Связанные небом

      Ночь была долгой. Я всё не могла уснуть, ворочалась и постоянно смотрела на Ято: как он двигал губами во сне, как поворачивался с бока на бок, как иногда морщился, будто видел что-то плохое. Хорошо, что луна сегодня была большая и яркая: светила прямо в окно, попадая на хозяина дома и давая мне возможность насладиться его видом.       А уж когда за горизонтом забрезжил рассвет — я и вовсе не могла оторвать от него взгляда: ну какой же Ято красивый! Какой мужественный и сильный. Жаль… я никогда не смогу сказать ему о своих чувствах, обнять: не дружески, хотя и это вряд ли возможно, а как… влюблённые пары обнимаются на улице, у пруда или когда идут с покупками домой. Я всегда смотрю на них с замиранием сердца! Ведь как это, наверное, здорово — любить взаимно! И получать ласку и заботу, которую тебе дарят бескорыстно: просто потому, что ты есть.       Я бы хотела тоже в свою очередь дарить их Ято, но он… слишком чёрствый. Кривится, когда я завожу речь о чувствах, пусть даже это всего-навсего доверие или нежность. Считает эмоции уязвимым местом человека и предпочитает скрывать их от других — так он, по крайней мере, говорил.       Это вроде как и хорошо, ведь значит, Ято не каменный и даже в его сердце есть место чуткости, жалости, состраданию и… может, любви? Однако плохо то, что он, даже если почувствует что-то ко мне, никогда не признается. Ведь это уязвимость! Это слабость. Так он считает.       И это больно. Я раньше считала, что муки души — понятие, созданное для стихов и театральных представлений, которые я так любила смотреть в приюте. А выходит… они реально существуют. И на данный момент я ощущаю эту боль, как никогда раньше.       Да, меня подобное чувство и до этого мучило: особенно когда я думала о родителях и том, какой ужасной смертью они умерли. Когда смотрела, как мамы обнимают детей на улице, а отцы — глядят на своих чад с улыбкой и гордостью. Я завидовала, хоть и знала, как это плохо. Ведь я должна благодарить Небеса за то, что сама осталась жива! Мне оставили бесценный дар: возможность узнать много нового, вырасти, учиться, иметь детей… Но я не могла выбросить из головы мысль, что для кого-то родители — нечто само собой разумеющееся, неотъемлемая часть жизни. А я совершенно одна…       Правда, появился Ято и теперь меня не так гложет одиночество, но я вновь чувствую ту боль. И она сильнее… Когда понимаю, что мы не будем вместе — это ранит. Очень.       И что делать с этим — я не представляю.

***

— Доброго утра, — открыв сонные глаза, Ято нерасторопно потёр их кулаками, а после, наконец окончательно на мне сосредоточившись, произнёс: — А ты чего так рано подорвалась? — Не спалось, — выдохнула я, представляя, как тяжело мне будет сегодня бороться с усталостью. — В смысле… Ты за ночь не подремала даже? — нахмурившись, Ято принял сидячее положение и немного поморщился. — Может, тебя к лекарю отвести? Вдруг головой вчера сильно шмякнулась? Это ведь нехорошо… — Не нужно. Спасибо, — меня трогала его забота, но после вечерней ссоры я была начеку: настроение у Ято вновь могло измениться по щелчку пальцев. — Будете завтракать?       Хозяин дома вдруг застонал. Чуть откинув голову и глубоко вздохнув, он снова посмотрел на меня: не со злостью, а скорее, растерянностью. — А можно пока не будем про… еду, — прикрыв рот тыльной стороной ладони, он опять глубоко задышал. — Плохо после вчерашнего. Поэтому буду благодарен, если ты принесёшь мне холодной воды. Пожа-а-алуйста.       Я даже улыбнулась. Сейчас он походил на ребёнка: ранимого и несамостоятельного. И это подкупало. Несмотря на слова Ято, сказанные накануне вечером, обида сама собой улетучилась и захотелось о нём позаботиться. — Конечно, я мигом!       Я уже собиралась открыть дверь, как плечо, по которому вчера ударил рыбный торговец, неприятно дёрнуло болью. Я не вскрикнула, не застонала — лишь резко вздохнула воздух через сжатые зубы, но Ято каким-то образом всё понял. — Болит? — спросил он, когда я потянула сёдзи вбок, чтобы выйти. — А ты вчера травы выпила? — Нет, — стоя спиной к хозяину дома, я зажмурилась, понимая, как неправильно поступила: человек купил для меня лекарство, и наверняка недешёвое, а я этим пренебрегла. — Я… забыла.       Не хотелось напоминать ему о том, чем закончился вчерашний день, но Ято, похоже, и сам догадался, о чём я думаю. — Ах да, — бросил он виновато.       