Связанные небом

Pov: Ято

      Хоть болезнь Минами осталась позади, я вернулся к другой проблеме: эта девушка могла находить неприятности даже там, где их, казалось бы, не было. Не знаю, что за умение такое, но я диву давался: она постоянно обо всё ударялась, сталкивалась с людьми, даже когда на улице не было толпы, умудрялась вступать в спор, не сказав ни слова, и буквально приманивала плохишей. Без меня она бы уже раз сто влипла в неприятность, однако я следил за ней не отрываясь, хотя это и надоедало.       Быть ответственным за кого-то всегда тяжелее, чем за себя. Если сам попал в передрягу, в голове мысли: «Я виноват, но пусть так». А если кто-то, о ком ты заботишься, в беде — то такая боль в душе… На мне ответственность, с которой я не справляюсь.       Да и ладно, если бы мог быть с Миной каждый миг. Но ведь приходилось работать! Конечно, хотелось бы иначе, но она не разрешала. — Помнишь, я просила тебя пообещать, что ты никому не причинишь вреда? — смотря мне в глаза, произнесла Мина, когда я издалека начал подходить к теме облегчения нашего быта. — Ну да, — буркнул я не без удовольствия. — Но вообще-то я дал слово не обижать лишь тебя… — Всё равно, — она упрямилась. — Нельзя красть еду, Ято. Это плохо! Люди тратили силы, время! У них тоже семьи, а ты просто заберёшь что-то без спроса? — Ну им тоже никто не запрещает так делать. Я возьму у них еду, а они… не знаю, уголь ещё у кого-то, — я правда не видел в этом чего-то такого, чему нужно уделять целый разговор. — Все берут что-то друг у друга. — Да, но за деньги! Или давая что-то взамен. И это правильно! — Минами так нахмурила лоб, что появилась складка. — Ято, я тебе заявляю честно и открыто. Как бы мне не было тяжело, если ты считаешь, что не можешь без краж и обмана, если другой свою жизнь не представляешь — нам не по пути. И я говорю это серьёзно! — Глупая, что ли? — такого я определённо не ожидал. — Бросишь меня ради каких-то незнакомцев? У которых я, может, подчеркну, именно может, что-то возьму без спроса? — Да, — спокойно произнесла она, смотря мне в глаза, почти не моргая. — Я хочу жить честно. Это, наверное, сложнее, но к концу жизни я буду точно знать, что мне не за что стыдиться. — А если со своей честностью ты умрёшь от голода? Или от холода? — у меня даже кулаки сжались. — И этот «конец жизни» наступит намного раньше, чем мог бы. Это, считаешь, нормально? — Совершенно, — она пожала плечами. — Кто-то рождается, кто-то умирает — это жизнь, Ято, пойми. — Тогда, может, мне не следовало тебя спасать, а? — меня ужасно разозлили её слова. — Прости, не хотел ранить твою тонкую душевную натуру, но распорядителю арены я шею сломал, чтобы тебя вытащить! Представляешь? Хотя мог бы быть честным! И не…       Хотел договорить, но замолчал. Из-за взгляда Мины. В её глазах не было слёз. Или удивления. Ужас — вот что в них застыло. — Ты… убил его?.. — сглотнув, медленно прошептала она, будто забыв, как дышать. — Ты лишил кого-то жизни… из-за… меня? — Да, но это не твоя вина, — я сразу предвидел, что сейчас будет чувствовать Мина. — Этот грех на моей совести. И… мне вообще не надо было… Ты куда?       Но любимая не ответила. Поднявшись и игнорируя мои слова, она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой сёдзи. Оставив меня одного.

***

      Я нашел её спустя недолгое время. Минами не уходила далеко от дома, однако даже тут смогла найти неприятность. Снова! — Слушайте, это не даёт вам право его бить, — услышал я её дрожащий, но громкий голос, стоило свернуть в переулок, где заканчивались продовольственные лавки: в этом месте продавали ткани и некоторую одежду. — А ты посмотри, что он наделал. Посмотри! Как я теперь это отстираю? А? Если умная такая? — в ответ на Минами кричал грозного вида мужчина в летах: его волосы были почти седыми и лишь в районе лба они оставались завидно чёрными. А ещё он показывал ей хлопковый отрез, испачканный чем-то коричневым. — Я не хотел. Я не подумал… — мальчишка лет шести-семи, стоявший там же, опустил глаза в пол, ковыряя босой ногой потрескавшуюся от летнего зноя землю и перебирая свой дзюбан грязными пальцами. — Мне мама сказала купить. — Да конечно, купить он собрался. На что, а? Я листья вместо оплаты не принимаю! — мужчина вёл себя не то чтобы агрессивно, но очень импульсивно. — Что происходит? — спросил я сразу, как подошёл, однако меня, разумеется, не заметили. Пришлось переспросить несколько раз. — А ты кто? Иди куда шёл, понял? Я тут сам разберусь. И с пацаном этим, и с ней, — продавец как-то странно взглянул на Мину, хищно. И я сразу же показал зубы. — Как ты выразился, «эта» со мной. Так что случилось? — я понизил тон голоса, однако от этого слышать меня мужик стал лучше. Понял, что со мной лучше не связываться. — Мальчишка ткань хотел украсть. Да я вовремя схватил! — он указал на ребёнка, который уже чуть не плакал. — А ещё испачкал всё своими