертел головой по сторонам, как филин, жадно всматриваясь в здания, памятники и прохожих. — Хочешь, в ресторан заедем? — спросила Кендис, успокаивающе сжав его руку. — Не, — ответил он. — Давай просто где-нибудь по дороге бургер купим. Большой. А лучше два. Или три? — Забыла предупредить, что с нами будет жить моя двоюродная тётя, — опасливо проговорила Кендис. — Она… своеобразная. Но ты привыкнешь. — Серьёзно? — Сатору нахмурился. — А я думал, мы только вдвоём будем… — капризно протянул он. — Давай лучше снимем отдельную квартиру? Расходы возьму на себя. — Не скули, нормально всё будет. А сама накрыла его руку второй ладонью и стала поглаживать ещё сильнее. Минули восточную часть Центрального парка и остановились в Верхнем Ист-Сайде, у трёхэтажного здания из красного кирпича. На крыльце второго подъезда стояла невысокая дама в трикотажной красной кофте с глубоким декольте и бодро цедила здоровенную сигару, время от времени поглядывая на свеженаманикюренные красные ногти. — Мы здесь! — крикнула ей Кендис, вскинув над головой руку и поправляя ручку чемодана на колёсиках. Дама обернулась и, прищурившись, вытянула вперёд шею. — А это твой трахарь? — крикнула она племяннице, кивнув на Сатору, и приставила ладонь козырьком ко лбу. — Господи Иисусе, а чё седой такой? Ты его так довела, что ли? — Знакомься, Сатору, это моя тётя Элейн, — представила родственницу Кендис. — Иди сюда, моя ви-и-и-ишенка! — пропела Элейн, протянув руки к племяннице. Чуть покачиваясь из стороны в сторону, она спустилась вниз и размашисто обняла Кендис, смачно чмокнув в щёку. — Загорелая, вкусная, ух! — не унималась Элейн, дымя своей сигарой как паровоз. — Мужика-то какого сладенького подцепила: посмотришь на его смазливую мордаху, и аж сахар на зубах скрипеть начинает. Тебе ж вроде такие не нравятся? Ну, это ладно, главное, чтоб лизал хорошо и агрегат рабочий имел! — Боже, Элейн… — сконфуженно прошептала Кендис. — Благо ты так тараторишь, что он вряд ли что-то понял. — Вообще-то понял, — тихо произнёс Сатору, почёсывая затылок. — Не знала, что ты хорошо по-английски говоришь, — удивилась Кендис. — Говорю, может, и не очень, но понимаю отменно. — Чего вы там шушукаетесь? Мне хоть расскажите, я по-японски не бум-бум! — вмешалась Элейн, перехватив из рук Кендис чемодан. — Говорю, с агрегатом всё нормально, тётя Элейн! — крикнул Сатору, сунув руки в карманы брюк, и нагнулся вперёд. — Лизать, кстати, тоже умею, — подмигнув, добавил он и по-шалопайски улыбнулся во весь рот. Кендис закрыла ладонью горящее от стыда лицо: «Встретились две чудилы…» — Наконец-то нормального мужика нашла! — радостно проголосила Элейн и одобрительно потрепала Сатору по макушке. — А чего ты говоришь, что он ничего не понимает? — Лучше бы он ничего не понимал, — сдавленно ответила Кендис, готовая провалиться сквозь землю. — Тётя Элейн, а у вас найдётся что-нибудь поесть? — позабыв всякий такт и смущение, спросил Сатору. — Слона бы сожрал! В самолёте подавали одну дрянь. — Конечно, сахарочек! Я как раз лазанью сделала. Знаешь, что такое лазанья? — Что-то из макарон, итальянское вроде, не? — Да-да, — закивала Элейн. — Идёмте уже в дом, а то холод собачий, брр! Внутри оказались просторные, но уютные апартаменты: светлые комнаты, в которых винтаж перемежался с этническим и классическим стилями. Всюду — море фотографий в рамках, сувениры из других стран, стопки книг и милые сердцу хозяйки безделушки. Венцом интерьера была полноразмерная статуя Фредди Меркьюри из цветного стекла, стоявшая в гостиной рядом со старым проигрывателем пластинок. — Круто тут у вас, тётя Элейн! — крикнул прошмыгнувший в гостиную Сатору, раскинув длиннющие руки. — Как на чердаке, но круто! Элейн помогла Кендис донести чемодан и остановилась рядом с ней в коридоре. — Ты ж вроде говорила, что он тебе сердце разбил и всё такое, — шёпотом сказала она племяннице. — Чего это вдруг решила дать ему шанс? — Да какой шанс? — отмахнулась Кендис. — Мой придурок свалит уже через пару недель, вот увидишь. Сама не знаю, зачем ввязалась в эту авантюру. У меня даже доверия ему ровно ноль. — Не ври мне, вишенка. — Элейн