Обернувшись, я увидела, как мой знакомый провёл рукой по слегка взъерошенным волосам, и лицо его в этот момент действительно выражало смущение и грусть. — Прости, Минами. Я и так бываю невыносим, но когда выпью… — с трудом поднявшись, он покачал головой, а после начал медленно ко мне приближаться. — Я не должен был так с тобой разговаривать и пугать. Тебе и так крепко досталось, а тут я ещё… со своими проблемами и странностями. Правда, прости.       Я хотела было ответить на его слова: объяснить, что мне хоть и было неприятно, но я вполне могу это пережить, что с людьми такое случается и каждый из нас порой подвержен плохому настроению. Но я молчала, потому что, произнеся последнее слово, Ято прошёл мимо меня, в кухню. Я просто шарахнулась в сторону, не понимая, чего ещё от него ждать, но… мои страхи были напрасными. Подняв один из стеклянных сосудов — тот, в котором была коричнево-серая мазь, — он подошёл ко мне почти вплотную и, окунув палец в вязкую субстанцию, провёл им по моему порезу на лице. — Это ты ведь тоже вчера забыла сделать? — спросил он, втирая мазь мягкими, я бы даже сказала, нежными движениями. — Нужно следить за собой, своим телом. Тебе в нём ещё жить, и, надеюсь, очень много лет.       Он улыбнулся, внимательно осмотрел порез, а после вдруг заглянул мне в глаза. Да так внезапно, что я аж дёрнулась. — Так ты меня прощаешь? — спросил он, делая шаг назад, чтобы между нами вновь образовалось достаточное расстояние. — Конечно, — пискнула я, ощущая, как от мази щипет порез, а от касаний Ято — горит кожа лица. — Не переживайте. Можно сказать, я уже забыла.       Да уж, после такого почти все мысли и вправду куда-то улетучились. Хотя нет, одна осталась — сожаление, что Ято находился близко так мало. Очень-очень мало…

***

— Минами, а чем ты любишь заниматься?       Мы с Ято сидели на улице: наконец наступило лето и солнышко, приятно пригревая, улыбалось нам с небес. — О чём вы? — я внимательно наблюдала, как Ято вытачивает из дерева фигурку кошки — по крайней мере, мне казалось, что это именно она, потому как работа была недоделана. — Ну, в свободное время чем увлекалась? Когда не нужно было убирать, готовить и следить за тем, чтобы злая жена хозяина дома не выпорола тебя за неправильный вдох.       Он ухмыльнулся, а после поднёс фигурку к глазам, пытаясь понять, где есть огрехи. — Ято, я же говорила: у той семьи я прожила недолго. И да, заниматься чем-то приятным мне в том месте не приходилось. А вот предыдущий господин… — я улыбнулась, вспоминая, как хорошо мне у него жилось. — Его звали Харуки. Он был в почтенном возрасте и под конец своих дней перестал ходить: травма на каменоломне разделила его жизнь на до и после. Он очень долго восстанавливался и всё же выжил, однако… хоть немного двигать ногами у него не получалось. Какое-то время за ним ухаживали друзья и знакомые, но… спустя время он стал никому не нужен: калека без заработка — он был обузой для тех, кто ещё год назад называл его важным и дорогим сердцу.       Я остановилась, поняв, что очень глубоко ушла в собственную историю, при этом не удосужившись выяснить, а интересен ли рассказ Ято. Однако он, как и всегда, слушал меня, затаив дыхание, и даже свою недоделанную деревянную кошку положил на колени, дабы не отвлекаться. — Мне как раз исполнилось тринадцать лет, когда смотрительница приюта рассказала об этом мужчине. Конечно, чего-то особенного мне от нового дома ждать не приходилось, однако более находиться с остальными детьми я не могла — комнаты и так были переполнены, а значит, настала пора уходить. Попрощавшись с ребятами и работниками места, которое я одиннадцать лет считала домом, я отправилась в новую жизнь. Хоть и было страшно, — я замолчала, одновременно желая ничего не упустить, но при этом думая, как преподнести историю не слишком унылой. — Такая маленькая, а тебя буквально кинули на произвол судьбы, — Ято выглядел немного потерянным: смотрел на свои руки, говорил медленнее и тише обычного. — Мне, дабы понять, что к чему в этой жизни, понадобилось больше времени. Намного. А ты… — Так говорите, будто старик, — я хихикнула и, чуть склонив голову, постаралась встретиться с Ято взглядами. — По виду вы ненамного меня старше. Ну или очень хорошо сохранились.       Ох уж это слабое место всех парней: казаться сильнее, мудрее и лучше, чем они есть на самом деле. Я с мужчинами, конечно, не часто общалась, но те, которых знала, постоянно пытались приукрасить свою жизнь, преувеличить достижения, похвастаться, как они сделали то, сделали сё… Может, у меня жизненного опыта мало и далеко не все они такие… или же и женщины таким грешат, но пока, в силу небольшого возраста, впечатление сложилось вот такое. Правильное ли оно? Покажет время. — Я очень хорошо сохранился, — тоже улыбнувшись, пошутил Ято. — Но если серьёзно — ты молодец. Не дала… себя сломать. Это похвально. — Правда? — я откровенно смущалась, наверняка заливаясь ярким румянцем. — Спасибо. Но, если честно, мне просто часто везло. Даже в тот день, на арене… Какова была вероятность, что вы попадëте туда в этот же день? И решитесь пойти против стольких зрителей и распорядителя? Это ведь чудо — не иначе! — Или судьба, — не произнёс, а скорее, выдохнул Ято.       