лапищами! Это ж надо, а! Лучшая ткань! — У меня мама вот-вот понесёт. Это для её ребенка, — прохныкал он, поднимая взгляд, будто надеясь, что торговец сразу же смилостивится, услышав новость. — Что?! — это лишь сильнее его разозлило. — Мою лучшую ткань мод ошмёток какой-то кровавый? Ах ты…       Я стоял с другой стороны, потому как подошёл к мальчику. Почему-то появилось желание утешить его. Не знаю… похлопать по плечу или даже приобнять — ранее я бы никогда такого не сделал, но с Минами моё сердце стало горячее и в нём появилась любовь не только к ней. Поэтому, когда торговец замахнулся на мальчика, не успел среагировать. Я даже не сразу это заметил. Но Мина…       Я бы не поверил, если бы не увидел всё сам. Как волчица защищает волчат, она тут же встала между мужчиной и ребёнком, причем без страха, с какой-то странной злостью в глазах. Она смотрела на него так, что если бы взглядом можно было испепелить — она бы это делала.       У меня даже дар речи пропал. — Считаете, раз вы взрослый и сильный — можете быть маленьких? Сами-то святой, да? Ошибок никогда не делали, так я полагаю? — в голосе любимой не было даже тени сомнений, хотя, изучив Минами, я знал, что она волнуется. Однако же любимая продолжала.       А я пока смотрел и не вмешивался. Мне хотелось понять, что будет дальше, но я готов был в любой момент отразить удар торговца, если тот замахнётся на Минами или решит её толкнуть. — Мальчик мужчиной растёт. Заботливым! Другой бы бегал с ребятами, горя не знал, а этот маме хочет помочь! Как может. Да, так неправильно, воровать нехорошо, но ведь можно объяснить это, а не кидаться с кулаками, — продолжала Минами уже спокойнее, потому как и торговец молчал. — Найти в конце концов работу для него. Смотрите, как у вас грязно! Пусть бы подмёл, траву вон там подёргал, может, ещё бы на что сгодился. А вы ему ткань, пусть не такую хорошую. — Да! Я могу корзины плести из камыша и убираться и помогаю маме дрова колоть, папы ведь у меня нет. Я много могу, дяденька, вы только не ругайтесь и мамке не говорите. Ей и так… — мальчик, начавший говорить с огнём и задором, вдруг поник. — Болеет, в общем. — Неужели у вас детей нет? Внуков? — дослушав мальчугана, Мина уже чуть не плакала. — Неужели ни в ком не осталось ничего человеческого?       И я понял, что дальше мне будет сложно. Минами пыталась быть правильной не только сама. Старалась сделать честным не только тех, кто был рядом, но и незнакомцев. И в этом была сложность: таких не любят. Но я как-то проникся её идеологией. Было в этом что-то… цепляющее. Всегда можно найти решение. И даже если оно не лежит на поверхности, если для него придётся капнуть чуть глубже, чем хотелось бы — оно есть.       И ещё кое-что совершенно точно я узнал сегодня. В этой девушке есть храбрость, есть стержень, но почему-то проявить стойкость она готова, лишь когда это нужно другим. Я вот привык в первую очередь защищать себя. Мина же ради своей жизни не может и тростинку сломать, а ради какого-то незнакомого мальчугана чуть в драку не полезла.       Странная она! Ужасно странная, но такая моя. Наверное, другой похожей Минами на свете не существует. Столь чистая душа… И со мной. Даже смешно! Но раз она такая — я не буду пытаться изменить эту девушку. Трудности — так трудности. Куда деваться? Буду учиться жить по её законам. Может, и не просто так Мина была послана мне? И мы правда связаны? Вот только она считает — я здесь, чтобы защищать её, оберегать и заботиться. А мне вот теперь кажется… она тут, чтобы сделать из меня другого Ято. Того, каким меня хотела видеть Сакура когда-то. Того Ято, у которого, возможно, есть лучшее будущее.

***

      Странно, но когда я обратил внимание Мины на то, что она дала отпор тому торговцу, она стала увереннее. Будто смогла взглянуть на себя под другим углом. И, кажется, любимая отчасти разобралась в себе, своих страхах, потому как больше её не пугал каждый встречный и вести себя на улице она стала намного спокойнее. Да и прохожие мужчины поменялись по отношению к Минами: кажется, её нынешняя уверенность привлекала их и они искренне улыбались Мине, спрашивали что-то, а иногда просто останавливались, чтобы заговорить.       Она не давала им повода думать, что у них могут быть шансы на отношения с ней, что меня безумно радовало, но и отшить даже особо надоедливых парней не могла. И если после фразы, что она не свободна, они продолжали сыпать намёками и комплементами — не уходила, а улыбалась, благодаря за приятные слова.       В такие моменты, если я был рядом и видел это, меня разъедала ревность. Ведь люди меня не видели и думали — девушка одна. И порой стоило больших усилий дать им понять, что Мина принадлежит мне. Один раз я чуть с кулаками на одного не бросился — так он меня взбесил! Но Минами меня остановила, причём для этого ей многого делать не пришлось: мягко положив свои пальцы поверх моего напряжённого предплечья, она ласково посмотрела мне в глаза и двинулась в сторону нашего временного дома.       