погрозила пальцем. — Я тебя знаю, ты не стала бы напрягаться понапрасну. И «своему придурку» тоже выдала какой-то конский кредит доверия, раз аж со мной его познакомила. — Честно говоря, я была уверена, что он сбежит сразу, как ты рот откроешь, — со смешком отозвалась Кендис, а затем приобняла тётю и чмокнула в лоб. — Только не обижайся! — Слушай, от меня все пятеро мужей сбежали, а трое бедолаг — вообще на тот свет, так что я не обижаюсь! — заявила Элейн и расхохоталась. Сатору с детским восторгом на лице прискакал к Кендис и схватил её за руки. — Ты реально тут живёшь? — Чуть склонил голову, приблизил улыбчивое лицо к лицу Кендис. — А где наша спальня? — На втором этаже, — шепнула Кендис. — Тут ещё и второй этаж есть?! Ого! — Да, нужно по винтовой лестнице подняться. — Так, а ну стоять! — гаркнула Элейн. — Сначала обед, а потом уже шуры-муры эти ваши! — Да мы не… — попыталась оправдаться Кендис. — Да-да, вообще ни разу не закрылись бы сейчас проводить краш-тест твоей кровати, — оборвала Элейн. — Успеете ещё, молодёжь! Посидите сначала с одинокой сумасбродной женщиной. А потом хоть погром можете здесь устроить, я всё равно к подруге смотаюсь на всю ночь. — Да без проблем! — отозвался Сатору, помогая Кендис снять пальто. Так они и жили — весело и беззаботно. Элейн пусть и привносила в будни Сатору с Кендис щепотку хаоса, вытаскивая их время от времени побродить по Нью-Йорку или посетить ночную вечеринку, но в основном не мешала им проводить время наедине. Она не лезла в душу и не читала нотаций, из-за чего Годжо искренне прикипел к яркой и непосредственной женщине. — Нравится мне твоя тётка, — заявил он Кендис месяц спустя, когда они гуляли по Центральному парку. — Не замороченная, немного безумная и настоящая. Вот бы все старики были такими! — Ей, конечно, уже шестьдесят, только ей не скажи, что она старая, не то по лбу получишь одной из этих стрёмных африканских масок, что висят в коридоре. — Не, Конфетка! Я только тебе позволяю себя дубасить. Это был один из редких дней, когда они могли просто побыть вдвоём и праздно пошататься по городу. Кендис была по уши в новых проектах, а Сатору не вылезал из миссий: стоило ему появиться в американской штаб-квартире магов, как новое начальство на радостях спустило на него все сложнейшие и невыполнимые задания. Но напрягало Сатору не количество работы, а количество обязательных к соблюдению протоколов и правил. Без согласования и шагу лишнего нельзя было ступить, а спонтанность с импровизацией и вовсе пресекали на корню: действия магов были строго регламентированы и контролировались спецслужбами всех уровней. Своенравный Годжо едва ли вписывался в местные порядки и постоянно конфликтовал с начальством. Вопреки своим словам, он так и не смог найти своим токийским ученикам нового наставника и постоянно мотался на родину — жил на две страны, разрывался между желаниями и обязательствами. Кендис видела, как ему тяжело, и внутренне почти была готова смириться со всем и вернуться в Токио вместе с Сатору. Почти. Её всё ещё терзали сомнения и не зарубцевавшаяся сердечная рана: «Я пошла на риск, убеждая себя, будто бы готова к провалу, но если начистоту, я понятия не имею, что буду делать, если всё пойдёт ко дну». Кендис было страшно, но вместе с тем она чувствовала, как день ото дня влюблялась в Сатору всё сильнее. Сильнее, чем прежде. Она осознала это во всей полноте, когда солнечным майским днём шла к нему на свидание: пораньше закончила с работой, перекинув часть на коллегу, и летела по утопающим в ярких лучах улицам. В душном воздухе перемешались ароматы нагретого асфальта, зелени и цветущих кустарников, щекотали Кендис ноздри, а играющие в наушниках Cranberries пели ей о неизбежном исполнении мечты и непостижимой изменчивости жизни. Сердце стучало в ритме воодушевляющей, бодрой мелодии и замерло на самой высокой ноте, когда Кендис остановилась на светофоре и увидела Сатору, машущего ей с противоположной стороны. Казалось, зелёный свет никогда не загорится, а Сатору устанет ждать её на другой стороне и, заскучав, вскоре уйдёт. Страшно и тревожно. Невыносимо. Едва светофор мигнул