И эти слова меня… удивили. Судьба? О чём это он? Мол, я свалилась на голову и теперь ему приходится обо мне заботиться? Или он имел в виду нечто иное?       Да ну! Не может этого быть. — Ну так вот, — мой голос теперь дрожал, но я решила, что продолжить рассказ сейчас лучшее решение, — о господине Харуки. Когда он узнал о возможности приютить у себя сироту — ужасно обрадовался. Правда, очень стеснялся, что средств почти нет и дом, в котором он нынче жил, больше походил на сарай: раньше он обитал в жилище поприличнее, но прежний дом пришлось продать, дабы выручить хоть немного денег. Ведь зарабатывать Харуки-сан больше не мог.       Я вновь тепло улыбнулась воспоминаниям об этом милом мужчине. — Но мне было всё равно. Я к трудностям привыкшая, поэтому радовалась, что есть крыша над головой да еда в животе. А остальное — ведь дело наживное! — Ято вновь внимательно смотрел на меня, будто интереснее истории в жизни не слышал: он даже рот слегка приоткрыл, хотя явно этого не заметил. — В общем, я стала работать по хозяйству: ходила за едой, готовила, убиралась. А ещё помогала господину Харуки в тех делах, справиться с которыми самостоятельно у него не получалось.       Я вдруг вспомнила, почему начала свой рассказ: что-то я полезла в дебри, а про первоначальный вопрос Ято и позабыла совсем. — Так вот про занятия на досуге: когда жила у него, времени гулять или заводить знакомства у меня почти не было, ведь я должна была находиться рядом с Харуки-саном, если ему что-то понадобится. Но, пока была дома, свободные минутки всё же выпадали, и тогда я начала рисовать.       Я несколько застыла, потому что Ято вдруг совсем отложил свою недоделанную деревянную статуэтку и даже рот открыл от удивления. — Серьёзно? Рисовать умеешь? — он так говорил, будто это что-то невероятное. Однако его слова были приятны. — Ну… не то чтобы очень, но получалось неплохо. В приюте мы иногда пытались что-то накалякать на земле или сточенной коре, но особо ничего не выходило. А вот у Харуки я это умение развила. Даже сама поражалась, какие красивые картины мне удавались! Стремиться, конечно, есть к чему, но… — я пожала плечами, нарочно не закончив предложение. Не хотела хвастаться. — Жаль краски, остававшиеся у Харуки с лучших времён, потом закончились, а новые купить было не на что. Тогда я рисовала углём — тоже неплохо, но, конечно, уже не то. Да и пергамент стоил денег… И в итоге я рисовать перестала. — А если куплю необходимое — мне что-нибудь изобразишь? По-дружески, — Ято залихватски мне подмигнул. — Обожаю фрески с картинками! Жаль, только сам в этом виде досуга не преуспел: пытался как-то, но не выходило. И я бросил. — Потому что здесь нужно терпение, — сказала я, а про себя подумала, что этой чертой характера Ято точно похвастаться не может. — Думаю, если вы попробуете ещё — рано или поздно точно получится! — Пока и не хочется что-то, — хозяин дома вновь взял в руки свою недоделанную фигурку. — Я лучше доверю это тебе, а сам побуду ценителем прекрасного. Что скажешь?

***

— И что же вы хотите, чтобы я нарисовала? — у меня в руках была хорошая, красивая и невероятно дорогая кисть, и я больше смотрела на неё, чем на Ято: не могла поверить, что сейчас буду пользоваться не размоченной палочкой или прочими подручными средствами, а настоящей кистью! — А что хочешь? — Ято осматривал минеральные краски, которые только что принёс, и камень с углублением в центре, служивший для разбавления водой яркого пигмента. — Я люблю природу, но если у тебя есть желание изобразить что-то… — Нет-нет! Это как раз моё! — наконец я перевела взгляд на хозяина дома, но сразу же отвела его в смущении: встретилась с пронзительной синевой его глаз. — Обожаю рисовать небо и цветы. Хотя… могу попробовать что-то другое.       Мне показалось, что диктовать свои условия неправильно: Ято сам купил всё необходимое для рисования, да и надо бы отблагодарить его за новое кимоно. Однако хозяин дома в этом вопросе оказался немногословным: — Я правда не знаю. Просто рисуй для меня. Как считаешь правильным, — он пожал плечами и, отойдя к ирори, начал вычищать накопившийся в углублении пепел. — То есть… Нарисовать картину природы, которая ассоциируется у меня с вами? — мне показалось, что я говорю чушь и Ято сейчас рассмеётся. Однако он кивнул и продолжил заниматься своим делом.       