Однако и там не всё было так просто. Разумеется, основные деньги владельцы таверн и постоялых дворов получали не от тех, кто проживал там постоянно, а от некого контингента, приходившего в компании вызывающе одетых спутниц, дабы снять комнату на короткое время. Да, в городе были бордели, где можно было не беспокоиться о том, где именно провести время с понравившейся девушкой, но это стоило дороже, да и… качество услуг было выше. А вот женщины, стоявшие у обочин дорог и на углах домов, брали намного меньше, не перебирая клиентами. Этим и пользовались работяги и отбросы общества, которых на порог приличных заведений даже не пускали.       Так что порой, открывая седзи, ведущей из комнаты, мы сталкивались не с самыми приятными личностями, которые к тому же редко были трезвы. И это меня напрягало. Они не контролировали себя, не понимали, что дозволено, а что нет, и тоже хищно поглядывали на Минами. — Будь осторожна! — каждый раз повторял я, уходя на работу и оставляя любимую дома. — Если услышишь странные звуки или пьяные голоса — не выходи! Подожди лучше немного.       И пока беда вроде обходила стороной. Я даже начал думать, что это какой-то просвет в жизни Мины, и даже расслабился, однако ревность всё равно никуда не девалась. Я пытался с ней бороться, но даже от мысли, что пока я вкалываю на рынке за гроши, кто-то смотрит на мою девочку и представляет, какие непристойности можно с ней сделать — аж в жар бросало. У меня никогда не было отношений, я никогда не любил, и такая жизнь в новинку для меня. Может, ревность и такое собственничество — нормальная реакция, а может, я полный чурбан, но что было — то было.       И однажды это чуть не погубило наши с Минами отношения.       Был вечер перед моим выходным. Я проработал десять или двенадцать дней подряд и довольно устал. Хоть я не выматывался, как люди, и был выносливее их — сам факт того, в какой обстановке я находился, выкачивал силы. Я даже пару раз подумал всё же украсть монеты, а Минами сказать, что заработал, но остановился. Пока не всё так плохо. Да и я вроде ей обещал…       И вот этот долгожданный вечер. Сегодня торговец рыбой, у которого я потрошил пойманный с утра улов, был довольно щедр, и я решил было бы неплохо пропустить стаканчик в таверне. И мне бы сделать это одному, но Минами увязалась следом. — Я и так всё время одна, Ято! На работу ходить ты не разрешаешь, гулять далеко не даёшь. Ну пожалуйста! Ты же рядом будешь, что может случиться? — она состроила такие глазки… оленьи, что я не мог сказать «нет». И вот мы в пропахшем потом и алкоголем месте, где за вытянутой, изъеденной временем и покрытой тонким слоем жира деревянной стойке сидели мужчины всех возрастов: они пили, кричали, ругались, смеялись и снова пили. Однако стоило Минами сесть на лавку в углу и положить локти на довольно отдалённый от них столик — многие замерли. Она и вправду не вписывалась в этом место. Была слишком хороша и невинна для него. — Что будете? — к нам подошла довольно странная женщина, которая, наверное, была красива когда-то, но сейчас её лицо покрывали шрамы от перенесённой оспы, а ещё одежда на ней была грязной и пахла уж больно дурно. — Бутыль саке, — несколько раз процедил я сквозь зубы, стараясь дышать ртом, явно различая в воздухе запах рвоты. — Спасибо.       Однако Минами, кажется, не замечала таких вещей и была очень заинтересована этим местом. Вообще всё, что было в новинку, она принимала с детским восторгом, и я начал к этому привыкать. — Хочешь, я заберу бутыль и мы уйдём? — положив руку на поцарапанный стол, я взял Мину за запястье. — Нет, зачем? Тут интересно! — замотав головой, она продолжала осматриваться. — Ого, смотри, медвежья голова на стене! Такая огромная!       Но меня чучела животных волновали в последнюю очередь. Завсегдатаи этого места продолжали рассматривать мою любимую, при этом склоняясь друг к другу и периодически обмениваясь какими-то фразами. И мне бы подойти и узнать что именно слетало с их поганых уст, но я боялся даже на миг потерять Минами из поля зрения. И не зря. — Здравствуй, красавица. Одна здесь? — почти сразу один из мужчин — тот, что, кажется, был одним из самых молодых, отделился от компании, прошагав к нашему столу. — Хочешь чего-нибудь? — Спасибо большое, но у меня есть компания, — как всегда с улыбкой ответила Мина. — Да и я не пью. — А как зовут такую красавицу? — молодой человек не унимался и точно не собирался уходить. — Я вот Шин. — Минами, — немного потупив взгляд, любимая сначала посмотрела на незнакомца, а после на меня. — Приятно познакомиться. — И мне! Может, пойдёшь к нам? — он кивнул в сторону компании, которая с упоением наблюдала за его попытками привлечь внимание незнакомки. — Знаешь, мне не нравилось это место, но с твоим появлением оно будто заиграло новыми красками. — Отвали, — прорычал я, но незнакомец меня не услышал.       В какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас сядет прямо мне на колени, не обратив внимание, что на лавке в этом месте уже кто-то сидит. — Ещё раз благодарю, — странно, но и Мина словно не замечала моей злости и даже не поменяла тон голоса. — Мне очень приятно. Но я не могу. Я тут… кое с кем.       Она вновь кинула на меня взгляд, но не извиняющийся, а игривый. Он точно говорил: «Смотри, Ято, я им нравлюсь. Здорово, правда?»       И от этого у меня потихоньку начало срывать крышу. Я не заметил, что передо мной уже появилась бутыль рисовой настойки, и залпом осушил половину, даже не прикрыв глаз. Продолжая смотреть за попытками мужчины переманить к себе Мину. Можно было, конечно, вмазать ему как следует — тогда бы он наверняка меня увидел, но отчего-то хотелось узнать, каковы для Минами рамки дозволенного. В какой момент она поймёт, что мужчина проявляет не дружелюбие, а хочет раздвинуть ей ноги? Странно, что она сразу этого не поняла, но, наверное, всё дело в неопытности Мины. Я был её первым мужчиной, но даже не в этом дело. С противоположным полом, по её же заверениям, она до этого и не общалась толком. И, скорее всего, не понимала, что её может ждать…       Хотя как же тогда её бывший хозяин, продавший девушку на арену? А те торговцы на рынке, которые её избили? Странно, какая, выходит, у Мины короткая память. Несколько дней с ней все милы, и вот она уже думает, что мир подобрел. Это уже даже не наивность, а самая что ни на есть глупость… — Видишь вон того парня в странной шляпе? Это Хирото, — как я заметил ранее, паренёк чуть было на меня не сел, и этого не случилось, потому что в последний момент он решил пристроиться на скамье со стороны Минами, хотя она сидела на самом её кончике. Любимой пришлось подвинуться. — Сегодня у него лошадь ожеребилась. Сразу двое, представляешь! Такие милые! — Правда? — глаза Мины загорелись — она любила лошадей. — Наверное, они очень красивые. — Да, я сам видел сегодня. Только родились и почти сразу встали на ножки! — пока Минами отвлеклась на меня, взглядом показывая неописуемую степень своего восторга, мужчина жадно облизнул губы. — Но знаешь что. Всё же ты — самое красивое, что я видел за день.       А после он потянулся к волосам моей возлюбленной, и этого я выдержать уже не смог. Как только её коричневые локоны, точно вода, проскользили меж его пальцев, я перегнулся через стол и так толкнул паренька, что он некоторое время ехал по полу на спине, скользя так, словно на дворе суровая зима и под ногами — лёд.       Но он снова будто бы и не удивился. — Упс! Кажется, мне больше не наливать, — прогромыхал он, пока товарищ помогал ему подняться. А после раздался смех всей компании, и теперь уже к столу подошли двое других: один был молод, а вот в бороду второго уже ударила седина. — Вы извините нашего друга. Он, когда выпьет — на ногах не стоит. Он не хотел вас обидеть, — начал второй таким голосом, будто говорил с кем-то из высшего света: учтиво, размеренно, с улыбкой от уха до уха. — Да я… — Мина, кажется, начала понимать, что я не в восторге от нашей компании. — Не переживайте. Я ни капли не сержусь. И… я бы ещё с радостью поговорила, но мне нужно идти. — Отчего же так скоро? — теперь к нам подошёл третий мужчина, новичок, присоединившийся к той компании уже после того, как мы пришли. — Хочешь, мы тебя проводим, малышка? — Не стоит, — Минами решила выйти с другой стороны лавки, отчего ей пришлось перебирать мелкими шажочками из-за мешающего свободе движения стола. — Но я была рада с вами познакомиться. Может, ещё увидимся… как-нибудь. — Мы будем ждать, — снова сказал тот, что постарше, обогнув стол и вновь встав у Мины на пути.       А после случилось то, отчего я чуть не взорвался. Вначале мягко взяв Мину за руку, он еле коснулся её пальцев губами, а после вроде как приобнял, но при этом поцеловал в шею. Причём так пошло, противно, что первой мыслью было его убить.       Но испугавшись того, что происходит, Минами оттолкнула незнакомца и выбежала из бара.       Кинув на стол монеты и забрав бутыль, я двинулся за ней — ничего другого мне не оставалось. Однако ярость моя не осталась в таверне. Они лапали Минами! Дотрагивались до неё своими паршивыми губами. И наверняка представляли… всякое!       А она… до самого последнего момента была с ними мила. И даже… заигрывала? Или мне так кажется после выпитого саке?       Чёрт, да как же унять это противное чувство! Я будто за мгновения полюбил Минами в десять раз сильнее, но в то же время и возненавидел. Как это всё может уживаться внутри? Как?!       Ответа у меня не было. Да я и не особо хотел искать его именно сейчас. И просто шёл за любимой следом, как верный пёс, охраняя от беды. Надеясь, что в нашей комнате, хлебнув ещё немного горячительной воды, я смогу успокоиться.

