Ми́лан

      На следующий день они занялись уже конкретными поисками пятых существ Лиярта, прозванных тенями. Стефан, как лидер команды, с радостью отрезвил их воодушевление и даже надежду на какую-то передышку строгим напоминанием: надо быть осторожнее, ставки теперь очень высоки. Частички диадемы они разделили и припрятали по квартире. Каждый купил себе по большому раскладному ножу — настоящий меч имелся только у Стефана, который единственный и мог им управлять.       «Не знаю, что задумал мой дядя… уже трудно сказать, какой из! — горько шутил он. — Кажется, старший, хотя и таит за собой какую-то глубокую печальную тайну, всё-таки за нас в этом приключении. А вот второй всеми силами желает нам помешать и, к тому же, теперь свободен, а ещё по-прежнему безумен! И да, мы находимся в городе, где живут существа, схожие с ним по способностям… Сомневаюсь, что характер у них будет отличаться!» Более того — Константин мог как-нибудь подговорить существ к обману, лжи, провокации, так что следовало быть начеку.       Целых два дня поисков ничего не дали. Исходя из скудных описаний, данных в потёртом абзаце вырванного листа, домом теней должно было служить некое особенное, даже чарующее и элегантное место. Ради этого они излазили все старые тёмные дома, побывали во всех сырых церковных подвалах, ходили по заброшенным руинам, поросшим травой и облюбованным котами. Спускались к пляжу, даже заплыли к дикой бухте рядом, добраться до которой можно было только по воде. Но ничего — никакого намёка, обозначения, подсказки! У хранителей цветов по городу были разбросаны свадебные приглашения, замеченные зорким взглядом Андрея. Однако теперь юноша казался разочарованным и потерянным: сколько бы он ни приглядывался к стенам, к людям, к камням — всё тщетно!       Гуляли они весь день и возвращались под вечер, уставшие, жутко вспотевшие и с ноющими ногами. Милан предложил другой план: не тратить напрасно силы, а выходить уже в сумерки, после захода солнца. Возможно, своим названием тени были обязаны именно этому времени суток? Конечно, даже днём в Улцине встречались улочки, глухие до такого мрачного онемения, что слепящее полуденное солнце казалось чужой опасной небылью. Но вечером город менялся, и острая печать уныния как никогда сильно проливалась на его щербатые ступени…       Отдохнув перед этим днём, они вышли около восьми вечера. Центр город натужно бурлил типичной туристической живостью: работали рестораны и бары с яркими вывесками, на площадях сипло поигрывали уличные артисты, а толпы людей лениво перетекали из одной игрушечной декорации в другую. Но ничто не могло сбить того первого впечатления пустого и расстроенного города, каким он всё равно оставался, несмотря на старания и горсти конфетти, брошенных в лицо для отвлечения.       Стефан предложил снова зайти во все жуткие дворы, пройтись по зубчатым огрызкам некогда великолепных стен и затем свернуть к церквушке на окраине старого города, рядом с музеем и цепочкой полуциркульных арок, ведущих к каким-то заброшенным хозяйственным помещениям в глубине каменного прямоугольного выступа. Они там уже бывали: все восемь арок никуда не вели, заканчивались тупиком или мусором. А за ними, если перейти поверху, через лестницу, начиналась дорога, потом — кусок обваливающейся городской стены. Милан предположил, что раньше эти помещения использовались для хранения боеприпасов и оружия — чтобы быстро схватить его и начать отражение атак с патрульных башен, но то была просто догадка. Сверху арок располагалась широкая и просторная площадка, на которой вполне могли устраивать разные театральные сценки, священные марши и разные представления; как раз перед ней, чуть внизу, находился старенький простой дом, по своей форме напоминавший раннехристианские церкви, но теперь отведённый под музей. В зависимости от правящей элиты, в очередной раз владеющей Улцином, торжества на этой площадке могли варьироваться от смиренного поклонения Богу до надругательства над чуждой религией…       Милан впервые подумал так и высказал мнение ребятам. Стефан тут же изменил план, назначив первой точкой ту часть города; возможно, он сделал это рационально, однако, вспоминая предшествующую прогулке ночь, Милан сомневался. Подобное и забавляло, и изумляло: насколько же велико его влияние на строгого и рассудительного в своих действиях Стефи! Почему-то тут же вспоминался Драган и его любовь к Лиярту… была ли она вообще? Сквозь призму восприятия Константина эти чувства как-то размазались и очерствели, превратившись скорее в преграду, чем в искреннюю любовь. Но ведь если Драган любил Лиярта, то мог ли где-то ошибиться в своих расчётах, упустить нечто важное в поведении своего избранника и дать ему утонуть в собственных иллюзиях и бедах? Видно, мог, раз любовь делала всех нас такими уязвимыми и слепыми…       Они пришли на место, худо-бедное освещённое жидким светом бледных фонарей. По старым кирпичным стенам ползли рыжие, наполовину перегоревшие лампочки гирлянд, развешенных здесь не как украшение, а как сигнальное предупреждение не лезть дальше — внизу только обрыв и морская пена. Жёлтые обгоревшие листья с сухим треском скользили по брусчатке, выдолбленной и щербатой, а ветерок, сладкий и знойный, трепал раскиданные вещицы, фонарики, забытые холщовые полотна. И пустота, глухая пустота… Деян тут же захотел взломать дверь музея — хлипкую деревяшку здесь не меняли с тех же лет, когда и построили город, так что раскачать замок будет легко, — но Стефан сказал повременить с этим и сначала осмотреться. В музее они тоже были — аж два раза, и ничего толкового в застеклённых, законсервированных мёртвым воздухом старых вещичках не нашли.       