Связанные небом

      С того момента, как я рассказала Ято о своём прошлом: про приют, где работала после и как попала на арену, — мы почти не общались по душам. А ведь прошёл месяц! Порой, за обедом или ужином, обсуждали какие-то насущные вопросы, делились идеями касательно быта, рассказывали о том, кто что умеет, или же смешили друг друга забавными историями… Точнее, в основном это делала я, а Ято просто слушал, кивал и лишь иногда улыбался. Но далее наше общение не заходило.       Конечно, хорошо, что мои опасения касательно его планов не подтвердились: я боялась, он вотрётся в доверие, а после начнёт издеваться, тем самым получая колоссальное удовольствие и мучая не только моё тело, но и душу. Но нет… Ято оставался, как и прежде, холодным. Видимо, на арене он и вправду оказался случайно или… Может, я такая особенная?       Хотя глупо так думать… Если только моя особенность заключается в том, что я неимоверно сильно его злю и раздражаю. Тогда да — тогда мне, возможно, нет равных! И это печалило.       Мы с Ято жили вместе и давно должны были сблизиться, но этого не происходило. Мы были далеки, как и в первый день знакомства. Я ощущала себя чужой в его доме, причём не по собственной вине: стоило начать задавать Ято вопросы о чём-то личном, как он или уходил, делая вид, что ему срочно захотелось заняться каким-нибудь делом, или просто молчал, будто бы я и не спрашивала ничего вовсе. Игнорировал и тем самым обижал.       Странно это. Ведь месяц назад я начала свой рассказ именно потому, что Ято меня попросил. Я бы даже сказала, настоял! А теперь он делал вид, что я и моя жизнь ему безразличны. Наверное, я его разочаровала: нытьём, слабостью и пролитыми слезами. Он решил, что я сама виновата в произошедшем со мной, что я глупая девчонка, которую уже не исправить. А терпит меня лишь потому, что я так и не нашла работу.       А что делать? От арены я отходила очень долго: раны заживали медленно, а если уж говорить про вывихнутую ногу и рёбра — они и вовсе перестали беспокоить лишь недавно. И всё это время, стирая, убирая или готовя для Ято ужин, я морщилась от простреливающей боли, которая не давала покоя даже во сне.       Но неприятные ощущения были не единственной проблемой: страх перед мужчинами засел где-то глубоко внутри и не отпускал. Когда я видела большие компании проходивших под окнами парней — меня буквально сковывал ужас: хотелось бежать и бежать от них как можно дальше, но я, разумеется, сдерживалась. Да и, если бы решилась, куда направиться? В глухой лес? Да, там людей встретишь не часто, но и выжить в тех местах практически нереально. Поэтому приходилось держать себя в руках и пытаться… вспомнить хороших, порядочных и заботливых мужчин, которые попадались мне до арены.       Таковых в моей жизни было не слишком много, ведь приют, где я обитала, строго разделял девочек и мальчиков: мы жили в разных частях здания и встречались исключительно по праздникам. Однако некоторые служащие и помощники смотрительницы были весьма добры ко мне, и… в последнее время я пыталась представить, что на земле таковых — большинство. Это немного успокаивало и отчасти помогло. Буквально несколько дней назад я наконец пересилила свои страхи и начала выходить из дома.       Жаль, результата в поисках работы это не дало. Первое место, куда я направилась, были, разумеется, рисовые поля: попав туда, я силилась отыскать главного — того, который может устроить меня рабочей на плантациях. Но оказалось — мест нет, да и хуже того, они даже увольняют тех, кто проработал с ними долгие годы: безработица накрыла страну, да и, в общем, время сейчас было сложное.       Наверное, родись я на несколько десятилетий позже, не узнала бы, каково это — жить в столь тяжёлые времена. Когда власть в стране не принадлежит кому-то одному и её пытаются перетянуть на себя, словно лоскутное одеяло, при этом надрывая, а после уничтожая её части.       Это случилось пару лет назад: наш император, Го-Тоба, поднял восстание против правительства самураев, которые провозгласили себя властителями в Камакуре. Он надеялся, что сможет восстановить централизованную монархию и убрать двоевластие, но увы, пока что у него ничего не выходило: раз за разом сёгуны совершали и продолжают совершать набеги на наши земли, выжигая поля, истребляя скот и делая всё, чтобы народ Киото жил в нищете и голоде. Они не убивают людей — им это не нужно. Самураи добиваются того, чтобы мы подняли восстание против императора и, свергнув его, дали сёгуну полный контроль над территориями.       Однако они не учли, что народ слишком верен нынешнему правителю: подтянув пояса и по крупицам собирая оставшиеся на посев семена, мы раз за разом восстанавливали поля. Пусть теперь они не были такими большими, как раньше, и многие жили впроголодь — народ не бросал Го-Тобу, снова и снова доказывая, что мы готовы жить лишь под его началом.       Вот поэтому работы и было так мало. Конечно, оставался менее благородный труд: в трактирах, на рынке или в домах удовольствий, куда я могла бы устроиться поломойкой или прачкой, но Ято был категорически против. Говорил, это не место для меня, да и к тому же все эти учреждения, а в особенности последнее, представляют опасность для столь хрупкой девушки. И не то чтобы я была не согласна: и сама не жаждала вытирать рвоту или кровь с вытоптанного сотнями ног пола, но и оставаться в этом доме уже не было сил.       Меня угнетало безразличие хозяина, его агрессия, желание унизить и оскорбить. И пусть делал он это не так уж часто, а колкости его в последнее время не были такими уж обидными — я страдала. Вот только распрощаться с Ято не решалась.       Сама не до конца понимала, что происходит и почему мне одновременно и хочется, и не хочется быть в его обществе, но это и вправду было так. С ним мне было спокойно. Да, неуютно, но на фоне того, в какую передрягу я запросто могла попасть, будучи одной, — эта проблема казалась несущественной. К тому же я многому у него училась: плести из лозы корзины и подстилки, разжигать ирори, разделывать рыбу. Оставалось только хоть немного растопить его сердце — и тогда я бы, наверное, могла почувствовать себя счастливой. — Минами! — от раздумий меня отвлёк голос хозяина дома. — Я вернулся. — Вы рано! — вскочив, я поставила на огонь чан с водой, чтобы сварить рис. — Простите, ещё ничего не готово — вы обещали, что будете поздно. — И поэтому вместо того, чтобы заняться делом, ты в окошко смотрела? — Ято был чем-то раздражён, отчего в его голосе появилось ещё больше злости и надменности. — От тебя когда-нибудь толк будет? Или ты только портишь всё?       Скинув обувь и пройдя к сёдзи, ведущей в спальню, он так резко её распахнул, что чуть не сломал, а когда его силуэт скрылся за стенкой — я услышала, как, глубоко вздохнув, он лёг на татами. А точнее, он, похоже, упал на него. — Я лишь хотела, чтобы к вашему возвращению еда не остыла и была свежей, — оправдывалась я, ощущая дрожь в теле. — Простите, я не думала вас расстраивать. — Умолкни! — донеслось из другой комнаты, и я тут же закрыла рот рукой, будто если не этот жест — слова сами собой сорвутся с губ.       Интересно, что случилось на этот раз? Сегодня Ято в первый раз покинул дом, по крайней мере с того момента, как я у него поселилась. Может, из-за того, что он не ходил на работу, его уволили? Тогда понятно, почему он так сердится. Но… я ведь не просила со мной сидеть? Да, мне это было необходимо, и я безмерно рада, что он нашёл в себе силы быть рядом и не оставлял меня одну, однако же — это его решение и ничьё больше. Зачем быть таким грубым?       Хотя, чёрт, о чём я думаю? Ведь если он и впрямь потерял работу — нам не на что будет жить. Наверное, всё же стоит завтра сходить в город и попытаться устроиться хоть куда-нибудь. Негоже сидеть и ждать, пока Ято сам решит все проблемы. Я не должна быть обузой. — Простите, — всё же добавила я, вжав голову в плечи: ожидала нового потока брани в мой адрес. Но Ято молчал и тем самым ещё сильнее меня пугал.       Неужели всё так серьёзно?

