Только б не мучиться

      Ковид, похоже, отлично подготовил их к этому моменту в жизни.       Или не моменту.       И даже не факт, что жизни.       Про бомбу так ничего и не прояснилось. В каналах, чатах, даже на форумах — Ваня стряхнул пыль с аккаунтов на холиварке и багине — писали чушь, причём разнящуюся до последней буквы. Тот вариант, который озвучила Ди, там тоже встречался, конечно. И он тоже не сильно походил на правду.       Потому что Лондона правда не было.       И Англии тоже не было.       Единственное достоверное, что знали теперь все, — что ни из Франции, ни из Бельгии, ни из Нидерландов, если даже взять подзорную трубу, ничего ты не увидишь. Ну почти ничего — там висело облако серого то ли дыма, то ли пыли, то ли пара.       Наученные горьким опытом многочисленных фильмов и сериалов, правительства вовсе не стали посылать в эту взвесь суда, вертолёты и прочих водолазов, разумно решив, что все они ещё явно пригодятся в других местах, ограничились наружным наблюдением. За неделю наружное наблюдение показало, что облако меняет свои очертания и потихоньку смещается в сторону материка, но пока имеет склонность к северным красотам.       Дания с Норвегией что-то возмущённо вякнули, им в ответ выразили озабоченность и сели наблюдать дальше. Дания с Норвегией, обидевшись, объявили эвакуацию — но куда они собрались эвакуироваться, не отчитались. Германия с истинно арийской выдержкой выслушала прогноз гидрометцентра и эвакуировать никого не стала. Всё это стало отдельной темой для обсуждений.       Совершенно не интересовавшей Ваню.       Потому что… ну да, потому что родители не отвечали на звонки. Да, именно поэтому он беспокоился, хотя ни о каких катаклизмах на просторах бескрайней его родины не сообщалось. Но и сотовая связь начала барахлить, было сложно дозвониться даже Ди, которая считай что под боком жила, чего уж говорить о таких дальних краях, как туманные берега Невы.       Туманные.       И вовсе его не волновала судьба одного лысого мудака.       Ди, надо отдать ей должное, по-прежнему пыталась выйти с ним на связь. Звонила, писала, долбала во всех соцсетях, но всё с одинаковой отдачей: на звонки не отвечали, сообщения не читали, в соцсетях не объявлялись.       Ваня один раз тоже не выдержал. Вышел на балкон с сигареткой, открыл список контактов, нашёл этого. Открыл карточку, занёс палец над номером… И тут оказалось, что сигаретка-то закончилась, надо прикурить вторую. На третьей вспомнилось, что звякнуть просто так не получится, потому что в тот самый вечер он кинул номер лысого мудака в ЧС, предварительно переименовав его в собственного «Лысого Мудака» (спасибо телефону, который сам написал каждое слово с большой буквы).       Так что пришлось копаться в настройках в поисках этого дурацкого списка, на что ушла добрая половина сигареты. Наконец Ваня разобрался, извлёк, подождал минуточку: словно бы надеялся, что прямо сейчас на него высыплется ворох того, что не доставлялось раньше.       Но лысый мудак, конечно, ничего и не пытался писать. И звонить тоже.       А вот Ваня молодец — Ваня нажал на «вызов». Послушал отбивку про «out of service» и с чистой совестью сбросил звонок.       Он попытался. Докурил чёрт-знает-какую-по-счёту сигарету и пошёл дальше шпилить в контру.       Ваня не стал рассказывать об этом Ди, а она не спросила. Они вообще старались поменьше касаться этого всего, наверное, из желания делать вид, что всё идёт по плану. Всё так, как раньше. И совсем ничего не изменилось.       И ни один из них в это, конечно, не верил.       Многие обвиняли в произошедшем Россию. Причём в любой из версий находили куда её притянуть; и настолько, видимо, громко орали, что с той стороны границы даже выпустили официальный вяк в стиле «я не я, корова не моя». Ваня читал его с кривой усмешечкой: помнил, как началась предыдущая война и как мерзкая жаба, обосновавшаяся в кресле президента, пела тогда что-то подобное. У него всё ещё не отболело за друзей, что так и не вернулись домой. А что жаба могла и такое санкционировать в качестве испытания какой-нибудь хитровыебанной хуйни, он даже не сомневался. И что соотечественники радостно побежали жать красную кнопку — тем более.       