Так я и поступила. Держа перед глазами его образ: голубой взгляд, чёрные как уголь волосы, умелые руки и сильные плечи, — я приступила к работе. Вышло не сразу: я давненько не практиковалась, и какое-то время кисть не лежала в руке… Я точно долгое время не ходила, а теперь решила потанцевать — была неуклюжей в начатом деле и частенько тихонько ругалась на явные огрехи в рисунке.       Почему-то я чувствовала большую ответственность, хоть это и глупо: даже если получится не очень хорошо — Ято точно меня не накажет, ведь я в любом случае старалась. Конечно, может подшутить или постарается поддеть, но… это не страшно. Не смертельно так точно! Однако для меня нарисовать всё красиво и аккуратно было очень важно!       И вот, про прошествии довольно долгого, как мне показалось, промежутка времени, я закончила работу и, к своей радости, поняла, что очень ею довольна! Возможно, это странно, но первая же краска, в которую я опустила кисть, была чёрная. И на довольно большом по размеру пергаменте теперь была нарисована ночь: но не непроглядная и пугающая, а… красивая и сверкающая яркими огнями звёзд.       Главным героем на холсте выступала большая луна: она гордо мерцала на иссиня-чёрном небосводе, подсвечивая похожие на перья облака. А там, где её край соединялся с тьмой ночи, цвет становился пронзительно-голубым… Прямо как глаза Ято.       Деревья, горы и луга тоже были на пергаменте, но оставались в тени — наверное, так я представляла то, чего ещё не знаю о хозяине дома: большинство его привычек, вкусов, идей и мыслей оставались для меня загадкой. И вроде бы это не что-то недостижимое: вот же он, Ято, — просто поговори с ним, спроси, что интересует, и всё! Но нет… Придётся ждать, пока луна не станет достаточно яркой, дабы посеребрить то, что сейчас скрыто от глаз.       Ещё на картине были звёзды. Я изобразила их такими, какими привыкла видеть: они светились россыпью желтовато-белых камней, раскиданных на тёмном шёлке неба, и блестели… Непередаваемо красиво!       А ещё река. Вверху пергамента её русло было широким и могучим: мощными потоками стекая с гор, оно отражало блеск ночного светила, омывая скалистые берега и корни торчавших из почвы кипарисов. А вот к низу картины речка распадалась на десятки мелких ручьев: расходясь в разные стороны, они теперь не были сильными и могучими, однако питали водой больше деревьев, трав и цветов, помогая им выжить. — Вау, — донеслось у меня из-за спины, когда я, задумавшись и почти не моргая, смотрела на свою работу. — Выглядит так, будто я стою на вершине горы и вижу это… собственными глазами! — Вы преувеличиваете, — я была ужасно польщена и смущена, поэтому не поворачивалась к Ято лицом, предпочитая и дальше рассматривать детали рисунка. — Нет, правда! — однако аккуратно взяв за плечи, хозяин дома сам развернул меня, глядя с неприкрытым восхищением и восторгом. — Я такого очень давно не видел! Минами, ты… невероятная!       Вот это да! Нанося ещё первые, прерывистые и немного неуверенные линии, я представляла себе этот момент: когда я покажу Ято результат работы, а он скажет, как хорошо у меня вышло. Но даже в тех мечтах я не решалась вообразить, что реакция моего знакомого будет… такой! И снова это чувство, будто я сплю… — Я старалась для вас и рисовала от души. Наверное, поэтому так хорошо вышло: я искренне хотела отблагодарить за всё, что вы для меня сделали, Ято, — я старалась смотреть ему в глаза, но они начинали слезиться, будто я глядела на яркое солнце. Поэтому приходилось часто моргать, отчего я, наверное, выглядела донельзя глупо. — Мне приятно, — наморщив лоб, но при этом улыбаясь, он какое-то время пронизывал меня взглядом, однако же вновь заговорил: — Ты недавно сказала, что для тебя никто никогда такого не делал. Когда я подарил кимоно, помнишь? — А… ага, — заикнувшись и шумно сглотнув, ответила я, на всякий случай ещё и кивнув. — Так вот и картин для меня никто прежде не рисовал, — впервые за всё время нашего знакомства Ято еле-еле склонил голову в знак уважения. — Мне даже захотелось вновь попытаться научиться этому ремеслу. Создавать красоту, а не…       Он вдруг замер, будто сказал лишнего. Его глаза округлились, а потом, более ничего не сказав, он вышел на улицу, оставив меня наедине с непониманием и обидой.       Неужели я снова сделала что-то не так?