Милан обернулся к тёмным аркам и позвал ребят сделать обход каждой из них. Предложение было встречено неохотно — их снова ожидали бесконечные чихания от пыли и отбитые кроссовки из-за кочек, но раз уж они пришли, надо было исследовать всё до клочка. Каждая арка заканчивалась, как и прежде, глухим тупиком. Ни одно простукивание, ни одно безуспешное толкание выпирающих и подозрительных камней не помогло. Все понадеялись на Андрея и терпеливо ждали его приговора, пока он всё осмотрит, однако юноша, почувствовав груз ответственности, вспылил и потребовал у них тоже быть внимательными. «Я не могу осматривать каждый клочок, пока вы прохлаждаетесь! — говорил он. — Иначе застрянем тут на всю ночь!» Пришлось собрать всю свою проницательность и до одурения вглядываться в выщербленные каменные стены…       Они взяли с собой хорошие яркие фонари, чей сноп жёсткого электрического света разбивал уютный старый сумрак забытых туннелей. Только у Стефана был какой-то древний тяжёлый фонарь, светивший вяло и жёлто-масляно, однако он ему нравился. Когда они зашли в пятую или шестую арку и дошли где-то до середины, фонари Милана и Андрея один за другим вспыхнули серией нервозных миганий и погасли. Событие не особенно расстроило их, даже толком не напрягло, хотя под рёбрами задрожало сильнее и волнительнее — то укоренившаяся в людях древняя боязнь темноты… Милан и Андрей грешили тем, что забывали выключать вовремя фонари, а посаженные в них батарейки уже использовались какое-то время до покупки, так что, вроде бы, удивляться резкому выключению было напрасно… Остались два фонаря — Стефана и Деяна; у последнего он светил ещё изначально плоховато, поэтому пришлось разбиться на пары и довольствоваться плохим освещением.       Темнота, вкусив беспредела и свободы, сжала их со всех сторон; с выхода тянуло совсем серым безжизненным бликом пустой площади, утонувшей в сумерках — на неё и нечего надеяться. Они шли друг рядом с дружкой, уже менее внимательно обшаривая светом стены, и направили фонари вперёд. Тьма расходилась медленно, вязко, неохотно, ничего особенно интересного, впрочем, не открывая. По-прежнему вокруг стояла разбитая мебель, на полу лежал пластиковый мусор, занесённый сюда ветром, а пыль витала в воздухе сизыми раздражающими частицами. Почему-то остро хотелось повернуть назад; значит, они шли в верном направлении — и каждый из них это чувствовал.       Милан примерно знал, сколько по времени занимал весь путь от начала до тупика; при самом внимательнейшем, с остановками у каждого подозрительного камешка стены — минут семь, десять от силы. Но теперь они шли, не останавливаясь, прямо, время утекало, а тупик всё не выныривал перед ними спасательной преградой… Поначалу Милан решил, что это его внутренние часы сбились, потом ощутимо занервничал Стефан, ускорил шаг, и, наконец, они остановились и резко посветили назад. Если убрать фонари и привыкнуть к сумраку, выход виднелся далёкой и едва различимой точкой. Будто до него метров пятьдесят, если не больше!       — Такого не может быть… — глухо выдал Милан, и ребята, испуганно переглянувшись, посветили снова вперёд. Если туннель должен был закончиться… то куда они шли теперь?       — Не знаю, что именно происходит, но мы точно делаем всё правильно! — заявил Стефан и снова пошёл к неизвестности. — Будьте внимательней, на всякий случай вытащите ножи…       Все последовали совету лидера и дружно двинулись вперёд. Тьма уже не просто игралась с ними — она давила и радостно стискивала их в своём плотном магическом шаре. Один её каприз — и шар полетит восвояси, разобьётся на тысячу осколков, не оставив от них и тени! Милану приходили совершенно странные, нетипичные мысли; оглядываясь на сосредоточенные, напряжённые лица ребят, он понимал, что их головы бередят похожие сомнения.       Когда они прошли ещё минут пять, туннель начал ощутимо расширяться: полукруглый потолок вытягивался, а камень на стенах становился больше и темнее. Под ногами внезапно вместо земляного пола появились шершавые плитки, мусор исчез, а кое-где теперь виднелись закопчённые от сажи громоздкие подставки для факелов и свечей, сейчас пустующие. Наконец, медленно и верно, туннель из узкого, давящего и заброшенного превратился во входной коридор какого-то замка: потолки уже смыкались далеко над головами в стрельчатые, почти соборные цветки, колонны по бокам, вырезанные из тёмно-зелёного мрамора, добавляли интерьеру тяжести и печали, а грубо отшлифованные каменные химеры на выступах выползали жуткими, пугающими силуэтами, на миг заставляя забывать об их неживом происхождении. Стало просторно и широко, при этом лёгкость и свобода не знали здесь самих себя, их кружевные вуали остались погребены за толщей тёмного убогого камня и грузом нависшей над ними тайны.       