В Белграде после паники первых дней обстановка стала потише — настолько, что иногда казалось, что Белград вымер превентивно. Режим самоизоляции не объявили, конечно, но настоятельно посоветовали не рыпаться никуда без особой необходимости; и сербы радостно восприняли это как команду продлить сиесту. Ну то есть как продлить… Вообще не заканчивать её.       Ване было всё равно. Он вспомнил молодость, плотно засел на фасике и почти даже вернул десятый левел. Выбирался из дома только за готовой едой (курьеры? какие курьеры?), сигаретами и алкашкой. Никакие присутственные заведения, разумеется, не работали, поэтому и соблазнов не осталось.              А потом ещё и готовой еды не осталось.       Ваня и тут не расстроился, нашёл в ближайшем магазине дошик, добавил к нему майонез и сосиски и уполз обратно в нору, предвкушая целый месяц отличных завтраков, обедов и ужинов. Ди призналась, что она тоже близка к этому, но пока старалась всё-таки следить за фигурой и не давать пропасть всем соблазнительным изгибам, округлостям и впадинкам.       — Избавь меня господь от тех воспоминаний, — фыркнул Ваня, отправляя в чат стикер котика, сдуваемого порывом ветра.       Ди ответила смеющимся надгробием.       Несмотря на то что они не виделись с вечера в Комитете, их взаимоотношения словно бы вернулись к студенческим, когда они могли переписываться практически сутками. С другой стороны — а чему удивляться, если они оба теперь сидели дома и ничем не занимались. Ну, из того, чем положено заниматься взрослым людям.       Хотя вот Ваня по всем признакам был взрослым и одновременно выбирал скин на авэпэшку. Разве это не значит, что и взрослые люди таким занимаются?       Люди-хуюди.       Бомбы-хуёмбы.       Ещё и догорел позорно на Молотове, а мог бы снять вражеского снайпера, если б варежкой не хлопал.       Ваня сдёрнул наушники, швырнул их раздражённо на стол. Сегодня вообще не фартило, что бы он ни делал. Ещё и острый дошик закончился, пришлось есть с грибами, а у него была такая мерзкая отдушка…       Ваня неосторожно махнул рукой, поднимаясь, и остатки недоеденного обеда радостно эвакуировались из заводской упаковки на клаву.       — Блядь! — заорал он так громко, что сам испугался звука своего голоса.       Продолжение собственной реплики Ваня не вспомнил бы и под пытками, но там точно фигурировало мудохуеблядское пиздопроёбище, являвшееся характеристикой его личной криворукости.       Правда, клавиатуре это не сильно помогло.       — Ну ничего, ничего… — бормотал Ваня, роясь по всем шкафам, коробкам и чемоданам, которые, казалось, успели размножиться делением за то время, что он жил в этой хате. — Ничего, сейчас мы найдём…       Ноутбук, разумеется, обнаружился там, куда он заглянул в последнюю очередь — в том рюкзаке, который единственный взял с собой, сбегая из страны. Потому что война. И потому что сложно держать язык за зубами, а героически пожертвовать собой за свободу как-то совершенно не хотелось и не моглось. С этим же рюкзаком он позже из Тбилиси рванул в Германию, потом попробовал прижиться в Польше, а в итоге оказался в Сербии. И застрял тут, судя по последним новостям, надолго.       Усмехнувшись, он дотянулся до телефона и отстучал Ди пришедшую в голову мысль: «а ведь зря мы смеялись над шутками про ностальгию по маскам». Порылся в смайликах, но за отсутствием подходящих отправил как есть.       Ноутбук был стареньким и загружался, скрипя всеми своими микросхемами, как дед суставами, к тому же делал перерывы на отдохнуть и подышать после каждого мало-мальски активного действия. С такой техникой, конечно, не только контра не светила, да тут и проклятый богом симс бы не запустился или пасьянс косынка, прости господи. Зато прямо на рабочем столе нашлась папочка «Фотки», куда Ваня радостно нырнул, чтобы вынырнуть уже в районе полуночи.              Он даже не сразу понял, что отвлекло его внимание. Сирены за окнами не выли, выстрелы не раздавались, никто в мегафон не матюкался, а к зловещей тишине Ваня уже успел привыкнуть. Телефон тоже по-партизански молчал — даже Ди ничего не ответила.       Покурить, что ли, сходить надо было?       