      Pov: Минами

      Когда мы вернулись в комнату, Ято чуть ли не оттолкнул меня, первым заходя внутрь и сразу же приставив горлышко бутылки к губам. И пил он саке, как воду, хотя меня даже от одного запаха воротило. Зачем это делать? Так пить? Ведь завтра ему плохо будет — проходили уже! — Я, наверное, буду спать, — прошептала я после долгого и молчаливого наблюдения за его действиями. — Ты прости, что… Тебе было неприятно, и я бы хотела объяснить, но не могу. Просто… мне страшно давать отпор, быть грубой. Мне кажется, что в ответ на хамство и чëрствость — люди сразу же станут такими со мной, а мне страшно. Поэтому я… так само получается, понимаешь? Я им улыбаюсь… И… Эй, Ято. Ты меня вообще слышишь?       Я спросила это, потому как любимый ловил языком последние срывавшиеся с перевернутой бутылки прозрачные капли, будто не обращая на меня внимание. — Ладно, завтра поговорим, — спокойно произнесла я, и впрямь начав укладываться, однако замерла от голоса Ято. Такого… злого.       Это сразу напомнило мне первые дни нашего знакомства. — Значит, с ними трещать у тебя время было, а я — так?.. — у него ужасно заплетался язык, и когда поднялся, на ногах мой Бог тоже стоял очень шатко. — Если хочешь, мы поговорим, но есть ли смысл? — отчего-то сердце начало стучать в груди чаще обычного, когда я наблюдала, как любимый подходит всё ближе. — Есть, — смотря на меня почти звериным взглядом, процедил он, поджав губы и наморщив лоб. — Может, хоть на миг перестану вспоминать, как они смотрели на тебя… как на свою собственность. Как хотели тебя. Как упоительно представляли будущую награду. — Какую ещё награду? Ято… ты пьян. Я просто была с ними любезна, вот и всё, — сглотнув, я укрылась тонким одеялом, спрятавшись за него от Ято, как за стеной.       Но любимому это не понравилось. Сорвав его с меня, он упал передо мной на колени, но не так, как это делают извиняясь или о чём-то жалея. Теперь Ято всё больше походил на хищника, припавшего к земле, чтобы кинуться на врага с особой точностью.       И я впервые осознала, что он другой. И испугалась… его. Не как до этого, когда боялась, как я думала, человека по имени Ято. Теперь я впервые испытала ужас, зная, что он Бог.       Это напомнило мне один случай… Рядом с приютом, где я выросла, родила собака. Со временем она сама и многие её щенки куда-то делись, видимо, разбежались, а один остался. Прибился к нам, сиротам, а мы и рады были. Делать-то особо нечего, а этот пёс был таким милым: бегая за нами, преданно вилял малюсеньким хвостиком, норовил лизнуть в лицо, а если и кусал, то бережно, точно понимая дозволенное. Помню, мы с девочками так смеялись, когда он, неуклюже вылизывая толстенькое брюхо, терял равновесие и падал на бок, истошно скуля. Мы даже ругались, кто из нас будет «хозяйкой» малыша сегодня.       И когда щенок стал взрослой собакой, мы воспринимали его всё так же: нашим милым другом, с которым весело играть. Пока он не укусил одну из девочек. Она в шутку хотела забрать у него кость и потянуть за неё, как мы иногда делали это с палкой: в такие моменты пёс упирался задними лапами в землю, чуть приседал и, мотая головой из стороны в сторону, порыкивал, держа палку зубами, но был рад. А в этот раз укусил… Да так сильно! И тогда я поняла, что нет щенка и не было его никогда. Был этот пёс, который в силу возраста не мог дать отпор, который не понимал, что к чему. Но он уже родился жестоким. Хищником. И это его не исправит.       И сейчас я смотрела на любимого и тоже понимала: передо мной жестокий Бог, который, по его же признанию, убивал. И даже того распорядителя арены! Да, он был плохим человеком, но заслуживал ли он смерти? И действительно ли Ято тот, кто мог решать это? — Любезна была, говоришь? Да ты так выглядела, что ещё чуть-чуть и уйдёшь с одним из них. Что, не так, Минами? А? Не так?       Ято вдруг начал кричать. — Нет, не так! И, пожалуйста, успокойся, ты меня пугаешь! — я тоже повысила голос, но он был дрожавшим и писклявым. — Я уже жалею, что пошла с тобой в эту таверну! — А, так вот в чëм дело! — он странно засмеялся, даже осклабился. — Пожалела, что пошла туда… со мной, — он сделал упор на последнее слово. — Я, значит, мешал. — Нет! — мне хотелось, чтобы происходящее было сном. — Слушай. Я люблю тебя. Мне больше никто не нужен. Но, умоляю, давай поговорим утром?       У меня уже руки дрожали, а ноги стали будто не моими, чужими: наверное, если бы стояла, точно бы упала, не удержавшись на них. — Давай, — он произнёс это так медленно, не без прежней злости. — Потому что дальше разговоры ни к чему, верно?       А дальше Ято как обезумел и накинулся на меня. Сначала я решила, он хочет ударить или даже… убить, но, поставив меня на четвереньки лицом к стене, он начал задирать подол моих одежд, при этом действуя резко, ничего не говоря, но дыша так тяжело, словно только что бежал. — Я не хочу, — сперва я старалась мягко его оттолкнуть, дать понять, что не настроена заниматься любовью, но его мои слова не убедили.       Тогда мне пришлось действовать более решительно, но и тогда Ято не перестал. — Я покажу всем, чья ты! Ясно? Моя! — шипел он мне на ухо, нагнувшись надо мной так, чтобы я не могла распрямиться. — Ты моя, Мина! Они могут сколько угодно смотреть на тебя, облизываться, думать, но только я буду тебя иметь. Нравится это кому-то или нет. — Успокойся! — а вот тогда я начала паниковать. — Ято, ты пьян! Я не хочу, слышишь? Я не хочу!       Казалось, появление Кацу в моей жизни осталось где-то далеко позади, однако последствия того, что меня избивали — до сих пор не проходили. Особенно болело колено, и рёбра нещадно ныли, когда я часто дышала. — Ято! Послушай, ты ведь завтра об этом пожалеешь. Я твоя, хорошо? Только твоя! И не нужно никому ничего доказывать, умоляю! — я стонала, но явно не от удовольствия.       Но любимый точно снова отключился. Не реагировал на меня и просто продолжал, пока, наконец, не достиг цели: я ощутила, как он вошёл в моё тело, однако мне не было приятно, как раньше. Я ощутила резкую боль и вскрикнула. — Перестань! — это уже не походило на уговоры. Я умоляла его. — Хватит! Ято! Мне страшно! Хватит!       Только толку не было. Он остановился, конечно, но лишь когда дошёл до пика удовольствия, а после, отстранившись, кубарем упал сбоку от меня. Уснул беспробудным сном, будто ничего и не было. А я…       Первой мыслью было бежать. У меня болела промежность, болела голова, болела спина. Но это не было чем-то ужасным: это пройдёт. Но вот ужас, который во мне засел — с ним ведь просто так не справиться, приложив к душе лечебные травы?       Но что-то остановило меня, стоило дотронуться до сёдзи, ведущий наружу. Я вновь посмотрела на Ято. Как он спит. Как морщит нос. Как подкладывает руку под щёку. Как двигает губами. Не смогла.       И сев в самый дальний от него угол комнаты, буквально забившись в него, оставалась там до самого утра. Не шевелясь, иногда проваливаясь в полудрёму, но вскоре всё равно открывая глаза и тут же переводя взгляд на Ято. Потому что хотела быть уверенной, что он всё ещё там и спит. Боясь, что он может неслышно подкрасться, чтобы снова обидеть.       Понимая, что в этой жизни нельзя верить чужим обещаниям.

