Ми́лан

      Милан проснулся рано, с угрюмо-навязчивой тревогой на сердце. За окном ещё перешёптывались синие сумерки. Небо розовело неохотно, напряжение прошило каждую чёрточку на раздражённых облаках. И сон, и волнение были понятны: наступил день знаменитого поединка! Сегодня Дмитро, одержавшему верх надо всеми молодыми защитниками Мараца, предстояло сразиться с самым сильным и злобным чёрным зверем, которого приведёт к ним Владыка. Но Милан беспокоился не только за исход поединка — ведь тот уже долгие годы был одним и тем же. Сегодня он узнает, что случилось с его братом и возможно ли вернуть его назад…       Драган вызвал его вчера на короткую беседу, в которой уверил, что сумеет договориться с хозяином тёмных тварей. И если не словами, то угрозами и силой — иногда Владыка понимал только этот язык. «В любом случае, я тебя без помощи не оставлю. И брата твоего тоже». Милан ему верил, несмотря на лёгкое пренебрежение Стефана по отношению к нему. Он понимал, отчего племянник не доверял своему дяде: уж больно много тайн скрывалось за самим их происхождением, за разными легендами и тёмными зверями. Да и сны о блестящем прошлом, овеянные золотым ветром и улыбками Лиярта… Всё это виделось Милану не просто так, всё должно было сплестись в единый, пусть и разочаровывающий узор.       А пока он думал о брате. К волнению о том, как пройдут переговоры и чем всё решится, примешивалась хромая тревога о самом Николе. Что он видел? Не обращались ли с ним худо? Желает ли он видеть своего старшего брата, от существования которого натерпелся вдоволь за свою короткую жизнь? Милан морщился, вспоминая их совместное проживание под одной крышей. Никола старался видеться с ним как можно реже, разговаривал холодно и по делу, никогда ничем не интересовался у него и о себе не рассказывал. Милан толком не знал, чем он увлекался, как мыслил, о чём сожалел. Только сквозь мутные обрывки разговоров с рынка он узнавал, в какую пьяную драку вновь попал его брат; через букеты страстных писем — у их порога или оставленных на столе — догадывался, с какой девушкой тот встречался, как бросил её или, наоборот, почему теперь плёлся влюблённым хвостом. Шумные компании друзей, что провожали его иногда до калитки, позволяли Милану видеть, с кем он общался и о чём.       Никола никогда не приглашал друзей в дом — словно это было осквернённое место, где они могут столкнуться с его братом. Милан знал, что его презирали, недолюбливали, в лучшем случае — жалели, как калечную собачонку. Юные, но уже такие закостенелые умы жестоко наклеили на него позорную метку и избегали. Брат, какое-то время балансировавший на грани, всё-таки упал к ним — и его трудно было винить в предательстве, ведь, когда ты ещё в начальной школе, а тебя уже избивают за то, какой твой брат (даже не ты), это ужасно. Ужасно, грустно и несправедливо. Поэтому Никола вырос быстро, быстро и ожесточился. Милан спокойно осознавал, что, если бы не его огненная, изничтожающая всё ярость, недавно приведшая к драке с Дмитро, брат бы его поколачивал. В целом, он мог делать это и так — телосложение позволяло. Но он видел, чувствовал, понимал: если притронется к падшему брату хоть пальцем, если позволит себе хоть один замах кулаком — будет очень горько жалеть, несмотря на свои силы, мышцы и опыт в драках. Милан обратится в свирепую, шипящую кошку и на одном лишь гневе уложит Николу на лопатки.       Да и насколько надо было омерзеть душой, чтобы желать брату боли — всерьёз, не в одних лишь мыслях? Тому, кто в детстве читал тебе сказки вместо почившей матери, кто окружал тебя лаской и заботой, кто вытирал твои вечные сопли и слёзы, залечивая очередную разбитую коленку?..       Иногда Милан думал, что та пора ему просто привиделась. Что только он её заметил, а для других существовала какая-то иная реальность. Перед смертью отец просил его приглядеть за Николой, говорил — младший склонен ко всяким гнусностям, порокам и алкоголю. Но как он мог выполнить завет родителя? Каждый волен распоряжаться своей судьбой сам. Никола пожелал типичной жизни деревенского паренька — никто не вправе осуждать его за это. Милан отряхивал его от грязи, крови и собственной рвоты, когда он вваливался в их дом поздней ночью, и держал над унитазом, пока его выворачивало. Это — то немногое, что он мог ему дать. Когда Никола бывал слабым, хмельным и покладистым, как в моменты после угарного кутежа, то напоминал Милану младшего, нуждавшегося в защите брата, с каким он расстался, ступив на скользкий путь первой любви. Изредка Никола, забывшись в бреду, просил его остаться рядом, пока не засыпал. Иллюзия оттепели рассеивалась к утру, когда смурной брат становился ещё грубее и злее, вспоминая, какую уязвимость обнажил прошлой ночью.       Так они и жили — не братья, не соседи, не друзья и не враги. Просто два далёких друг другу человека, связанных кровными узами и рабочими обязанностями.       Милан переживал о будущей встрече. Несмотря на заверения Драгана, что-то не складывалось, не утрамбовывалось в мятежной душе… Но что толку воображать? Совсем скоро истина откроется.              Тревога искрилась по всему Марацу, заражая людей, как приставучая болезнь, оседая в лёгких навязчивым воспалением. Все были взбудоражены предстоящим поединком — даже не столько потому, что решалась судьба будущего года (история говорила, что и нынче защитников ждал успех), сколько из-за приезда такой загадочной и тёмной личности, как Владыка. Предыдущие годы не могли утолить интереса к нему, не сумели обратить его визит в обыденность. Создатель тёмных тварей будет в одном с ними городе, рядом с Драганом! Перед турниром они с главой встретятся лично и что-то обсудят, а потом дадут старт боям. На арене они будут сидеть в отдельной ложе, друг рядом с другом.       За Владыкой всегда тащились его несчастные глупые создания — целый лес на севере отводили специально для них, чтобы они не смели ступить дальше и кому-нибудь навредить. Большие отряды воинов стягивались туда и сторожили это место. Ещё сотни патрулировали Марац, закрывали главные ворота и проверяли всякого входящего. Сегодня охрана будет строже и жёстче, ни одна тёмная зверушка не проберётся мимо стены. Всё из-за недавней трагедии, кровопролитного нападения… Драган уже обещал жителям в своей вчерашней речи, что на сей раз разговор с Владыкой будет жестоким и беспощадным; ни доли милосердия теперь не проскользнёт в его словах — впервые за много лет Страдалец коварно обманул их, втихую напустил своих тварей и теперь не сможет отвертеться. Драган потребует новых, суровых условий мира. Поговаривали, речь шла об истреблении половины существующих црне зверей… Милан слышал, что защитники с тревогой переговаривались о том, как бы ни случилось второй великой войны, если Страдалец вдруг откажется.       Но пока это всё витало призрачными слухами над готовым, слегка наряженным к турниру Марацем. Поединки начнутся в семь вечера на главной арене города: сначала серия побочных боёв, где сразятся дошедшие до групповой стадии отбора воины с мелкими тварями на потеху публике. Потом, в девять, состоится главная битва: Дмитро выступит против сильнейшего создания Владыки. Сколько будет длиться бой — никому заранее неизвестно. Могло пройти всего полчаса, а исход уже предрешался, но иногда битва шла до полуночи.       