Связанные небом

pov: Минами

      Лето подходило к концу. У нас принято считать, что оно заканчивается, когда на полях созревают первые побеги заключительного в этом году урожая риса. И тогда наступает одно из самых неприятных для меня времён года — осень.       Не знаю почему, но, когда природа начинает увядать и готовиться к зимним холодам, когда листья из зелёных медленно становятся жёлтыми и красными — на меня это наводит тоску. Да, безумно красиво! Когда могучие клёны нависают алыми ветвями над тропинками, домами и озёрами — как художнику мне сразу хочется взять краски и попробовать повторить эти картины, однако есть в этом что-то грустное. Впереди четыре или даже пять лун, когда всё вокруг будет унылое, серое и безжизненное.       Да ещё и еда подорожает! Летом хорошо — многие выращивают продовольствие сами и излишки продают на рынках, порой, кстати, очень выгодно, а вот зимой… В эти времена нередкость встретить на улице замёрзшего до смерти бедняка с закоченевшей от мороза рукой, сжимающей пустую тарелку. Хотя раньше им ещё помогали, но в нынешней ситуации, когда сёгуны постоянно уничтожают поля риса — ох и тяжело нам всем придётся.       Хорошо, что у нас с Ято есть крыша над головой, и погибнуть от холода не грозит: в нашей комнате ирори — у него можно греться и сушить вещи. Главное, чтобы работа была, а станет тяжело — и я, наконец, смогу принести пользу, а не сидеть дома.       Конечно, после сбора риса вообще сложно найти какое-то дело, за которое будут платить. Все те, кто вкалывал на полях, вернутся и тоже будут искать, где заработать немного монет, а наниматели, пользуясь большим спросом на рабочие места, занизят оплату.       Так постоянно. Этим никого не удивишь, а что делать? Приходится подстраиваться под реалии и ждать, когда трава снова зазеленеет, а из-под земли вновь покажутся побеги риса. — О чём думаешь? — спросил Ято, посасывая куриную косточку. Сегодня ужин был очень сытным, и любимый казался особенно довольным. — Да так, не обращай внимание, — я махнула рукой, наливая нам чай. — Кстати, ещё раз спасибо за цветы. В этот раз ты прям удивил — я таких не видела!       После того случая, когда Ято выпил и… взял меня силой, он стал ещё более внимательным, сочувствующим, нежным. А ещё перестал так сильно ревновать меня к каждому встречному мужчине, а недавно даже похвалил, что я смогла завязать разговор с один молодым парнишкой: у него дома отец зарезал быка и я смогла выторговать немного мяса с шеи за хорошую цену.       А ещё каждый день после работы Ято приносит мне цветы. Иногда лишь несколько бутонов, иногда огромные охапки полевых соцветий, а сегодня так и вовсе удивил: подарил растения, которые я и не видела никогда. Не знаю, где он их раздобыл. Может, в лесах — я туда никогда не ходила и знать не знаю, что там растёт. Но сюрпризу обрадовалась. И разглядывая нежно-розовые лепестки цветов, невольно улыбалась. — Просто мне хотелось найти нечто такое же красивое, как ты. Жаль, в этот раз опять неудача, но эти ребятки мне приглянулись, и я решил сорвать их для тебя, — он загадочно мне подмигнул, а после пригласил сесть рядом. — У меня для тебя хорошая новость. Точнее, скорее всего, новость: пока не понятно, но раз вечер замечательный — решил рассказать. — Давай, — у меня сердце замерло в предвкушении. — Слушаю. — Это о работе, — Ято, кажется, тоже нервничал, но в хорошем смысле. Было видно, что он мечтает выпалить свою мысль сразу же, но тянет время, чтобы я смогла вдуматься в его слова. — Сегодня я узнал, что один господин ищет себе рабочих на осень и зиму. Ему нужно отстроить конюшню, потому что он решил заниматься кониной, ну и просто тягачей продавать, для повозок. И я к нему сходил.       Ято сглотнул, скрывая за серьёзным лицом радость. — Оказалось, ему и на кухню помощница не помешает, и я договорился. Если будем работать там оба, то и жить сможем у него: домик для прислуги небольшой, но у нас будет своя комната! И платить за неё не надо. — Но это же чудесно! — я поверить не могла в такую новость. — А платит сколько? — Нам хватит, — наконец Ято перестал сдерживаться, и его губы расплылись в улыбке. — Да и мы будем экономить на жилье, а ты — ещё и на еде, может быть: уверен, он не такой скряга, как твои прошлые хозяева — разрешит хоть иногда брать продукты с кухни. Ну как тебе?       Ято слышал, что я уже оценила эту новость, но, похоже, хотел получить ещё похвалы. — Ты невероятный молодец! — я обняла его, и вправду искренне считая, что он выхватил для нас невероятно удачный шанс. Только одно меня беспокоило… — Но что, если он… забудет про ваш уговор?       В этом был минус Ято: как Бога, его почти все забывали. Кто-то чуть раньше, кто-то позже, но его лик не задерживался в памяти людей. Лишь я была исключением. — Я думал об этом, — кивнув, любимый поджал губы. — Завтра сходим к нему вместе, для верности. Просто чтобы он твоё лицо увидел, да и после стоит иногда мозолить ему глаза. Не часто, не наглеть, а так… Чтобы не запамятовал. — Договорились, — это и вправду была отличная идея. У меня даже руки зачесались начать собирать вещи для переезда. — А когда точно приступать, он не сказал? — Не-а, — Ято сделал последний глоток чая. — Но я оплатил ещё пять дней нашего здесь пребывания, так что пока можно расслабиться. На улице не останемся. — Да я не об этом.       Пожав плечами, я уже хотела объяснить Ято свои мысли, но не стала. Ведь на деле я не боялась стать бездомной. А мечтала убраться из этой комнаты: меня от неё уже тошнило. Я столько дней просидела тут в одиночестве, пока Ято работал… Скорее бы тоже заняться делом, познакомиться ещё с кем-нибудь, завести друзей.       Наконец, на горизонте появился просвет. Конечно, я благодарна судьбе за то, что жива, ем каждый день, имею пусть временное, но жильё. Но кто не мечтает о лучшем? Если мы с Ято будем усердно работать и сможем откладывать деньги — когда-нибудь сумеем построить собственный дом. Материалы дорогие, но если всё делать постепенно — у нас получится! — Я люблю тебя, — произнесла я нежно, целуя своего Бога в щёку. — Спасибо, что ты у меня есть. — Это тебе спасибо, Мина, — он тоже чмокнул меня в нос: с того злополучного дня, когда Ято в последний раз пил, он даже поцелуй в губы себе не позволял, не то что нечто большое. — И я тоже очень тебя люблю.