зелёным огоньком, как Кендис бросилась со всех ног по пешеходному переходу, а затем рухнула в объятия Сатору и уткнулась лицом ему в грудь — спряталась, чтобы справиться с подкатившими рыданиями. «Глупо и нелепо, — говорила она себе. — Нельзя настолько растворяться в другом человеке». — Ты какая-то уставшая, — произнёс он, когда Кендис наконец посмотрела в его лицо. — Кто бы говорил! — парировала она, небрежно откинув прядь волос с его лба. — Сам-то запаренный. — Пошли напьёмся! — предложил Сатору, помотав её руками из стороны в сторону. — Какое тебе «напьёмся»? — Кендис расхохоталась. — Ты у караоке будешь уже через пару стаканов! Или под барной стойкой. — Мы всегда отдыхаем так, как я хочу, но я-то знаю, Конфетка, что ты та ещё пьянчужка! — Нафиг иди, Годжо. — Она с притворной сердитостью ткнула его указательным пальцем в грудь. — Ладно, пошли напьёмся. — Погоди минутку, — сказал он вдруг. Достал из кармана брюк бархатистую коробочку, открыл и протянул Кендис: внутри лежал чёрный атласный чокер с подвеской из сапфира. — Ты вроде любишь такие, — тихо и смущённо добавил Сатору. — Ну, в школьные годы точно носила. — Знать не хочу, сколько это стоило, — испуганно произнесла Кендис. — Примеришь? — в нетерпении спросил он. Кендис бережно взяла подарок, немного повертела в руках, любуясь прозрачной синевой камня, и надела на шею, трепетно провела пальцем по атласной ткани. — Очень красивая вещь, — шепнула она, потупив взор. — Спасибо, Сатору. «Камень цвета твоих глаз — знал, что дарить, паршивец. Нет, ну сколько самомнения! Всегда будешь невообразимо бесить меня. Но, клянусь, что всё тебе прощу, если не разочаруешь». Они напились не сразу: перебежками обошли с десяток баров, выпивая в каждом ровно по одной порции алкоголя. В итоге Кендис выпросила бутылку вина у бармена в одном из заведений, и они неспешно распили её с Сатору на крыльце своего дома, развлекая друг друга рассказами о школьной поре и смотря смешные ролики на Ютубе. — Извини, мне звонят, — заплетающимся языком произнёс Сатору, когда над видео выскочила шторка. — Это твоя мама? — изумлённо спросила Кендис, успев прочитать наименование контакта. Сатору не ответил: выронил из рук телефон, выругавшись по-английски, чем вызвал у Кендис непроизвольный умильный смешок. Кое-как пересилив гравитацию, Годжо поднял с асфальта телефон и приложил его к уху вверх динамиком. — Мам, у меня сейчас три часа ночи, — безуспешно изображая трезвость ума, произнёс он. — А? — переспросил громче, чем следовало. — Ну что ты, я вовсе не пьяный! Я с Кендис. — Повернулся и протянул трубку. — Хочешь с мамой поздороваться? — Ты рассказывал обо мне маме?! — шёпотом воскликнула Кендис. — Это… вообще-то мило. — Она накрыла ладонью динамик. — Но давай лучше утром, м? А то как-то стыдно… — Завтра перезвоню, мам, — пообещал Сатору, снова приложив телефон к своему уху и снова вверх динамиком. — И я тебя. Пока. Кендис спрятала нос в ладонях и сдавленно хихикала, как нашкодившая школьница. — Хохочет она, — промямлил Сатору и, расплывшись в улыбке, уткнулся лбом в сложенные на согнутых коленях руки. — Так странно, что у тебя есть мама… — По-твоему, Годжо почкованием размножаются, что ли? — Ага, и минимум от Христа или какого-нибудь там Будды, — со смешком ответила Кендис, а затем сунула моську к лицу Сатору и шёпотом спросила: — А каким ты был в детстве? Сатору повернулся к ней и, ненадолго призадумавшись, ответил: — Угрюмым. — Почему? — шепнула Кендис печально. — Наверное, потому что у меня не было друзей. — Сатору пожал плечами. — А почему у тебя не было друзей? — Ну… мне было не до этого. Я ведь был особенным ребёнком. Даже для клана Годжо! Рядом всё время то мама, то родственники, потому что кругом враги: за мою голову тогда кругленькая сумма полагалась. Мне с пелёнок твердили об ответственности и силе и бла-бла-бла! — высунув язык, брезгливо протянул Сатору. — Короче, всё свободное время я занимался освоением техник и учился контролировать поток своей проклятой энергии, чтобы к моменту поступления в колледж уже что-то из себя представлять. — Знаешь, Сатору, это многое объясняет. — Что именно