Милан бы решил, что это какой-нибудь заброшенный старый собор, погребённый под землёй и никем не отрытый — или намеренно оставленный в таком виде, чтобы не тратить лишних денег. Однако их вхождение сюда, уже отмеченное загадкой и мистическим несоответствием, напрочь сбивало все домыслы. Нет, это не объяснить ни руинами собора, ни человеческой беспечностью; перед ними открывались врата опасного, зыбкого, тёмного мира…       Когда гостевой коридор закончился, они вышли в залу — пустынную, большую и частично освещённую. Лиловые фонарики расползлись по карнизам вокруг всего периметра и нагнали густого смога, толком не рассеяв тьму, а лишь подкрасив её. Милана передёрнуло от одиночества, сочившегося всюду из каждой трещинки и выступа этой странной залы; в ней не жили — в ней ждали! От подобных заключений пробирал морозец по коже… Плиты, большие и натёртые до блеска, выложили в псевдо-шахматной расцветке, изредка сбивая чёрные и белые половинки в одну — рушащую всё и несуразную. Стены были отделаны тонкой, но в ближайшем рассмотрении грубой резьбой, смешавшей в себе природные и фантастические мотивы: у цветов вместо лепестков росли крючки, а звери разевали пасти, полные смятых фруктов и костей. И это Милан пригляделся только к одной из стен… По бокам, скрытые всё теми же колоннами из поблёкшего болотного мрамора, стояли каменные скамейки, вросшие ногами в основание залы. Под потолком висела ветвистая чугунная люстра, но вряд ли ею пользовались в прошедшие сто лет: приглядевшись, ребята увидели, что крупицы, медленно плывущие вокруг неё, это клочки пыли, сдуваемые лёгким, шаловливым и непонятно откуда взявшимся ветром.       Они разглядели два выхода, помимо того, из которого вышли — его арка, самая низкая и самая бедная на украшения, зияла теперь чёрным грустным глазом. Остальные двери — железные, двустворчатые, ужасно тяжёлые и удачно распахнутые — стояли так, что, надо было думать, зала находилась в основании прямого угла, образованного двумя уходящими вдаль коридорами. Раздумывая, куда идти (оба прохода утопали в сумраке и похожести), они осмотрели сначала правый, затем — левый. Стефан на этот раз проявил удивительную наблюдательность и увидел на одной из дверей левого прохода накарябанный мелом беглый эскиз — и в нём тем не менее можно было с лёгкостью узнать диадему Лиярта! Рисовальщик попался очень умелый и даже искусный: ведь гораздо сложнее отразить в роскошном, изобилующем деталями предмете его краткую суть, чем вырисовывать все алмазики и тонкости ювелирной работы! Стрелочка под рисунком смиренно указывала в сторону коридора, что проходил длинной анфиладой мимо дверей и комнат, как и подобало в любом приличном дворце. Покрепче перехватив оружие и оставшиеся фонари, ребята переглянулись и пошли вперёд.       Каким холодом, отчуждением и печалью веял каждый клочок в этом месте! Ни редкие оплывшие свечи, косо стоявшие в светильниках, ни появлявшаяся мебель — впрочем, довольно грубая и громоздкая — ничто из этого не помогало добавить уюта и живости изумительным и грустным готическим орнаментам. Милан бывал в подобных замках во время поездки в Италию, и там мрачность стен, камней и окон разбавляли предметы интерьера: мягкие, сочных тонов портьеры, ковры, отделанные под шкуры зверей, тёплые деревянные панели, часто расписанные, обивка кресел и стульев, а ещё тысячи блестящих пуговок свечей, рассеянных по коридорам и залам, как звёзды — по небу. Здесь же одна глухая, затаившаяся скорбь: и в неуклюжей мебели — каких-то сундуках, шкафах и секретерах, и среди боковых комнат, наигранно раскрытых и бездушных, и в местных тканях, прозрачных, тёмных вуалях, раскиданных всюду без смысла и порядка. Диваны и кресла, стоявшие в комнатах, пугали массивными тенями и при свете фонарей казались изношенными, чёрными гробницами…       Они все так увлеклись поиском обозначений, должных вывести их к некоему хранителю диадемы, что толком не разглядывали обстановку дворца и его странные украшения. Милан, как мог, запоминал дорогу назад, пока белые меловые стрелки вели их глубже в сеть запутанных переходов, галерей и зал. Андрей съёжился и не отставал от учителя, а Деян, как последний оставшийся с хорошим источником света, пытался осветить каждую мелочь, которая могла преградить им путь, но чаще всего его фонарь вылавливал из сумрака фантасмагоричные детали, видеть которые никто не хотел… Чёрные рамы с картинами, изображавшими один и тот же мотив, от которого становилось почему-то дурно: осколки, какие-то вдребезги разбитые осколки — посуды ли, фигурок или чего-то ещё — раскиданные по серому полу! В разных вариациях, масштабах, наполнениях, но сюжет был одинаков и уже невольно