***

      Следующий день был бесконечно долгим. А всё потому, что вечером мы должны были пойти к тому господину по поводу работы и я очень нервничала. Вдруг, когда мы появимся, он скажет, что рабочие места уже заняты и он совсем не помнит Ято и их договорённость. Или я ему не понравлюсь? Подумает, что слишком молода для работы на кухне: мало опыта, да и руки слабые. Или ещё что-нибудь случится…       Из-за этой нервозности я даже есть не хотела и за целый день смогла выпить лишь воды, хотя и обещала Ято, что доем курицу. Но разве тут заставишь себя? Ведь кусок в горло не лезет! Можно сказать, наша судьба решается, как тут думать о желудке?       Поэтому ближе к вечеру я решила выйти из дома и пойти туда, где в последние дни работает Ято. Просто не могла усидеть на месте! И хоть путь предстоял не близкий, была даже рада прогуляться. Главное, чтобы любимый не рассердился…       На улицах, как всегда, было полно народу: люди сновали туда-сюда, и их многочисленные голоса, сливаясь, превращались в какой-то осиный рой: ни слова не разобрать, но так громко, хоть уши затыкай. Поэтому я не сразу услышала, что ко мне кто-то обращается. — Здравствуйте, — незнакомцу пришлось взять меня за руку, чтобы я обратила на него внимание. — Вы не могли бы мне помочь?       Предо мной стоял высокий, стройный и очень мускулистый парень ростом выше меня, одетый в идеально чистое чёрное кимоно. Даже странно… Редко встретишь кого-то столь опрятного и не живущего в долине богачей. — Здравствуйте, — пискнула я.       Почему-то я только сейчас осознала, что почти не знаю этих мест: бывала тут с Ято и не раз, но не задавалась вопросом, что за народ тут обитает, кто живёт во всех этих домах и стоит ли опасаться кого-то на улицах. — А в чëм нужна помощь? — наконец выдавила из себя я, сглотнув. — О, дело плёвое! Но я смогу объяснить, что к чему, там, — он указал на довольно красивый, но мрачный дом, выделяющийся среди других. — Что скажешь?       Всё внутри меня кричало: не вздумай! Но когда он потянул меня за руку, не смогла упираться. Внутренности сжались, и сердце замерло. Ну же, Минами! Ято будет в ярости! — А почему вы не можете рассказать мне обо всём тут? — я всё же попыталась остановиться, но мужчина, хоть и действовал аккуратно, без намёка на насилие, был сильнее. — Да и вдруг я не могу вам помочь и вы только время зря потеряете. — О, точно сможешь! — он загадочно улыбнулся. — А я взамен не поскуплюсь на благодарность. Не бойся. Идём.       И я продолжала идти. И уже было оказалась в доме, когда парень любезно открыл передо мной тяжёлую деревянную дверь, но всё же остановилась. И даже попятилась назад. Вспомнила, как Ято учил меня давать отпор и умолял не быть любезной с каждым встречным-поперечным. — Простите, но я тороплюсь. Скоро я пойду назад со своим другом, и мы сможем зайти к вам оба. Ведь помощь двоих лучше помощи одного? — я попыталась засмеяться, но вышло фальшиво. — Друга? — почему-то мужчина усмехнулся. — Ну да, ну да.       А после резко схватил меня за запястье и затянул внутрь. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что пыль полетела с потолка, оседая у меня на ресницах и заставляя кашлять.       Я оказалась в ловушке. В западне. И теперь уже точно поняла: произошло нечто нехорошее. И виной всему снова моя беспечность. — Ну, здравствуй, — к нам вышли ещё трое, но один из них, кажется, был главным. Он не отличался от других одеждами, но был старше: в волосах и короткой бороде уже просматривалась седина, однако его физическая форма была превосходна. Я даже удивилась: обычно чем старше, тем худее, я бы даже сказала, костлявее в наше время люди. — Прости, что пришлось применить силу. Так было нужно. — Я бы хотела, чтобы вы меня отпустили, — мой голос так дрожал, что слова было сложно разобрать. — Кем бы вы ни были. — А вот это ты зря, — он продолжал излучать добродушие. — Сначала бы узнала, зачем ты здесь, а после говорила. Мы ведь… такую услугу тебе оказываем!       Я совершенно сбилась с толку. Вероятнее всего, они меня с кем-то спутали. С той, которая понимает, о чëм идёт речь. В конце концов много таких, как я, простушек. Разве что глаза у меня необычные. — Но я ни о чëм не просила, ни о какой услуге. И прошу вас, я бы хотела выйти на воздух. Мне… мне тут неуютно. — Это ничего, — он сделал малюсенький шаг вперёд и поднял руку. — Ты недолго тут пробудешь, но, позволь, я всё объясню. Ну же. — Нет, я не хочу, — у меня уже рёбра болели от того, как о них колошматило сердце. — Мой… муж будет волноваться, если я не вернусь.       