Нектар

      Хёнджин успевает ухватить лишь блик фантазии, короткую вспышку, но и её оказывается достаточно, чтобы понять, что Феликс был к нему не настолько равнодушен, насколько хотел казаться.       Фантазия вспыхивает блестящей фуксией, и от её красоты у Хёнджина перехватывает дыхание. Природу эмоций и чувств разобрать не удаётся, однако они подобно тем же крыльям Фея — яркие и незабываемые. Хёнджин видел множество людских грёз, он проводил ночи с колдунами и ведьмами, но ничто из увиденного прежде не озаряло его разум. В сознании будто взорвался фейерверк, маленький и скоротечный, но оттого не менее красочный.       В обрамлении розовых искр совершенно иначе раскрывается последний разговор в прихожей. Всё та же сцена, с той лишь разницей, что Феликс хотел бы, чтобы его удержали. Он предпочёл бы побыть с Хёнджином подольше, но исчерпал все свои доводы «зачем» и ждал инициативы со стороны инкуба. Ничего предосудительного в этом желании, никакой порочности, и тем не менее Хёнджин настолько поражён, что, даже отстранившись от Феликса, не сразу приходит в себя.       Окружающая действительность теряет краски, словно все они остаются в фантазии фея. Полутьма кухни, серый тон гарнитура, огненная копна волос Йеджи — всё это сливается в одно размытое пятно, больше не представляющее для Хёнджина ни малейшего интереса.       Лежащего рядом полуобнажённого Феликса хочется трепетно укрыть одеялом и спасти от насильного посягательства. Теперь всё иначе. Теперь у самого Хёнджина будто отрастают крылья, и он готов на свершения, которые ещё с десяток минут назад счёл бы сущим безумием и самоубийством.       — Я согласен, — озвучивает он своё решение Йеджи чётко и ясно. Сознание проясняется и вместе с тем заполняется розоватым волшебным туманом. Словно сущность инкуба сама попала под влияние очарования, и то оказалось гораздо мощнее, чем даже самый сильный морок Прародительницы.       — Согласен потягаться со мной? — Йеджи заглядывает в глаза и давит энергией, и хотя тело ей по-прежнему поддаётся, на уровне мысли Хёнджин ощущает небывалую лёгкость. Кажется, что любое давление со стороны Йеджи больше не заставит Хёнджина почувствовать себя столь же беспомощным и слабым, как прежде.       Хёнджин смотрит на Прародительницу. Улыбается. Перед глазами стоят прочитанные грёзы Феликса. Намёк на взаимность со стороны Крылатого Бунтаря раскрашивает серость кухни закатными оттенками. Убеждает не сдаваться. Чего стоит только осознание того, что сколько бы Йеджи ни старалась, ей так и не удалось прочесть фантазии Феликса. Но вот Хёнджин смог. Значит, феи каким-то образом способны допускать или не допускать в свой разум. И Хёнджина Феликс допустил.       Именно поэтому Хёнджин готов рискнуть. Чем бы то ни было. И даже если всё закончится не в его пользу, он не сдастся и придумает что-то ещё. И друзей защитит, и Очарованного своего не уступит. Он поборется.       — Да, Госпожа. Сыграем в нашу любимую игру «Соблазни, если сможешь».       — Как заговорил, — Йеджи хмыкает и отстраняется. — Ладно, будь по-твоему. Условия мы обсудили. Теперь договоримся о правилах.       — Сначала отпусти меня, — просит Хёнджин, ведь во все прошлые разы он не был скован Создательницей и мог действовать самостоятельно. — Пожалуйста.       Йеджи цыкает, но всё же убирает руку, а затем и снимает ментальный блок. В тот же миг энергия подавления сходит с тела тяжёлой волной, и Хёнджин расслабленно выдыхает. Он разминает руки, поправляет шёлковые штаны, поднимая их на прежний уровень — чуть ниже тазобедренных косточек, и садится.       