застревал страхом в горле. Потом вазы из тёмного фаянса, одиноко стоявшие на полочках и круглых столиках: задержавшись взглядом на их рисунке, Милан вспыхнул от стыда и тревоги — разные сценки гомосексуального непотребства были нанесены сверху красками в стиле греческих античных эпизодов! Но ещё печальнее оказалось то, что резвые практики там изображались в развратном, даже разнузданном миге и показывали всё самое извращённое и грязное, что только могло быть в больной, осаженной безумием любви…       — Здесь помнят — уж не знаю, каким образом — сюжет последнего моего сна о Лиярте, — тихо проговорил Милан, и ребята, обернувшись к нему, тяжело обдумали это открытие, но, делать нечего, пошли дальше. Стефан лишь одарил его горьким взглядом и мягко похлопал по плечу.       Больше Милан к мелочам не приглядывался. Ясно было, что Лиярт создавал своих последних, пятых существ, пребывая в дымке скорби, отречённости и раскаяния, пошатнувшись умом и разбившись сердцем. Поэтому тени, которых они ещё даже не видели, построили себе местечко, сообразное их появлению, сути и антуражу, при каком воспалённое сознание «божества» формировало их смутные, несчастные образы… Чем дальше команда Стефана уходила в недра дворца, тем тяжелее и призрачнее казался путь назад. Но постепенно где-то на периферии зрения стали мелькать пятна — тёмные, быстрые, но различимые. На резкий фонарный свет они тут же разбегались, однако затем Стефан догадался выключить их основной фонарь и оставить свой, тёплый и рыжеватый. Дорогу и коридоры это позволяло разглядеть и даже не споткнуться, а существа, ранее казавшиеся только миражом в глазу, теперь двигались медленно, подходили ближе и стали виднее…       Тени оправдывали своё название: пока свет не затих, их силуэты напоминали дрожащие сгустки тьмы, всё время ускользающие от внимания. Затем Милан разглядел их облик: высокий рост, как будто бы человеческое телосложение, длинные струящиеся одежды и тёмные волосы. Тени, разбегаясь в стороны от яркого света, теперь не боялись идти рядом, мимо по коридору или около колонн, но никак на гостей не реагировали. Милан чувствовал их колючий, ледяной интерес, даже их взгляды, однако ж ни одно существо не двинулось им навстречу: все продолжали течь, как обычно, по своим таинственным делам, шагая особой, ленивой и плавной походкой. Стефан намеренно уводил свет фонаря в противоположную от очередной тени сторону, чтобы получше разглядеть её, насколько позволяла местная, сумрачная, ледяная и стылая атмосфера.       Лица, расцелованные мраком, до последнего утопали в безвестности и мелькали серыми пятнами, острыми чертами, тонкими носами и блестящими угольками глаз. Длинные волосы, дораставшие до поясницы, и свободные, похожие на халаты одежды не давали определить пол существ — если таковое разделение у них вообще было… Милан, по сиянию около их шей, кистей и голов, догадался, что они просто увешаны драгоценными побрякушками; если идти совсем тихо, не ступать на скрипучую пыль, то можно было услышать нежное позвякивание — то приближалась тень…       Они шли так утомительно долго, что могло показаться, будто местный дворец равнялся по площади с самим Версалем. Однако Милан, всё равно успевавший следить за дорогой, понял: это обманное чувство, по расстоянию они преодолели мало, всего-то две больших залы и пять коротких коридоров. Стефан, самый смелый и отчаянный среди них, попробовал разговорить существо, когда отвёл фонарь. Однако тень, не удостоив его внимания, лишь слегка отклонилась от курса, тем самым показав своё отношение к гостям, и обогнула их компанию по большому кругу. Попробовав так два или три раза, Стефан бросил эту затею.       Наконец, полчаса блужданий по меловым стрелкам вывело их к зале — рисунок теперь красовался прямо над арочным резным входом. Судя по изысканности резьбы и высоте дверей, комната за ними скрывалась роскошная. Стефан, ещё желая соблюсти правила приличия, постучал, выждал минуту и, так как им никто не ответил, кивнул ребятам: надо входить. Двери были открыты, но тяжелы, поэтому два человека тянули створки, остальные входили. Едва они переступили порог и уже потянулись к фонарям — дабы включить их и осветить комнату, раздался спокойный, насмешливый, прохладный голосок:       — О, только не включайте ваш убогий яркий свет, молю! — это «молю» прозвенело так издевательски и нарочно, будто они были только презренными слугами, невовремя зашедшими к своему принцу; Милана покоробило от этого выражения. — Иначе мы тут же разбежимся, а вы, вероятно, пришли не за этим… Давайте я включу нашу подсветку — она скудна, но её хватит.       