Я в последний момент решила назвать так Ято. Всё же муж звучит грозно, тогда как друг — ребячество какое-то. — Что, правда? — странно, но при упоминании, что у меня кто-то есть, он начал смеяться. — Лапочка, не нужно мне врать. Я очень добрый до поры до времени, но если меня не уважают — могу разозлиться. — Но я не вру! — я закричала, и мой голос эхом прошёлся по высоченным потолкам жилища. — Пожалуйста, можно я уйду. Вы меня с кем-то спутали.       Но мужчина не ответил. И даже ничего не сделал. Точнее, почти ничего: по его еле заметному кивку головы тот парень, что привёл меня, занёс руку, ударяя меня по лицу. Не сильно, однако это сразу же дало понять: так просто я не выберусь. Всё намного серьёзнее. — Давай сразу договоримся не врать друг другу. В конце концов, это может быть лишь малой частью твоей благодарности, — он выглядел так спокойно… — Что скажешь? — Я не понимаю, за что должна благодарить, — у меня начиналась истерика, и я задыхалась. — Пожалуйста, объясните мне!       Была надежда, что во время рассказа они сами убедятся, что что-то напутали. Или я смогу уловить в истории несвязные моменты и указать на них. Ведь я их всех в первый раз вижу! — Как скажешь. Присядь, — он подождал, указывая на скамью дальше от входа, и хоть я желала остаться на месте — меня подтолкнули к ней, давая понять, что выхода нет. Их четверо, и они невероятно сильные. А я одна…       Зачем я вышла из дома?       Пришлось сесть на указанное место. Положив руки на колени, я старалась сдержать их дрожь, но получалось плохо. — Думаю, как и все остальные, ты понимаешь, что грядут перемены. Они уже на пороге, хоть и пока совсем незримы, — начал он очень загадочно, и первое, о чём я подумала — о смене времени года. Но он говорил не об этом. — Го-Тобу уже давно потерял власть над страной, хоть и утверждает обратное. Да и куда ему… Он слишком стар и утратил контроль! Да и люди… совсем его не уважают. — Это неправда! — мне стало обидно за нашего императора и что его так несправедливо очерняют.       И за это получила ещё одну пощёчину. Правда, теперь кожу саднило намного сильнее. — Я говорю, а ты слушаешь, куколка, — он разочарованно покачал головой. — Я знаю, почему ты его защищаешь. Так вас приучили, но… Настало время говорить свободно. И расправить крылья! А сделать это можно только на обновлённой земле. Земле, которой правят сёгуны.       И тут до меня дошло. Это самураи! Выправка, рефлексы, непревзойдëнная физическая форма… Они принадлежат к одному из захватчиков Камакуры, однако, кажется, теперь они нацелены на все территории! Они хотят править всей страной! — Обновление — это всегда хорошо. Не зря деревья спят зимой, перед этим скидывая листья. А луна то становится целой, то половинчатой, то вовсе исчезает с небосвода. Потому что в обновлении — жизнь. Увы, зачастую приходится чем-то жертвовать ради этого, но разве могут наши скромные потери в настоящем сравниться с иной, намного более лучшей жизнью в будущем? Где наши дети будут… счастливы?       Наверное, не уважай я нашего императора и не будь верной ему до мозга костей — прониклась бы этой историей. Этой идеологией. Однако сейчас меня лишь подташнивало: этот самурай напрямую говорил, что будет много жертв ради того, чтобы они правили страной, но преподносил это… Как если бы я приготовила тухлую дичь, полив её ягодным соусом, чтобы сбить неприятный запах. — Всё равно не понимаю, а я тут при чём, — я решилась заговорить, потому что в комнате повисло молчание. А ещё выбрала тактику не спорить, не выказывать неуважение. А лишь постараться выяснить всё происходящее.       Ох, только бы меня не вывернуло! Потому что чувство тошноты усиливалось, да ещё и голова начала нещадно болеть. — Всё просто, — мужчина раскинул руки и приподнял веки, как бы удивляясь, что я до сих пор не догадалась. — Найти воинов — просто. Среди людей много бедняков, у которых ничего нет, и стоило поманить их едой и кровом — они пошли за нами. Да, косые, кривые, покалеченные и худые… но они вошли в наши стройные ряды! Но вот барышни… Не думал, что без женской руки будет так сложно, но закостенелые пальцы солдата не приготовят вкусную еду, не постирают вещи, не создадут в бараках уют. Понимаешь?       И теперь я на самом деле всё осознала. Парней на улицах и вправду поуменьшилось. Ведь тем из них, кто ничего не добился в жизни, кто рад протухшей рыбьей голове на ужин и кому нечего терять — и вправду могли предать императора. Ведь он для них может быть и врагом: сложно признать, что проблемы в жизни — результат твоих и только твоих действий. Легче свалить всё на кого-то и в данном случае — на управляющего страной: мол, он делает это неправильно и народ голодает.       Только если самураи берут даже калек, значит, при первом же наступлении их кинут наперёд, в качестве мяса. И пока войска императора будут разбираться с первым флангом худых, но озлобленных изменщиков страны — сильные и выносливые самураи нанесут победный удар.       