***

— Ято, с вами всё в порядке? — это было уже вечером: тихонечко подсев к нему у еле тлевшего огня, я пыталась понять, почему хозяин дома такой грустный. — Может, я могу чем-то помочь? — Я… просто думаю, — прошептал он, не сводя глаз с догорающих поленьев. — Всё хорошо.       С самого обеда — с тех пор, как увидел мою картину, — Ято ходил точно в воду опущенный. Я пыталась понять причины его грусти, даже копалась в себе, думая, что виновата в происходящем. Но так и не найдя ответа, всё же решила задать вопрос напрямую: сейчас мой знакомый казался безобидным, поэтому я и решилась на беседу. — О чём, если не секрет? — я тоже смотрела, как части дерева в ирори переливаются ярко-красными пятнами — это завораживало. Да и глядеть туда было намного проще, чем на Ято, ведь… стоило наткнуться на голубизну его глаз, и я таяла… — О равновесии, — загадочно произнёс он и, взяв кочергу, помешал поленья, пустив в воздух сноп ярких искр. — Я считаю, что в этом мире всё… находится в зависимости. Если где-то рассвет, то на другом конце земли — совершенно точно закат. Если кто-то голодает, то другой человек в этот миг наверняка ест от пуза. Когда кто-то умирает — ему на смену рождается новая жизнь. И так происходит со всем, с каждой мелочью.       Меня его мысли немного напугали. Не знаю почему… но вряд ли человек станет рассуждать о столь важных и… глубоких вещах без веской на то причины. Ято грустил о чём-то, переживал. И мне это не нравилось. Пусть бы я видела его надменным и грубым, но при этом — радостным и довольным. Но не печальным. — А почему вы об этом думаете? — хотелось дотронуться до Ято, который сидел напротив, но я не рискнула. — Из-за тебя, — ответил он, совершенно меня ошарашив. — Из-за того, какая ты… милая, добрая и отзывчивая.       Глубоко вздохнув, он продолжал копаться в почти потухшем очаге, при этом избегая моего взгляда ровно так же, как я избегала его. — Мне кажется, что мы не спроста встретились. И ты и есть тот… противовес мне, — он невесело усмехнулся. — Ведь насколько ты хороша — настолько я ужасен. Понимаешь? — Глупости! С чего такие суждения?       Поддавшись порыву, я сдвинулась в сторону, оказавшись теперь рядом с хозяином дома. Медленно подняв руку и положив её ему на плечо, я продолжила говорить уверенным, но спокойным тоном, хотя внутри всё клокотало: страх, сочувствие, любовь и желание помочь сплелись в один тугой комок и разрывали сердце. Так хотелось утешить мужчину, что сидел рядом. И увидеть его улыбку. — Во-первых, вы зря считаете меня паинькой — это не так! — от воспоминаний, как тайком воровала хлеб с приютской кухни, я еле смогла сдержать коварную улыбку. — А во-вторых, вы… не плохой человек. Поверьте! Плохие не спасают сирот от смерти, не заботятся о них, не дают кров и еду, не защищают и не покупают подарки. Да, вы… порой немного груб, но никто ведь не идеален! — Я понимаю, — он кивнул и, обхватив мои пальцы, убрал их со своего плеча, однако не отпустил, продолжая крепко держать мою руку. — Но ты многого обо мне не знаешь. И, поверь, я очень не хочу, чтобы когда-нибудь узнала. В моей жизни полно того, чем я не горжусь и что хотел бы, да не могу изменить.       Рука Ято была прохладной и липкой: у меня ладони становились такими же, когда я очень переживала или даже боялась чего-то. Так неужели и он сейчас волнуется? — Ято… — прошептала я нежно, но он качнул головой, беззвучно перебивая. — Не стоит заявлять, что я хороший, потому что это не так, — повернув голову и посмотрев на меня, он медленно перехватил мою руку за запястье и переложил её ко мне на колени. — И, если честно, тебе опасно быть со мной, Минами. Я не тот, кто тебе нужен. Поверь. — Неправда, — тут же ответила я резко, одновременно и желая, и боясь того, к чему разговор может привести. И удивляясь, как он перешёл на такую тему. — Почему вы решаете за меня? — Да потому что!       Ято вдруг как обезумел: резко поднявшись, он ударил по одной из деревянных стоек, служивших опорой дому, а после вновь посмотрел мне в глаза. Не со злостью — с бесконечной болью. — Я уже погубил жизнь одной девушки! И не хочу, чтобы ты была следующей… — в его глазах встали слёзы, впрочем, как и в моих: только я больше не сопереживала, а теперь по-настоящему испугалась. — Беги от меня, Мина! Не будь дурой! Я притягиваю зло. Я и есть зло! И если не хочешь закончить плохо — не связывайся со мной. Беги!       