Милан успел привыкнуть к сумраку, стоявшему в просторной комнате; мягкое свечение млело в боковых галереях, отражая уже знакомую планировку залы, и лишь цепляло ласковым крючком происходящее в её центре. Какие-то фигуры возились, копошились и сновали там. Раздался ленивый хлопок, и лиловые гирлянды, обвитые вокруг колонн, озарили комнату сказочным густым светом. Только вот сказка эта была совсем не добрая, а из тех, что предваряли адаптированные рассказы знаменитых писателей, обнажая тёмные глубины человеческой природы…       В зале, отличавшейся от прежних только большим количеством мебели — массивных диванов, кушеток и стульев, посередине стояло широкое кресло — или даже скорее трон, с готической резьбой, филигранными стрелами и угрюмыми существами, выглядывающими из-под низу. На нём могли без проблем уместиться человек пять — что и было с радостью осуществлено: по центру сидел, видимо, некто, кому и принадлежал мерзкий голос, а сбоку от него, по двое с каждой стороны, больше ластились, чем восседали, его… друзья? Слуги? Любовники? Они могли быть кем угодно, и чем дольше Милан их разглядывал, тем сильнее убеждался: что-то здесь было нездорово, какая-то лихорадочная атмосфера царила в этой компании, в этом мире…       — Ну же, не стесняйтесь, подходите ближе! — воскликнул главный и поднялся с места, на ходу застёгивая свою странную одежду, напоминавшую элегантный, приталенный халат до щиколоток длиной; вышивка и лиловые узоры изящно украшали его ткань. — Как видите, оружия мы не держим! Вы просто невовремя застали нас… за отдыхом. Мы не ожидали гостей, — упоительно сыграв роль ошарашенного сластолюбца, он улыбнулся медовейшей улыбкой и подошёл ближе. Милан и команда разглядели его: уже давно стало понятно, что это мужчина — ну, или юноша, возраст было трудно определить. Лицо теперь выплыло из сумрака, и, хотя освещение всё ещё допускало иллюзии, казусы и изъяны, его можно было рассмотреть.       Истинно серая кожа, заострённые черты лица, резко, даже болезненно вычерченные скулы, тонкие лихорадочные губы, аккуратные стрелки чёрных бровей вразлёт и живые, проницательные, очень умные глаза цвета янтаря. Милан вздрогнул, увидев этот взгляд; будто сам Лиярт глядел на него — через сотни лет, сквозь десятки позабывших его поколений… Одни лишь восхитительно посверкивавшие глаза придавали этому облику приятный, сколько-нибудь человеческий вид; всё остальное вызывало жуть и дрожь, хотя существо нельзя было назвать уродливым или противным — очень даже наоборот. Но от каждого жеста, движения, наклона головы веяло смертельным холодом…       Волосы лежали прямыми, тёмно-пепельными волнами на его худых плечах и венчались позолоченной диадемой — конечно, другой, не как у Лиярта, но замысел поняли все. Образ дополняли разные украшения: три серёжки в ухе — длинные вытянутые треугольники, ожерелье из массивных пластин и широкие браслеты на изящных запястьях. Тени на заднем фоне выглядели похоже, различались только мелкие черты лиц, длины волос и набор украшений. Милана и смутило, и рассердило их медленное одевание: они не торопились прикрыть свои оголенные серые тела, тянули одежды медленно, бросали томные улыбочки и издевательски поглядывали на них. Даже главный и тот ещё завязывал пояс и проводил ладонью по волосам, дабы убрать с них извращённую растрёпанность.       Милан сознавал: их не могли не ждать, о них знали и потому встретили таким образом. Стефан же, ничуть не смущённый прерванной оргией, выступил вперёд и спокойно, сосредоточенно назвал себя, команду и рассказал о цели их визита. Сумрачный юноша сделал шаг к Стефану, отбросил длинные волосы назад и лукаво улыбнулся. Его взгляд, раскованный и при том до ужаса ледяной, нагло обшарил фигуру их лидера, скользнул по талии, груди и явно спустился к поясу. Милана этот оценивающий осмотр раздражил и даже взбесил, но он удержал себя от язвительных словечек — дипломатичностью его выражения сегодня отличаться не будут…       — Я знаю, кто ты, о прекрасный Стефан! — как ни в чём ни бывало, «тень» отвернулась, словно собеседник её мало интересовал, и взяла с серого мраморного столика хрустальный графин и серебряный кубок. Жидкость, странно лилового цвета, лилась неохотно и густо, как кисель. — Меня же зовут Аллориум, я — хранитель части диадемы Лиярта. И да, это я нарисовал для вас указатели, — Аллориум повернулся к ним и, подняв руку с кубком, будто празднуя их якобы приятное знакомство, осушил дивный для себя напиток. — Цветы настолько болтливы, что даже до нашего далёкого глухого местечка дошли слухи и о свадьбе, и о скандале, и об отважной четвёрке защитников со Стефаном, племянником знаменитого Драгана, во главе! — юноша лениво оглядел пустой кубок и покачал головой. — Как чудны и всякий раз по-разному вкусны иллюзорные грёзы, которые нам готовят на кухне! Я бы предложил вам попробовать, но Стефан наверняка запретил вам пить и есть что-либо у нас…       — Мы и не собирались надолго у вас останавливаться, — дипломатически прервал его Стефан и сложил руки за спиной, совсем на манер дяди. — Всё, что нам нужно, это частичка диадемы. Прошлые хранители давали нам задания; видимо, и вы не будете исключением, Аллориум…       Сумрачный юноша вздрогнул, услышав своё имя, поставил кубок на столик и повернулся к Стефану, разглядывая его так умно и внимательно, что Милан уже сомневался, будто вся эта развращённая личина была его истинным содержанием, а не забавной хлипкой декорацией. Однако