Наконец-то можно хотя бы немного потянуть мышцы, затёкшие после длительной обездвиженности, и осмотреть тело на предмет существенных повреждений. К счастью, ни царапин, ни синяков не обнаруживается. Даже засосы — и те исчезли. Либидо всё ещё достаточно для того, чтобы быстро регенерироваться. Остались только подтёки мороженого на торсе да растрёпанная причёска. Хёнджин собирает заново хвостик на макушке и оглядывается на Феликса: спящий сказочный принц ждёт своего поцелуя, чтобы пробудиться.       — Какие правила? — Хёнджин нехотя переводит взгляд на Йеджи и всем своим видом демонстрирует, что собран и готов с ней посоревноваться. Та в ответ взирает с нескрываемой иронией, откидывает с плеч длинные огненные волны волос и вздёргивает нос.       — Правила очень просты, Джинни. Я сейчас перестану его контролировать и приведу в чувство, а потом мы захватим его одновременно. И тот из нас, кто склонит его к себе первым и кого он поцелует, тот и забирает приз. Согласен? Даю тебе последний шанс передумать.       Возбуждение Хёнджина спало, а вот голода значительно прибавилось. Одного взгляда на всё ещё лежащего без движения Феликса достаточно, чтобы захотеть как можно скорее его пробудить и поиграть в игры уже с ним, а не с Прародительницей. Но сейчас не время мечтать и отвлекаться. Хёнджин должен сосредоточить максимум своих усилий на том, чтобы постараться отбить Феликса у Йеджи.       — Я согласен. Я готов.       Йеджи протягивает руку для скрепления уговора. Хёнджину совсем не хочется соприкасаться с суккубом, но он совершает над собой усилие и всё-таки пожимает её ладонь.       Затем всё происходит быстро и технично. Видно, что Йеджи не горит этим наверняка глупым, по её мнению, спором. Сначала она, как и обещала, действительно освобождает Феликса от чар. Всего лишь одно прикосновение к обнажённой коже его живота, и фей просыпается так легко, будто его разбудили солнечным утром. Зрачки сужаются до нормальных размеров, радужка снова приобретает насыщенно-лавандовый оттенок. А затем сам Феликс резко садится и жадно хватает ртом воздух, не может надышаться, словно всё это время страдал от удушения. Он переводит шокированный взгляд с Хёнджина на Йеджи. Тут же за его спиной появляются крылья, и из правого он достаёт палочку.       Хёнджин даже не думал, что за столь короткий срок, да ещё с его природой инкуба, можно так по кому-то соскучиться. Но ощущает именно это — острый укол необходимости смотреть на такого живого Феликса как можно дольше. И даже эта его чёртова волшебная палочка неожиданно радует. Пусть хоть постоянно ей размахивает, а также без конца пререкается и летает! Нежели просто лежит, пускай и прекрасной, но всё же безвольной, заколдованной скульптурой.       — Какая прелесть! — хлопает в ладоши Йеджи, когда видит перед собой очнувшегося фея во всеоружии. — Такой он очаровательный, ты посмотри! И крылышки эти, и палочка! Так бы и затискала.       Хёнджин хочет её предостеречь, что не стоит недооценивать Феликса, но молчит, потому что вдруг осознаёт, что, возможно, теперь всё разрешится даже проще, чем он предполагал. Сейчас Феликс подвесит Йеджи к потолку, откинет или ещё что, а потом они смогут сбежать… Или. Хёнджин задумывается. Никаких «они» ведь там не будет. Сбежит только Феликс.       — Не т-трогай, — хрипит Феликс, и становится заметно, что выглядит он уже не так во всех смыслах блестяще, как раньше. Он побледнел и будто бы осунулся, словно его внутренний свет слегка померк. И крылья его тоже больше не такие ярко-розовые, теперь Хёнджин это замечает. — Т-только приблизься, и я…       Феликс выставляет перед собой палочку так же, как и многократно до этого угрожал ей Хёнджину, разве что целится теперь не в него, а в Йеджи. Однако рука Феликса подрагивает, и защитная поза из-за этого не выглядит угрожающей.       — Да-да, Светлячок, что ты там мне хочешь сказать?       