Несмотря на всю неприязнь к Дмитро, Милан искренне желал ему победы сегодня — какое-то жуткое волнение, видимо, из-за встречи с братом, не отпускало и подтачивало душу. Дабы чем-то себя занять, Милан решил прибраться в комнате, потом приготовил завтрак. Стефан убежал, едва успев сказать ему доброе утро — дядя уже ждал его в своём кабинете, чтобы поручить гору заданий. Стефан не выглядел холодным или обиженным, скорее, задумчивым и отстранённым. Недавно у них случился маленький конфликт — глупый и забавный, нисколько не серьёзный, но как-то отяготивший их деньки перед турниром.       На одном из занятий по стрельбе Милан резонно заметил, что его способности оставляли желать лучшего, а ведь прошло уже много времени. Он так и не продвинулся в меткости, силе выстрела и даже не понимал, что именно делал скверно. Его родство с лучшей лучницей Мараца, конечно, ободряло и вселяло надежду, но уже стоило взглянуть правде в глаза: он — стрелок хуже среднего. «Возможно, мне стоит подумать о смене оружия или попробуем другую тактику?» — Милан хотел спросить именно так, но вышло раздражённо, устало и с наездом. Так говорить не надо было ни в коем случае — даже если грудную клетку покалывало от будущей, наверняка трудной встречи с братом и волнения по поводу турнира. Стефан ведь испытывал тревоги не меньше …       В общем, друг постарался сохранить хрупкое равновесие и при этом быть вежливым, поэтому ответил, что пока не видит ничего плохого в обучении Милана — тот двигался в своём темпе. Завязался короткий спор: Милана злило, что Стефан вечно его выгораживал, находил плюсы в том, где сияли одни лишь звенящие минусы. Конечно, потом очень жалел о сказанном — Стефан так поступал вовсе не со зла, а потому что не хотел ранить нового друга и терять его расположение. Да, он честно боялся оступиться — сказать правду, ведь так долго пробыл в одиночестве, так по-наивному разучился дружеской жёсткости!.. Милан обругал себя, как только слова вырвались из его разворошенной, тревожной души. Стефан, ошарашенный, побледневший, терпеливо проглотил этот выпад и тихо извинился. Прохлада воцарилась между ними на весь следующий день; Милан, конечно, попросил прощения, но сказанного не воротишь. Он понимал, что задел Стефана и показал себя с эгоистичной стороны.       А между тем, если удастся вызволить Николу из плена, это станет их последним разговором перед расставанием… Никогда прежде столь грязный стыд не ворошил сердце Милана. Он пытался окружить Стефана мягкостью и заботой в тот день, но друг справедливо отвечал равнодушием. Милан печально вопрошал себя: неужели это всё? Вот так кончились их ночные концерты, объятия, прикосновения?.. Получалось, что да; и он это вполне заслужил.       Драган сказал ему подойти во дворец около пяти часов — к тому времени они с Владыкой уже встретятся, обговорят нужное и будут готовиться к открытию турнира. Милан не разделил всеобщего ажиотажа от прибытия тёмной процессии на вороных лошадях, поглядеть на которую собралось пол-Мараца. Всё равно он увидит этого странного персонажа — да ещё и вблизи… Как он услышал из обрывков разговоров на улице, вместе с Владыкой приехали его подопечные — те самые несчастные, которых он похитил из мира людей. Милан поздно спохватился, что мог бы увидеть там своего брата — раньше, чем во дворце, как-нибудь окликнуть, хотя бы посмотреть, что с ним… Но теперь бесполезно: только ждать пяти часов, каждая минута до которых капала тяжко, изнурительно и невыносимо. Да ещё и пустой дом навевал одну лишь тоску…       Он захотел спуститься вниз, к мастерской Стефана, и снова на неё поглядеть. Пальцы обжёг листочек с юношескими признаниями — те, которые Стефи написал после встречи с ним. Нет, они были вовсе не о любви, а, скорее, о первом порыве вдохновения. Как и любовь, оно тоже случалось со всеми впервые и истязало сердце не хуже. Но иногда, в своих мыслях, Милан допускал большее, допускал сладкие излишества, фантазии, настоящую эстетику их скрытой привязанности. Как изящна была бы такая история! Его ещё стыдили собственные желания в те годы, когда он намеренно хотел покончить с жизнью, просто искал способ ненадёжнее, быстрее и бесславнее. А юный Стефан увидел его, восхитился им и даже ни разу не осудил. Только жертвенно спасал и мучался от кошмаров, боясь, что когда-нибудь не успеет…              За сумрачными мыслями, вопросами и чаепитием прошёл самый вязкий и бесполезный день Милана. Во дворец он направился уже к половине пятого — и дальше сидеть дома казалось уже пыткой. Перед выходом посмотрел на себя в зеркало; наконец-то оделся прилично: куртка с красными узорными вставками застёгнута на все пуговицы, рубашка под ней хорошо отглажена, а брюки отстираны от пыли и сухих травинок. Одежда местных жителей столь изящно подходила к его образу, что брат, увидев его в этом, наверняка не упустит случая бросить обидную шутку. Милан уже представлял, как искривлялись губы Николы в издевательской усмешке…       У дворца его неожиданно ждал Стефан. Они не договаривались встретиться, но Милан чувствовал, что без его поддержки он бы вновь запутался в тёмных коридорах и нарвался, не дай Бог, на кого-то похуже Константина. Стефан, опрятный в своём костюме, с гладко зачёсанными волосами и изумительно ясным взглядом голубых глаз, мягко улыбнулся ему и кивком показал идти за собой. Какой он был красивый — той нежной, тонкой, хрупкой красотой, что прячется за островатыми, царапающими чертами и строгой линией скул! В сумраке зальных свечей и зажжённых в честь праздника каминов тёплые блики мягко обрамляли его лицо и играли блеском ниток на вышитых узорах куртки. Он вёл Милана по галереям и переходам быстро, умело, изредка оборачиваясь, чтобы убедиться, что гость не отстал. Милан всё высчитывал, когда же будет лучше упасть ему в ноги и попросить прощения, при этом не вызвав недоумения на лицах вездесущих стражников. «Ведь я был так не прав, ужасно не прав, а он проглотил обиду и ведёт себя так, будто забыл это!». Если уж Милан начинал себя корить, то больше не мог остановиться.       Они добрались до залы ожидания — тёмной комнатушки со сводчатым потолком и парой гобеленов на стене. Стражник доложил Стефану, что пока его дядя занят и их позовут ближе к пяти часам. Делать было нечего, они остались в комнате одни — стражников не хватало, и они все стояли около важных проходов и арок. Некоторое время молчали, неловко шагая от окна к потрёпанному дивану. Первым заговорил Стефан, вдруг положивший руку на плечо задумавшегося Милана — его опять уволокли в болото мысли о брате и нервозное ожидание.       — Всё будет хорошо, не переживай… Дядя точно что-нибудь придумает. Страдалец не сможет спрятать твоего брата. Мы его спасём.       