спустя миг довольное и презрительное выражение снова легло колючей вуалью на его лицо, и он лениво бросил слугам через плечо, чтобы те оставили их наедине. Когда тени (все мужского пола) проходили мимо, то обшаривали их так похотливо и улыбались так масляно, что Милана пробрало мерзким холодком: ещё никогда его не хотели отыметь одним лишь взглядом. Аллориум же продолжил, когда двери залы скрипуче захлопнулись:       — Если ты мыслишь категориями заданий, прекрасный Стефан, то моё так и будет звучать, — он подошёл к нахмуренному Стефи на расстояние двух шагов, отчего Милан покрепче перехватил свой нож. — А именно: вы станете нашими гостями на протяжении трёх дней! По их истечению я вручу вам диадему…       — Это всё звучит очень подозрительно! — вмешался Милан и встал перед Стефаном, заслонив его плечом от жадного взгляда. — Лучше б вам рассказать, в чём подвох!       Разозлившись, Милан умел напугать любого, и даже Аллориум, шагнув назад, на секунду искривился своим утончённым лицом. Но разнеженное спокойствие быстро пришло на смену страху, и сумрачный юноша, рассмеявшись глуховатым, трескучим смехом, фальшиво вскинул ладони вверх.       — О, помилуйте, рыбак из Герцег-Нови, я вовсе не претендую на вашего Стефана! Успокойтесь и, прошу вас, не глядите на меня так уничтожающе — после стольких приятных часов со своими… друзьями я не хочу заканчивать подобным послевкусием, — Аллориум снова наполнил кубок и пригубил вязкую жидкость, а Милан едва ли не сорвался к нему, чтобы выбить и графин из его рук, и спесь — из его сердца, если оно вообще было. Произнести извинение так, чтобы униженным почувствовал себя тот, перед кем извинялись!.. Это самая концентрированная токсичность, с какой Милану приходилось сталкиваться.       Однако Стефан дёрнул его за плечо назад и, хмуро сведя брови, покачал головой: «Не надо, не сейчас», — умоляли его строгие голубые глаза. Милан кое-как унял в себе пыл и отошёл за Стефана — если снова окажется под напалмом Аллориума, то не выдержит и выльет местный «кисель» ему на голову.       — А подвоха никакого нет, — заговорил между тем юноша и вернулся к своему трону; провёл пальцами по его резным подлокотникам и сел на бархатную прослойку. — Всё честно: вы остаётесь нашими гостями на три дня, составляете нам компанию за нашими простыми, приличными — говорю для Милана — церемониями, — Аллориум не преминул кинуть хищный, насмешливый взгляд на него и вытерпеть горсть злобных искр, брошенных в ответ. — И получаете за это частицу диадемы. Вот и всё! — он облокотился на спинку сбоку от себя и оставил без внимания скользнувший с плеча халат; чёрная ткань выгодно подчеркнула его бледную в сумраке кожу и очертания рельефных ключиц, груди и изящной шеи, бесстыдно хранившей на себе следы чужих сладострастных губ. В тот миг любое человеческое тело — будь оно самым идеальным и красивым — показалось бы пресным, малоэстетичным и безрадостным для чувственных ласк. Но Аллориум быстро согнал это наваждение, выпрямился и вдруг стыдливо вспомнил про скатившийся халат, так что с притворным смущением начал его плотнее завязывать.       — Если вам интересно, почему задание именно таково, то вот мой ответ, и он искренне честен. Как вы уже заметили, мы живём в полном одиночестве, в забвении, попасть к нам нелегко. Гости у нас — редкое явление. А друг от друга мы начинаем ужасно скучать… Так что, когда выдаётся возможность — узнать другое мнение, вдохнуть другого воздуха, то почему бы и нет? — Аллориум говорил как будто бы правдиво, только в этой части своего рассказа избавившись от фальши. — Дел у нас толком нет, мы целыми днями только и занимаемся, что бездельничаем и… отдыхаем, — добавил он уже с тщеславной улыбочкой и скрестил руки на груди. — Нами никто не управляет, да и мы никем не управляем. Среди всех остальных теней я, можно сказать, самый занятый, ведь у меня есть хотя бы дело: охранять частичку диадемы. Большинство же среди нас целыми днями ничем не занято… Есть художники — но они исписались ещё сотню лет назад. Есть декораторы — но они давно позабыли иные цвета, кроме лилового и чёрного… В общем, оставайтесь! — Аллориум мягко соскочил с подлокотника трона и всплеснул руками в приглашающем жесте. — Я организую вам лучшие комнаты! Я бы даже предложил вам роскошный ужин — с вполне человеческой едой, но вы наверняка откажетесь, думая, что мы захотим вас отравить…       — Допустим, что ваша версия о том, почему именно вам нужны гости, верна, — тут же перебил его Стефан; по соблазнительной, засиявшей улыбке Аллориума стало ясно, что ему это нравилось. — И мы как будто бы в неё поверили, но… — Стефан склонил голову и прищурился. — Каковы условия нашего тут пребывания? Что мы можем делать, а чего — нет? И будет ли возможность покидать дворец на непродолжительное время?       — По поводу последнего — не более двух часов в день, иначе это какие-то неправильные гости… — Аллориум усмехнулся и забродил перед троном, сложив руки за спину — то ли передразнивая Стефана, то ли сделав это случайно. — А всё остальное — на ваше усмотрение! Вы здесь будете свободны в рамках самого дворца, занимайтесь, чем хотите. Только на приёмах пищи я бы желал видеть вас за своим столом… ну, и может на парочке театрализованных представлений — у нас такое иногда происходит и хоть немного нас взбадривает! Появляется хотя бы цель, и мы даже стараемся приложить усилия… Правда, для самих себя мы редко устраиваем спектакли, — заметил юноша и откинул волну пепельных волос с плеч; его движения, мягкие, плавные, струящиеся, как по шёлку, уже бесспорно намекали на некий тайный план по обольщению. — Гости — вот кто для нас источник вдохновения!       Стефан тяжело вздохнул и окинул взглядом команду. У всех в глазах вырисовывалась одна мысль: ничего не поделаешь, придётся задержаться в этом неприятном месте на три дня. Тогда, ещё немного подумав, он повернулся к Аллориуму, наигранно равнодушному и якобы занятому расставлением подушек, и выдал свой вердикт:       — Мы согласны. Только дай нам сегодня пару часов, чтобы собрать вещи… Этого хватит, чтобы вы успели подготовить комнаты для нас. Однако помни, Аллориум, — Стефан ловко перешёл с уважительной формы обращения и смерил юношу цепким, испепеляющим взглядом, — что если ты вздумаешь нас обмануть или причинить кому-либо боль… то я перережу твою хорошенькую шею мечом! А ты знаешь: защитники не любят разбрасываться обещаниями…       — Я рад, что ты оценил мою шею по достоинству, прекрасный Стефан! И, конечно же, я знаю о суровом характере защитников… Так что не переживайте, друзья, всё будет честно! — Аллориум обворожительно улыбнулся и, как прожжённый искуситель, ловко перевёл разговор в шутку. Тут же прозвенел серебряный колокольчик, и слуги, слишком нерасторопные и медленные, вкатились обратно в комнату и приняли распоряжения о подготовке комнат. Стефан коротко распрощался с хранителем диадемы и кивком головы показал команде на выход. Милан оборачивался последним и успел заметить, как хищно и огненно заблестел янтарь в глазах Аллориума, пока он провожал взглядом их компанию; точнее, провожал он только одного — Стефана, и эта ядовитая, мерзкая, удушливая симпатия не могла не напрягать Милана.       — Это безумие! — первым подал он голос, когда они вышли из-под сводов арки, на безлюдную площадь перед древними уснувшими зданиями. — В этом дворце с нами могут сделать что угодно, а мы будем в проигрышном положении. Да и этот Аллориум… он точно что-то скрывает!       Стефан поглядел на него понимающе, ласково и при этом вынужденно строго — так лидер должен принимать решение, неприятное для одного, но полезное для всех.       — Разделяю твоё мнение, мой милый, однако ты и сам понимаешь… — защитник тронул его за плечо и коротко, быстро накрутил чёрные кудряшки себе на пальцы — так, чтобы Деян и Андрей, пребывавшие в тягостном раздумье, не разглядели эту секундную ласку. — Мы никак не можем поступить по-другому, — прошептал и нежно коснулся ладонью его щеки, а затем тут же отошёл и обратился уже ко всем: — Надеюсь, всем ясно, что за этим гостеприимством кроется что-то тёмное. А уж если не тёмное, то однозначно лживое… Не верю я, особенно после стольких заданий от предыдущих хранителей, которые мало отличались лукавством, что тени готовы отдать нам реликвию просто так, только за расслабленное пребывание у них в «отеле»! — Деян и Андрей согласно закивали, Стефан же, серьёзный и обеспокоенный, зашагал взад-вперёд перед ними. — Нам нужно быть готовыми ко всему и полагаться только на собственные силы. Дойдём до дома, и там, пока будем собирать вещи, я расскажу свой план…       «Надеюсь, он будет включать в себя отражение нападок от Аллориума, потому что пока я вижу одно: он возжелал Стефана и явно хочет его соблазнить!» — едко подумал Милан, хотя вслух ничего не сказал. Пожалуй, его ревность, хоть и была редкой гостьей, зато, когда являлась, сокрушала и разъедала всё на своём пути! Да, он искренне беспокоился за Стефана — и трудно сказать, как давно это началось, но сегодня ревность была не просто капризом, романтической брешью или игрой — она стала необходимостью, важным элементом в их выживании. Аллориум — не то существо, чья симпатия могла быть здоровой, искренней и живительной. Лиярт, создавая своих теней уже в угасающем настроении, подавленный ядовитыми желаниями и несбывшимися чувствами, вложил в них много тяжести, фальши и развращённости — и не тел, не помыслов, а скорее их хрупких, болезненных до лихорадочности душ. Верить им — значит обречь себя на гибель. Наверное, чем-то таким стала для красивого создателя его любовь: чувственная обернулась трагедией, а братская — по-чёрному смехотворным фарсом…       Дома Стефан предложил им собираться в гостиной, а сам расположился в центре и изложил свой план:       — Три дня отсечём ровно от сегодняшних часов, то есть где-то от десяти вечера — пока соберёмся, пока придём к ним… Я думал над тем, чтобы поселиться у них завтра утром, но решил: чем раньше мы разделаемся, тем лучше! То, что мой младший дядя где-то на свободе и наверняка раздумывает над какой-нибудь пакостью, чтобы