Резко поднявшись и бессознательно шарахнувшись в сторону, я, однако, не спешила покидать дом. Меня вновь словно держала какая-то сила или… верёвка: невидимая, но очень крепкая. Всё внутри меня и вправду мечтало покинуть это место: сердце переполнял страх или даже ужас, но я продолжала стоять, точно приросшая к полу. — Погубил? — шепнула я на выдохе, ощущая, как тошнота подкатывает к горлу. — Вы… убили?.. — Нет, — чуть успокоившись, Ято вроде как хотел сделать шаг в мою сторону, однако я так дёрнулась, что он передумал — остался стоять на месте. — Она была другом. Лучшим другом. И из-за меня… с ней случилось несчастье. А я не помог, не уберёг.       А теперь по щекам стоявшего напротив мужчины потекли слёзы. Только осознав это, он сразу же вытер их рукавом, напуская на себя суровый и немного надменный вид. — Ты правильно делаешь, что боишься меня. Так и нужно, — он кивнул себе, отворачиваясь и теперь смотря в стену. — Уходи. Можешь взять все деньги и еду, что у меня есть — они тебе понадобятся. И… тогда есть шанс, что ты можешь стать счастливой. Хотя нет… Ты должна ею стать. Это предрешено… как и мне суждено вечно быть одиноким.       Ято затих. И у меня тоже не было слов.       Повисла тишина. Лишь голоса шедших с полей работяг доносились откуда-то издалека, но ни я, ни Ято на них внимания не обращали.       Молчали.       Внутри меня будто что-то вздрогнуло, а после затихло. Словно что-то оборвалось от его слов.       Вечно быть одиноким? Такой он видит свою судьбу? И только потому, что не сумел оградить подругу от беды?       Выходит, Ято на самом деле не является злым — он лишь считает себя таковым. Взяв на себя ответственность за чужой проступок, он повесил его себе на шею, и теперь этот груз камнем тянет его вниз. В пропасть.       Вполне возможно, вся та агрессия и неприязнь, которые он мне показывал, были напускными. Он считал, что, если будет так поступать, это отпугнёт меня и я уйду. И значит, буду в безопасности. А на самом-то деле сердце у Ято есть, и большое!       Только в нём слишком много ран и боли… И это невероятно грустно. — Я хочу остаться, — тихонько подойдя к Ято и положив руку ему на спину, произнесла я. — Не гони меня, пожалуйста. Ведь я…       Ведь я…       Я…       Как же хотелось признаться! Произнести три заветных слова, во всём сознаться, выговориться, возможно, поплакаться. Но я не смогла. Побоялась. Вдруг он рассмеётся мне в лицо? Или скажет, что я глупая и наивная девочка, которая решила, что это чувство может быть взаимным? А может, его это разозлит?       Поэтому я остановилась, наблюдая за тем, как Ято будто бы чуть подался спиной вперёд, точно не хотел прерывать прикосновение с моей ладонью. А спустя время… обернулся. Пронзив меня синевой потемневших от горя глаз, он будто боролся с собой, а после, окончательно сократив расстояние между нами, обхватил за талию и… поцеловал. Крепко, горячо… но невероятно трепетно.       Этот миг превратился для меня в вечность. Или же просто время потеряло всякий смысл? Но я растворилась в этом мгновении, в самом Ято: в аромате его кожи, в сладости его губ и нежности, с которой любимый мужчина поглаживал меня по плечам, даруя такую ласку, которую я никогда не ощущала.       Мы слились в одно целое. И связь, возникшая между нами несколько месяцев назад, будто стала крепче. Теперь я не могла назвать Ято просто знакомым, да и… другом он для меня вряд ли станет. Я мечтала о большем. Вопрос… хотел ли этого он?

***

— Чёрт, что я творю? — вдруг воскликнул Ято, разрывая поцелуй и делая несколько шагов в сторону выхода. — Нельзя. Нельзя… Нельзя! — Ято… — сама не знала, как и чем хотела утешить любимого, но на его самобичевания смотреть не могла. — Нет, Мина! Что бы ты не сказала — нет! Нам нельзя быть вместе, — его трясло, и хоть он силился успокоиться — не получалось. — Почему?! — я тоже дрожала: казалось, сейчас решается моя судьба — не меньше. — Я тебя не достойна? Не так хороша, как тебе хотелось? Так я… я исправлюсь! Ято, умоляю… Пожалуйста, не прогоняй меня. Я сделаю что угодно. — Вот глупая…       В отличие от моего голоса, который почти перешёл на крик, Ято, наоборот, теперь почти шептал. И обернувшись, смотрел на меня с горечью и сожалением, точно ему нужно было что-то сказать, но он не мог. — Поверь, тебе себя менять не нужно. Ты идеал! Немного неуклюжая, пугливая, чувствительная и ещё такая наивная — но в этом и вся прелесть, — он улыбнулся: без ехидства и злобы, как он зачастую делал, а с нежностью. — Ты прекрасна! Такая, какая есть, поверь! Я много людей повстречал на пути и знаю, о чём говорю. И именно поэтому — я тебе точно не подхожу. Прости.       Ято сделал шаг и ещё один. Я смотрела, как он удаляется, собираясь уйти, и думала: а смогу ли потом простить себя за то, что отпустила? Каким бы он ни был, но я… люблю этого человека! Всего и без остатка.       Возможно, он прав, и мы не подходим друг другу, но кем я буду, если даже не попробую? Сколько лет буду корить себя? И как долго Ято будет сниться ночами, напоминая о моей нерешительности?       