В задумчивости он цапнул пачку, но она радостно сжалась под пальцами: сигареты в ней закончились. Ваня ругнулся себе под нос, вспоминая, оставался ли запас. По всему выходило, что нет.       И ночных магазинов тут тоже не было.       В последнее время — совсем.       Ваня снова взялся за телефон — уточнить у гугла, как по-сербски попросить угостить сигареткой. Вроде бы среди его соседей русских не было, а Ди жила в соседнем районе, хотя в крайнем случае он готов был и к ней дойти. Только она не курила.       И, кстати, не была в сети уже несколько часов.       Мерзкий холодок прополз от горла до живота. А что, если… она поехала туда? Это же Ди, она всегда была лёгкой на подъём, она всегда была заводилой, по её наводке их университетскую группу как-то чуть всем составам менты не приняли. И она всё ещё дружила с лысым мудаком, хотя и знала, что он мудак.       Ваня же её тогда ангажировал в клуб и рычал полвечера о том, как хуёвые люди притворяются нормальными, запивая пиво водкой.       Да, похоже, метод справляться с неурядицами в личной жизни у них был один и тот же. Или не личной? Они же с лысым мудаком когда-то друзьями были…       Уж всяко не публичной.       На экране телефона скромно висела надпись «почасти ме цигаретом», но Ваня на неё уже не смотрел. Он натягивал джинсы, искал любимую толстовку и готовился идти в гости.              Оказалось, что Ди никто не похитил, не убил и даже не огорчил. Она открыла дверь заспанная, сощурилась на ударивший ей в глаза свет на лестничной клетке и даже, кажется, не удивилась, обнаружив, что разбудил её не конец света, а всего лишь Ваня.       Она без слов впустила его, сразу пошла на кухню варить кофе. Будь это кто другой — хотя к кому Ваня ещё мог бы вломиться посреди ночи? — он бы чувствовал себя, наверное, конченным идиотом. А так только помялся, вспоминая, как закрывается замок на двери, выпрыгнул из старых кед и уверенно протопал туда, откуда доносился просто охуительнейший запах свежайшего кофе.       — Я до отца дозвонилась, — внезапно сообщила Ди. — Он сказал, у них всё хорошо. Телевизор только рябит сильно.       Ваня кивнул. Их родители жили не так далеко друг от друга, значит, и с его тоже всё должно было быть в порядке.       — Пусть лучше без телевизора посидят, — мудро изрёк он. — Ты вообще слышала, что там затирают?       По телевизору в России, насколько Ваня знал, гоняли всякие обучающие ролики о том, как спасаться в случае атаки «неизвестного врага». Там перечислялись все возможные супостатские телодвижения, а потом инструктировали о том, что можно было делать, а чего нельзя. По всему выходило, что главное — сдохнуть так, чтобы не помешать никому из власть имущих дальше наслаждаться жизнью.       Ди пожала плечами:       — Мои на такое не ведутся. Их как-то мошенники пытались развести, маме звонили и моим голосом говорили, что я попала в аварию. Так мама сказала, что она вообще-то сына рожала, а если он теперь дочь, то и не сын ей вовсе, это противозаконно.       Ваня подавился глотком кофе, фыркнул фонтаном брызг, стёр их ладонью со стола. Ди проигнорировала это варварство, за которое раньше бы по рукам тряпкой надавала, и продолжила задумчиво:       — Я бы, наверное, хотела к ним вернуться. Вдруг всё-таки…       Не договорив, она махнула рукой, дотянулась до шкафчика, достала печенье: круглое, с решёточкой и каким-то джемом внутри. Не оладушек, конечно, хоть и пытается им притворяться, но Ваня и такому обрадовался, осознав, что уже три недели не ел ничего сладкого.       — А что по билетам?       — Дорого. Долго. На ноябрь.       Ди смотрела в пол, и Ваня вдруг подумал, что в переписке-то она казалась совсем другой. Смеялась (стикерами), ржала (буквами), угорала (смайликами). А сама, получается, была вот такой потухшей?       — Ладно, — она передёрнула плечами, будто услышала его мысли, — похуй, спляшем. Ты чего припёрся-то, соскучился?       Ваня закатил глаза и спрятался за ещё одной печенькой. Его тоже можно было обвинить примерно в том же — развесёлый клоун, когда в чатике, и грустный клоун, когда сидит на кухне и мечтает о сигарете.       Точно, сигарета.       — Сиги кончились, — признался он.       