Pov: Ято

      Первое, что я ощутил, когда проснулся — головная боль. Я ещё даже глаза не открыл, но уже невольно застонал. Было ощущение, что мне в голову впились иголки, которые при каждом моём даже еле заметном движении точно начинали перемещаться внутри черепной коробки. — Мина-а-а, — протянул я жалобно, всё ещё с закрытыми глазами вытягивая руку вбок и пытаясь нащупать спавшую рядом любимую. — Минами, пожалуйста, дай воды. Я вчера, кажется, перестарался.       В голове была каша. Я почти не помнил, как шёл домой с таверны, а уж что было по приходе — и подавно. Даже невольно представил, как мой разум затуманился где-то у комнаты и как маленькая и хрупкая Мина тащила меня к футону. — Родная, проснись, — теперь я вытянул вбок другую руку, уверенный, что любимая, видимо, спит слева от меня.       Но и там было пусто. Матрас даже не был тёплым, как если бы Минами встала совсем недавно, чтобы сходить по нужде или освежиться. И головная боль тут же отошла на второй план. Резко приняв сидячее положение и открыв глаза, я не на шутку испугался. — Мина!       Я сразу же представил, что на самом деле в пьяном угаре пришёл домой один, оставив свою девочку в том месте, полным ненасытных до женского внимания мужчин. И от этого холодный пот тут же покрыл спину. Нет, нет, нет! Я не мог! — Минами! — зачем-то крикнул я, ринувшись к сёдзи, готовый сломя голову бежать в таверну, уже представляя себе возможные последствия моей чудовищной оплошности, однако, уже почти выйдя из комнаты, понял, что заметил кого-то боковым зрением.       Мина сидела в углу и смотрела на меня исподлобья, как зашуганная собака, которую постоянно бьют на рынке за то, что та путается под ногами и пытается стянуть с прилавка рыбу или мясо. Ничего не говорила. Даже не шевелилась: обняв придвинутые к лицу колени, словно застыла, и, кажется, единственный признак, по которому было понятно, что Мина дышит — несколько упавших на лицо волосинок, колыхавшихся в районе носа. — Почему ты не отвечаешь? — начал я, немного злясь. Я ведь от страха чуть с ума не сошёл! — Я ведь звал тебя, ты не слышала?       Мне казалось, что Мина сейчас ответит: скажет что-нибудь наивное или глупое. А может, признается в чём-то не очень хорошем, например, что пыталась приготовить нам завтрак и порезалась. Но она молчала. Лишь продолжала сидеть, не спуская с меня аметистовых глаз. — Э-эй. Я же не сам с собой говорю. Мина! — меня начинало злить её поведение. Видимо, она обиделась за то, что я много выпил, и теперь строит из себя невесть кого.       Да я ведь взрослый… Бог в конце-то концов! Неужели не могу выпить, когда захочу? Тем более делаю я это не так часто. — Перестань! Что за ребячество, — пробурчал я, делая несколько шагов в её сторону и собираясь взять её за руку, чтобы поднять и обнять, но Минами почему-то резко зажмурилась, подняла плечи и ещё сильнее сжалась, точно… Боялась меня?       Да что вообще происходит? — Это какая-то шутка? — тихо спросил я, наблюдая за происходящем. — Минами, я не собираюсь играть в молчанку. И мысли я, если что, тоже не читаю. Что не так?       Невольно я повысил голос, отчего по щекам девушки потекли слёзы, и поспешно вытирая их, она невольно показала мне тыльную сторону руки, на которой явно выделялся свежий, сине-серый синяк… Синяк… который оставил… я?!       Пусть обрывчатые, но всё же достоверные воспоминания тут же яркими всполохами замелькали в моей голове, будто кто-то открыл доселе запертую комнату где-то в подсознании, а после зажёг там свет. Перед глазами всплыло её лицо, когда она шла домой, а после как извинялась, как-то объясняла причину такой любезности к тем мужчинам и затем — её крики.       Она говорила, что не хочет. Что ей больно. А я…       От слишком глубоких вдохов закружилась голова. И делая несколько шагов назад, я чуть не упал спиной вперёд, ведь и ноги к тому же перестали слушаться. Всё тело покрылось мурашками, в горле моментально пересохло, а к шее и затылку словно поднесли горящую свечу. — О… Мина…       Я открывал и закрывал рот, шевеля губами, но всё никак не мог подобрать нужных слов. Да и что я мог сказать такого, что помогло бы хоть на толику облегчить последствия произошедшего? Что мне жаль? Что я больше так не буду? Да плевать Минами на это хотела. Я. Её. Изнасиловал. И пусть это не совсем то насилие, которому подвергаются девушки на улицах — я сделал Минами больно! И говорил так, будто она какая-то принадлежащая мне вещь, будто она моя собственность! А она умоляла остановиться, плакала… Как?! Как я мог делать с ней это? Что мною движило?       Кажется, лишь ярость за то, как она вела себя в таверне. Хотя, скорее, больше я злился на тех мужчин, однако именно на Мине отыгрался. — Что я наделал, — тихо-тихо, скорее для себя, а не для неё, произнёс я, оседая на колени. Вспоминая, что и ночью так делал, только вот для иных действий. — Как я мог?       