Улыбался слабо, устало — видно, Драган его за полдня успел измотать, но всё-таки с прежней лаской. Эти губы, филигранные и нежные, не хотелось искажать в гримасе боли или разочарования. Милан вдруг ощутил себя жалким и в порыве (которые у него могли быть вовсе не гневными, а ещё и страстными, влекущими) бросился к Стефану. Обнимать он умел только лихорадочно, стремительно, терпко. Тело под его руками вздрогнуло, не поверило, но податливо прижалось — по привычке, наработанной за страшно подумать какое ничтожное время.       — Я такой дурак был все эти дни… Говорю, не думая, и раню тебя! Я ведь вовсе не так хотел сказать про наши тренировки… А в итоге наплёл чуши, — шептал ему Милан куда-то в шею, не обращая внимания, как опасно губы мазали по чувствительной коже. — Мне нет оправдания. Прости меня, Стефи…       Стефан слышно усмехнулся и обнял его в ответ, положив руки на туловище.       — Я на тебя никогда толком не могу сердиться. Если и обиделся, то только на правду в твоих словах… Но мы обязательно продолжим, я постараюсь исправиться. Ведь не думаешь же ты, что наше знакомство закончится после сегодняшнего дня и ты уйдёшь от меня просто так? — спросил шутливо и почувствовал долгожданную улыбку, даже не видя её: Милан опустил голову ему на плечо. Камень двух последних дней вдруг слетел с сердца — легко и быстро. Они отстранились, чтобы смущённо посмотреть друг на друга и закрепить перемирие забавно-нелепым рукопожатием; затем Стефан коротко пересказал весь свой сегодняшний день, чтобы хоть как-то скоротать время до встречи с Драганом. Милан смотрел на него благодарно — голос Стефана, приятный и успокаивающий, отвлекал от панических размышлений, в которые он окунался постоянно, начиная с утра.       — …В общем, дядя решил, что во все предыдущие дни я поработал мало, — недовольно фыркнул Стефан и откинул короткий хвостик назад. — Встретимся мы с тобой только на турнире, до него мне нужно будет ещё помочь ему. Насколько я знаю, для тебя забронировано неплохое местечко в специальной ложе, где сидят лишь дядины советники, — Стефан одарил его загадочной улыбкой. — Я буду, к сожалению, не рядом с тобой, а чуть поодаль. Но мы обязательно встретимся, — поглядел внимательно и как-то намеренно акцентировал внимание на этой фразе. — Я приду к тебе…       Милан уже прислушивался к шагам стражников в коридорах и метнулся мыслями к решавшей всё встрече. Слова Стефана как-то затерялись и поблекли. Но, к сожалению, патруль прошёл мимо их залы — значит Драган пока не звал их к себе. Совершенно неожиданно в голову пришло воспоминание о сне. Милан чётко помнил каждую деталь — Лиярта, прекрасный храм и то, что хотели показать через восприятие юного, пылкого защитника, влюблённого до гудящей темноты в душе. На сей раз он решил рассказать Стефану историю от и до, конечно же, опустив интимные подробности столь близких и нежных взаимоотношений двух молодых людей. Снова описал Лиярта, роскошный дворец, не шедший ни в какое сравнение с тем, где они стояли сейчас, какой-то светлый храм и тайную комнату в ней. А ещё — про желание Лиярта изучать тёмных тварей. Стефан, поначалу слушавший его рассказ как забавную небылицу, тут же посерьезнел и даже с интересом ещё раз переспросил, как выглядел этот Лиярт. Видно, собрат по духу, увлечённый если не в происхождении, то в сути црне зверей, привлёк его внимание — ведь Стефан жаловался на то, как мало дядя разрешал исследовать их врагов…       Напоследок, перед тем как за ними зашла стража и объявила, что Драган готов их принять, Милан вдруг вспомнил самую главную зацепку, едва не потерявшуюся в бездонных облаках сна. Стефан уже нахмурил брови и задумчиво потирал подбородок, готовый то ли чем-то поделиться, то в чём-то сознаться, как следующая фраза выбила его из стройного порядка мысли:       — Знаешь, я ведь забыл сказать главное: наконец-то я услышал, от лица какого героя идёт история! Точнее, это не имя даже, а кличка, скорее всего… Аметист! — Милан усмехнулся и бросил это беззаботно, полагая, что раз уж целое имя видного юноши ничего не дало Стефану, то и кличка какого-то защитника не прольёт свет на старую тайну. Но друг внезапно изменился в лице: улыбка слетела с губ, в глазах заплясали серые огоньки сомнения, а складка прорезала подвижное место между бровями. Стражники уже топтались недалеко от залы, когда он глухо и задумчиво прошептал:       — Я знаю, что кличку Аметист носил мой второй дядя… Константин.       Милан опешил и очнулся только перед дверями главы Мараца, когда его позвали по имени и пригласили войти. Перед тем, как створки раскрылись, Стефан поглядел на него удивлённо, пристально и испытующе, будто хотел понять: а не шутил ли Милан? Но Милан, и сам ошарашенный, глядел в ответ серьёзно и задумчиво. Многое становилось понятным и при этом ещё более запутанным, если Аметист — это младший брат Драгана! Милан вздрогнул от тяжёлого осознания: Константин любил Лиярта и ревновал к Драгану. Теперь плавно сходилось всё то, что он увидел ещё в первом сне: высокий статный юноша-защитник, третий в их компании, не зря напоминал ему кого-то очень знакомого. «О Боже…» — только и мог выдохнуть он, когда каждый кусочек мозаики ложился на своё место, открывая картину с первого взгляда простую, но очень сокровенную.       «Так вот о ком говорил тогда в своей безумной речи Константин! И Драган… он должен знать, кто таков Лиярт и что с ним произошло. Без трагедии, кажется, не обошлось…». Милан жаждал тщательней обдумать новообретённое знание, но реальность тянула его глубже в свой бешеный ритм. Двери распахнулись, и они со Стефаном оказались в приёмной зале Драгана — такой же тёмной и строгой, как все остальные во дворце. Сумрак развеивали электрические фонари с мягким жёлтым светом и разведённый огонь в камине. Сквозь узкие стрельчатые окошки проглядывали серая булыжная площадь и потёртый камень рыночных домов. Едва перешагнув порог, Милан почувствовал гнетущую, вязкую скорбь, застывшую в воздухе отравленной стрелой.       У массивного стола в центре комнаты по одну сторону стояли Драган и его советники — пять-шесть человек, а по другую — тот самый Владыка в окружении всего трёх сопровождающих. Брата среди них не было… Милан оглядел мрачную личность, страх всех защитников, быстро, но в подробностях. Ростом и телосложением он не уступал высокому и крепкому Драгану. А внешностью — не отличался от картинки в исторической книге, которую ему показал глава в первую встречу. Его тело скрывалось под чёрными пластинами угловатых, шершавых доспех. Лицо по большей части тоже пряталось под шлемом, но, к удивлению Милана, главная часть была видна: глаза, нос, контуры рта. Он бы мог казаться почти обычным человеком, если бы не мертвенно-синеватый цвет его кожи.       Чем больше Милан разглядывал его лицо, тем сильнее убеждался: нет, перед ним отнюдь не человеческое создание. У них глаза горят живым, возможно, иногда отчаянным или грустным блеском — но горят; у этого тёмно-серые равнодушные глаза смотрели мрачно, пугающе, засасывая в топкую ледяную пустошь. Да и черты лица… самые невыразительные, блеклые, трудно запоминающиеся! Милан отводил взгляд от него и тут же забывал его облик; помнил только абсолютно чёрные доспехи и бледный кусочек лица. Он вроде и казался человеком — по всем параметрам, по форме, но язык не поворачивался причислить его к тем, кто стоял сегодня в этой зале. От присутствия рядом с ним скорбь густилась в душе пухлыми грозовыми тучами, а страх горчил на кончике языка, оглушая слова, мысли, чувства.       