Хёнджин внимательно его осматривает, не понимая, в чём дело и почему фей, который пережил столкновение с тысячелетним колдуном, сейчас так слаб. Неужели суккуб настолько сильно на него повлияла? Но не успевает Хёнджин уйти дальше в своих размышлениях, как замечает, что левая рука Йеджи всё ещё незаметно удерживает Феликса за щиколотку. Контакт не прерван, она по-прежнему его контролирует.       — Ты сказала, что снимешь с него контроль.       Йеджи оборачивается и с игривой хитростью смотрит на Хёнджина.       — Ты хочешь, чтобы я его полностью отпустила, и он нам тут показал всё, на что способен? Это ты, Джинни, может быть, видишь Феечкина впервые, а я вот уже с ними сталкивалась. Никогда, правда, мне не удавалось с ними так сблизиться. Они же проклятые небожители. Потому я как-то не сообразила сразу, что имею дело с одним из них. Но вот, к счастью, твои фантазии мне вовремя подсказали. Так что нет, конечно, я не позволю ему полной свободы. Их ни в коем случае нельзя отпускать. Те ещё твари, хоть и из рода Светлых.       Знания Йеджи пригодились бы Хёнджину ещё при первой встрече в гостиной. Хотя, в целом, он не сказал бы, что Феликс как-то сильно его помучил. Ну, подумаешь, полетал из-за него вокруг люстры. Когда бы ещё в своей жизни? Или словил порез? Но тот же сразу зажил. С Минхо они, считай, друзья, дом бы тот не разнёс. А один из его лучших друзей (тот, что воет на луну) и вовсе встречается с братом Феликса, так что они с ним почти семья, и не на этой вечеринке, так когда-нибудь встретились бы. В общем, тварью Хёнджин Феликса не считал. А после всего случившегося на кухне впору было бы этим гордым званием наречь самого Хёнджина.       — Когда мы раньше играли, жертва была свободна, — возражает он и даже не потому что рассчитывает тем самым освободить приглянувшееся себе Крылатое Недоразумение, а потому что действительно усматривает в сложившихся условиях подвох.       Хёнджин и так слишком сильно рискует, вступая в схватку с Прародительницей, которая так зовётся именно потому, что обратила его и обладает в разы большей силой, так ещё она единолично контролирует Очарованного. Во все прошлые попытки (в те самые, когда Хёнджин из раза в раз проигрывал) вводные были попроще: там были люди, они предварительно не находились под чарами и совершали свой выбор практически добровольно.       — Если ты думаешь, что я рискну ради чистоты игры, то ты заблуждаешься.       — А я думал, что проиграть ты не боишься.       Взгляд Йеджи вспыхивает знакомой раскалённой лавой, и она разве что не рычит, когда уничтожающе смотрит на Хёнджина. Правда, его эти злые зырканья уже не пронимают. Пусть смотрит и давит, как угодно, но у Хёнджина тут решается не только судьба ночи, но и всей его жизни. И он не готов рисковать свободой — своей и друзей — если Йеджи с самого начала играет нечестно.       — Я не боюсь проиграть. Если ты не мог переиграть меня раньше, не сможешь и сейчас. Ты слаб, — сквозь зубы цедит она и говорит чуть тише, будто стыдится того, что теперь их трое.       За перепалкой с Йеджи Хёнджин на какое-то время забывается, а когда смотрит на Феликса, то замечает, что взгляд того снова сильно потускнел. К тому же Йеджи уложила его на лопатки и даже не посмотрела на то, что фею наверняка будет дискомфортно из-за раскрытых крыльев.       — Ты опять давишь его, — говорит Хёнджин и сжимает челюсти. Больше всего сейчас ему хотелось бы откинуть суккуба куда подальше, но их силы слишком не равны.       — Да, потому что ты не смог.       Теперь и сам Хёнджин готов зарычать, но сдерживается. К счастью, раздаётся стук в дверь и отвлекает его от вспышки злости. С той стороны слышится заботливый голос Чанбина:       — Хённи, ты как там? Всё нормально?       — Да! — бодро и громко отзывается Хёнджин. Обнадёживает, что друзья всё ещё неподалёку, пускай и в очередном конфликте интересов с Йеджи они всё ещё не помощники. — Я в сознании, всё контролирую! Как гости?       — Мы сказали, что ты присоединишься позже! Отправили пианиста отдыхать и сделали нормальную музыку погромче! — всё так же выкрикивает Чанбин.       — Отлично! Так и будет!       Йеджи хмыкает и не удерживается от ироничного комментария:       — Будет ли?       — Будет, — со спокойной уверенностью парирует Хёнджин, смотря ей прямо в глаза. Йеджи пытается переиграть его даже в этой мелочи. Однако спустя полминуты переглядок всё же сама отводит взгляд, чем Хёнджин пользуется и продолжает уговаривать: — Сними с него контроль хотя бы на десяток секунд. За это время он не успеет ничего сделать, а мы сможем захватить его на равных. Иначе я не согласен.       Иначе действительно не получится. Хёнджину ни за что не вытащить фея из этого забвения, если Йеджи не отпустит его от себя хотя бы на несколько мгновений.       — Ох, не согласен он, — Йеджи фыркает и драматично взмахивает свободной рукой. — Вы посмотрите. Мне тебе напомнить, что это тебе понадобилась игра? Потому что ты захотел себе что-то доказать или оттянуть неизбежное, тебе виднее. Моей выгоды в этой игре ноль.       — Но ты же получишь меня в полную власть на ближайшие сто лет, если победишь.       — Сладкий, ты и так в моей полной власти. Мне не нужна для этого игра. Будто ты сможешь делать что-то против моей воли. Но игра нужна тебе. И это моя тебе уступка и в то же время урок. Покажу, где твоё место, а то ты со своим столетием вдруг слишком поверил в себя.       — Согласен. Да, ты права. Мне нужна игра. Так давай сыграем так, чтобы я понял, что честно тебе проиграл, что всё ещё недостаточно силён. Потому что иначе я пойму только то, что ты изначально всё подстроила так, чтобы он достался тебе.       Йеджи смиряет Хёнджина взглядом, полным откровенной неприязни, и отворачивается. Конечно, ей это всё не нравится и более того злит. Хёнджин и сам не припомнит, когда вообще позволял себе с ней препираться. Но с момента появления Феликса этой ночью в Хёнджина будто вселился мятежный дух, и тот снова и снова толкает к тому, чтобы вести себя иначе.       — Считаю до трёх. Если ты не успеешь его коснуться, твои проблемы, — наконец объявляет Йеджи и сдвигается ближе к стопам Феликса.       Хёнджин смотрит на него и не может поверить в то, что планирует сделать. В человеческой системе ценностей это сравнимо с прыжком с парашютом или с верёвкой в ущелье. С той лишь разницей, что у Хёнджина нет гарантий, что его парашют на нём или что к ноге действительно привязана страховка. Ему предлагается упасть и либо выбраться с Феликсом, либо проиграть уже второй по счёту раунд, и вернуться к изначальной точке безропотного подчинения перед Создательницей.       — Так и будешь на него пялиться, или всё-таки начнём нашу игру? — издёвка Йеджи возвращает Хёнджина в реальность. Действительно, пора приступать. Чем раньше они начнут, тем раньше будет известен исход.       — Да, начинаем.       Хёнджин на коленях подползает ближе к Феликсу, садится в районе его талии и, готовясь, заносит над ним руку. Один вид безвольного, подчинённого другому сумеречному фея пробуждает сильнейшую тягу как можно скорее его коснуться. Не для того, чтобы увлечь собой, нет, а лишь попытаться вытянуть его из чужого морока и облегчить его страдания.       — Приготовься, — всё так же командует Йеджи, пока её ладонь крепко удерживает щиколотку фея, оголившуюся задранной брючиной.       Хёнджин кивает и внимательно следит за каждым движением Йеджи, чтобы не пропустить момент, когда нужно вступать в игру. Ещё через несколько долгих секунд суккуб всё же разрывает контакт с Феликсом и тут же начинает звонкий отсчёт времени.       — Три, — говорит она.       