Руки дрожали, и, проводя пальцами по волосам и лицу, я чувствовал, что тело словно мне не принадлежит. Внутри меня что-то разгоралось… Хотя не что-то — я уже был знаком с этим чувством, ведь оно приходило ко мне три раза. Первый, когда Минами хотела покинуть мой дом в самом начале знакомства и даже, попрощавшись, уже вышла за порог, в тьму улицы. Второй раз, когда она чуть не сгорела заживо, а после некоторое время не дышала. И в третий раз, совсем недавно: тогда Минами заболела и звала мать, которую видела в бреду. И все эти события объединяло одно: я понимал, что вот-вот её потеряю. И сейчас ощущал то же самое, вот только если в предыдущие разы моя вина в происходящем была лишь косвенная — в этот раз я облажался. И скорее всего, Мина больше не захочет быть со мной. Будет бояться до конца жизни. — Родная, — всё же попытался начать я, но споткнулся на первом же слове. Ведь оно обозначает связь между двумя людьми. Родными можно быть лишь обоюдно, а она уже вряд ли считает меня таковым.       Наверное, Минами не ушла ночью или потому, что боялась разбудить меня открывшейся дверью и тем самым навлечь на себя беду, или потому, что испугалась тьмы, где могут поджидать опасности пострашнее. Уверен, она ждала рассвета, чтобы покинуть это место, но, уставшая и обессиленная, уснула прямо там, где пряталась от меня. — Ты же обещал, — вдруг произнесла она, теперь уже не вытирая слёзы: это было бесполезно, потому как они текли и текли из таких уже знакомых мне глаз. — Ты обещал, что никогда меня не обидишь. Как же так, Ято? — Прости, — всё же произнёс я, потому что — а как иначе? Совсем не сказать этого нельзя. Хоть этого и мало. Очень мало. — Как я могу теперь тебе верить, скажи? Как я вообще могу кому-то верить? Я думала… И была уверена, что ты научил меня доверять, показал, что мир не так жесток, как прежде считала, но на деле лишь доказал, что я была права! — она вроде и кричала, но делала это очень тихо. С её губ часто срывались шипящие и свистящие звуки, от которых моё и без того рвущееся на части сердце болело ещё сильнее. — Минами… Я правда не знаю. Я хотел бы что-то сказать тебе, оправдаться, но на деле же понимаю, что оправдания мне нет, — одновременно с этим в моём затуманенном алкоголем и спутавшемся разуме всплыла мысль: «Ты видишь её в последний раз».       И щёку тут же обожгла горячая слеза, которой я даже не стыдился. Я был виноват. И это самое ужасное чувство: осознавать, что нечто жуткое случилось именно по твоей вине. Не просто потому, что так сошлись звёзды, не по воле случая, а именно из-за тебя. И как-то исправить это, смягчить или загладить невозможно. И прошлое назад не вернуть. Чудес не бывает. — Ты очень меня обидел, — она внимательно наблюдала за моими действиями. — Знаешь, я никогда не была в борделях, которыми ты так меня пугаешь, но мне кажется, те девушки, которые там работают, чувствуют примерно то же, что чувствую сейчас я. И нет, я не про боль или унижение — этого вполне хватает и в обычной жизни. Но знаешь, я и предположить не могла, что рядом с любимым могу ощутить себя такой… дешëвкой. Вещью, которой можно пользоваться, стоит лишь захотеть. Так вот, я не вещь, Ято! Я не твоя собственность, я тебе не принадлежу! — Я знаю… — кивнув, я понимал, что она полностью права. — Тогда зачем ты так? А? — теперь она глядела с таким укором… Пронизывающим. — Что я тебе сделала, расскажи? Чем обидела, что заслужила такое? — Ничем, — тут же принялся переубеждать я.       Ведь она и вправду была… золотом. Доброй, отзывчивой, заботливой! У Мины были определённые недостатки, хотя, если подумать, это слишком громкое слово. На деле — она идеал, и я лишь сейчас это осознал. — Тогда я и правда ничего не понимаю, Ято, — качнув головой из стороны в сторону, она ещё сильнее прижала к себе колени. — Сделай я что-то не так — мне бы тогда не было обидно. Я бы понимала, что получила по заслугам, что сама виновата, но… За что ты так? Объясни. — Я правда не могу, — мне стоило усилий сказать это и вообще сформировать в голове мысли, которые я хотел высказать. — Просто… Я, если честно, ужасно боюсь сделать лишь хуже своими словами, но всё равно скажу. Ты слишком дорога мне. Может, глупо звучит на фоне того, что я натворил, но именно из-за этого я словно схожу с ума. Я живу уже очень долго, не одну сотню лет, но за всё это время у меня ни разу не было того, чем я мог так дорожить. Дом, деньги — это всё мне ничего не стоило потерять, я никогда не был к этому привязан. Друзей у меня не так много, да и, если честно, наблюдая за людьми, я понимаю, что настоящих друзей у меня нет и никогда не было: лишь