Милан ощутил каждый волосок на своей похолодевшей коже и хотел, чтобы этот разговор уже поскорее закончился.       Владыка скользнул по нему взглядом, толком и не заметив. Его свита, вся одетая в длинные куртки с нашитыми серебряными узорами, похожими на одежды защитников, глянула на них со Стефаном презрительно, злобно, будто они сделали что-то ужасное лично каждому. Их лица были Милану незнакомы; двое молодых людей и девушка — всем до тридцати лет — не выделялись чем-то особенным. Обыкновенные, в меру приятные лица, разные типажи, цвета волос. Но все как один стояли прямо и ровно, с аккуратно зачёсанными волосами или причёсками; ни одна прядка не выбивалась, ни одна складка на одежде не лежала криво или косо.       Драган обратился к нему мягко и спокойно, тем самым выведя из транса:       — Милан, подойди, пожалуйста, ближе. — Он повиновался, хотя толком задержаться взглядом на Драгане до сих пор не мог — жгли откровенные моменты из его прошлого, которое он увидел пусть и опосредованно, через Константина, но понял многое. Так часто бывает, когда мы видим столь взрослых, серьёзных людей и не можем поверить, что когда-то они тоже были подростками — пылкими, влюбчивыми и безумными. Любил ли Драган Лиярта? Это было трудно сказать. Но вот что прекрасного златоокого юношу любил Константин, Милан понял сразу; возможно, его любовь полнилась острыми углами и тёмными бликами, но чьи чувства вообще можно было взять за идеал? И существовал ли он?..       Милан так отвлёкся, что снова вылетел из реальности. Стефан остался позади него. Драган медленно вздохнул и продолжил:       — Мы поговорили с Владыкой о твоём брате. Он сможет вернуться домой, если сам того захочет. Владыка утверждает, что Никола был рад присоединиться к нему и не очень желает видеть тебя, своего брата. Но давайте позовем его и выслушаем. Ты сможешь поговорить с ним и попытаться убедить…       Милан, оглушённый новостями, безмолвно кивнул; страх скрутил ему желудок и засел тугой пробкой в горле. Вот сейчас он увидит своего брата! Но почему предчувствие такое отвратительное? Драган ещё сказал — Никола добровольно ушёл к Владыке… Конечно, часть про то, как он не хотел видеть старшего брата, казалась до иронии правдивой. Но стоило ли ради этого присоединяться к самому тёмному и опасному человеку в мире? Милан в это не верил.       Владыка лишь лениво склонил голову набок и равнодушно дёрнул губами — в жутком подобии усмешки. Двери позади слышно распахнулись, и в комнату вошли. Оборачиваться Милану было трудно и вязко, словно они все застряли в нелепом мгновении истины. Никола ступал ровно и раскованно, на губах застыла злая улыбочка. Выглядел он обычно: тот же короткий ёжик тёмных волос на голове, статная широкоплечая фигура, загорелая кожа, грубоватые, но симпатичные черты лица — крупный отцовский нос, массивный подбородок, большой рот. Мамины только глаза, и то, даже не цветом, а формой, выражением — стремительные, глубокие, вдумчивые. Поменьше бы Никола пил и слушался своих дружков — возможно, его ожидала бы другая судьба и они сейчас не оказались бы тут, по разные стороны баррикады, уже едва ли не враги…       Милан разглядел его одежду, такую же тёмную, изящную куртку, как и у остальной свиты Владыки. Как же искусственно она на нём выглядела! Любитель простой, иногда затасканной рубашек и штанов, в этом облачении он казался смешным для каждого, кто знал его в прошлом.       Никола остановился шагах в десяти от него и смерил презрительным, ненавистным взглядом. Уже одного этого Милану хватило, чтобы убедиться: брат был в своем уме и прекрасно помнил его. Слова вдруг резко повылетали из головы, мысли, хаотичные и обжигающие, заполонили собой всё разумное. Милан совсем растерялся.       — Здравствуй, Никола.       — Здравствуй, братец. — Даже в одном обращении сквозило много презрительности! Милан нервозно вздрогнул — никогда прежде не чувствовал себя таким уязвимым перед братом. И тот, словно почуяв его слабость, бросился, как дикий зверь:       — Что же молчишь? Разве не ты хотел меня видеть? — улыбка ледяная и мерзкая, словно он уже продумал всё, что скажет, и Милан слепо следовал его замыслу.       — Да, это так… — он прокашлялся и взял себя в руки; говорить надо было смело и твёрдо — но ни того ни другого Милан у себя пока не нашёл. — Никола, — обратился уже серьёзнее и спокойнее, взглянув прямо в глаза, — прошу тебя, расскажи, что случилось. Неужели ты и правда решил остаться с ним? — от одного упоминания Владыки дрожь пробирала по телу. — Неужели ты бросишь своих друзей и мечты? — о себе Милан даже не сказал — он наверняка был среди причин, по которым Никола вообще захотел сбежать. — Если с тобой худо обращались, дай знать — сейчас мы здесь все вместе, чтобы разобраться в этой ситуации…       — Прекрати! — фыркнул Никола и сложил руки на груди. — Ты бредишь, не иначе. Я сам пришёл к Владыке — точнее, сначала об этом не знал, просто следовал за фуникулёром, и он привёл меня к нему… Я чувствовал, что за туманным неизвестным подъёмником скрывается нечто важное. Не зря наша матушка говорила, что наши корни скрываются наверху, среди гор! Только вот идеология защитников оказалась совсем не по мне… — Никола бросил язвительный взгляд почему-то на Стефана, но тот выдержал его с ледяным выражением лица. — И вот ты говоришь про друзей и мечты, братец… — его «братец» звучало так издевательски, что лучше бы он обращался к нему обезличено или вообще с оскорблением. — А ни друзей, ни особенных планов у меня никогда толком не было. Я это понял, когда окинул свою жизнь трезвым взглядом. Когда поговорил с Владыкой…       — Очнись, Нико! — сорвался Милан и чуть ли не подбежал к нему, чтобы хорошенько встряхнуть за ворот, но не стал — брат посмотрел на него с такой ненавистью, что всё сразу прояснилось. — Только не говори, что у него ты обрёл смысл жизни! И что всё твоё прошлое ничего не значило!..       — Так и есть, — скептично прервал его брат и зло ухмыльнулся, с радостью наблюдая, как терялся Милан. — Это была не жизнь, а обман. В отличие от тебя, такого особенного и возвышенного, у меня никогда не было ничего стоящего.       — Если ты останешься с Тёмным Владыкой, то пропадёшь! — воскликнул Милан и сжал кулаки. — Он изничтожит тебя через пару лет!       — Ну и пусть! — равнодушно хмыкнул Никола. — Всё лучше, чем сидеть безвылазно в глухой деревне вместе с братом-извращенцем, согласным лечь под любого, кто ещё не пресытил свой убогий вкус… — Милан содрогнулся от ужасной клеветы, прозвучавшей не просто с глазу на глаз, а среди десятка посторонних людей. Никола как будто почуял эту его слабость и надавил сильнее, позорнее. — Тебе трудно понять, какая невыносимая жизнь была у тех, кто жил рядом с тобой. Пока ты предавался разврату во всех немыслимых позах и наслаждался, отец изнашивал своё больное сердце, тревожился за тебя и в итоге умер от горя, а я страдал ни за что. Теперь получай обратный ответ: можешь развлекаться дальше, как пожелаешь, и гибнуть в этих гнусных отношениях. Но я к тебе больше никогда не вернусь, порочный Милан!       