Да я даже и не мечтала, что представится возможность поговорить на такую тему, во многом сознаться и, в свою очередь, услышать слова, которые так долго сидели у Ято внутри. Ещё вчера мы говорили о картинах и погоде, а сегодня… Мне будто дали шанс, а я его упускаю.       Ну уж нет!       Перейдя на бег и догнав хозяина дома уже на улице, я со всего маху врезалась в его спину и, крепко обняв Ято обеими руками, прижалась так сильно, точно не готова была его отпускать. Никогда.       А он остановился и замер. — Упрямая… — проговорила я смущённо и чуть заикаясь, упираясь лбом в его одежду. — Ты забыл сказать, что я упрямая, Ято. И поэтому — отпускать тебя не собираюсь. Хочешь — можешь ударить меня или обозвать, но я всё равно буду идти за тобой столько, сколько смогу. — Нельзя! Да пойми же ты! — его тело подрагивало. — Ещё раз говорю: со мной нельзя! Не потому, что я так хочу… Точнее нет, именно этого я и хочу, но не из-за того, что ты плохая — это не так, — а потому что… я тебе не подхожу. Просто поверь!       Я не видела его лица, но отчего-то точно представляла, как он сейчас щурится, как закусывает губу и, поднимая взгляд в небо, делает частые неглубокие вдохи, силясь успокоить разбушевавшуюся от волнения кровь. Странно, как можно проникнуться человеком за такое короткое время: изучить его жесты и выражение лица, начать угадывать мысли, погрузиться в его внутренний мир. И самое странное: чем больше ты узнаëшь — тем больше хочется ещё и ещё. И ты не боишься, что однажды он станет для тебя совершенно открытым, прочитанным. Ты просто наслаждаешься, и единственный страх, который оседает в голове, — что когда-нибудь ты с ним простишься. — А ты пойми уже, наконец, что я хочу быть с тобой! — подняв голову и теперь упираясь в спину Ято подбородком, я рассматривала его густые волосы, силясь не заплакать и высказать то, что давно лежит на душе. — Возможно, ты считаешь — я боюсь не расставания с тобой, а взрослой жизни, которая виднеется за стенами твоего дома, но спешу заверить — я в неё уже сполна окунулась ещё три года назад. Я не боюсь работы, невзгод и голода. И даже боли не так боюсь, как… увидеть твой удаляющийся силуэт и осознать, что больше никогда… никогда тебя не увижу!       На глаза навернулись слёзы. — Да скажи ты уже что-нибудь, Ято! — внутри всё сжалось. — Не молчи.       Ожидание его ответа превратилось в пытку, но я терпела. Только всё крепче сжимала любимого в объятиях и, зажмурившись, прислушивалась к каждому шороху, боясь упустить его ответ.       Ждала.       Ждала.       Ждала. — И я хочу быть с тобой, — голос Ято дрожал и был тихим, но я расслышала каждое слово. И не верила, что это правда. — Но со мной опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадала.       Продолжая его обнимать, я чуть отстранилась: настолько, чтобы видеть, как он вначале опустил голову, смотря на мои руки, сомкнутые на его груди, а после и сам коснулся моих запястий. — Со мной всё будет хорошо, — поднявшись на носочки, я уткнулась в шею Ято, вдыхая невероятно сладкий и приятный запах его кожи. — И как раз потому, что ты рядом. С тобой я чувствую себя в безопасности. И… как дома, которого у меня никогда не было.       Не знаю, откуда такая смелость, но я начала его целовать: двигая дрожавшими губами, я оставляла на коже шеи и плеч любимого влажные следы, при этом получая такое удовольствие, которого прежде не испытывала. Ну… до сегодняшнего дня.       Однако в отличие от предыдущего поцелуя, сейчас момент был иным: не таким страстным, но более… интимным. Только нашим, личным. И я заранее знала, что навсегда запомню эти мгновения. Даже если Ято всё же меня покинет. — Мина… — плечи Ято напряглись и голос стал жёстче. — Даю тебе последний шанс. Я уйду, а ты можешь остаться в этом доме сколько потребуется. Но тебе нужно меня отпустить.       Он замолчал. Молчала и я. Давала понять, что Ято может считать меня последней дурой, но этим шансом, данным мне, я пользоваться не собираюсь. Будь что будет: моя жизнь и так не мёд, и не думаю, что, если не буду с Ято, она вдруг наладится.       Я уже слишком взрослая, чтобы верить в сказки, но вот в любовь… в неё я верю наверняка. — Я ужасен, но рад твоему решению, — когда всё стало очевидным, Ято медленно разжал мои руки и повернулся. Теперь в его голубых глазах были доселе незнакомые мне оттенки. Он смотрел на меня, как и прежде, но теперь будто видел перед собой другого человека. Не девочку, которую надо защищать, а… женщину? — Наверное, я глупая, но очень этому рада… — шепнула я, улыбнувшись. Ощущая себя невероятно, бескрайне счастливой.