***

      На следующий день он не собирался сменять гнев на милость, однако пусть и с недовольным лицом, но попросил меня об одной услуге. — Я дам тебе денег — сходи на рынок за мясом, — пробурчал Ято, доставая связку монет. — Дешёвое не бери! Мне собачину всякую или тухлятину не надо. Но и не разбазаривайся особо: если ничего приличного не будет — возьми птицу. Но думаю, оленина подойдёт в самый раз: не такая вонючая, как кабан, и не столь дорогая, как говядина. Хоть и жестковата.       Он замолчал, ожидая моего ответа, но я на некоторое время потеряла дар речи: не надеялась, что хозяин дома заговорит со мной сегодня, да ещё и обратится с просьбой. — Ты так рада, что наконец снова мяса поешь, или до тебя доходит сегодня туго? — вновь показывая агрессию, спросил он, чуть наклонив голову и заглядывая мне в глаза. — Ау, Минами! Я с тобой говорю! — Простите! — поторопилась оправдаться я. — Конечно, куплю. Просто не думала, что…       Я вовремя остановилась. Не хотела говорить вслух о том, что удивлена самим фактом его обращения ко мне. — …Что у нас сегодня будет такой богатый ужин, — пришлось выкручиваться и закончить фразу так, чтобы ещё больше не разозлить своего знакомого. — Огромное вам спасибо!       Взяв монеты из его рук, я уже было хотела отправиться в путь, как решила рискнуть и попытаться хоть немного поговорить с Ято, тем самым попробовав подтопить тот лёд, что был между нами. — Только можно кое в чём вас исправить? — улыбаясь, тихо проговорила я, надеясь, что не сделаю ещё хуже. — Валяй! — смерив меня взглядом, Ято посмотрел на свои ногти, будто они были интереснее общения со мной. — Вы сказали, я обрадуюсь, потому как снова поем мяса, но… Беда в том, что я никогда его не пробовала, — пожав плечами, видя, как брови Ято ползут вверх, я невольно развеселилась. — Это правда! Птицу ела, и то она была какая-то очень старая и жёсткая, а мясо… не довелось.       Прикрыв рот рукой, я уже во всю смеялась, однако всё ещё не хотела делать это в открытую, опасаясь за реакцию моего спасителя. — То есть выбирать и готовить оленину ты не умеешь? — глубоко вздохнув, хозяин дома явно расстроился. — А чего тогда голову морочила? Мне, выходит, самому придётся… — Нет, нет! Я умею, честно! Много раз и жарила, и тушила мясо, даже ягодный соус могу сделать: меня одна женщина научила. Так что будет вкусно, обещаю!       Я вжала голову в плечи, по-прежнему остерегаясь мужчины, что стоял передо мной. Однако он, кажется, забыл об этой его напускной злобе и, всерьёз увлёкшись разговором, стал вполне себе… дружелюбным. — Ты меня совсем запутала, Минами! — он смотрел так пристально, будто хотел прочитать мои мысли. — Ты много раз готовила мясо, но ни разу его не ела? Это как? — А так! — видя, как Ято садится на бамбуковый коврик, я сделала то же самое. — Помните, я рассказывала, что жила у семейной пары? — У мужика, который продал тебя на арену и которому и шею свернуть не жалко? — теребя край своего кимоно, хозяин дома теперь, наоборот, избегал моего взгляда, хотя явно внимательно слушал. — Ну… да, — я несколько удивилась его злости, но виду не подала. — Так вот, его жена была очень ревнивой женщиной и очень властной: вся прислуга боялась её, потому как высечь она могла не то что за неверное слово — даже за косой взгляд. И я не была исключением: делала всё, чтобы ей угодить, и не нарушала правила, которые были установлены в доме.       Вдруг вспомнив, как прошлая хозяйка порой запирала меня в комнате на несколько дней без воды, я вздрогнула и поёжилась, ощутив, как по коже бегут мурашки. — Так вот, помимо всего прочего она запрещала слугам даже пробовать их еду. То есть мы готовили продукты, не понимая, а хватает ли в них специй, а сделались ли они: всё на глаз и полагаясь на интуицию и опыт. А если вдруг что-то сделано невкусно или, скажем, пересолено…       Я провела пальцем по шее, давая понять, что жестокости этой женщины не было границ и пределов. — Ну а если втихую во время готовки поесть? Она же над вами весь день не стояла? — Ято сейчас и впрямь выглядел вполне доброжелательно, с головой окунувшись в мою историю. — Ну или ночью, пока все спят? Неужели не хотелось попробовать чего-то особенного, вкусного?       Так интересно: он пытался найти выход из ситуации, в которую уже не вернуться, и силился всерьёз понять, чем я тогда руководствовалась. Это почему-то было приятно: значило, что Ято слушает не просто, чтобы время убить, а потому что хочет узнать меня поближе. — Некоторые пытались, — вытянув ноги и потерев колено, которое до сих пор ныло после арены, я невзначай взглянула на собеседника, убедившись, что он готов к продолжению диалога. — Вот только служанок было одиннадцать и среди них — те, которым доплачивали за донесения. Поэтому я всегда оставалась начеку и не делала недозволенного: можно было решить, что рядом друг, и довериться, а после — получить розгами по спине.       