И Го-Тоба проиграет! — Послушайте, я уважаю вашу точку зрения, — я осознавала, как много зависит от моих слов, — но не могу уйти. У меня есть муж… Есть семья.       И снова смех среди собравшихся. — Мы же договорились не врать друг другу, разве нет? — со мной продолжал говорить старший из них. — Мы давно положили на тебя глаз и следили за тобой. И ни разу не видели с кем-то: всё одна да одна. Даже спишь в одиночестве, что… для меня какое-то расточительство, в самом деле!       Он засмеялся, будто услышал что-то смешное, хотя я даже слова проронить не могла от страха. Они не видят Ято! Они его не видят! И эти самураи решили, что меня некому защитить, да и искать никто не будет.       Но почему я?! Почему они не забирают с улиц бездомных женщин, нищенок и проституток, готовых отдаться мужчине за кружку молока? Ведь мужчины им нужны были любые. А тут?       Ответ пришёл сам собой. Уверена, девушки нужны крепкие и здоровые. Чтобы могли нести на своих плечах весь быт солдат и… возможно, вынашивать будущее потомство воинов?       И как только меня осенило — рванула с места. Не знаю, я не собиралась убегать, и даже мысли о таких попытках были болезненно страшны, но моё тело словно решило за меня. И вот, не успев понять, что происходит, я уже у выхода, тянусь к такой же массивной, как и дверь, ручке, чтобы выбежать на улицу и кричать, кричать, кричать не переставая, взывая к помощи каждого неравнодушного, но… Было бы странно, сумей я перехитрить самураев и тем более их обогнать. В последний миг один из них схватил меня за талию и бросил в стену с такой силой, что весь воздух моментально покинул лёгкие. А новый вздох сделать никак не получалось: я только открывала и закрывала рот, словно на моей шее удавка. — Ну что же ты так разочаровываешь?       Видя, как я, схватившись за грудь, пытаюсь не задохнуться, беседовавший со мной мужчина не проявил и капли сочувствия. А когда я, стараясь подняться, ещё и закричала от боли: похоже, очень сильно повредила ногу при ударе и, возможно, даже сломала её — и вовсе заулыбался, будто день стал ещё чудеснее, нежели раньше. — Привяжите её, как собаку, раз она не хочет по-человечески, — а вот сейчас на его губах появилось отвращение, которое не получилось скрыть. — Миямото прибудет после заката, чтобы забрать всех без лишнего шума. Остальные как? — Спят, — резко ответил один из мужчин помоложе, при этом поклонившись своему старшему. — Я дал им сонной травы, как вы и велели. Чтобы не шумели. — Замечательно!       О чём-то задумавшись, он долго смотрел в стену, явно видя перед глазами какие-то иные картины, и вновь начал двигаться, когда меня уже привязали к лавке: за запястья, локти и шею, чтобы я буквально не могла двигать верхней частью туловища. Да и дышать в такой позе было ужасно сложно! Уверена, вскоре всё тело затечёт и мне будет очень больно.       Что же я натворила! Что мне теперь делать? — Пожалуйста! Отпустите меня, — на смену бушующему в крови страху пришло нечто другое. Обречённость…       Неужели у меня судьба быть рабыней? Сначала детский дом, в котором приходилось делать всё, что скажут. Затем хозяева, которые ничего не разрешали, оставляя на моей коже следы от палки после даже самой малой провинности. Потом арена, где меня чуть не убили просто потому, что кому-то нравится на такое смотреть. А теперь? Я стану служанкой самураев?       Хуже участи не придумаешь… Вряд ли они обходительные и вежливые: уверена, с рабынями обращаются не лучше, чем со скотом. И больше трёх-пяти лет протянуть там… нереально.       Моя жизнь кончена. Уже. Досрочно. Я ещё буду дышать, пить, есть, двигаться, но впереди… пусто. Как в кладовой приюта в особо голодные годы: когда мы залезали туда — находили лишь мелкие крупицы и без того скудных когда-то запасов. А после не оставалось ничего. Даже завалявшейся где-то в уголке рисинки!       Пусто. Меня погубила моя беспечность. Не зря Ято пытался научить меня драться! Он…       Ято. О, Небеса, как же он будет грустить! Станет искать меня и, возможно, решит — я ушла самовольно. Бросила его одного, потому что устала. Потому что боюсь. Потому что не люблю. Он будет жить с этим, а у меня даже не будет возможности всё объяснить.       От этого стало особо горько, и слёзы, наконец, потекли по щекам. Даже показалось, что, думая о любимом, я могу расслышать его голос и ощутить аромат его кожи… Будто он где-то здесь, за дверью, и скоро поможет. Если напрячь слух, я вроде бы даже могла расслышать, о чëм он говорит и с кем, как быстро двигается, как шумно дышит.       Жаль, это лишь игра воображения. Фантазии. Откуда ему знать, где я? Надеяться на чудо можно, но это глупо.       Я сама во всём виновата. И вскоре поплачусь.