объясняет? — Тебя. — Кендис с небрежной ласковостью потрепала его по макушке. — Вырвался из родительского гнезда, осознал свою силу и понял, что тебе никто не указ. Теперь ясно, почему ты такой дурачело — в детстве не наигрался. — Во завернула! Отшутился по привычке. Легко и просто, будто сделал вдох. Сатору поднялся со ступенек и размял затёкшие мышцы. — Быть сильным — вовсе не значит, что нужно быть непрошибаемым, — сказала Кендис со всей серьёзностью. — Вообще-то ты имеешь право и на грусть, и на слабость. — Поздно уже, — проигнорировав её реплику, произнёс Сатору, — пошли отсыпаться, Конфетка! По-джентельменски предложил руку Кендис и натянул одну из своих самых очаровательных улыбок. А Кендис подумала о том, что отныне всегда будет терзаться вопросом — какую улыбку прямо сейчас носит Годжо? «Однажды я научусь понимать все оттенки его улыбок», — пришло ей на ум, и Кендис охватила дрожь. Однажды. Слишком много всего в одном простом слове. Слишком необъятное, слишком пугающее «однажды». Кендис мотнула головой и взяла Сатору за руку. Они тихо вошли в коридор и на носочках прошли в гостиную. Кендис направилась к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, а Сатору включил нижний свет, подскочил к стеклянной статуе Фредди Меркьюри и приятельски закинул ей на плечо руку. — Приветики, старина! — дурашливо поприветствовал он. — Скучно тебе тут, небось, да? Кендис замерла на нижней ступеньке, обернулась и громко прыснула, увидев мини-спектакль своего дурачелы. — Слушай, ты же не будешь против, если я и моя девчонка немного пошумим, а? — Сатору повернул статую лицом к Кендис. — Ты посмотри, какая классная! — Склонил голову к плечу. — Тебе больше грудь или попка нравится? Ну, тебе-то скорее всего попка… — Он неловко почесал затылок. — А я вот как-то больше по груди… — Кончай обезьянничать! — сотрясаясь от смеха, шёпотом крикнула Кендис. — Пошли спать, Сатору. А он ребячески высунул кончик языка, приподняв очки, а затем достал из пыльной горы пластинок одну — в чёрно-жёлтой обложке, подписанную большими буквами «Great Big Bundle of Love» — и поставил в проигрыватель. Видимо, Сатору успел послушать эту песню много раз, потому что точно попадал в такт прищёлкиванием пальцев и беззвучно подпевал озорному мотивчику:

«У меня есть большая связка любви, И я сохранил её для тебя. Оу, но я хочу добавить немного вкуса: Милая, позволь своей любви стать правдой! В твоих руках целый мир, Весь в одном маленьком человеке, и это — я…»

Покачивая головой, он расслабленно подплыл к своей Конфетке, взял её за руки и повёл в центр гостиной. Кендис сначала смущённо отнекивалась, приговаривая «да пошли уже, сейчас Элейн разбудим», на что Сатору лишь настойчивее увлекал её потанцевать. И Кендис сдалась: кротко улыбнулась, крепко сжала его руку, энергично задвигала бёдрами и плечами. Она гармонично вплетала в свои движения элементы не то джайва, не то буги-вуги, но подстраивала их под более размеренное звучание фанка. Сатору в своей беззаботной манере широко размахивал руками и любовался умелыми, отточенными движениями Кендис, отдавшей годы профессиональным танцам. Она подмигнула ему — ну точно бы он сам подмигнул себе! — но приблизилась так, как могла только она: близко-близко, почти коснулась кончиком носа его носа, но так и замерла в мучительно-сладостных миллиметрах, не давая жажде прикосновений контролировать её. К чёрту вымученную праведность! Рука Сатору опустилась на поясницу Кендис и жадно, нетерпеливо соскользнула на бедро. Удар сердца и скрип половиц, поворот — снова и снова! До дрожи в коленях, до приятной боли в напряжённых мышцах. До умопомрачающей пустоты в голове. Элейн, разбуженная звуками песни своей далёкой юности, направилась в гостиную, чтобы попросить сделать потише. Но так и встряла в дверном проёме с открытым ртом, засмотревшись на буйство молодости, озарившее её захламлённую старьём гостиную, объявшее жизнью каждый предмет. По-стариковски растрогавшись, Элейн всхлипнула и на миг отдалась воспоминаниям о собственной юности, а затем, чуть пританцовывая, незаметно покинула гостиную и вернулась в свою спальню.