те, с кем мне удобно порой пропустить стаканчик или… поговорить. Но ты…       Я сглотнул. А Минами будто и дышать перестала. — С первого взгляда на тебя там, на арене, я ощутил, что связан с тобой. Я даже не знал твоего имени, кто ты и откуда, но сразу же захотел защитить. И почти каждую ночь с того дня мне снится это, и я просыпаюсь в поту, потому как сны напоминают, что вступился я за тебя не сразу. Что какое-то время просто наблюдал, как тебя мучают, — на миг перед глазами всплыла картина того, как Минами бьют по щеке. — Но когда принёс тебя домой, когда лечил, кормил, слушал твои истории, даже когда просто наблюдал за тобой — осознавал, что это не просто связь. Я полюбил тебя. Первую и единственную, и это чувство меня пугало. Да и сейчас пугает! Я не понимаю, как себя вести, я не знаю, что делать, не представляю, как справляться с ревностью и боязнью тебя потерять. И от этого я будто с ума схожу. И если на трезвую голову хоть как-то могу с этим бороться, то… Если выпью — теряюсь. От страха, что тебя могут забрать, что что-то случится. — Тогда не пей, — спокойно ответила она, облизнув губы. — Разве это не правильное решение? — А оно что-то изменит? — я невесело усмехнулся. — Разве если я пообещаю больше никогда не брать в рот и капли спиртного — ты меня простишь? — А ты попробуй, — Мина говорила загадками. — Не попробуешь — не узнаешь.       Мне показалось или уголки её губ немного приподнялись? — Хорошо, — это оказалось сложнее, чем я предполагал. — Тогда, Минами, я ещё раз прошу у тебя прощения за случившееся. Я никогда не хотел тебя обидеть и с ужасом представлял, что могу сделать тебе больно, но сегодня ночью… Будто это был не я. И я обещаю тебе, что больше никогда не буду пить: ни с горя, ни от радости. Никогда. Потому что ты — самое дорогое, что у меня есть, и я на всё готов ради тебя. — А что по поводу остальных обещаний? — чуть склонив голову к плечу, она точно изучала меня. — Я клянусь никогда не нарушать и их. Я не причиню зла не только тебе, но и другим людям. Не буду красть, не стану делать больно. Однако не откажусь и от других, ранее сказанных своих слов: ради тебя и тех, кто мне дорог, я готов рвать и метать. И если кто-то: будь он человек или Бог — будет заслуживать жестокости, я не стану медлить. Уж прости за это, но я такой.       Возможно, мне стоило соврать. Может, не нужно было вспоминать про эту мою прежнюю оговорку, но я решил сегодня быть честным. Без «но». Потому что это правильно. И если Минами сможет найти в своём огромном добром сердце возможность простить меня — это самое малое, что я сегодня могу дать взамен. Я бы сказал — это почти ничтожно. — Хорошо, — она недолго думала, но для меня это время стало вечностью. — Я прощаю тебя, Ято. Потому что все могут ошибаться и это не делает нас плохими. Но, хоть мне и тяжело это говорить, в следующий раз я приму другое решение. Поэтому… раз дал слово — держи его, пожалуйста.       Наконец, расправив ноги и поднявшись, она немного скованно, но развела руки, пригашая меня к объятиям. — Я тоже люблю тебя сильнее всех на свете, и, поверь, мне тоже сложно. Поэтому давай как-то бороться с этим, но вместе. Хорошо? — она внимательно наблюдала за тем, как я поднялся на ноги. — Так ведь правильно! Делить не только хорошее, но и плохое. Все трудности… — Полностью согласен! — выдохнул я, наконец обнимая её. Утопая в запахе Минами, в её нежности, в любви к ней и всему, что с ней связано. — И я люблю тебя. Прости ещё раз. Прости. — Всё хорошо, — она сделала глоток воздуха: рваный и короткий, наверняка успокаиваясь. — Давай забудем об этом. В конце концов, зачем помнить плохое? Как считаешь?       Но я был не согласен. Плохое помнить нужно. Вспоминать, перебирать в памяти, ощущать то, что ты ощущал в те недобрые моменты. Ведь иначе в какой-то миг ты можешь потерять грань между тем, что непозволительно, и тем, что приемлемо.       От неверных шагов нас оберегает именно жизненный опыт. Пройденный ранее ухабистый путь, оставивший мозоли на стопах. Можно сколько угодно слушать чьи-то советы, наблюдать за чужими жизнями и пытаться гадать, что хорошо, а что плохо, но лучше всего ты поймешь это, лишь когда с этим столкнëшься. Тебе может быть больно, может быть обидно, может быть грустно. Но каждый плохой день, выпавший на нашу долю — делает нас сильнее. И умнее — это факт!       Да, несчастья случаются. Но если переступить через них, побороть и вынести урок — в новый, солнечный день ступать будет намного приятнее! Так и я сегодня чувствую, будто день случился невероятно погожий и тёплый. И небо словно бы насыщеннее, и еда вкуснее, и воздух такой сладкий! А всё потому, что рядом Минами! И осознание, что во мне что-то изменилось к лучшему.       И этому нельзя не радоваться!