Сделав паузу, я глубоко вздохнула, одновременно понимая, как мне повезло проститься с тем домом, но и с ужасом вспоминая причину, по которой я это сделала. — А ночью всю прислугу запирали, — опомнившись, продолжила я. — Хозяйка боялась, что наши юные тела могут… разгорячить её супруга, который был не прочь гульнуть на стороне. Да и времени на сон отводилось так мало, что и думать о том, чтобы подняться среди ночи, не хотелось. — А почему тогда в качестве слуг она не завела мужчин? — Ято задал вполне разумный вопрос, который я, кстати говоря, ждала. — Потому что считает их неразумными. Даже избранника своего она хоть и любила — постоянно ругала и принижала, свято веря, что мужчины на этом свете нужны лишь для продолжения рода, а в остальном — на них нельзя положиться, — поджав губы, я хотела было нелестно высказаться по поводу того, что об этом думаю, однако решила не развивать тему, потому как Ято явно хотел задать вопрос. — Ну тогда вернёмся к теме: вы-то что ели? Объедки? — сморщившись, Ято с явным отвращением ждал ответа. — Нет, потому что даже кости и остатки хороших продуктов считались слишком большим благом для нас. Их отдавали собакам, — я становилась всё веселее: уж больно уморительно мой собеседник реагировал на историю. Так удивлялся, будто я рассказывала ему о чём-то нереальном. — Но… что может быть хуже? Не листьями и землёй же вас кормили! — покачав головой, Ято выглядел так, будто и этому бы не удивился. — Нет, не землёй, — и снова картинки из прошлого замелькали перед глазами: мучные черви, гниль, пропавшие овощи. — У хозяев дома была огромная кладовая, в которой съестного хранилось больше, чем нужно. А ведь всё портится со временем, правда? И то, что не съедалось вовремя, становилось негодным для употребления: в крупе заводились жучки, что-то оказывалось затхлым, какие-то продукты пропадали. Это нам и давали, причём заставляя готовить на улице, на костре, чтобы дом не пропах ненужными запахами.       Наверное, на этом стоило остановиться, ведь изначально речь заходила про мясо и еду, а я эту тему исчерпала. Однако отчего-то захотелось продолжить рассказ: Ято так внимательно слушал… и выглядел понимающим, что для меня было чем-то из ряда вон выходящим. — Да уж. Нелегко тебе пришлось, — искренность его тона подкупала, и я осознала, что почти расслабилась в присутствии хозяина дома. — Я бы не выдержал и прирезал эту дуру во сне. — Поверьте, мне хотелось, — я поймала на себе удивлённый взгляд собеседника, поэтому добавила: — но, разумеется, смелости на это мне бы никогда не хватило. Если бы пошла молва, что я нанесла вред прошлым хозяевам, — меня бы ни в одну семью больше не взяли. А так как своего жилья у меня нет, да и опыта в работе немного… Умирать от голодной смерти — не самое лучшее будущее, как считаете?       Я искренне улыбнулась Ято, потому как именно благодаря ему я ещё жива. И дело не только в том, что он спас меня с арены, хотя и это бесценно: он дал мне кров и еду… чувство безопасности. — Ну а защитить тебя что, некому было? Неужели ни парня, ни друга, кому можно было пожаловаться? — он немного игриво приподнял бровь. — Мужчин-то вокруг немало, уж ухажёр наверняка был? Или он из тех, которые не прочь убежать от проблем, нежели решить их? — Никого не было, я же вам уже говорила, — выпалила я быстро, сильно смущаясь, что разговор принял такой оборот. — В приюте мальчиков и девочек разделяли, а потом… как-то не довелось. Первый господин, у которого жила, был довольно стар и не мог передвигаться: я почти не отходила от него и еле-еле находила время, чтобы купить крупы и приготовить поесть. Куда уж там о парнях думать? А во второй семье, о которой вы уже так много наслышаны… Я пробыла там слишком мало и не успела толком ни с кем подружиться. — Так ты девственница? — этот вопрос прозвучал внезапно и очень тихо, хотя мне показалось, что от него зазвенело в ушах. А ещё я прямо почувствовала, как краснею: кожа лица начала гореть так сильно, будто я стояла на открытом солнце. — П… простите. Зачем вам это? — спустя некоторое время я, наконец, смогла хоть что-то вымолвить, считая, что совсем оставить вопрос собеседника без внимания невежливо. — Я же вас о таком не спрашиваю. — Да если хочешь — пожалуйста! Могу в красках описать, сколько женщин у меня было и как именно я их имел. Кстати, в этом самом доме, — Ято не сводил с меня надменных и ехидных глаз, изучая мою реакцию. — Мне казалось, раз мы живём вместе, можем и поделиться сокровенным. — Ладно, — странно, но меня сильно задели его слова, а уж картины того, как он любовался здесь с одной или даже сразу несколькими девушками, безумно злили. — Тогда, может, объясните, откуда у вас этот дом и деньги на еду при том, что, пока я здесь, вы и дня не работали? Или, например, как попали на арену в число зрителей, готовых платить за истязания других? А может, расскажете… — Замолкни! — подняв руку, он резко остановил меня. Я переборщила: глаза Ято из небесно-голубого стали серыми, а это, как я поняла, живя здесь, недобрый знак. — Хотя раз уж ты спросила…       Он сделал паузу. Не потому, что думал: говорить или нет. А лишь для того, чтобы привлечь внимание к своим словам. — Я зарабатываю тем, что убиваю людей, Минами, — произнёс он спокойно, но вполне серьёзно. — И никуда не выходил лишь потому, что стоит пересечь порог дома — ты, как трусливая шавка, забьёшься в угол и будешь скулить в ожидании, когда я снова вернусь.       Я открыла рот и хотела уточнить, что он шутит, однако собеседник снова заставил меня замолчать. — А на арене был потому, что один знакомый посчитал забавным посвятить меня в его любимое занятие. Он был уверен, что раз я постоянно вижу кровь — она должна приносить мне удовольствие. Однако ошибался, — поднявшись, Ято теперь смотрел на меня сверху вниз, пронзая острым, как нож, взглядом. — А это тебе ещё один урок: не задавай вопросы, ответ на которые может тебе не понравиться. И да, всё же сходи за мясом!