pov: Ято

      Работа сегодня не клеилась. Точнее, не весь день, а ближе к вечеру, когда солнце, клонясь к закату, окрасило похожие на перья облака в приятный ало-золотой цвет.       Меня будто что-то гложело, что-то беспокоило, и хоть видимых на то причин не было — я переживал за Минами, почему-то понимая, что если и случилось что-то нехорошее, то именно с ней.       Да и с кем ещё? Она — моя единственная. За кого мне ещё переживать?       Я надеялся, что моё волнение — лишь отголосок другой проблемы. Может, я устал или этот запах рынка меня так достал. А что по поводу окончания лета? Я очень переживаю: что мы будем есть и останется ли работа? А это тоже влияет на самочувствие.       И с этими мыслями я продолжал работать, хоть постоянно уходил в себя и многое делал неправильно, с ошибками: то жабры у рыбы не отрежу, то чешую не до конца сниму, то потроха кину не в специальную бочку, а прямо на землю. — Эй! Я же столько раз просил: отходы на пол не бросаем! Завтра же вонять будет и мух не оберëшься! — увидев это, рыбак, которому я помогал, ужасно взбесился.       Он вообще сегодня был нервным. Может, день такой? У всех не задался? Хотя, скорее всего, виной тому конечная цель этого мужчины: весь улов он продаёт в долине, где живут богачи. А они абы что не купят! Всё должно быть идеально вычищено и вымыто, не иметь неприятного запаха и радовать глаз. А с рыбой это ох как непросто. — Виноват, — кивнув, я тут же поднял окровавленную массу из рыбьих кишков, к которым уже налипла земля. — Больше не повторится. — Я это сегодня уже слышал! — он потрясал мускулистой рукой, испещрённой точками от въедавшихся ранее в кожу рыболовных крючков. — Давай заканчивай — это последняя, — он указал на тушу тунца, что лежала передо мной. — Первую часть улова я уже отнёс ещё до обеда — тем, кто живёт повыше. Они любят есть сырую свежую рыбу. А эта будет тем, кто на краю долины. Так что поторапливайся! Я хочу попасть домой хотя бы к ночи.       В иной день я бы обязательно предложил свою помощь: побыть в качестве гонца и доставить до покупателя заказ, но сегодня так волновался за Мину, что, доделав работу и забрав заработанные монеты, ушёл, отчасти ругая себя за это.       Но что сделано, то сделано. И я помчался к дому.       Уже свернув на улицу, где был наш постоялый двор, вспомнил о цветах и некой традиции, которую я завёл, но возвращаться куда-то уже не было сил. Поэтому, нагнувшись буквально на несколько мгновений, сорвал охапку сорного мисканта, растущего вдоль дороги, и продолжил путь. К той, кого так любил. — Мина, я дома! — с порога заявил я, однако почти сразу осознал: её дома нет. Да и, похоже, давно не было: чайник совсем остыл, а ведь, оставаясь одна, Минами всегда пьёт чай. Так, по её словам, она борется с одиночеством. И перед моим приходом всегда заваривала свежий, чтобы и я мог насладиться напитком после долгого дня.       Ещё некоторое время сжимаемые моей рукой цветы упали на пол, рябью воды вздрагивая от удара.       Сердце ушло в пятки, а в груди вновь начало зарождаться то самое чувство… ненавистное мне. Что я могу потерять Мину.       А в голове билась лишь одна мысль: только бы ничего не случилось!       Но надеяться на это было нельзя, и я уж точно не мог остаться дома и ждать возвращения любимой. Поэтому пошёл искать её, для начала решив ещё раз пройти путь до работы: ведь, вероятнее всего, она решила меня встретить. Но, вернувшись к рыбацкой палатке, не заметил её следов, а спросив несколько завсегдатаев тех мест, почти убедил себя, что искать нужно в другой стороне. Пока вдруг… — Извините, господин! Простите! — ко мне бежал какой-то мальчишка, и я не сразу его узнал. Лишь потом прорисовались черты того мальчугана, которого Минами когда-то защитила от торговца тканью. — Здравствуй! — произнёс я нерешительно: общение с чужими людьми, а тем более детьми пока ещё давалось мне с трудом. — Как твоя мама?       Отчего-то в глазах парнишки тут же появилась нескончаемая грусть… И я уже было совсем решил: он хочет попросить помощи, однако тот меня удивил. — Это ведь вы были с той девушкой? — стряхнув печальные мысли, появившиеся у него из-за меня, мальчик, кажется, перешёл к вопросу, ради которого подбежал. — Вы?       Странно, что он меня запомнил, но всё же дети более восприимчивы к внешности Богов: чаще замечают, дольше помнят. Поэтому я просто кивнул. — Ей нужна ваша помощь. Она попала в беду, — произнёс он надрывно.       А единственное, о чëм я подумал в ту же секунду: почему он говорит так медленно?! — Где?! — крикнул я, надеясь, что мальчик поймёт: я имею в виду, где Минами сейчас.       Он тут же указал на один из домов, и я заметил, как дрожит его рука. — Там живут эти… самураи из сёгунов. Я видел, как один из них затащил её внутрь. Но, господин! — я уже побежал вперёд, однако слышал, как он кричал мне вслед. — Опасно идти туда одному! Господин!       Но разве может для меня быть что-то хуже её гибели? Или что ей причинят вред? Заберут от меня? Этого я допустить не мог и буквально вышиб дверь, не стараясь пробраться в дом незаметным, дабы разведать обстановку. Есть вероятность, что сёгунам помогают Боги-наёмники, но я не желал осторожничать. Будь что будет!       