Ди наградила его таким взглядом, что ему даже стыдно стало на целую секунду. А потом она, королева и спасительница мира, богиня всего сущего, царица и владетельница всего, что есть на земле обетованной, открыла второй ящик и кинула в Ваню пачкой.       — Пиздуй на балкон.       — Дай бог тебе здоровьичка, — не совсем внятно пробормотал Ваня из-за уже сунутой в рот сигареты, — и жениха богатого.       Взгляд, которым его наградили, едва не поджёг сигарету без участия зажигалки.       — Мне любой сойдёт, — оповестила Ди. — Лишь бы не придурок двухметровый.       — Обижаешь! — крикнул Ваня уже из-за балконной двери. — Я на тебе жениться не собирался!       Стекло негромко бумкнуло — Ди кинула, кажется, печенькой вслед наглому предателю. Ваня широко улыбнулся ей и написал пальцем в воздухе: «люблю тебя». Ди в ответ скорчила рожицу, но следом смилостивилась и всё-таки сердечко тоже показала.       Никотин приятно ударил в голову, окончательно развеивая панические настроения. Ну облако и облако, ну бомба невнятная. Может, это англичане сами себя взорвали — изобретали какую-нибудь особенную штуку, а штука оказалась неуправляемой. Вон как было в Чернобыле… И как после Чернобыля, жизнь, поставленная на паузу, всё равно продолжится. А что мудак лысый пропал и до матери не дозвониться — трудности тоже временные.       Ваня пожал плечами, выпустил колечко дыма. Да, всё так и будет.       Сейчас он докурит благословенную сигаретку, затянется второй, а после пойдёт спать — Ди не отпустит его обратно, положит с краю своей кровати, сама закутается шаурмой в одеяло, но всё равно во сне подкатится ему под бочок. И когда они откроют глаза, всё уже будет по-старому.              Через две недели объявили карантин.       Причём почти сразу тот, который закрыл их по домам в ковид, показался раем небесным.       Потому что тут выходить на улицу было строго запрещено всем, кроме специально обученных людей.       Специально обученные люди выполняли сразу несколько функций: следили за тем, чтобы никто нигде не шатался, объясняли крайне доходчиво тем, кто рискнул шатнуться, что им будет за такую смелось, и разносили еду, чтоб чинно сидящие не перемерли от голода.       Еда была так себе, к тому же почти у всех одинаковая. Исключением стали семьи с детьми: Ваня с завистью смотрел, как на балконе через дорогу мальчик жрёт шоколадку и не думает ни с кем делиться. Ему самому, как уже почти старенькому, полагались только макароны, какое-то фаршеподобное мясо и банка чая. Они даже кофе не додумались принести!       Ещё к разносчикам нельзя было выходить. Следовало дождаться, пока они разложат еду под каждой дверью на этаже и спустятся ниже (они начинали всегда сверху), и только тогда разрешалось забрать свой паёк.       А если ты идиот, которому захотелось провести эксперимент, значит, следующую неделю ты будешь жрать собственные носки.       До такой крайности, правда, Ваня всё-таки не дошёл, потому что оказалось, что Ди когда-то успела напихать ему в морозилку неготовой еды, и милосердно объяснила, что с ней делать. Под её чутким руководством он благополучно сделал себе курогрудь с брокколи и так был горд собой, что даже забыл, что он такое не ест.       Куда сложнее было выдержать сигаретную голодовку —их-то никто и не думал поставлять узникам размножившихся замков Иф. Ваня злился. Ваня раздражался. Ваня страдал. Ваня лез на стену. Ваня жаловался Ди. Ваня обыскал весь свой балкон в поисках завалявшихся чинариков. Ваня… Нет, до такого Ваня не опустился.       Зато у него вдруг начало получаться рифмовать. Пусть и не родилось ни одного законченного стиха, но набросков и огрызков накидалось на целый листопад. В какой-то момент Ваня нашёл себя лежащим в ванной в остывающей воде и бормочущим себе под нос:       — Когда охота навсегда махнуть свой черный балахон на деревянный лапсердак…       Строчки очень приятно катались на языке, покалывали шипами смысла, но обнимали почти идеальным ритмом, даже ямб не так раздражал, как обычно. Хотелось сразу похвастаться Ди, но одновременно с этим — ведь куда круче было бы принести ей готовый стих. Чтобы она прочитала и восхищённо вздохнула. И, может быть, опять сказала, что ему надо больше писать…       Надо, да. Только как?..       