***

      Ято уже давно вышел на улицу и, судя по всему, сидел на самодельной лавке, вырезая что-то из куска дерева (это было его любимым досугом), а я всё не могла шевельнуться. Не понимала, что делать дальше: принять его слова за шутку и посмеяться над своей доверчивостью, или же бежать куда глаза глядят от мужчины, рядом с которым, возможно, намного опаснее, чем вдалеке.       Вот бы он зашёл в дом, и пусть со свойственным ему ядом, но посмеялся, в красках расписывая моё ошеломлённое и испуганное лицо. А ещё вслух удивился бы, какая я дура, чтобы поверить в сказанную им чушь. Ох, как бы мне тогда стало легче!       Но нет. Он сидел там, а я — здесь. Не представляя, как поступить.       Может, сделать вид, что я не поверила? И тогда, если Ято и вправду пошутил (а я надеюсь, что это так), я буду выглядеть умной в его глазах — той, что не поддалась на провокацию. А если нет… Не убил же он меня до этого момента? Хотя постоянно жаловался, как я ему мешаю!       Да и не стоит забывать, что он спас меня с арены, выходил, вылечил, а значит, Ято умеет сопереживать и жалеть. Это не вяжется с моим представлением об убийце… как ни крути.       Всё же хозяин дома вновь решил надо мной подшутить. Да, точно! А я снова попалась! Ну действительно глупая! Если бы он и вправду занимался подобным — никогда бы не признался.       И как я могла переживать из-за такой глупости?