А после я увидел её… Минами была привязана верёвками и почти не могла двигаться. На её щеке алел синяк, медленно превращающийся в кровоподтёк, а в глазах был испуг. И даже увидев меня, она не вздохнула от облегчения: продолжала бояться, когда я оказался рядом. — Родная, я сейчас попрошу тебя кое о чëм важном, — произнёс я, вытирая её слёзы. Слыша, как находящиеся здесь люди не понимают, что случилось с дверью, и ругаются друг на друга. — Сейчас я скажу тебе закрыть глаза и не открывать до тех пор, пока я снова не попрошу. Хорошо? Ты можешь сделать это ради меня? — Могу, — пискнула она, наклоняя голову вбок, чтобы её щека легла на мою руку. Начиная плакать ещё сильнее. — Тогда закрывай. Сейчас, — произнёс я чуть громче, волнуясь, что меня вот-вот заметят. Наблюдая, как Мина подчинилась: она не просто закрыла глаза — зажмурилась и насколько возможно вжала голову в плечи, будто стараясь заглушить ещё и звуки происходящего.       И это было сигналом для меня.       На самом деле будь я смертным, эти ребята могли бы меня уделать: их воля к победе, боевая подготовка, навыки и злость — всему этому можно было бы позавидовать, однако передо мной было четыре человека. Всего четыре. И уже спустя довольно непродолжительное время каждый из них был убит, а я стоял посреди окровавленных тел с клинком одного из моих врагов, попутно вытирая лезвие об одежду.       Оружие, пусть и людское, может пригодиться в дальнейшем — его я заберу. А пока стоит поторапливаться! — Минами, — я вновь вернулся к своей любимой, которая очень сильно дёрнулась, когда я к ней притронулся. — Сейчас я помогу. Вот так.       Разрубив верёвки, я освободил девушку, однако она продолжала находиться всё в той же позе, точно даже теперь не решалась перечить своим похитителям. — Ты помнишь, о чём я просил? Глаза пока открывать нельзя, — напомнил я, медленно поднимая её обеими руками, с ужасом понимая, что несколько зевак всматриваются в темноту помещения с улицы: ведь двери теперь не было. — Вот так, умница. Всё хорошо. Скоро будем дома.       Но даже когда мы покинули злополучное жилище самураев и я сказал, что она может смотреть по сторонам — Мина не стала. И вжавшись в моё плечо, продолжала плакать от произошедшего, тогда как я пока что был в ужасе от грядущего.       Кажется, не судьба нам работать у того мужчины. Многое в нашей жизни вскоре поменяется, как бы обидно ни было. Нам придётся покинуть этот городок, ведь… иначе нельзя. Совсем скоро те, кто видел меня, выносящую Мину на руках, станут утверждать, что она покинула исполосанные кровью стены, в которых остались четыре мёртвых мужчины, в гордом одиночестве, на своих ногах. А значит, остальные члены сёгуна начнут искать Минами. Изначально, чтобы понять, откуда в ней столько силы, что она справилась с профессиональными убийцами, а после… Вряд ли её оставят в живых. А я не могу этого допустить.       Да, если кто-то нагрянет прямо сейчас — я сумею победить. Но как жить, постоянно оглядываясь? Находясь в страхе, что за каждым кустом может прятаться враг? Да и что, если в рядах сёгуна и вправду есть Высшие существа? Что, если именно они стоят во главе? Ведь император — потомок Аматерасу, но, может, кто-то из пантеона решил… забрать эту её привилегию? И поставить на место Го-Тобу своего человека? Своего потомка? Ведь как-то странно складно у них всё выходит. С завидной лёгкостью! Будто без помощи не обошлось.       Нет, рисковать нельзя. — Мы дома. Но нам нужно уходить. Слышишь, Минами? Нам нужно уходить! — опустив её на пол, я принялся трясти любимую, силясь привести в чувства. — Ты всё ещё в опасности, слышишь? — Я не понимаю, — всхлипнула она, точно стряхивая с себя оковы ещё не прошедшего ужаса. — Почему? — Они будут искать. Тебя! Потому что меня все забудут. Я же рассказывал, но… даже если ты не понимаешь — просто поверь! Нам надо уходить. Сейчас же! — очень хотелось кричать, но я понимал: нельзя привлекать к себе лишнее внимание. — Ты слышала, зачем тебя забрали? Не знаешь, где другие из сёгунов? — За мной и другими должны приехать к закату, — произнесла она медленно, а после её глаза округлились. — Там остались ещё девушки! Ято! Мы должны их спасти! Они были наверху!       Но я понимал, что поздно. Солнце уже давно помахало всем людям своим багровым краем и ушло за горизонт, давая привычному нам миру погрузиться в тьму. И где-то там, вдалеке, где находился тот самый дом, я расслышал крики… А это означало, что мы опоздали. — Уходим! — крикнул я, по пути хватая всё, что попадалось на глаза: вещи, остатки еды, одеяло, которое хоть и было не нашим — наверняка пригодится.       А после мы ушли навстречу к другу: нас скрыла под своим покровом ночь. И пусть невозможно было ничего разглядеть, потому что луна оказалась слишком маленькой, чтобы дать свет — так даже было спокойнее. Двигаться дальше и дальше, мимо домика того лекаря, который будто бы целую вечность назад давал мне лекарства для Минами.       Подальше от города, который так долго был для меня домом.       Но держа её на руках. Понимая, что значит, всё будет хорошо.