***

Кендис не могла вспомнить, с какого именно момента всё покатилось к чертям. Возможно, когда она встречала Сатору у штаб-квартиры магов, и его новоиспечённый коллега случайно назвал её «миссис Годжо». Кендис навсегда запомнила животный ужас, отразившийся на лице Сатору, и сбивчивое «мы не женаты». А, может, всему виной была её июльская рабочая поездка в Торонто? Кендис тогда уехала на три недели и редко отвечала на звонки и смс. Она твердила себе, что поездка — отличная возможность показать себя и претендовать на новую должность. Но на самом деле она снова сбежала: хотела побыть наедине с собой, своими мыслями и чувствами. Хотела разобраться и выяснить уже наконец, что же они с Сатору такое? «Мы не называем наши чувства любовью, а себя — парой. Но всё, что мы делаем, подпадает как раз под эти определения. Так что мы такое и куда движемся? Может, я опять попусту трачу время? Хотелось бы думать, что я всего-навсего накручиваю себя. Но мне страшно. Так страшно! Страшно, что он заскучает со мной и не побоится сказать об этом в лицо. Со стороны наши отношения выглядят как идиллия, но вдруг Сатору этого недостаточно? Или вообще не нужно. Это в моём представлении следующий шаг — съехаться, а затем узаконить отношения. Но он-то говорил, что ему такое не подходит. Я опять в проклятой ловушке неопределённости. Снова погрязла в чувствах к Сатору. Мне всё кажется, будто ему со мной душно, будто я перекрыла ему кислород, отрезала пути отступления, и скоро он осознает это и оставит меня. Снова…» Кендис не хотела, чтобы Сатору думал, будто эти отношения нужны ей больше, чем ему. Будто лишь от него и зависит, что с ними будет дальше. А потому стала избегать излишней теплоты и нежности в общении — искусственно держала дистанцию. — У нас ведь всё хорошо, а, Конфетка? — пряча тревогу за дурашливым тоном, спрашивал Сатору во время одного из редких телефонных разговоров. — Такое чувство, что тебя похитили инопланетяне и запретили отвечать на мои сообщения! — Всё нормально, — нарочито холодно отвечала Кендис. — Просто у меня нет времени на пустую болтовню, вот и всё. Я не умею, как ты, забивать на обязательства и правила, уж извини за прямоту. — Могла бы разочек и попробовать, ради любопытства! — продолжал он отшучиваться. — Вот точно такими словами подростков на героин подсаживают. — Опять зануду включила, да, Кенди-Кенди? Зануда. Всё-то ему шуточки подавай! Только и делает, что забавляется. И с ней тоже забавляется, как с игрушкой. Почему она должна быть удобной? Почему должна потакать его ребячеству? — Повзрослей уже, Сатору, — резко бросила Кендис и повесила трубку. Наверное, стоило сказать это как-то помягче. Наверняка её слова ранили его. Но Кендис никак не могла расслабиться и плыть по течению, каждую минуту она была готова обороняться. Может, хоть так Сатору не заскучает. «Вечно будет меня наказывать, — с раздражением думал Сатору после каждого неловкого телефонного разговора. — Зачем так усложнять? Всё же хорошо! Ну, почти. Если не считать моих жизненных планов, полетевших коту под хвост, то, наверное, всё хорошо. И ведь для неё стараюсь! Хоть бы раз сказала, что ценит это. А ещё лучше, согласилась бы вернуться в Токио. Прямо уж она и не сможет поменять одну скучную работу на другую, хах! Вдруг она вовсе не собирается меня прощать? Может, всё вообще зря? Почему она так холодна? Это какая-то игра? Хоть намекнула бы, как играть. А то на ровном месте отправляет в игнор, и догадайся сам, что у неё на уме». Кендис вернулась в Нью-Йорк на исходе июля и стала ещё более отстранённой, чем в разлуке. Она избегала Сатору, а рядом с ним в основном была