***

      Когда я вышла из дома, дабы отправиться, наконец, за покупками, боковым зрением поймала на себе странный взгляд Ято: похоже, он крайне удивился моему спокойствию и даже не смог скрыть эту эмоцию. Наверное, рассчитывал, что я приму его слова за истину и буду в страхе убегать, сверкая пятками. Ха-ха! А такого поворота ты не ожидал? — Постараюсь вернуться как можно скорее, — добродушно произнесла я, теперь уже в открытую на него посмотрев. — Кроме мяса ещё что-нибудь нужно? — Можешь овощей взять. На свой вкус, — после некоторого замешательства тихо произнёс он, при этом занеся нож над вырезаемой им фигуркой да так и замерев в этой позе. — Гулять так гулять? — Как скажете, — чуть склонив голову в поклоне, я более ничего не ответила, двинувшись прямо, по дороге, ведущей к центру города.       Почему-то настроение сразу поднялось. Я получала удовольствие от тех моментов, когда Ято переставал быть королём положения, если можно так выразиться: например, если я чем-то его удивляла, как сейчас. Это было приятно!       Возможно, это глупо, но в основном он грубый и бесчувственный чурбан, а в такие моменты, когда мой нынешний знакомый чем-то всерьёз озадачен, в нём видится… обычный парень. Пусть не дружелюбный, но хотя бы мирно настроенный. — Здравствуйте, — за раздумьями я почти не заметила, как дошла до мясной лавки на рынке и, стоило опомниться, поймала на себе строгий взгляд продавца: видимо, ему не понравилось, что я не поздоровалась. Поэтому поспешила исправиться.       Однако он не ответил, продолжая сверлить меня карими, даже почти чёрными глазами. От этого стало некомфортно, и я сейчас желала лишь поскорее выбрать хоть что-нибудь и уйти, но не хотелось подводить Ято. Мясо нужно было купить самое лучшее: свежее, не пропахшее находившейся на соседнем прилавке рыбой и не пересушенное. И на это необходимо время, потому что продавец, кажется, не собирался мне помогать. — А это оленина? — спросила я, увидев небольшой кусочек бордового с еле заметными белыми прожилками мяса. — Сколько хотите за шейку? — А тебе-то что? — со злостью, я бы даже сказала, агрессией ответил мужчина за прилавком, немало меня удивив. Но я привыкла к грубости, поэтому не растерялась. — Потому что хочу его купить, — с улыбкой произнесла я, достав из кармана позаимствованного у Ято каригинунесколько десятков монет и продемонстрировав их торговцу. — Так это оленина или кабан? — Олениха, — буркнул, наконец, мужчина, при этом скривив губы и сощурив глаза. — А ты откуда? Раньше тебя здесь не видел.       Интересно, к чему эти вопросы? Для дальнейшего знакомства — вряд ли, иначе этот господин был бы мил со мной и, наверное, хоть раз, но улыбнулся. Может, он спутал меня с кем-то, кто его обидел? Вполне возможно! Тогда стоит сейчас же расставить всё по своим местам. — Я не из этого города, а сейчас живу у… знакомого, — замявшись, бросила я, так и не понимая, кем мы с Ято друг другу приходимся. — Он дал мне денег и попросил купить мясо и овощи на ужин. Вы мне поможете?       Казалось, я всё сделала правильно и дала понять, что ранее мы с этим мужчиной не встречались. Однако злой взгляд его не подобрел, а, наоборот, наполнился яростью. О чём-то кивнув самому себе, он облокотился на шаткий прилавок и, перегнувшись через него, оказался намного ближе, рассматривая меня, как товар в лавке. — Дал денег, говоришь? — медленно, почти по слогам прошипел он, а потом, к моему удивлению и страху, резко схватил меня за грудки, оторвав от земли. — Признавайся, у кого их украла, а? Я на своём рынке воровок не потерплю! Говори, сейчас же!       Из-за того, что мне тоже пришлось невольно перегнуться через стол с мясом, я ощутила боль в области живота, однако не стала на неё отвлекаться, сосредоточившись на том, чтобы убедить продавца в своей невиновности. — Простите, это какая-то ошибка, — растерявшись от испуга, прошептала я, чувствуя, как ворот одежды сильно давит на шею. — Я ничего не крала. Мне их и вправду дал знакомый. Его Ято зовут, он живёт в конце дороги… — Не знаю я таких! Да и внимать этой чуши смысла не вижу! — толкнув меня спиной вперёд и с наслаждением наблюдая, как я падаю, торговец обогнул свой прилавок, оглянув остальных собравшихся на рынке. — Это воровка! Стащила у кого-то деньги и прикидывается, что ей их дали!       Нагнувшись и поставив ногу на мою руку, в которой я до сих пор держала связку монет, он вырвал их из моих пальцев, демонстративно показывая собравшимся зевакам. — Ты бы хоть сначала кимоно или тэнаси нормальное спёрла, дура! — держась за живот, мужчина рассмеялся, а вслед за ним загоготали ещё несколько слушателей. — Или, думаешь, я не знаю, как нищенки выглядят?       Я и вправду отличалась от всех. Собственной одежды у меня так и не появилось, поэтому я пользовалась каригину, которое Ято надел на меня в первый вечер и которое было на мне сейчас, или его же старым кимоно. Я, конечно же, стирала одежду и держала тело в чистоте, однако за этот месяц ткань подвыцвела и истрепалась. А просить у хозяина дома денег на новую мне не хватало ни совести, ни духу. — Вы делаете поспешные выводы, — дрожавшим от накатывающего страха голосом почти что пропищала я: толпа вокруг меня становилась всё больше, и, к своему ужасу, я не находила хотя бы одно сочувствующее лицо. — Я могу доказать! Пойдёмте со мной, я отведу вас к другу, и он всё подтвердит. — Ну конечно! — выйдя из общего круга наблюдателей, к продавцу мясом подошёл второй мужчина, торговавший рыбой: на его прилавке лежала ещё не разделанная туша свежепойманного тунца и ещё несколько мелких видов рыб, которые могли позволить себе люди победнее. — Стоит глазом моргнуть, как ты убежишь и попробуешь своровать в другом месте! Так дело не пойдёт…       Покачав головой и поцокав языком, он тоже обвёл взглядом толпу, а после, схватив лежащий рядом с ним камень, замахнулся и ударил меня по лицу, да так сильно, что на несколько мгновений у меня перед глазами сначала всё потемнело, а потом заискрилось яркими всполохами.       Я вскрикнула и приложила руку к месту удара, однако сразу же её одёрнула: боль от соприкосновения с горячей кожей усилилась, а на пальцах и ладони отпечатался кровавый след. Не веря собственным глазам, я некоторое время разглядывала эти алые пятна, ощущая тёплую, щекочущую кожу струйку, стекавшую по щеке. А после перевела взгляд на торговца, который теперь внимательно изучал мою реакцию. — Неприятно, да? — проворчал он, смотря мне в глаза. — Так же неприятно, как и тем, у кого ты стащила эти монеты. И ведь именно сейчас! В такое непростое для страны время! Когда все мы должны объединяться и помогать друг другу, но никак не вредить…       Он вновь замахнулся и в этот раз ударил в плечо, снова опрокидывая меня на землю: не успев собраться, я шмякнулась затылком о каменистую дорожку и застонала. Хотелось встать и убежать, но ноги и руки не слушались и дрожали так, что я боялась упасть сразу же, как только попробую подняться. — Пожалуйста, выслушайте меня, — вновь пролепетала я, надеясь, что выражаюсь достаточно громко: от удара сердце будто не стучало пару секунд, а воздух в груди точно застыл, мешая говорить нормально. — Я могу доказать, что не воровала. Ну дайте мне шанс! До дома моего друга совсем недалеко — он подтвердит, что… — Что вы сообщники? — прогромыхал теперь уже торговец мясом, занеся надо мной кулак, однако пока не причиняя вреда. — Думаешь, мы первый день на свете живём, деточка? Значит так: деньги я оставлю себе и, как только найду владельца, сразу же их верну. А ты…       Он сжал кулак ещё сильнее, и, силясь хоть как-то защититься, я прикрыла голову рукой, ожидая новой порции боли. — Беги, и чтобы духу твоего здесь больше не было! А явишься ещё раз — знай: ножи у меня очень острые, а вида крови я не боюсь! Урок усвоила?       Он выглядел внушительно, а мне и так было больно, поэтому я просто кивнула, потихоньку отползая от своих мучителей. Надеясь, что остальные зеваки не решат, будто правосудие надо мной всё же должно было осуществиться, и не кинутся с кулаками. — Запомните эту гниду! — крикнул торговец рыбы, явно разочарованный, что его товарищ так просто меня отпускает. — И никогда ничего ей не продавайте! И на порог к себе не пускайте, а то проснётесь с перерезанной шеей. А точнее, не проснётесь!       Он вновь обвёл глазами уже начавших расходиться покупателей и продавцов, а после кинул в мою сторону полный отвращения взгляд. А у меня тем временем в душе клокотало от обиды… Я ведь ничего им не сделала! А теперь мне предстоит вернуться домой без денег и еды.       Ято впервые за долгое время попросил меня о чём-то, а я и тут не справилась. Подвела… Не смогла убедить этих мужчин в своей правоте и невиновности.       И что теперь делать?