***

— Точно? — спросил я, остановив клинок рядом с шеей Мины. — Уверена, что не пожалеешь? — Уверена, — прошептала она, хотя было очевидно, что Минами не хочет этого. — Тогда закрой глаза, чтобы… — бросил я, делая глубокий вдох. — Прости, что приходится делать это, но…       Движение клинком было резким и точным. Отчего отрезанные волосы тут же густой копной упали к нашим ногам. — Они ещё отрастут, вот увидишь. Зато теперь ты не похожа на себя прежнюю. Тебя не так просто узнать, — поглаживая обновившуюся Минами по щеке, я улыбался. — Кстати, а тебе идёт. — Я любила свои волосы, — поджав губу, она осознавала, что плакать по такому поводу глупо, поэтому сдерживалась. Правда, вот-вот должна была сдаться. — А ты точно будешь любить меня и такой? — Вот глупая, а! — я даже глаза закатил. — Конечно, я сейчас соберу твои отрезанные космы в кучу, обниму их и буду рыдать до заката, а после похороню их со всеми почестями, поняв, что именно они были той самой искоркой, которую я в тебе полюбил.       Какой же она всё же ребёнок! — Ты ведь шутишь? — спросила она, вроде как точно это осознавая, а вроде и задавая малюсенький, но вопрос. — Иди сюда, — я решил — отвечать на такое глупо, поэтому просто прижал Мину к себе. — Я люблю тебя. Сколько ещё раз повторить. — Столько, сколько я даже считать не умею, — кажется, она немного развеселилась. — Договорились, а пока пойдём.       Начинало темнеть. А рисовые поля и городок, который мы приметили, виднелись далеко-далеко, на холмах. Мы шли уже три дня и очень вымотались. — Ещё так далеко, — произнесла Минами, с трудом опираясь на больную ногу. — Когда же мы дойдём? — Давай я снова тебя понесу, — я уже было потянулся, но она закачала головой. — Сама, — произнесла она гордо, но поёжившись от боли.       Поначалу я думал, ногу она сломала. Да Мина и сама этого опасалась, особенно на следующий день, когда щиколотка распухла чуть ли не вдвое. Но ещё через день Минами смогла двигать ногой и даже немного на неё наступать, поэтому вариант с переломом отпал.       Оставалось ждать, когда всё пройдёт, вот только, чтобы нога смогла восстановиться — ей нужно дать покой. А как? Если мы постоянно двигаемся. Конечно, можно было в какой-то момент засесть у кого-нибудь в сарае среди кур или коз да отдохнуть, но мне, да и самой Минами, постоянно казалось, что если задержимся где-то надолго — нас нагонят.       Поэтому мы шли в город. Точнее, по меркам нашего прошлого места жительства, это, скорее, была деревня, просто в ней было несколько шикарных домов — там жили те, кто содержал здешние рисовые поля. А остальные постройки были не больше чем бараки, в которых ютились по десять, а то и двадцать человек. Я знал это, потому как бывал в этих краях ранее. Для Мины же тут всё было в новинку.       Не знаю, почему нам казалось, что там, дальше, мы в безопасности. Однако для верности мы немного изменили внешность Минами, насколько это было возможно, а ещё её красивое кимоно, которое я когда-то подарил, пришлось обменять на обычное, хлопковое. Черноволосая девушка, которой представилась эта возможность, была на седьмом небе от счастья! Ведь то, что попало ей в руки, было намного дороже того кимоно, которое она отдала. Кстати, отдать ей должное: в благодарность незнакомка завернула нам немного хлеба и молока и это немало нам помогло.       Деньги, конечно, были, но не много — лишь то, что я заработал в последний день у рыбака да ещё горсть монет, которые были дома. Сейчас нам даже на жильё не хватит, даже на комнату в самой захудалой таверне, поэтому мы и держали путь к тому поселению. Я помнил, что бараки на холме стоят не просто так: в них бесплатно живут те, кто работает на полях. Там платят меньше, чем в других местах, однако если у тебя нет дома… Выбора нет.       Условия будут не самые простые — я это знал сразу и предупредил Мину, но она не расстроилась. Единственное, её очень волновало, будут ли бараки разделяться на мужские и женские, потому как хотела ночевать со мной. Я, конечно, такими точными сведениями не владел, но был уверен, что даже в случае ограничений — что-нибудь придумаю. — Нам нужно поспать, — наконец, сказал я, когда окончательно стемнело и бедная Мина, которая и так шла не сильно уверенно, начала спотыкаться о камни, которых не видела из-за ночи. — Я что-то устал.       