молчаливой и задумчивой. На его расспросы Кендис отвечала всё то же: «У нас всё хорошо». Сатору казалось, будто следом она хочет сказать что-то ещё — что-то очень важное — но не говорила. Кендис становилась прежней лишь во время занятий любовью: была и трепетной и страстной. Вот только заниматься любовью они стали неприлично редко. В начале сентября Сатору улетел на две недели в Токио и, к удивлению Кендис, ни разу не написал и не позвонил. Она невозможно скучала и измучилась, ожидая его возвращения. «Так больше не может продолжаться, — решила Кендис. — Сколько можно ходить по замкнутому кругу? Сатору был так терпелив, пусть порой и бесил меня. Если подумать, то люди только и делают, что бесят друг друга… У меня было достаточно времени, чтобы разобраться в себе. Чтобы простить ему те жестокие слова. Мне страшно — всё ещё. Но Сатору должен знать, так будет честно. Что мне всего-навсего нужно было немного времени! И что я люблю его». Кендис нервничала всё утро перед приездом Сатору. Принарядилась, накрасилась и надела чокер, что он подарил. — Приветики! — пропела она в его манере, открыв дверь, и крепко взяла за руки. — Знаешь, я страшно соскучилась, и у меня самое пошлое на свете настроение, но сначала мне нужно сказать тебе что-то важное. — Погоди, Кендис, — глуповато улыбнувшись и подняв ладони вверх, ответил Сатору. — Мне тоже нужно кое-что тебе сказать. — Говори, — нежно произнесла она, закинув руки ему за шею. — Тут такое дело… — Он стиснул зубы. — В общем, я влюбился. Кендис вмиг перестала улыбаться и отпрянула от него. — Прости, что ты сказал? — насупившись, переспросила она. — У нас всё равно какая-то фигня непонятная, согласись? — простодушно заявил он. — А там такая девчонка! — Он мечтательно прикрыл веки. — Мы с ней на одной волне, понимаешь? — Склонил голову, и его рот вновь расчертила глупая ухмылка. — И моё ребячество её не бесит. — Прямо мечта, — с ядовитой усмешкой отозвалась Кендис, скрестив на груди руки. — Наверное, нескучная, да? — Настоящий пожар, — поправив очки, ответил Сатору. — Блядь, ты серьёзно сейчас улыбаешься? — с негодованием спросила Кендис. — Боже… Она сокрушённо приложила ладонь к лицу. — Ты расстроена, что ли? — искренне удивился Сатору. — Я-то думал, тебе давно плевать. — Что?! — протянула Кендис. — Ты пол-лета то злая, то раздражённая, то холодная как рыба — бла! — Сатору закатил глаза, высунув язык. — Да мне нужно было разобраться в себе, кретин! — крикнула Кендис, ударив его кулаками по груди. — А я ещё собиралась… я же чуть не… Она схватилась за корни волос, с силой потянула, а затем закрыла лицо и, сгорбившись, зарыдала. — Кенди… — растерянно позвал её Сатору, коснувшись плеча. Кендис смахнула руку и залепила ему звонкую пощёчину. Остыв, она с ненавистью уставилась в его лицо и процедила: — Ты не виноват. Я виновата. Сама поверила в твои сказки про «давай забудем о прошлом и притворимся, что у нас всё хорошо»! Какая же наивная идиотка… — прогнусавила она дрожащим голосом. — Так мне и надо! Глупая, глупая Кендис! — Кенди, я… — Просто уйди, — оборвала она Сатору. — Уйди насовсем. Он снова протянул к ней руку, но так и не решился прикоснуться. Молча поднялся на второй этаж, чтобы собрать свои вещи. Кендис, как оглушённая, не шевелясь стояла напротив входной двери и смотрела себе под ноги. Она не слышала, как Сатору спустился обратно в коридор, не почувствовала, как он на прощание робко поцеловал её в затылок. Не заметила, как сизые сумерки просочились в окна и растеклись по паркету мерзкими чёрными лужами. Она не ощущала ни своего тела, ни душевной боли. Бесконечная пустота. Необозримая и непостижимая.