помешать нам, нервирует меня и заставляет действовать быстрее. Надо уже собрать диадему и освободить память о Лиярте! — Стефан посмотрел на Милана. — К тому же, теперь ты перестал видеть сны, и мы больше ничего не можем узнать о нём…       — Жаль, что история закончилась на такой печальной и безысходной ноте, — вздохнул Милан и расстроенно застегнул собранную сумку. Стефан одарил его понимающим взглядом, а Деяну и Андрею осталось довольствоваться лёгким недоумением: конечно, они оба слышали историю до конца, как её рассказал Милан, но то была история, уже хорошенько вылизанная от ярких эмоций и грязных деталей, чистая, правильная и просеянная сквозь разум! Они не слышали её такой, какой она прозвучала для Стефана наутро после их сладостного единения…       — Поэтому-то мы должны теперь соблюдать особенную осторожность, — продолжил лидер. — Что я предлагаю: нас наверняка расселят либо по двое, либо всей командой сразу. Каждую ночь кто-то один должен бодрствовать, пока другой отдыхает. Если угодно, то можно меняться в рамках одной ночи — главное, чтобы ни в коем случае не спали все. Если нас заселят вместе, сторожить будут двое; если же заселят парами, то пусть охраняет один. Потом можно распределиться, как будет удобнее, но суть вы поняли, — Стефан ещё раз подчеркнул: — Спать всем сразу будет опасно. Я понятия не имею, что захотят от нас тени, но лучше быть начеку.       — Второе, — продолжил Стефан после короткой паузы. — Насчёт еды. Я долго думал, что с этим делать: большой риск есть что-то там, но, с другой стороны, если мы совсем откажемся от блюд, Аллориум может с лёгкостью вменять нам это за невежливость и сказать в конце, что условий договора мы не выполнили. Поэтому план такой: едим местные кулинарные чудеса в малых дозах, просто по чуть-чуть, чтобы никто не смел предъявить нам претензии. А с собой возьмём чего-нибудь в духе консервов и тому подобного, что не испортится за три дня без холодильника. С водой дела обстоят похуже, но я уже придумал: можно взять кипятильное устройство — и, на всякий случай, набор спичек и небольшой котелок; всю воду, которую нам будут давать, мы дополнительно обеззаразим ещё одним кипячением.       — Готовимся, как шпионы во время вылазки на вражескую базу! — усмехнулся Деян, хотя его взгляд горел огромным уважением к Стефану, всё настолько досконально продумавшему.       — А мы и есть такие шпионы… — задумчиво изрёк защитник и улыбнулся. — Только пусть Аллориум думает иначе и считает нас дураками. Мы обыграем его, я вам обещаю!       — Кстати, а вы заметили, — подал вдруг голос Андрей, до того ошарашенно молчавший, — как странны эти существа и вообще весь их замок? Интерьер, одежды, манера себя вести…       — Думаю, что именно так выглядит определение слова упадок, если попытаться выразить его через призму мифологического зрения, каким жил Лиярт, — тихо ответил Милан; только потом, задумавшись над сказанным, и сам поразился тому, что сумел так тонко облечь свои мысли в слова. — Они как будто собирательный образ всех смертных грехов, но один в них точно властвует сильнее…       Даже не хотелось больше ничего говорить после таких изящных слов — вся команда тяжело погрузилась в сборы. Лишь перед самым выходом, когда Стефан и Милан осматривали свою комнату и проверяли надёжность тайников для диадемы, между ними вспыхнула несвоевременная, жгучая страсть. Милан — может, от ревности или волнения — первым кинулся на возлюбленного и, прижав к стене, глубоко поцеловал. Стефан, и негодуя, и отталкивая его за плечи, всё-таки сам же толкнул его к кровати, но там и остановился: только навис сверху и, ещё раз поцеловав, внимательно поглядел на него. Милан удивился столь внимательному, серьёзному взгляду, когда у них обоих пояса разрывало от жажды. Он, конечно, понимал, что выбрал самое неправильное время для ласк, да и Деян с Андреем скоро уже будут стучаться к ним и поторапливать. Но чтобы Стефан, любивший отдаваться страсти яростно, бурно и до исступления ярко, настолько совладал с собой…       — Слушай, — начал защитник и провёл ладонью по его щеке, — я тут хотел сказать, просто на всякий случай, мало ли… В общем, если вдруг кому-то из нас покажется нечто странное друг в друге, то мы должны знать, как проверить истину. Давай контрольным вопросом будет… — Стефан нагнулся ближе и прошептал на ухо. Милан вздрогнул от приятных мурашек, всегда щекочущих тело, когда Стефан был так близок и так соблазнителен. Однако суть, хоть и сквозь сладкую дымку набегающего возбуждения, он уловил. Как раз в этот момент постучали в дверь, и они, разочарованные, грустные и помятые, поцеловали друг друга напоследок и встали с кровати.       Деян успел сбегать в магазин и накупил всего, что составил списком Милан. Андрей ещё раз проверил вещи, и теперь, когда время близилось к десяти, пора было выходить. Взвалив рюкзаки на плечи, команда покинула дом — на следующие три дня их жилищем станет тёмный готический дворец, где каждый уголок пропитан сыростью, а каждый житель — опасностью и неутомимым влечением…