Хёнджину достаточно и секундной вечности, чтобы посмотреть на лицо Феликса и попытаться найти первые признаки его настоящей жизни. Неморгающий взгляд завядшей сирени устремлён в потолок, но вот уже начинает набирать бутоны и расцветать.       — Два.       По коже Феликса прокатывается едва заметная волна света, наполняя её жизнью. Радужка вспыхивает, зрачок сужается, губы раскрываются, совершая вдох.       — Один.       Хёнджин нежно накрывает ладонью его щёку, соприкасается с тёплой мягкостью и страшится не успеть перехватить начавшего приходить в себя фея.       — Игра началась, — хмыкает Йеджи, и Хёнджину не нужно оборачиваться на неё, чтобы знать, что она так же захватила Феликса и теперь не намерена отпускать.       Соприкосновение случилось. Но это только начало. Дальше инкуб и суккуб должны побороться за фантазии жертвы, и кто будет более убедителен в их воплощении — тот и победит.       Хёнджин, которому буквально десяток минут назад посчастливилось полетать на крыльях грёз фея, убеждён, что стоит им снова соприкоснуться, как он первым окажется в мире розовой ваты и тайных желаний Феликса. Возможно, ввиду ранее образовавшейся между ними связи, пускай и слабой, Феликс сам потянется к инкубу, позволит именно ему собой овладеть. Хотя бы в поцелуе. Этого было бы достаточно. Всего один поцелуй — и они оба выйдут победителями.       Однако вопреки ожиданиям ни одна из грёз не показывается. Времени проходит даже больше, чем в первый раз, но в ответ лишь зияет мгла. Напоминает то, что Хёнджин испытал, когда коснулся Минхо. Об этом же говорила Йеджи, когда сетовала, что не может считать фантазии Феликса. Но что не так? Почему в этот раз всё иначе?       — Ты же не думал, что всё будет настолько просто? — голос Йеджи опять раздаётся в сознании, заставляя Хёнджина вздрогнуть. Он оборачивается на неё и замирает. Мёд её глаз застыл, превратившись в янтарь. Она взирает сквозь Хёнджина, будто видит сон наяву, говорит, но губы её не двигаются. — Тебе придётся постараться, чтобы увести его у меня.       В тот же миг Хёнджин ощущает на себе влияние чего-то странного и вместе с тем смутно знакомого. Тело затапливает и придавливает, в то время как глаза сами собой стремятся закрыться. Желание провалиться в забытье непреодолимо. Это не похоже на подчинение и морок, что Хёнджин пережил совсем недавно. Нет, это что-то куда более опасное. Словно тонешь, хочешь выбраться наружу, но нечто хватает тебя за ногу и утаскивает вниз, в тёмную бездну.       Однажды Хёнджин уже переживал подобное. В далёком прошлом, когда ещё был человеком. Осознание, во что он по неосторожности втянул себя и Феликса, настигает слишком поздно. Уже не высвободиться и даже не проснуться. Тело парализовано, а веки ощущаются каменными.       Хёнджин полностью теряет контроль. То же происходит и с Феликсом.       Йеджи окунает и топит их в липком, вязком мёде своей фантазии.

***

      Хёнджин находит себя в незнакомом помещении, которое тонет во мраке. В центре, в круге света стоит односпальная кровать с угольного цвета простынями и алыми подушками. На ней лежит Феликс, и даже с расстояния в несколько метров Хёнджин отчётливо видит, в каком тот состоянии. Откровенно порочная картина влечёт ближе, заставляет выйти из темноты и стать не только свидетелем, но и участником происходящего.       Феликс обнажён, распластан на кровати и связан. Во рту розовый блестящий кляп, на шее ошейник, а на сосках зажимы. По его щекам стекают ручейки искрящихся слёз. Он вздрагивает и извивается настолько, насколько ему позволяют кожаные кандалы, притягивающие руки и ноги к углам кровати. Йеджи возвышается над ним и с упоительным наслаждением капает воском со свечи на нежную мерцающую кожу фея. Сама она в откровенном чёрном кружевном комплекте, поверх которого множество кожаных ремней и застёжек. Верхнюю половину её лица скрывает кожаная маска, но та не прячет голодный блеск янтарных глаз, которые то ласкают распятого перед ней Феликса, то переключаются на подошедшего Хёнджина.       — Присоединишься? — воркует Прародительница.       Хёнджин в ответ только медленно мотает головой и замирает, когда ловит на себе взгляд Феликса. Зрачки настолько расширены, что поглотили собой всю лаванду радужки, отражают голод и мольбу. Внутри Хёнджина тут же формируется порыв освободить фея от всех пут и увести туда, где они остались бы вдвоём и установили бы свои правила для удовольствия.       Очередная обжигающая капля воска падает на грудь Феликса, отчего он стонет и всем своим видом то ли молит остановить происходящее, то ли наоборот жаждет большего. Хёнджин ловит руку Йеджи со свечой, отводя её в сторону от нагого тела. Они с Прародительницей стоят друг напротив друга, по разные стороны кровати, и походят на хищников, что намереваются поделить одну добычу.       — Что ты хочешь? — вопрос Хёнджина звучит удивительно зло и дерзко для его извечно покладистого нрава.       — Это что ты хочешь, мой дорогой Дайкири, — парирует Йеджи и на первый взгляд даже не кажется задетой тоном своего «дитя».       По только ей подвластной внутри сна магии, из её руки исчезает свеча, вместо неё появляется стек. Йеджи легко выдёргивает своё запястье из хвата Хёнджина и возвращается к игре с Феликсом. Кончиком стека ведёт от пупка до сосков, выше к шее и останавливается на его блестящей от слёз скуле.       — Я хочу, чтобы мы определили, кто из нас сильнейший.       — Получается, плохо я тебя воспитала, Джинни. Разве вначале ты не должен поинтересоваться у жертвы, чего хочет он?       Хёнджин сглатывает и снова опускает взгляд на Феликса. Он выглядит таким сладко-беспомощным и просящим, что от одного его вида ведёт. Хёнджину даже кажется, что они втроём оказались в его собственной фантазии. Хищная часть сущности инкуба хотела увидеть Фея обнажённым и открытым ещё тогда, когда тот осмелился устроить шоу в гостиной. Тогда Хёнджину захотелось его проучить и приручить. А теперь он имеет удовольствие лицезреть его не просто приручённым, а полностью подчинённым и готовым. И даже несмотря на присутствие Йеджи, такого Феликса нельзя не хотеть попробовать.       Хёнджин наклоняется и собирает подушечкой большого пальца блёстки слёз с его щеки, подносит к своим губам и жадно слизывает. Рецепторов языка тут же касается непривычный вкус светлой энергии — сладкий и вместе с тем покалывающий холодком. Ощущения настолько реальны, что Хёнджин догадывается, что коснулся Феликса не только в фантазии, но и наяву.       Словно вкусив каплю наркотика, Хёнджин уже не может остановиться на первой дозе. Он снова касается манящей нежной кожи, на этот раз спускаясь пальцами к шее. Её обхватывает розовый чокер-ошейник с металлическим кольцом по центру. Хёнджин на пробу тянет за кольцо, из-за чего Феликс смотрит на него особенно жалобно.       — Какое твоё самое сокровенное желание, Феликс?       Феликсу не ответить, но Хёнджин специально прикасается второй рукой к грудной клетке — при таком прямом касании можно считать мысли. Гладит, стремясь на толику приглушить его агонию.       — Феликс?       Только вот в ответ аудиальная и визуальная тишина. Рассредоточенный, потемневший взгляд Феликса бродит по помещению, ненадолго задерживается на Хёнджине, но вскоре скрывается за веками. Сознание его по-прежнему глухо и молчит.       Со стороны Йеджи слышится смешок, а затем она использует стек, чтобы подцепить им подбородок Хёнджина и повернуть его лицо на себя.       — Попробуй ещё раз. Дам тебе немного форы.       