***

На время Сатору почувствовал себя легко и свободно, ведь ничто и никто не напоминал ему об ошибках прошлого, не был живым доказательством его поспешных, необдуманных решений и жестоких слов. Он упал в новый роман со свойственной ему беспечностью. Минори, прожившая несколько лет в Европе, не была скована предрассудками и скромностью: взрывная и взбалмошная, полная огня и самодовольства — Сатору напрочь снесло от неё голову. Будучи ко всему прочему ещё и сильным магом, Минори довольно часто пересекалась с Годжо во время сложных миссий. Она сдалась Сатору не сразу, как следует потешив его жажду охоты. В постели Минори оказалась такой же пламенной и не замороченной: «И никаких дурацких табу! — воскликнул про себя Годжо, в очередной раз оказавшись на ней сверху. — Даже в рот берёт, да ещё как! Не то что Кендис… Минутку, причём тут Кендис? Почему я вообще о ней сейчас подумал? Я же лежу на другой женщине. Твою мать, только бы не упал…» — Всё нормально? — спросила вдруг Минори, заметив его отрешённость. — Конечно! — натянув широченную улыбку, соврал Сатору. «Нет-нет, только не падай! Чёрт, подумай о Кенди…— Он закрыл глаза и вообразил свою Конфетку, покачивающуюся на нём, будто парусник, в лучах рассветного солнца, и кровь бешеным потоком вновь хлынула к низу живота. — Да, вот так… — успокаивал себя Сатору. — Кенди… Кенди! Кенди!» — Кенди!.. — прокричал он в ледяную темноту комнаты. — Кенди? — хлопая глазами, удивлённо спросила Минори. — Какая ещё Кенди? — А? — Сатору разомкнул веки и изумлённо уставился в лицо Минори: действительно, какая же это Кенди? Минори шикнула, оттолкнула от себя Годжо и взбешённо подскочила с кровати. Нервно застёгивая лифчик, она всё ждала, когда Сатору возмутится её выходке и начнёт уговаривать продолжить. Да хотя бы дурную шутку выкинет, без разницы — выдаст хоть какую-то эмоцию. Но он не произнёс ни звука, словно только и ждал, когда она наконец уйдёт. Оставит его наедине с призрачной Кенди. Захлопнулась входная дверь, и Сатору сел на краю кровати. Спросить бы себя, отчего он вдруг вспомнил Кендис, побыть с собой хоть немного откровенным, — но вместо этого Сатору отправился на кухню, достал из холодильника шоколадный торт и молча ел его в темноте. Грустить? Вот ещё! Он же сильнейший. Ну свалила какая-то девка — сколько их таких ещё будет! Подумаешь, вспомнил о какой-то бывшей — сколько их таких… А сколько? Одна лишь Кендис. Кусок не шёл в горло, однако Сатору всё равно проглотил его — из принципа. Себе назло. Бросил вилку, подскочил и согнулся пополам над раковиной: желудок свело мучительным спазмом, слюна обильно смочила рот, и Сатору стошнило. Открутил кран, напился воды и брызнул себе в лицо. «Наверное, срок годности вышел», — сказал он себе, и кривая, безобразная улыбка исказила его красивый рот. Сатору увидел её, когда вернулся в спальню и на миг остановился напротив зеркала: синеглазый демон с уродливой ухмылкой глумливо насмехался над ним. Отвернувшись, Сатору выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами и вдребезги разнёс проклятое зеркало. Лёг на кровать и свернулся калачом, прижав к животу подушку. «Тебе грустно, Сатору?» — раздался в темноте хрустальный шёпот Кендис. Эхо его потерянного рая. Сатору стиснул зубы, сжался в комок и притянул подушку крепче. Он проснулся совершенно разбитым и опустошённым. Прошёлся босиком по осколкам, брызгами усеявшим пол, надел униформу и отправился в колледж. Оказавшись на публике, Сатору как по щелчку сделался весёлым болванчиком и развлекал учеников бестактными шутками, приправленными эксцентричным поведением. Сегодня он был особенно оживлённым, так как предстояла поездка в Киото, на ежегодную программу обмена опытом с Киотской школой. Казалось, командные соревнования полностью поглотили его внимание. Как и традиционные препирательства с Утахиме, не переносившей Годжо на дух. Казалось, прошедшей ночи и вовсе не