***

      Дорога назад заняла гораздо больше времени, чем поход в сторону рынка: тогда я шла окрылённая, весёлая, отдавшаяся хорошим думам, а теперь же… Я хромала и часто останавливалась, облокачиваясь на деревья: голова кружилась и меня мутило. Да и страх разъедающими щупальцами проникал под кожу: скорее всего, Ято очень разозлится и в лучшем случае выставит меня из дома, а в худшем…       Хотя нет. Я не могла представить, чтобы он поднял на меня руку. Но вот что ругать будет — это наверняка. Я прямо слышала, как он говорит о моей безалаберности и неумении за себя постоять. Не удивлюсь, что, если он и оставит меня в доме, заставит сейчас же устроиться на любую работу и вернуть отнятые у меня монеты.       И его можно понять. Денег-то было немало. Конечно, суперценного ничего не купить, но бедные семьи живут на эти средства по полмесяца и не жалуются. А я умудрилась потерять их за четверть дня.       Когда забор дома Ято появился на горизонте — из глаз полились слёзы. Я пыталась их остановить, но не выходило: будто мне на зло, с каждым шагом они текли всё сильнее и сильнее, и под конец пути я почти не видела дороги из-за вставшей перед взором пелены.       Однако выбора не было, и я заставляла ноги идти, приближая меня к мужчине, которого сейчас боялась даже сильнее оставшихся за спиной торговцев.       Только до дома я так и не дошла. Споткнулась прямо у входа, упав на колени и более не пытаясь подняться. Меня накрыло полное бессилие, грудь против воли вздымалась намного чаще обычного, губы дрожали, а из горла вырывались громкие всхлипы, которые того и гляди могли перерасти в крик.       Конечно, будь у меня чуть больше времени, я смогла бы взять себя в руки и подняться, но, услышав шум во дворе, на улицу вышел Ято, по лицу которого невозможно было понять, о чём он думает. И что-либо предпринимать уже не осталось смысла: сейчас он поймёт, что я натворила, и покажет, каков он в гневе. — Минами?! — сначала, медленно выйдя за порог, он всматривался в моё лицо, а после, когда понял, в чём дело, кинулся вперёд, с размаха присаживаясь рядом.       Я не могла вымолвить и слова, хотя должна была: необходимо было прямо сейчас начать извиняться и пытаться загладить вину, убедить Ято, что я всё верну и не хотела его расстраивать. Однако он одним лишь движением начисто стёр все мои мысли: нежно взяв за подбородок и приподняв мою голову, он внимательно всмотрелся в порез на щеке, а после провёл пальцем по коже, на которой, судя по ощущениям, застыла кровь. — Кто посмел? — спросил он холодно, смотря теперь мне в глаза. — Минами. Кто. Это. Сделал? — Торговцы мясом и рыбой, — сипло прошипела я, закашлявшись. — Я… Они решили, что деньги я украла. Я пыталась их переубедить, честно. Ято, я пыталась! Но они их забрали. Монеты — все до единой! Умоляю, не злитесь, я всё сделаю, только не прогоняйте! Я не хочу больше в город. Они угрожали. Я боюсь! Я… — Тщ-щ-щ, — приостановив поток моих слов и чуть сощурившись, он какое-то время продолжал сидеть неподвижно, а после, аккуратно подхватив меня под плечи, поднял, ведя в дом. Не сказав больше ни слова и даже не давая толком понять, что он сейчас испытывает. Злость? Жалость? А может, ярость?       Молчала и я. Боялась, что сделаю ещё хуже, а ещё, стоило немного расслабиться, как по телу пошли неприятные ощущения: боль перестала быть монотонной и теперь походила на молнию, хаотично бившую в разные участки. От этого я морщилась, но губы держала сомкнутыми, только бы лишний раз не раздражать хозяина дома всхлипами и стонами. — Они оба тебя били? — наконец спросил Ято, после того как усадил меня перед ирори и протянул наполненную водой небольшую чашу. — И кто из них прикарманил мои деньги? — Мясник, — стесняясь, процедила я, делая глоток. — Но он не бил — только толкнул. А ударил второй, который занимается рыбой. — И что, никто не заступился? — Ято не требовался мой ответ: всё и так было понятно. — До чего гнилой народ! Сами ничего из себя не представляют, но утверждаются за счёт слабых. Уроды!       Налив воды в миску побольше и смочив в ней небольшую тряпицу, он аккуратно дотронулся до моего лица чуть ниже пореза, вытирая кровь. — Так вы не сердитесь? — я решила задать самый страшный и самый важный вопрос: каким бы ни был ответ, лучше понять намерения Ято сейчас, чем пытаться утешить себя ненужными иллюзиями. — Глупости. За что? — кинув покрасневшую ткань в воду, он внимательно на меня посмотрел. — Ты не виновата, что в этом мире полно ублюдков. Но вот что вовремя не удрала — это плохо. Нужно быть изворотливее и, если не умеешь постоять за себя, избегать стычек и драк. — Но я пыталась… — начав предложение, я уже поняла, как глупо оно звучит, однако всё равно закончила, — доказать, что ничего не крала! Вы ведь мне доверились, а я… Выходит, из-за меня вы столько денег потеряли.       Не знаю, почему перешла к самобичеванию: ведь нужно было радоваться, что сегодня Ято в настроении и так милостиво отнёсся к моему проступку. Но… я чувствовала себя виноватой и хотела дать понять, что раскаиваюсь. — Ой, да ладно тебе! Мина, это всего лишь железки! Не больше!       Он почти прокричал это, а после замер. А точнее, замерли мы оба, ведь Ято впервые назвал меня неполным именем. И кажется, сразу же об этом пожалел. — Я хотел сказать, Минами, что нет ничего дороже жизни. Поэтому, что бы ни стояло на кону — в случае опасности нужно бежать и не оглядываться. Всегда! — в голосе Ято вновь сквозили злые нотки, хотя и не представляла, с чего это его настроению так резко меняться. — А если на кону другая жизнь — что делать тогда? — проронила я вслух вопрос, который не собиралась задавать. — Расставить приоритеты, задав себе вопрос: «А готова ли я умирать ради кого-то?» И если в голове не сформировалось точное «да» — делать всё то же самое. Бежать!