Хёнджин дёргает головой, уходя от нежелательного прикосновения к себе и снова переводит всё своё внимание на Феликса. Правая рука успокаивающе поглаживает его грудь и освобождает один сосок от зажима. Феликс тут же стонет, и Хёнджин накрывает чувствительный ореол пальцами, мягко его массируя.       — Феликс? Феликс, расскажи мне, чего ты хочешь, чего ты жаждешь больше всего, — Хёнджин снова пробует достучаться, используя отточенную за сто лет технику очарования инкуба.       Только с уголков глаз Феликса стекают новые струйки слёз, а сам фей остаётся нем. Можно освободить его от кляпа, но это ничего изменит. Если он не показывает фантазии, не сможет и говорить.       — Феликс, — уже с долей отчаяния шепчет Хёнджин, склоняясь к нему так близко, что они соприкасаются лбами. Хёнджин так и застывает, не в силах отстраниться. Глаза Феликса закрыты, Хёнджин тоже закрывает свои и сосредотачивается только на сбившемся ритме дыхания фея.       Их первый поцелуй… Хёнджин хотел бы его украсть. Можно было бы оправдаться голодом, но на самом деле он вовсе не так силён по сравнению с искренним интересом познать диковинную природу фея. Никого прежде так сильно не хотелось. Хёнджин словно перенёсся в забытое время, когда чувствовал весь спектр человеческих эмоций и потому мог кем-то искренне интересоваться.       Находясь в губительной близи к Феликсу, Хёнджин не может думать ни о чём, кроме как о его сочных полных губах, его мерцающей коже, лавандовых глазах и переливающихся перламутром крыльях. Хёнджину так сильно хочется его поцеловать…       Однако пойди Хёнджин на поводу у своих желаний, и он не только проиграет игру, но и не узнает, правдива ли взаимность со стороны Феликса. Увидев его яркую фантазию о себе, Хёнджин расшифровал её как обоюдное влечение, размечтался и поверил в свои силы. Но теперешние молчание, пустота и неотзывчивость фея на любые призывы инкуба заставляют его усомниться. Что если он всё понял неправильно? Что если он ошибся? А Йеджи была права с самого начала в том, что Хёнджину не победить.       — Феликс, послушай, если ты меня слышишь, попробуй мне ответить. Покажи мне фантазию, покажи мне хоть что-нибудь. Дай понять, что ты в сознании. Без тебя я не смогу нам помочь, — шепчет Хёнджин и отстраняется, чтобы проверить реакцию фея.       Однако тот теперь будто во власти кошмара: глаза двигаются под веками, но не открываются. Грудная клетка яростно вздымается, привлекая внимание к зажиму на втором соске, и Хёнджин тут же его снимает. Феликс стонет, не поднимая век. Хёнджин замечает, что собственное тело реагирует на этот звук. Будто у Феликса какой-то особый чарующий тембр, словно он русал или сирена, а Хёнджин обычный человек, которому не дано сопротивляться.       Под влиянием того же очарования Хёнджин припадает губами к освобождённому соску, языком ощущая его налитость. Ощущение столь яркое, что сомнений нет, что оно произошло и в реальности. Хёнджин в нём растворяется и окончательно забывается, когда слышит новый стон. По телу прокатывается дрожь, усиливая возбуждение и голод. Хёнджин засасывает и второй сосок, для удобства садится на кровать между разведённых ног фея, и тянется всем собой ближе.       Удерживая себя на вытянутых руках, Хёнджин отстраняется и всматривается в чудесное, кажущееся ангельски-невинным лицо Феликса. С закрытыми глазами, с блестящими струйками слёз по щекам, с бесчисленными веснушками, больше не скрытыми косметикой, и с этим чёртовым кляпом во рту… он заставляет увязнуть в нём и не хотеть просыпаться. Эта фантазия — это слишком. Хёнджин едва ли контролирует свои действия и не уверен, что хоть что-то из того, что он делает, достигает сознания Феликса. Скорее, наоборот. Он явно делает только хуже им обоим, потакая фантазии. Если Феликс ей не сопротивляется, значит она ему по вкусу. Значит, Йеджи выбрала верный путь, и теперь Хёнджину нужно перебить его своей магией. Но как, если он и сам рад поддаваться этому райскому Аду?       — Ты зря надеешься и скоро поймёшь это сам, — раздаётся обличающий голос Йеджи громко и ясно, заполняет собой пространство и множится эхом. Хёнджину хочется зажать уши, но даже так он всё равно будет слышать Прародительницу. — Ему несколько десятков лет. Совсем ещё малыш, даже для тебя. Он не в силах сопротивляться мне. Впрочем, как и ты.       Хёнджин поворачивается в сторону звука, чтобы ответить, но не обнаруживает там Йеджи. Исчезла, растворилась в черноте. Хёнджин оглядывается. Кромешная тьма теперь видится живой, движимой. Суккуб прячется в ней, крадётся. Шепчет что-то неразличимое, посмеивается.       — Ты хотел быть с ним — ты и будешь, — отчётливо проговаривает Йеджи, и голос её отражается эхом. — Но будешь только так, как я тебе позволю.       Она неожиданно выскакивает из мрака и ловко набрасывает на запястье Хёнджина наручник. Присоединяет второе звено к крепежу в изголовье кровати, к которому прикован и Феликс, и снова исчезает.       Всё происходит настолько быстро, что Хёнджин не успевает дать отпор. Он вертит головой и нигде не обнаруживает Йеджи. Её смех звучит то тут, то там. Но саму себя она не показывает. Наслаждается своим безграничным могуществом. Что бы Йеджи ни задумала, Хёнджину это не нравится. Челюсть сводит от того, как осточертело во всём и всегда ей подчиняться.       — Мы так не договаривались! — восклицает Хёнджин, обращаясь к живой темноте, и на пробу дёргает рукой, однако металл не поддаётся. Он, конечно, не более, чем иллюзия, но, поверив в одну часть фантазии, уже невозможно отказаться от другой. Та самая паутина суккуба, в которой путаешься, стоит только её тронуть.       — Госпожа! Мы не договаривались ни о чём из этого! — снова кричит Хёнджин, но почти себя не слышит. Его голос в отличие от голоса Йеджи здесь не более, чем шёпот. Может, и Феликс потому не реагирует. У Хёнджина здесь совсем нет власти.       Им нужно попытаться очнуться. Когда суккуб погружает в свою фантазию, лишь поначалу её морок действует подобно снотворному. Но его длительность напрямую зависит от жертвы. Если тот вовлечён в фантазию, она будет продолжаться. Если же он будет сопротивляться и происходящее не будет ему нравиться, то власть суккуба будет слабеть, и тогда появится шанс выбраться. Хёнджину всего лишь нужно сделать так, чтобы Феликсу перестало нравиться, и тогда они оба смогут пробудиться.       — Феликс, послушай, — пробует Хёнджин в который раз, хотя теперь не уверен даже в силе своего голоса. — Послушай меня. Это всё нереально. Мы всё ещё на кухне, на том столе. Что бы ни происходило, ты должен помнить, что оно нереально, и сопротивляться.       Хёнджин шепчет словно мантру, повторяет несколько раз одно и то же, однако Феликс так и не пробуждается от своего явно приятного кошмара, а Хёнджин с каждым повтором сам теряет веру в свои слова. Всё сложнее становится не отвлекаться и на так близкое к нему возбуждение фея, и на собственные реакции тела. Себя он подавляет, а к разуму Феликса взывает мысленно.       — Феликс… помнишь, ты сказал, что не доверяешь инкубам. Но доверься мне хотя бы один раз, — Хёнджин снова упирается своим лбом в его и закрывает глаза. — Феликс, ты ведь слышал, в чём наше пари. Только подыграй мне, и я тебя отпущу. Обещаю.       — Хватит! — раздаётся отовсюду и из ниоткуда крик Йеджи, после чего она снова материализовывается из темноты и едко подводит черту: — Я дала тебе достаточно времени, мой сладкий Дайкири, но ты так и не смог придумать, как увлечь собой Светлячка. Игра закончилась. Ты проиграл.       И Йеджи заковывает вторую руку Хёнджина, притягивая её к соседнему крепежу в изголовье кровати.