Униженный и раздавленный ложью, в опровержение которой не верил никто из жителей Герцег-Нови, да ещё и кем — собственным братом, — Милан стоял как оглохший и толком ничего не чувствовал. Ему влепили прилюдную позорную оплеуху, растоптали, будто последнего грешника на земле, уронили в грязь и сверху ещё плюнули. В ушах опасно звенело, а кровь отлила от лица. Никола, взглянув на него напоследок с выражением глубокого презрения, скривил гримасу и медленно покинул комнату. Милан слышал, как неловкий разговор попытался сгладить удивлённый Драган, как усмехались приспешники Владыки, как был безразличен сам Владыка и при этом как будто бы доволен, словно всё шло по его плану. Защитники, всюду доискивавшиеся правды, смущённо прятали взгляды. Каждого в этой комнате разочаровали слова Николы; каждый, ещё не зная, правда ли это, был сконфужен открывшейся грязью. Милан знал, как это работало: вот ты — желанный гость, но миг — и ты уже сомнительный человек с мутной душой. Любое общество небезосновательно считало, что дыма без огня не бывает…       «Может, я и правда настолько ужасен, что собственный брат выбирает скорее смерть, чем жизнь со мной?..». Мысль, ядовитая и горькая, полоснула по сердцу лиловой молнией. Милан желал сбежать ото всех, скрыться — подальше от вечного осуждения, насмешек, укора… Да ещё и Стефан в очередной раз выслушал про него чушь. Тут уже начнёшь справедливо сомневаться… Милан рванул в противоположную дверь — без разницы, куда она его приведет. Драган что-то говорил в спину, пытался его остановить, Стефан обеспокоенно кричал вслед, но все голоса расплылись в сознании. Путь перед глазами тоже потёк — из-за мелких, вырвавшихся слёз.       Милан перестал бежать, только когда темнота давящих зал сменилась зеленью квадратного дворика. Там его и нагнал Стефан, всё это время пытавшийся его остановить.       — Милан!.. — голос запыхавшийся, взволнованный; ни доли разочарования и презрения в нём — а ведь этого стоило ожидать. — Подожди, прошу! Твой брат… есть вероятность, что он находится под влиянием Владыки и говорит не то, что думает!       — О нет, — горько усмехнулся Милан и упёрся в каменную колонну. — Поверь мне, это как раз то, что он на самом деле думает…       — Дядя уже обвинял Владыку в применении тёмных способностей по отношению к своим подопечным… И вполне справедливо, ведь часто они говорили совсем не то, что хотели. Владыка тот ещё хитрец. Добровольно бы с ним никто не остался… Поэтому похоже, что Никола не исключение…       Милый, наивный Стефан! Он пытался уверить его в том, что брат не испытывал к нему такой ненависти, как сказал — а только её самую малость… Милан прислонился лбом к холодному камню и сильно зажмурил глаза.       — И что делать? — прошептал так глухо, отчаянно, что услышать мог лишь тот, кому это и правда было нужно. Стефан осторожно взял его за плечи и мягко растёр их.       — Дядя предупредил Владыку, что если его защитники обнаружат хоть капельку тёмной силы у Николы, когда проверят, то им придётся забрать его и отправить на принудительное исцеление. Владыка мог бы сам снять это помрачение — тогда бы всё заняло меньше времени, но если нет, то оно растянется на несколько месяцев…       Стефан говорил что-то ещё — про жутчайшие санкции, которые введут защитники, когда выиграют очередной турнир, про отвратительно лживое поведение Владыки все последние месяцы, когда он нарушил столько правил, и всё в таком духе. Его голос, ровный и ласковый, успокаивал. Милан даже как будто забыл, что его недавно окунули в грязь лицом… Но вот перед глазами снова вспыхнуло озлобленное лицо брата, и прежня боль полоснула сердце.       — Если бы ты знал, что меня волнует вовсе не это, — наверное, он грубо прервал Стефана где-то в середине и теперь стыдливо отвернулся. — Сейчас я кажусь вам всем грязным, мерзким… — перешёл на шёпот, боясь оголить уязвимые чувства. Стефан развернул его к себе и обнял — прижался так трепетно и нежно, словно минуту назад это не про него говорили всякие мерзости и словесно не хлестали по лицу обвинениями…       — Не знаю про остальных, да и важно ли это? — говорил на ухо, не стесняясь обжигать прикосновениями кожу. — Дело ведь не в том, верю я ему или нет. Дело в том, что даже если и верю — то принимаю тебя таким, как есть, и не чувствую к тебе ни доли презрения. И в этом я абсолютно откровенен…       Если бы Милан и вынес слова утешения, то только такие. Ни фразой меньше, ни тоном мягче. Так уж вышло, что одному Стефану было известно, чего жаждала его израненная душа в тот момент… Милан подставлял лицо, спутавшиеся кудри и свои разбитые сомнения под ласки Стефана: его короткие прикосновения, бархатистое дыхание и нежные слова. Осталось ли здесь место дружбе? Он уже и забыл, каково это…       — Всё будет в порядке, я с тобой, — шептали красивые, лихорадочно-розовые губы, но Милан не хотел им верить — он хотел их истошно целовать. — Иди пока на арену, я за тобой приду чуть позже… верь мне, прошу. — Тёплые ладони легли на щёки и легонько приподняли лицо. — А насчёт Аметиста, то есть моего второго дяди, и твоего сна мы ещё поговорим… всё это очень странно. Я до сих пор не знаю никакого Лиярта, но мне кажется, одно место может подсказать нам… Впрочем, до этого нам ещё предстоит дойти. Встретимся позже, сейчас мне надо бежать! — Стефан заметил его неосознанный порыв задержать ладони у своего лица подольше, задумчиво улыбнулся и склонил голову ниже — так, что расстояние до неизбежного схлопнулось в безумную искру. Милан бы осмелился на шалость, если бы знал, что они не в центре дворца и про него уже ходили мерзкие слухи. Ввязывать в это ещё и милого Стефана он не хотел…       — И помни: мы справимся, мы обязательно что-нибудь придумаем, как спасти твоего брата. Будь то с помощью дяди или без…       Стефан как будто хотел сказать или сделать что-то ещё, но смутился, убрал руки и быстро убежал. Милан тоскливо проводил его взглядом и медленно направился к выходу из дворца, по пути вновь запутавшись в его тёмном лабиринте. На улице люди уже вовсю тянулись к арене, воодушевлённо обсуждая будущую битву и качества Дмитро как воина. Арена представляла из себя небольшой стадион, только без мягкого покрытия, с ровной площадкой, засыпанной мелким песком и камешками. Трибуны — пластиковые сидения, лестницы, даже деление на блоки — в общем, всё как на приличном футбольном матче.       