существовало. — Привет, Сатору! — пропищала опоздавшая на начало соревнований Рэйко. Окончив обучение в Токийском Магическом колледже, Рэйко перевелась преподавать в Киото, чтобы быть поближе к жениху. Ещё один призрак далёких, позабытых дней студенчества. Рэйко тараторила со скоростью миллион слов в секунду, и Сатору не понял ни слова из её верещаний. Но он был почти уверен, что она говорила о своей будущей свадьбе. — Я ему сказала, что надо поторопиться, а он ни в какую! — надув губы, возмущалась Рэйко. — Даже милашка Кендис уже замуж выскочила! — бросила как бы между прочим. — Прикинь? А я уже больше года в невестах хожу и всё никак не… — Кендис?.. — Сатору резко повернул голову. — Кендис вышла замуж? — Ага, даже заметка в новостях была. За какого-то там строительного магната, что ли, я не запомнила, — протараторила Рэйко, махнув кистью. — Так вот, я своему и говорю, что пора бы уже и нам… Сатору отключился и перестал слушать бывшую сокурсницу. «Тебе грустно, Сатору?» Вот пристала! Грустно да грустно. Плевать он хотел. Однако домой Сатору вернулся с ощущением, будто он при смерти. Кое-как снял ботинки, взял с кухни банку колы и прошёл в спальню. Устало рухнув поперёк кровати, он свесил голову и уставился в окно. Шумный проливной дождь проворными змейками струился по стёклам, холодный свет ночных фонарей белыми иглами прошивал темноту. «Тебе грустно, Сатору?» Он смахнул очки на пол, зажал ладонью лицо и, содрогнувшись, сдавленно всхлипнул. Громадные слёзы безостановочно полились сквозь растопыренные длинные пальцы. «Тебе грустно, Сатору?» — Да… — шепнул он в пустоту. — Да, Кенди… Глубокий вдох — нечем дышать, и нос забит. Какой он, должно быть, жалкий и нелепый. Плевать он хотел! — Прости… прости меня, Кенди…

***

2019-й год — Я очень удивилась, когда ты позвонила, Сёко. Но, знаешь, наверное, мне это было нужно… Приятно за столько времени затворничества увидеть хоть одно знакомое лицо! Кендис и Сёко стояли на заднем дворе морга Токийского Магического колледжа — вышли подышать воздухом: под блёклым светом электрических ламп, в окружении металлических каталок и дверец холодильников для тел Кендис едва не потеряла сознание, и Сёко пришлось приводить старую знакомую в чувства. — Я покурю, ты не против? — из вежливости спросила Иейри и, не дожидаясь ответа, достала из пачки сигарету. Серое облачко взвилось над каштановой макушкой, и Сёко с блаженством прикрыла усталые веки. Постояв в тишине, она зажала сигарету в зубах, сунула руку в карман, вытащила телефон и протянула его Кендис. — Держи — это тебе. Кендис вновь ощутила головокружение и чуть покачнулась, но смогла удержать равновесие. — Но это же… — Ага, телефон Годжо. — Сёко настойчиво всучила его ошарашенной Кендис. — Он сам попросил меня отдать его тебе, если… ну… не выживет. Чёрт… — Приставила к тонким губам трясущиеся пальцы и сделала глубокую затяжку. — Я сначала не поняла, что всё это значит, пока случайно на заставке твою фотку не спалила. Никогда бы не подумала, что вас до сих пор что-то связывает. Ты же вроде замужем? Ой… извини. — Мгновенно осекла себя. — Лезу тут не в своё дело. — Да ничего. Всё равно там не брак, а одно название, — ответила Кендис, вертя в руках телефон и трепетно поглаживая дисплей. — Мы уже полгода даже спим в разных комнатах. Знаю, здесь в этом нет ничего сверхъестественного, но у меня на родине это чуть не сигнал бедствия. Задрав голову, она сделала глубокий вдох. — До сих пор голова кружится? — Ага. И тошнит. Сёко задумчиво нахмурилась, смерила Кендис взглядом, а затем тихо спросила: — И давно тебя тошнит? В груди клубком свернулся страх, земля растворилась под ногами. Кендис приоткрыла рот и перевела испуганный взгляд на Сёко. Неужели очки с телефоном — далеко не всё, что ей осталось от чёртового Годжо? Отдышавшись, Кендис робко приложила ладонь к животу и чуть слышно ответила: — С тех пор, как мы с Сатору последний раз были вместе.