***

      Ещё немного посидев рядом и убедившись, что я в порядке, Ято поднялся и, заверив, что скоро вернётся, ушёл из дома. Он направился в город: возможно, поговорить с торговцами и объяснить, что лично дал мне деньги… Хотя, скорее всего, это глупо, и он должен это понимать: его появление не будет считаться доказательством, ведь, как заметили ранее мои мучители, Ято может быть моим сообщником.       Тогда, наверное, хозяин дома пошёл на работу, чтобы как-то восполнить потерю забранных у меня монет. От этого стало ещё паршивее: ведь виновата я, однако же сижу здесь, у огня, а отдувается Ято.       Было стыдно перед самой собой. Хоть и не очень долго. Ведь спустя короткое время мой знакомый вернулся да не с пустыми руками: с мясом, овощами, ягодами, несколькими склянками с какими-то травами и мазями, а ещё бумажным свёртком, содержимое которого пока оставалось для меня загадкой. — Ого! — лишь смогла произнести я. Это же надо какой у Ято талант договариваться! Выходит, он смог убедить продавцов в том, что произошла ошибка? И никакие деньги я не крала? — Ты как? Помочь сможешь? — спросил он участливо, кивнув в сторону горсти очень дорогой и редкой голубики. — Вроде хвасталась, что умеешь готовить вкусный соус. — Умею, — подтвердила я, не сумев сдержать улыбки и вздоха облегчения: Ято не злился! — А мёд у вас имеется?       Несколько мгновений он молчал и явно о чём-то думал. А потом, отодвинув в сторону деревянную панель, заслоняющую вход в самодельный погреб, потянулся вниз и достал на свет маленький горшочек с густым золотисто-коричневым лакомством. — Ого! А тайник что, волшебный? — улыбнувшись, я забрала у Ято мёд и, прислонив сосуд к носу, вдохнула приятный цветочный запах. — Один раз всего его ела — у первого господина. И теперь аж слюнки потекли! — Я оставлял его на всякий случай. Но, возможно, он как раз и настал? Этот случай? — сев рядом со мной и будто бы стесняясь (что было Ято не свойственно), он потянулся к покупкам и сначала передал мне склянки, а после и кулёк с неизвестным содержимым. — Здесь травы, которые нужно выпить на ночь, заварив в кипятке: от них пройдёт боль в теле. А тут мазь от раны на щеке — по заверению лекаря, если помазать сейчас, то даже следа не останется. — Ох, не нужно было! — округлив глаза, я почему-то подумала, что слишком сильно ударилась головой, ведь настолько заботливым и чутким я Ято прежде не видела. Наверняка у меня бред… И на самом деле я лежу сейчас где-нибудь на дороге, без сознания, погружённая в непонятные сны. — Не согласен, — он улыбнулся и, подкинув в ирори ещё несколько дровишек, добавил: — твоё лицо слишком красиво, чтобы уродовать его шрамами. Как считаешь?       А теперь я ещё и рот открыла от удивления. Если бы не видела, как шевелятся губы хозяина дома, когда он произносил эти слова, не поверила бы, что он действительно такое сказал. — С… спасибо, — заторможено просипела я, чувствуя, что в горле отчего-то резко пересохло. — А здесь что? — Открой, — кивнув на бумажный свёрток, ответил Ято, немного поёрзав на месте, будто в нетерпении. — Не то чтобы хвастаюсь, но со вкусом у меня всё в порядке, поэтому уверен — тебе понравится.       Отчего-то руки сильно дрожали, хотя я прекрасно знала, что в бумагу не завернута, скажем, ядовитая змея или что похуже. Но переживала. Волновалась. Отчасти потому, что не понимала, как расценивать этот жест своего знакомого и как на него реагировать.       Однако стоило понять, что внутри, мысли ненадолго покинули голову. И теперь я просто вглядывалась в красивое, аккуратно свёрнутое кимоно сиреневого цвета, с вышивкой на вороте и рукавах. На некоторое время я в прямом смысле потеряла дар речи и просто открывала и закрывала рот, сначала почти решаясь что-то сказать, а после понимая, что никакие слова не смогут описать ту бурю эмоций, что во мне закипела. — Это… мне? — спустя время всё же сумела произнести я: проведя по кимоно рукой, я заметила, какой мягкой и шелковистой была ткань, и не могла не наслаждаться этим ощущением. — Правда? — Ну, я бы мог иногда его носить, но думаю, этот цвет не подойдёт к моим глазам, — Ято засмеялся, а после, чуть склонив голову, продолжил изучать мою реакцию. — Нравится? — Очень, — я всё еще не могла оторвать глаз от подарка: не верилось, что я держу его в руках. — Для меня никто никогда ничего подобного не делал…       С усилием воли всё же подняв взгляд и встретившись с голубыми глазами Ято, я добавила: — Спасибо!       А после чуть не расплакалась… Я действительно никогда не получала таких подарков. Как никогда не ощущала той заботы, которую Ято мне дарил. Пусть порой он был груб, однако же… было в нём что-то особенное, еле уловимое. Что согревало меня изнутри и утешало. — Не за что, — небрежно кивнув, он приступил к жарке мяса, да с таким видом, будто не случилось ничего необычного. А я всё пыталась прийти в себя и осознать, что происходящее — не сон. Даже ущипнула руку на всякий случай.       Мало ли…