Связь становилась всё хуже, интернет грузил одну полупустую страницу по пять минут; но это никак не мешало людям продолжать сраться. Одна половина диванных воителей сидела явно с рожами мема про менсплейнинг и обвиняла всех в излишней панике, а вторая судорожно строчила самые разнообразные инструкции по выживанию. Причём, насколько Ване хватало знаний языка — он вообще-то только на русском и английском понимал, — это происходило сразу во всех сегментах, даже на каком-нибудь суахили спорили, помогает ли от радиации яблочный сок.       Сок, конечно, не помогал. Но люди всё равно верили во всякую белиберду.       Мальчик с балкона, который когда-то грыз шоколадки, стал выходить сначала полностью укутанный в одежду, а потом ещё и в шапке, явно сшитой второпях из чего было. Ваню даже передёрнуло от этого зрелища — на улице по-прежнему жара, он сам жалеет, что не может снять чёртовы шорты и остаться в одних трусах, а там ребёнок парит себе всё своё юное.       В других окнах, ярко освещённых по вечерам, тоже творилось что-то до невозможности странное. И ладно бы шапочки из фольги, к ним Ваня привык ещё в боевые нулевые — кто тогда рос, тот с макаронным монстром за руку здоровается. Некоторые жгли свечи, кто-то, судя по позе, истово молился, парочка сверху трахалась так, что у Ваньки люстра дрожала.       Хоть и было стыдно, но он на эти звуки пару раз даже передёрнул в душе. Очень уж хорошо у них выходили вокальные партии, причём у обоих.       На балконах стали появляться рюкзаки, в которых набивали разное барахло. Помимо мамы мальчика с шоколадкой, любовь к кройке и шитью открыли в себе молодые ребята с первого этажа, но шили что-то такое, что сильно напоминало то ли Сайлент Хилл, то ли Сталкера. От нечего делать Ванька подумал даже перепройти… но его хиленький ноутбук так взвыл вентилятором при одном клике на иконку, что идею пришлось отложить до лучших времён.       Если они когда-нибудь настанут.       — Я ещё видела совет снять все наличные, — фыркнула Ди в трубку и чем-то там у себя зашуршала. — Правда, к нему не прилагался совет, как добыть себе банкомат.       Ваня полуутвердительно хмыкнул. Почему-то не хотелось смеяться: он вдруг осознал, что почти все его деньги существуют только в виде циферок на экране. А как до них добраться, если на улицу нельзя и банки не работают?..       — Не кипишуй, — посоветовала Ди. Зашумела вода. — Вряд ли нам что-нибудь понадобится купить в ближайшее время. Или ты всё ещё хочешь купить со мной вскладчину домик у моря?       — Ага. Как тебе Черногория? Подгорица — прекрасный город, — поддержал игру Ваня.       — Фу, Вань, это же столица! Там всё время кто-то толпится и что-то происходит. Лучше давай в Будве.       — Туристический центр, конечно, гораздо лучше…       — Что за привереда! — Ди рассмеялась. — Окей, давай найдём на карте мелкую деревню и предложим её старосте всё, что у нас есть.       — Херовые стихи и пару дырявых носков?       Вместо ответа Ди только цокнула языком.       — Хорошо, твои прекрасные стихи и мои дырявые носки! — изменил формулировку Ваня. — Теперь довольна?       — Можем на сдачу предложить твою симпатичную… мордашку.       На фоне что-то зажужжало. Ди чертыхнулась, жужжание затихло.       — Что, отрастил я всё-таки жопу?       — Как была плоскогорьем, так и не озеленилась даже.       — Знаешь, я бы не хотел…       Ваня прикинул, чем отбить подачу, но сверху опять застонали, а Ди резко засобиралась:       — Ой, ладно, у меня тут суп убегает. Потом поболтаем!       Она отключилась так торопливо, что Ваня в недоумении уставился на свой телефон. И что это было?..       И какой, на хуй, суп из макарон?       Ваня упал на кровать. Скомканное одеяло толкнуло его в поясницу, а подушка вообще психанула и уползла на другой край. Потолок подмигнул паутиной, в углу окна вольготно устроилась паутина, с которой с осуждением смотрел паук.       Отвернуться не помогло: Ваня наткнулся взглядом на батарею грязных чашек, упаковок от дошираков, тарелок и вилок.       Старость подкралась незаметно.       