Милан забежал в палатку-кофейню и взял стаканчик с газировкой. Толпа потихоньку рассаживалась по местам. Прогремел мощный горн, возвещавший о скором начале турнира. Возгласы волной прокатились между рядов. Защитники, распределявшие зрителей по местам, знали Милана в лицо — его трудно было не заметить, поэтому быстро указали на нужную секцию, где для него было забронировано место. Недалеко от огороженной и застеклённой ложи самого Драгана и его ближайших советников с отличным видом на происходящее. Многие бы защитники позавидовали его удаче! Милан аккуратно пробрался сквозь кучу коротких лестниц и заторов к названному месту. К счастью, что оно находилось с края — можно в любой момент уйти. Незнакомые лица, вовсю разглядывавшие его, громкие разговоры и общее лихорадочное возбуждение утомили его ещё до начала турнира. И ни одного знакомца — Деян с учеником как сквозь землю провалились, Стефан был ещё с дядей, а мамина подруга детства, София, наверняка сидела где-то среди обычных защитников. Милан почувствовал себя ужасно одиноким, но решил остаться — не идти же домой, в конце концов? Хотя настроение было паршивым: проблема с братом не решилась, а наоборот, только усугубилась, да ещё и при всех его обозвали самыми мерзкими оскорблениями и изобразили не иначе как распутником, которым он даже если бы и хотел, то не смог бы стать.       Начало турнира он смотрел равнодушно и скучающе.       По третьему сигналу всё того же горна на арену вышли участники неофициальных боёв с црне зверями; их процессию торжественно замыкал Дмитро. Он показался Милану нервозным и бледным, но для своего народа, конечно, держался и раздавал сияющие улыбки направо и налево. На половине почётного круга, который проходили все участвующие защитники, Дмитро совсем встрепенулся и выглядел уже чрезмерно горделивым и высокомерным. Одно это сменило сострадание Милана на раздражение; никогда ему не нравился этот самовлюблённый, эгоистичный тип, так настойчиво впихивавший свою дружбу усталому Стефану! Одна только решающая битва с главным зверем насильно заставляла желать ему удачи…       Почётные круги завершились, на арене остались пять защитников. С другой стороны стражники потянули за рычаги и открыли ворота — с ужасным скрежетом и воем. Оттуда выбежала стая огромных черных лисиц — покоцанных, в шрамах, со свисающим мехом и злыми глазами. Размерами они раза в два превосходили обычных зверей. Защитники взмахнули мечами, саблями, натянули тетиву на своих луках и встали в боевую позицию. Сначала пустили стрелы лучники, потом побежали воины с оружием ближнего боя. Завязалась хоть и активная, но очевидно привлекательная для зрителя битва: с элегантными выпадами, красивыми замахами и эффектными смертельными ударами. Когда первая партия защитников отработала, им на смену пришли вторая и третья, а стражники у ворот по очереди выпускали пятёрку чёрных зверей.       Милан с интересом понаблюдал только первые несколько битв, потом заскучал. Но люди вокруг него обсуждали даже эти шуточные бои оживлённо и восторженно, отмечая достоинства и недостатки конкретного воина, гадая, почему он мог не пройти отбор на место главного. Правда, часы всё равно пролетели незаметно. Вскоре битвы прекратились, и защитники поднялись с мест поприветствовать Драгана, который вместе с советниками и тёмной делегацией показался за стеклами отдельной ложи. Глава по-доброму улыбнулся и махнул своему народу. Милан же наконец разглядел Стефана: тот показался у подножия лестницы его секции. Сердце наполнилось искристым трепетом. Но племянник Драгана, только выразительным взглядом показав ему свою радость, прошёл мимо, наверх, к своему месту.       Лишь миг спустя Милан вдруг понял, что было не так. У его ног лежал свёрнутый конвертиком лист бумаги. Стефан оставил такое послание: «После того, как на арене появится Дмитро и начнутся приветствия ему, как главному воину, спокойно поднимись со своего места и направься к выходу. В подтрибунном помещении иди как будто в сторону туалетов, но оттуда сверни в боковой коридор и дождись меня там. Я подойду минут через семь — может быть, задержусь… Ты не беспокойся: там никого не будет, все уже рассядутся по местам на арене. Если что, прячься там же, в подсобке. Есть кое-что важное, что я должен показать тебе, пока идёт битва».       Милан бы согласился последовать за Стефаном и просто так, без последней приписки. Письмо звучало загадочно и интригующе… Милан тщательно скрывал его от соседей, но тем, впрочем, было всё равно: их внимание устремилось к арене, где с минуты на минуту должен был появиться Дмитро.       Милан едва удержал себя от того, чтобы обернуться к Стефану — и так о них, наверно, не говорил только ленивый. Да и его сомнительное прошлое… защитники осуждали громкие сплетни, но были не прочь передать дальше любую мутную историю. Минуты до приветствия растянулись в предательски вязкую массу. Но вот Милан подгадал нужный момент, когда восторг и радость защитников достигли предела, и незаметно выскользнул с трибун. Все так хотели урвать малость внимания главного воина Мараца, что совершенно не заметили одного странного зрителя, решившего променять эпическое прохождение мимо своей секции на поход в туалет. Боковой коридорчик Милан отыскал быстро и затаился там.       Шум долетал приглушенно и тихо, слышались отдельные восклицания и гам нестройного хора голосов. Милан стоял в полумраке, прижавшись к холодной стене, и пытался выловить звук шагов. Но тот померк за стадионным гулом, и только тень, скользнувшая в коридор, позволила понять, что сюда кто-то пришёл.       — Милан! — позвал взволнованно и громко, но, как только увидел, сразу успокоился и подбежал ближе: глаза горели лихорадочно, на щеках алел румянец. — Хорошо, что ты пришёл… Нам надо бежать.       — Что?.. — Милан и опомниться не успел, как Стефан схватил обе его ладони и, подойдя почти вплотную, внимательно заглянул в глаза.       — Есть кое-что, что тебе необходимо увидеть. Но когда ты увидишь это, то вряд ли сумеешь поверить в дядину легенду… и ему самому. Не утверждаю, что он лжец, — добавил Стефан, заметив его оцепенение. — Дядя и правда делает всё возможное и, скорее всего, добьётся, чтобы твоего брата вернули домой. Но, — Стефан крепче сжал его ладони, — это не отменяет того факта, что огромный пласт тайны он решил скрыть — по причинам, нам неизвестным. И мы должны сами расследовать это… чему он, сам понимаешь, будет противиться. И твои сны… внезапно они начинают складываться в какую-то разумную картину прошлого, больше не напоминают обычные грёзы! — Стефан торопился, скакал интонацией вверх-вниз и явно волновался: грудь вздымалась от частых вздохов, губы стягивались в узкую полосочку. Но Милан верил ему — так безоговорочно и слепо, что уже сам опасался итога этой слабости… Так ли уж он вслушался в историю о Драгане? Или просто жаждал сбежать вместе с прекрасным Стефаном, замкнуть их в тёплом уединении тесных, жадных до ласк отношений и бросить на сухой хворост одиночества зажжённую спичку страсти?.. Милан и сам до жути стыдился истинной причины, по которой он прижал ладони Стефана к своему громко стучащему сердцу и с жаром ответил:       — Я готов бежать с тобой, куда угодно! — отрезвление пришло с лёгким, насмешливым недоумением в глазах друга; Милан смутился — какой наверняка позорной показалась его преданность — и быстро промямлил: — Мне тоже интересно узнать, что же скрывается за всеми теми снами… не зря же ведь они приходят ко мне!       Стефан лукаво улыбнулся, коротко кивнул и мягко вытащил ладони из его хватки. Милан проклинал свою обнажившуюся, печальную любовь, что проступала невовремя и грязно, как мусор после схождения снега, пока друг вёл его к боковой дверце подсобного помещения.       — Честно сказать, я догадывался, что ты согласишься, поэтому заранее приготовил сумки с нашими вещами… — по красным кончикам ушей Милан начинал догадываться, что знатно опозорился сегодня не только он один. — Но если бы ты отказался, то я бы вернул всё обратно, честно! — воскликнул так горячечно, что вызвал лишь добрую усмешку; нарисовать в воображении его смущённое лицо не стало трудностью — прежний Стефан вернулся! — Вещей у тебя было немного… проверь на всякий случай.       Он сильно не выдумывал и спрятал сумки в подсобке, за рваной шторой. Если этим местом и пользовались сегодня, то явно не заметили среди прочего хлама две забросанные тряпьём горки… Милан потянул за замок и коротко просмотрел вещи. Стефан был прав, много он здесь не нажил: по паре брюк и рубашек, остальное по мелочи, перекочевавшее из прежнего походного рюкзака — по типу фонарика или тёплой кофты. А ещё — шкатулка с материной флейтой. Милан нащупал её прохладное дерево и поднял взгляд на Стефана. Тот понимающе кивнул и осторожно объяснился:       — Мне показалось, тебе это ценно… Мало ли, насколько мы задержимся.       — Думаешь, надолго? — Милан с сожалением подумал о Деяне и его упрямом ученике — с этими ребятами не хотелось прощаться так резко и рвано, будто они поссорились. Вот уж по кому он точно будет скучать…       — Не знаю… — задумчиво протянул Стефан и качнул головой; красивые глаза скрылись за опущенными ресницами. — Зависит от того, что мы найдём в том месте, о котором я говорил… и как сумеем раскрутить историю. Я оставил дяде короткое письмо, чтобы он не переживал за меня, но и не искал, — неожиданно прибавил Стефан и посмотрел с такой тоской, что у Милана сжалось сердце: впервые он почувствовал, как нелегко дался другу этот побег. — Всё-таки он вырастил меня и подарил родительскую заботу, которую я запросто мог никогда не увидеть… Хотя теперь я и подозреваю его в поддельных турнирах с чёрными зверями и даже каком-то договоре с Владыкой, всё же он не заслужил моей ненависти… Ах да, извини, мне придётся начать издалека, чтобы всё объяснить! — Стефан заметил его круглые глаза и замершие в оцепенении руки, так и не застегнувшие замок на сумке. — Но давай сделаем это по дороге, чтобы не терять времени… К тому же, ты наверняка найдёшь бреши в моих суждениях, ведь до того я ни с кем ими не делился…       Милан кивнул, и они покинули стадион через один из чёрных выходов. Город опустел и, одинокий, теперь щетинился яркими хлыстами загоравшихся фонарей. В воздухе застыла холодная печаль — безотчётная и глубокая. Милан следовал за Стефаном по клубку узких витиеватых улочек и пытался сообразить, к каким воротам они шли. Главные наверняка хорошо охранялись, и даже выходящих патруль строго проверял. А уж племянника главы упустить тем более никто не мог! Значит они двигались к какому-то тайному лазу или проходу, которым редко пользовались… Пока Милан прикидывал карту города у себя в голове, Стефан негромко начал обещанный рассказ:       — Думаю, ты отчасти догадался, почему я запланировал побег на день турнира: вся охрана стянута на арену и площади вокруг неё, а также в ближайшие леса и на большие ворота. В городе почти никого нет, и никто не сможет нас остановить… А ещё пусты старенькие ворота, от которых у меня есть ключ, — Стефан обернулся к нему с довольной улыбкой и показал блестящий ключик в кармане. — Когда-то они были главными, дядя построил их в спешке — чтобы было. Но через какое-то время оказалось, что они слишком узкие и маленькие, не справляются с тем потоком всадников и товаров, которые принимает Марац. Да и не подобало такому городу иметь столь простой вход… так рассудил дядя и построил новые ворота. В обычные дни здесь тоже стоит охрана и ими пользуются, но не сегодня… — Стефан замолчал на пару минут и только вёл его, а потом резко обернулся и спросил серьёзно, испытующе: — Тебе не кажется моя идея странной? Ты знаешь немного, но согласился бежать со мной… А ведь дядя делал для тебя только хорошее, может, ты чувствуешь себя теперь противоречиво?..       — Это называется доверием, — Милан боялся показаться чувствительным и опёрся на разум. — Ты — мой друг, и я знаю, что без серьёзной причины ты бы не задумал такое грандиозное событие… Просто расскажи всё подробно.       Стефан кивнул и, чуточку сконфуженный, отвернулся.       — Мы бежим, потому что только так, без надзора дяди и его советников, сумеем докопаться до правды. Точнее, это всего лишь я так думаю! — оговорился он и нервозно кашлянул. — Возможно, нам предстоит какое-то приключение, пока не знаю… Сейчас мы наведаемся в одно разрушенное здание — оно стоит среди леса, недалеко от Мараца. В нём и заключается смысл того, что я хочу тебе рассказать… Обычно его охраняет целый патруль — и не просто так, поверь. Но сегодня — и только сегодня — там никого: из-за высокой опасности стражники сосредоточены в городе и в лесу. Поэтому я выбрал день турнира — наш единственный шанс! — Стефан коротко глянул на него, и голубые глаза страстно блеснули даже в темноте. Милан соединил ещё не все ниточки чужого лихорадочного сознания, но некое подобие логики уже начало проступать сквозь терпкий туман. Возможно, как только он увидит эти самые руины, то сразу всё поймет…       — А ещё у меня есть одна жуткая теория, в которую мне отчаянно не хочется верить… — невесело протянул Стефан, как только они вышли на пустую широкую улицу; впереди них показались долгожданные ворота — по-нелепому узкие в сравнении с главными и тускло-позеленевшие от времени. — Дело в том, что я точно знаю, как убивать чёрных зверей — и ты сам видел, каким тяжким трудом это далось. Прошло много лет упорной практики, прежде чем я научился хотя бы убегать невредимым от них, не то что справляться… И я знаю способности Дмитро и всех остальных защитников, становившимися главными бойцами на турнире. Их нельзя назвать посредственными, нет, но и достаточными для убийства зверя тоже, — Стефан внимательно поглядел на него, немо спрашивая, понимал ли Милан, к чему он сейчас клонит. — Поверь мне: встреться им зверь в реальности, они бы не выдержали и минуты. Правда в том, что почти никто в Мараце не знает, как сражаться с тварями Владыки. Только ограниченное элитное войско дяди, которое едва не проспало то нападение… Я вот к чему веду: год от года меня поражала легкость, с какой наши воины справлялись со зверями, ничем внешне и по силе не уступавшими тем, что встречались мне в лесах. Я взрослел, учился и начинал задаваться вопросами. Всё просто не могло быть так, црне зверей не побеждали одним красивым ударом или броском! Поэтому мне в голову пришло только одно объяснение, лишённое, конечно, всякой логики, но тем не менее. Дядя просто договорился о чём-то с Владыкой — один только Создатель знает о чём, и турниры проводят только как дань традиции. На деле же никто всерьёз не дерётся, никакого боя насмерть нет, никакой ставки на благосостояние следующего года… Театральное выступление, и только! — Стефан рассерженно фыркнул и недовольно дёрнул плечами. — Но о чём дядя мог договориться с Владыкой и как? Это и пугает… Но что немного оправдывает его в моих глазах: какое-то время всё работало. Лишь недавно случился «сбой», и своевольный Страдалец взялся за старое: пропажа твоего брата, нападение на Марац… Дядя кажется очень обеспокоенным и злым. Но это не отменяет того факта, что я хотел бы выяснить всё сам.       — Мне тоже показались бои немного надуманными и искусственными… правда, я и видел одни лишь разогревы, — высказал своё мнение Милан — не зря он так сильно заскучал на турнире, зная, как выглядит сражение со зверем в действительности. — Но знаешь, твоя версия хоть и безумна, но тоже имеет право существовать. Давай попробуем всё выяснить! Я буду с тобой и помогу… только говори, что нужно делать и куда следовать.       Стефан улыбнулся мягко и благодарно, и свет фонарей затерялся серебром в его блестящих тонких камешках на резинке. Тем временем они подошли к воротам — сначала осторожно, всматриваясь, потом уже смелее, когда поняли, что здесь никого. Все охранные вышки пустовали. Стефан достал ключ и ловко провернул его в скважине. Ворота даже не скрипнули — отворились легко и плавно. Оставался всего один короткий шажок до поглощающей темноты и бесконечной свободы, когда позади них раздалось резкое шуршание подошв по гравию и знакомый, но так испугавший тогда голос:       — Ребята, а вы куда?..       Милан одновременно и радовался, и сокрушался появлению Деяна. Ученик и лекарь стояли позади них, на площадке, которую они со Стефаном перебегали минуту назад. Деян — с походной сумкой через плечо, Андрей — нагруженный рюкзаком. Решительность, с какой блестели их глаза, не давала обмануться: они здесь не просто так, они пришли за какой-то правдой. Отмахнуться от них обманом, как хотел поначалу раздражённый срывом Стефан, не получится — что-то таилось в самой их напряжённой походке и негромком оклике. Да и Милан бы не смог так жестоко солгать второму человеку после Стефана в Мараце, к которому у него возникли тёплые чувства.       Стефан за короткие пару секунд пробежался по гамме от гнева до принятия и ответил уже сдержанно, без злости:       — Мы покидаем Марац. Не пытайтесь нас остановить…       — И в мыслях не было! — с привычной для себя беспечностью отмахнулся Деян и понимающе, тепло улыбнулся, окинув их долгим взглядом. Потом сделал шаг вперёд и продолжил спокойнее: — На самом деле, мы с Андреем тоже вынуждены покинуть город… потому что узнали кое-что, чего нам знать точно не следовало. Мы пока не понимаем, что нам делать с этим открытием, но оставаться на месте тоже нельзя.       Деян, такой простодушный с виду, умел заинтриговать. Милан в недоумении приподнял бровь и сначала глянул на него, а потом на Стефана — в немом совещании, что им, равным беглецам, теперь делать. Бежать в разные стороны — детская глупость, хотя её очертания Милан заметил во вспыхнувшем ревностью взгляде друга. Но если бежать вместе, придётся поделиться тайнами. Будут ли они равнозначны?       «Ладно уж, всё равно было бы как-то жестоко оставлять их здесь, в неведении. Они же наши друзья…» — примерно так бы звучало их со Стефаном решение, если бы они говорили вслух. Лекарь и его ученик подошли ближе. Деян уже готовился предлагать объединение сам, когда Стефан перебил его:       — У нас тоже есть кое-что интересное. Но до этого места нужно идти. Предлагаю вот что: мы пойдём туда все вместе, и каждый расскажет о своём открытии, но тогда вы станете соучастниками того, что когда-то знал лишь я один. Неизвестно, к чему это приведёт, к каким опасностям и тайнам… я вас предупредил. За мальчишку будешь держать ответственность сам, — Стефан вновь обратился в строгого племянника своего властного дяди и сурово кивнул в сторону растрёпанного Андрея, показавшегося ещё тоньше и бледнее в неровном свете фонаря. Но Деян нисколько не спасовал и, хотя улыбнулся, поглядел весьма серьёзно.       — Конечно, сколько уж лет так! Значит, договорились…       — Только что-то важное могло оторвать тебя от лавки. Просто так ты бы не оставил жителей без лекаря… — задумчиво произнёс Милан — мысль вырвалась неосознанно, в отрыве от сути диалога. Деян посмотрел на него удивлённо, а потом кивнул и мягко, слабо улыбнулся.       — Так и есть… Конечно, я надеюсь, что ничего серьёзного за наше отсутствие не случится, но всё же ухожу с тяжёлым сердцем. Надеюсь, задуманное нами того стоит… — как только улыбка пропала, растаяла за давностью в сумраке, сразу же проступила глубокая печаль и скорбь, впечатавшиеся в самое сердце этого человека: тени под глазами, угловатая полоса шрама, унылые, тяжёлые завитки маленьких кудрей. Неожиданно стало даже невыносимо представлять, как Деян жил со всем грузом обвинений, продёрнутых сквозь внутренний капкан морали, как тащил треснутую, рассыпавшуюся на глазах молодость в ладонях, никогда не досчитываясь светлых кусочков мозаики, и как одновременно умел взглянуть на кого-нибудь, заменив ему и тепло солнца, и ласковый свет звёзд.       Милан вновь остро возжелал обнять его, успокоить, даже если он в том не нуждался, и вернуть хотя бы долю того сострадания, которое он бездумно расточал на каждого. Деян, казалось, это понял и благодарно, коротко ему улыбнулся, смягчив золотыми искринками в зелёных глазах серьёзность обсуждавшегося вопроса.       — Ладно, идёмте! — бросил Стефан и развернулся; когда компания переступила границу города, он закрыл дверцу за ними снова на ключ и насмешливо спросил: — Интересно, как вы собирались проходить через ворота… неужели бы взломали их?       — Вот здесь по плану у нас начиналась чистая импровизация! — честно признался Деян и развёл руками в стороны; добрая усмешка так разбавила гнетущую обстановку трудного побега, что Милан заметил скромную и ещё не созревшую улыбку даже на губах у то ли напуганного, то ли ошарашенного Андрея. Что-то ещё привлекло в его образе взгляд Милана — какая-то мелочь, теперь остро выбивавшаяся из цельного облика, поменялась в нём, придав ему чуть больше взрослости и уверенности. Но что именно, он не успел разглядеть — да и то могло быть лишь обманом темноты и лихорадочности их мероприятия.       Наконец, Марац со своей шумной ареной и пластом тайн, похороненных за новой кирпичной кладкой, остался позади. Милан переживал за то, что покинул родного брата, так и не сумев помочь ему; бросать его в этой неопределённости было трудно. Но, с другой стороны, из сегодняшнего разговора он понял, что его ожидали лишь подобные оскорбления и бесконечные издевки. Освободить брата от морока могли только защитники — так что пускай он остаётся у них. Поэтому выходило, что его больше ничего не держало в этом посёлке; кроме, наверное, материного присутствия во всём, на каждой улочке и в памяти каждого прохожего. Но такое высокопарное достояние лишь тяготило Милана: и так ему всякий раз ставили в сравнение его матушку и его происхождение, а уж слышать все обвинения ещё и отцу в его неблагородной, простой крови было совсем мерзко!       «Может быть, мы и найдём ответы… Но что будет лучше уйти отсюда — это точно!». Приключение начиналось рвано и невразумительно, как и подобало всем занятным историям.