***

— Как же вкусно! — поглаживая живот, Ято выглядел очень довольным. — Слушай, а ведь и вправду с соусом мясо вкуснее. Вроде, казалось бы, он кислый и сладкий одновременно, но… эта оленина показалась мне даже мягче и сочнее. Невероятно!       Кивнув мне, а после отхлебнув рисовой настойки, он окончательно расслабился, откинувшись на деревянную часть стены. — Рада стараться! — я тоже светилась, как начищенная монета, и никак не могла скрыть улыбки: день был ужасным, но вот вечер… Почаще бы хозяин дома был в таком расположении духа! И тогда я была бы счастлива. — Знаешь, уверен: если завтра ты придёшь на рынок в новой одежде, эти олухи тебя даже не узнают! — он немного помолчал, а потом хихикнул. — Хотя если и узнают — пальцем не тронут. Будь уверена. — Вы всё же с ними поговорили? — уточнила я, собирая грязную посуду и готовясь отправиться на улицу, дабы помыть её. — Ну… вроде того, — загадочно протянул Ято, снова прикладываясь к настойке. — Просто больше не бойся их. Вот и всё.       Он вновь затих, но, когда я уже открыла дверь, дабы заняться тарелками, окликнул и попросил вернуться: — Давай ещё поговорим, а! Такой вечер хороший, — он кивнул на место напротив себя. — Не правда ли? — Я буквально только что об этом думала, — выполнив просьбу Ято, я села на циновку, а после, набравшись храбрости, указала на глиняную чашу в его руке. — Можно? — Ты серьёзно? — его брови поползли вверх, и он ужасно развеселился тому, что я тоже хочу выпить крепкий напиток. — Плохо не будет? — Я чуть-чуть, — я краснела от смущения, однако не отступилась. — Всегда хотелось попробовать.       На запах это была та ещё гадость: при вдохе у меня даже нос защекотало, но не в хорошем смысле, как, скажем, от аромата цветов, а… неприятно. Однако меня это не остановило, и, пытаясь не дышать, я сделала маленький глоток. И тут же закашлялась. — Ну ты и даешь, Минами! — Ято хохотал так, что упал навзничь. — Теперь, когда будет плохое настроение, я буду вспоминать этот момент и веселиться. — Какая гадость! — пытаясь тыльной стороной запястья вытереть остатки напитка с губ, я действительно морщилась и плевалась. — И зачем вы это пьёте? — Потому что такое употребляют не ради вкуса, а для… особого настроения. Вскоре сама поймешь, о чём я. Если, конечно, хоть немного проглотила. — Увы, да, — я тоже улыбалась, понимая, насколько глупо, наверное, выглядела. — Ну так, о чём вы хотели поговорить?       Я с осторожностью глянула на хозяина дома: надеюсь, больше не будет разговоров о мужчинах и моей невинности? Однако пусть тема и касалась женщин — не меня в частности, а всех сразу. — Сегодня я задумался о том, каково это — быть… девушкой. Выходить на улицу и понимать, что обидеть тебя может каждый. Буквально! — он говорил это так, будто рассказывал небылицы. — Это же какие железные нервы надо иметь, не обращая внимания на всяких грубиянов и не пытаясь проучить их за острый язык? А? Расскажи мне!       Последнюю фразу он сказал так властно, будто это был приказ, но наверное, всё дело в количестве выпитого: теперь Ято говорил громче обычного, отчего его манера общения казалась грубее. — Занятный вопрос, — теребя обёртку от кимоно, которое лежало рядом, я попыталась вспомнить, что чувствую, когда покидаю дом. — На самом деле мы об этом не задумываемся. Когда рождаешься слабым, в конце концов к этому привыкаешь и просто… живёшь, надеясь на лучшее. — То есть ты не боишься? — Ято моргал реже обычного, и его глаза были… слегка мутными, однако продолжали пронзать своей синевой. — Напротив. Очень боюсь! — я вспомнила, как страшно мне было сегодня на рынке. — Но делать-то нечего! Остаётся верить в доброту других и молиться Богам о милости и защите.       Странно, но по окончании фразы я заметила, как лицо Ято резко поменялось. Вот он улыбается и добродушно кивает на мои ответы, а вот… в его взгляде злость и отвращение, будто я сказала что-то непозволительное. — Они тебя не слышат и не слушают, поверь. И срать они хотели на просьбы, — его язык заплетался, однако Ято продолжал пить. — О себе думай, девочка, а не о тех, кто сидит на Небесах и плюёт на всех свысока. — Простите, но не соглашусь, — я всё ещё улыбалась, но теперь натянуто. — Возможно, вы не верующий, однако… Я знаю, что нас слышат. Если желания чисты и искренни — Боги, несомненно, помогут! Например, Аматерасу… — Ой, да замолкни ты! — вдруг кинув чашу в стену, Ято подскочил, но чуть не упал: успел схватиться за крюк, на котором подвешивали еду над очагом. — Уж о ком, а о ней я точно слышать не хочу! Маленькая мразь, считающая себя самой важной и решающая, кому жить в золоте, а кому утопать в грязи.       В нём сейчас было столько ненависти, столько злобы, будто… Боги сильно насолили ему, причём лично. Но на самом деле, скорее всего, Ято списывал все свои неудачи на них, при этом не понимая, что Высшие Создания не обязаны следить за каждым нашим шагом. Нашу жизнь за нас никто не проживёт, и боль, страдания и печаль — неотъемлемая её часть. Жители Небес лишь невольные наблюдатели, которые приходят на помощь в часы отчаяния и бессилия. Которые помогают, показывают путь, однако дают людям возможность самим идти по нему, делать шаг за шагом. — Прошу вас так не говорить. Мне это неприятно, — прошептала я дрожавшим голосом, тоже поднявшись. — А то что? — подойдя ко мне так близко, что я могла разглядеть каждую неровность кожи на лице Ято, он явно хотел меня напугать. — Что ты сделаешь, Минами? Я ведь, если захочу, могу переломить тебя, как палочку. И даже глазом не моргну! А где будут эти твои прославленные Боги? Кинутся они на твою защиту? Не-ет! Останутся сидеть там, наверху, безразличные, жестокие…       Из его рта до меня доносился неприятный запах: хотелось отвернуться, но я не стала, решив, что он сочтёт это за слабость. Продолжая смотреть на Ято снизу вверх. — Я тебя не боюсь! — наконец произнесла я, немало удивив саму себя. — То есть… вас. И хотела бы попросить больше не срываться на мне по поводу и без. Если можно.       Я вдыхала так часто и резко, что в груди начало покалывать. Но я стояла на своём: необходимо, наконец, показать этому своевольному вспыльчивому грубияну, что я пусть и слабая, но всё же могу за себя постоять. По крайней мере, сейчас. — Можно, — прошептал он, приблизившись ещё сильнее: так, что наши губы почти соприкоснулись. — Тогда у меня к тебе ответная просьба: не беси меня больше. Целее будешь!

***

      Уже во второй раз с того дня, как здесь нахожусь, мне захотелось уйти. Но если тогда это желание было вызвано другими чувствами — я не хотела стеснять хозяина дома и быть обузой, — то теперь… устала. От злобы, криков, ругани и унижений. Мне этого и так в жизни хватало!       И даже не пугало то, что произошло накануне. Не одолевали мысли о том, что случай на рынке может повториться. Было плевать. Но я почему-то осталась.       Что-то держало меня здесь, какая-то неведомая, но очень крепкая сила. И несмотря на эгоизм Ято, на его переменчивое настроение и огромное количество скопившейся в его сердце злобы — меня к нему тянуло. Потому что влюбилась.       Этого чувства я раньше не испытывала и, казалось бы, не могла знать наверняка, однако… знала. Я и вправду любила Ято, всего, до мелочей: эти ярко-голубые глаза, острые скулы, чёрные как смоль волосы. Я влюбилась в его жёсткий характер, в сильные и умелые руки, в улыбку, которая пусть и редко, но появлялась на его губах. Я полюбила его всего, со всеми достоинствами и недостатками, и именно поэтому хотела убежать, скрыться. Казалось, что если окажусь далеко-далеко, то та нить, что меня с ним связывает, — порвётся, и я смогу вздохнуть спокойно: перестану думать о нём ночами и грустить, когда он всем видом показывает, насколько я ему безразлична.       Но как решиться? Ведь вот он, в другой части комнаты — лежит не шелохнувшись, забывшись пьяным сном, такой спокойный и милый. И как отпустить его, по своей воле отказавшись от его присутствия и защиты? Ведь несмотря на скверный характер, Ято действительно оберегал меня, дарил ощущение безопасности.       Хотя и это не важно! Будь он самым последним подонком, я бы, пожалуй, и тогда не смогла с ним расстаться. Ведь из дома уйти можно, но вот от себя, своего сердца… никогда.