Сил встать и пойти убираться он, к счастью, не нашёл. Вместо этого в памяти зачем-то всплыла та сцена с пацаном и котиком на дереве, и Ваня задумался: а что с домашними животными в этом их карантине? В локдаун собачников выпускали, но тут…       В их подъезде точно жила как минимум одна улыбчивая девушка с белым квадратным пёсиком, Ваня с ней время от времени сталкивался. Она его ещё как-то забавно звала… то ли персиком, то ли песиком — без «ё».       Неважно в целом, как звали её блохастика.       С котами ведь достаточно лотка, а что с собаками? Куда запихнёшь какого-нибудь бульдога или добермана?       Срать в ванной? На лоджии? Соседям под дверь?       А заставить молчать хаски?       Ваня по Питеру помнил, как воют эти красавчики, не повезло как-то снять хатку в слишком хорошем районе. По сравнению с ними сирена экстренного оповещения — сладкоголосая гурия. Он оттуда съехал даже раньше, чем нашёл новую, кантовался потом у Ми… пристроил, в общем, свою жопу ненадолго на матрасе в чужой кухне.       Задумавшись, Ваня вышел на балкон, на автопилоте потянулся к подоконнику, где раньше всегда лежала запасная пачка, но пальцы схватили лишь пустоту. Он ругнулся сквозь зубы, пощёлкал вхолостую зажигалкой. Стоять просто так было как-то глупо, как загулявший муж, которого выгнала злая жена на свежий воздух трезветь.       Воздух свежим, кстати, назвать было сложно — хоть и задувал периодически нехарактерный холодный ветер, в Белграде по-прежнему стояла душащая жара. И ведь ни капли дождика!       Телефон в кармане завозился, запел — Ваня и не заметил, что сунул его туда. Видимо, Ди осознала всё и раскаялась, перезванивает, чтобы извиниться… Он прикинул, что ей сказать сразу: что и без неё успешно подрочил или что всё это время горько плакал?       Только вот на экране не фотка яркой брюнетки на фоне огромного готического креста. Там улыбается светловолосая женщина лет сорока с непослушным каре.       Мама.       — Ванюш! — услышал Ваня, включив громкую связь. — Ванюш, ну наконец. Еле дозвонилась, совсем что-то у нас плохо ловить стало. Это опять своих вышек наставили…       — Мам, — голос неожиданно сел, и Ваня кашлянул, — как дела, мам? Как папа? У вас там…       — Да как у нас может быть! Всё в порядке, Ванюш. А ты чего кашляешь, заболел, что ли? Мне тут тётя Люда порекомендовала взять такую штучку на вайлдберриз, ты не поверишь, сразу всю простуду как рукой снимает. Тебе тоже надо.       — Я потом найду. — Ваня кивнул, как будто мама могла его видеть. — У вас точно всё в порядке?       — Это я мама, мне положено переживать! — Она рассмеялась легко, как всегда умела. — Я чего звоню-то. Представляешь, нам пришло письмо… ой, подожди. Чего ты говоришь? — крикнула она куда-то в сторону, видимо, отцу.       Ваня закусил костяшку пальца, подышал поглубже. Сколько он не слышал голос матери? На него внезапно навалилось всё то, что он старательно гнал от себя. Их картонный дачный домик ведь вряд ли бы выдержал нашествие того облака, что поглотило Англию. В каменных джунглях ещё были шансы, а они там… ещё и без интернета толком, тот ловил в строго определённых точках их СНТ, причём все были равноудалены от дома. И случись что, они же даже на помощь позвать не смогут!..       — Ванюш! — позвала мама, заставляя его очнуться от панических мыслей. — Папа просил перезвонить, чтобы ты… обижаться… друзья…       Помехи разрезали слова на части, не позволяя понять, что говорит мама, и у Вани снова перехватило дыхание. Не осознавая себя, он поднял телефон поближе к лицу, крикнул:       — Мама! Мама, не слышу!       — …порядке… волнуйся… поедем к… но и так…       Шуршание в динамике стало невыносимым. Ваня высунулся с балкона, хоть и понимал, что проблема не на его стороне, что это там, в Ленинградской области, происходит что-то, что отрезает их от всего остального мира. А мама продолжала рассказывать… пока её речь не превратилась в один сплошной белый шум.       Ваня осел мешком где стоял, подтянул колени к груди. Хотелось уткнуться матери лицом в живот, вдохнуть её запах — сладких оладушков и старой кофты, с которой она отказывалась расставаться, — и чтобы завтра надо было в школу.       Но вместо всего этого он тихо заплакал без слёз.