Конечно, я мог двигаться вперёд ещё немало времени, но помнил: если поводом остановиться станет здоровье Мины — она наплюёт на себя и скажет продолжать путь. А вот если пожалуюсь я — она, разумеется, послушается. И был прав. — Да, конечно! Ты ведь все наши вещи несёшь, а они тяжёлые. Да и меня периодически, — в её голосе слышалось сочувствие. — Как думаешь, где лучше? — Может, там? — я указал на какой-то заброшенный хлев, крыша которого серебрилась в свете луны. — Вроде выглядит опустевшим. — А если там кто-то есть? — Минами это явно пугало. — Извинимся и пойдём дальше, — покачав головой, я пошёл вперёд, чтобы в случае чего первым достигнуть цели, проверить всё и уж потом позвать любимую. Но она не желала оставаться на дороге в одиночестве. — Подожди меня! — она пыталась бежать, но из-за больной ноги не выходило. — Ай. Постой. Ято! — Стою, стою! — я даже немного вернулся, чтобы чуть приобнять Минами за талию, тем самым облегчив её боль от нагрузки на щиколотку. — Ты и чуть-чуть не можешь одна побыть?       Поджав губы, я с новой силой ощутил ответственность за неё. — Не могу, — буркнула она, будто бы обидевшись. — Но если тебя это гложет и тянет назад — ты скажи. Я вообще могу никуда не идти. — Да ладно тебе, а! — я уж было хотел завести разговор на тему её недоверия, но вспомнил: у Мины дни, когда идёт кровь, а значит, её настроение совсем скоро станет хорошим. Нужно потерпеть. — Хотя забудь. Всё хорошо. Давай я помогу и мы вместе дойдëм. Держись за моё плечо. — А вещи? — она оглянулась на наш небогатый скарб, который я скинул у дороги. — Я вернусь за ними. Давай, не думай об этом. Смотри, вроде там темно.       Я отвлёк внимание любимой небольшой постройкой, к которой мы направлялись. Хотя отсутствие света внутри — не единственный признак, по которому читалось, что тут всё заброшено: при ближайшем рассмотрении оказалось, что крыша хлева прогнила и местами обвалилась, в стенах были щели, в которые я свободно просунул бы руку, а земля под ногами не была утоптана: вода, заливавшаяся с дождями, кое-где размыла довольно большие ямы. Вряд ли сюда кто-то должен был заявиться — это хорошо. Главное, чтобы остатки крыши не рухнули. — Вроде неплохо, — я старался не показывать волнение. — Давай положим одеяло вон туда, в угол: не так ветер будет дуть и крыша там цела. — Хо-хорошо, — Минами это место тоже не внушало доверие, но она подчинилась.       И как только я подумал об этом, прокрутил в голове это слово: «подчинение» — так её захотел!..       Ведь у нас давно не было секса. После того моего проступка я и намекнуть об этом боялся, а уж сейчас, когда у любимой болит нога и у нас нет крыши над головой… Точно не время. И не место. — Ты тогда сбегай за вещами, только быстро, ладно? — она прошла в угол, на который я показал, и, не переставая сглатывать, села прямо на землю, из которой кое-где пучками торчала трава. — Одна нога там — другая здесь, — послав любимой воздушный поцелуй, я и вправду управился очень быстро. Мне кажется, она даже не успела подумать, как ей страшно. — Ну вот! Давай располагаться.       А после мы почти сразу уснули. День и вправду выдался тяжёлым, как, впрочем, и другие. Но мы ведь не одни такие? Не знаю, если ли те, кому всё даётся легко? Может, у кого много денег? Но и у них наверняка свои заботы и проблемы, о которых мы даже не подозреваем. Можно сколько угодно думать, что где-то трава зеленее, овощи вкуснее, а рыба жирнее. Но на деле же каждый сталкивается с трудностями. И в этом, похоже, и есть смысл жизни: справляться с ними, идя под руку с кем-то, кто тебе дорог.       Да, хорошо, что у меня есть Минами. Могу сколько угодно это повторять — никогда не надоест. Да, с ней непросто, и будь я один — никогда бы не подумал, как сложно может быть. Прозвучит как глупость, но эти проблемы мне не в тягость. Не то чтобы я ждал, когда что-то плохое случится, и радовался этому — нет. Но когда получается преодолевать невзгоды, когда я вижу, как Минами с облегчением выдыхает и улыбается, как благодарит меня и целует — я словно расцветаю. Я будто живу ради этого, принадлежу кому-то, кроме себя, и это совсем не пугает, не претит. Я счастлив. И даже засыпая на холодной и жёсткой земле голодным и почти без средств к существованию. Я счастлив!