***

      Его крепкие руки обвились вокруг меня и прижали к груди: я чувствовала каждый удар сердца Ято, слышала, как часто он дышит, ощущала жар его кожи и понимала, как сильно и он ждал этого момента.       Он целовал меня: долго, иногда ласково, а иногда немного грубо, но чувственно, будто испытывал жажду, и единственное, чем он мог напиться — была я.       А после… мы вновь вошли в дом. Точнее, я практически не перебирала ногами, потому что Ято держал меня на весу, и я лишь иногда задевала пол носками пальцев. Поэтому, можно сказать, он занёс меня в комнату, а после, действуя аккуратно и бережно, положил на татами. — Ещё не передумала? — спросил он, теперь целуя меня за ухом, заставляя дрожать так, будто вокруг был лютый холод. — Нет, — шепнула я, прекрасно понимая, к чему всё идёт, но не желая останавливаться.       Разумеется, мне было страшно. Но это не тот страх, который я испытывала на рынке с торговцами мяса и рыбы, не тот ужас, что не оставлял на арене. Возможно, сейчас это было лишь сильное волнение, однако и в моей груди сердце билось так быстро, что становилось тяжело дышать.       Отчасти тревога была вызвана не только тем, что сейчас я была лишь хрупкой девочкой в руках мужчины, но и… на меня давили ранние учения о нравственности, которые нам преподносили в приюте. Там говорили, что связи с малознакомыми мужчинами, да ещё и до замужества — порочат девушку. И если она легко доступна в постели, то в семью мужа её не примут.       Смотрительница твердила, что наступили переломные времена, когда женщины должны оставить собственные нужды и делать всё, чтобы радовать главу семьи и его родителей: быть покорными, вежливыми, скромными и, несомненно, чистыми. Считается, что такая жена сможет наладить быт в доме и родить здоровых наследников, а с девками, коих полно в каждом трактире, хорошо лишь проводить время. Однако же достойный мужчина такую в спутницы никогда не возьмёт.       И сейчас я была на грани того, чтобы… отказаться от всего, чему меня учили, и переступить черту. Стать той самой непокорной, непослушной и грязной, которая смеет возлежать с мужчиной без согласия его семьи и без договорённостей о будущем браке.       И это гложило. Приходилось выбирать. — Минами? — до этого чуть отодвинув ворот моего кимоно, Ято целовал меня в шею и плечо, но сейчас отстранился: внимательно на меня посмотрев, пронизывая голубизной своих глаз. — Ты…       Поджав губы, он некоторое время немного хмурился, а потом ненадолго закрыл глаза и поджал губы. — Чёрт, я забыл, что… у тебя не было мужчин. Наверное, я тебя пугаю, — хоть и было темно, я увидела, как его щёки залил стыдливый румянец. — Прости. Наверное, не стоит торопиться. — Дело не в этом, — я вдруг ощутила ужасную обиду от того, что он перестал ласкать меня губами. — Я… ты тут ни при чём! Мне, если честно, конечно, не по себе, но…       Приподнявшись, я уже в который раз соприкоснулась с Ято губами. — Мне сейчас хорошо. Честно! Я и подумать не могла, что ты… можешь смотреть на меня вот так! — Как так? — Ято пытался не улыбаться, однако и так было ясно: он понял, к чему я клоню, но зачем-то выпытывал у меня подробности. — Как на женщину, — захотелось покашлять, потому что слова точно обожгли горло, прежде чем слететь с уст. — Ведь раньше ты на меня кричал и ругался постоянно. И… унижал, бывало, обзывал. Я думала, ты меня ненавидишь! — Отнюдь…       Он снова начал меня целовать, но теперь, развязав пояс кимоно, освободил от ткани оба моих плеча. — Прозвучит глупо, но отталкивая — я желал лишь тебя защитить, — Ято не говорил, а почти мурлыкал, как наевшийся сливок кот.       У меня на коже — там, где её не закрывала одежда, — я ощутила прохладу: влага, остававшаяся от поцелуев Ято, остужала разгорячённое тело. И это было приятно, хотя и дальше открываться перед пусть и любимым мужчиной я не спешила. Боялась. В первый день нашего знакомства он уже видел меня голой, потому что переодевал, но тогда он, если не ошибаюсь, сравнил меня со скелетом. От этого я теперь чувствовала себя неуверенной. Некрасивой. — В какой-то момент я тоже пришла к этой мысли: что ты не тот, за кого себя выдаёшь. И делаешь это лишь потому, что хочешь, как лучше, — говорить становилось всё сложнее: язык начал заплетаться, а из горла, помимо слов, вот-вот должен был сорваться стон. — Вот как, — взявшись ниже ворота моего кимоно, Ято немного распахнул его, отчего я дёрнулась в невольной попытке прикрыться. — Значит, извиняться мне не нужно?       Теперь он прикоснулся губами к месту, расположенному чуть ниже горла, и, двигаясь вниз, к животу, медленно, но страстно посасывал кожу, водил по ней языком, а иногда ненадолго останавливался и вдыхал её запах, при этом прикрывая глаза, будто ничего приятнее в жизни не чувствовал.       А во мне нарастала паника: полы одежды теперь еле-еле прикрывали грудь и я боялась, что Ято вот-вот её увидит. И хоть он признался, что раньше был груб со мной не из-за желания, а из благих побуждений, — я всё же переживала, что он может рассмеяться, увидя меня без одежды. Или… скажет, что ожидал большего.       Знаю, это глупо, но пока я не представляла его иным — не таким, каким знала несколько месяцев. Мне было сложно перестроиться и принять, что Ято, которого я знала и которого порой боялась — не существует.       Нужно было начинать узнавать его заново, но… делать это сейчас было крайне волнительно. Всё равно, что пробовать новое блюдо на торжественном обеде в императорском дворце: вроде и радостно, но от осознания, что за каждым твоим действием следят, — непременно появится страх ошибиться, сделать что-то неправильно.       Так было и со мной. И не знаю как, но Ято снова меня понял. Без слов. — Минами, — моё имя сейчас звучало иначе: из его уст оно вырвалось вместе со сладостью, нежностью и восхищением. — Я вижу, что ты боишься, но… не стоит. Ты… Такая красивая! У меня аж дух захватывает!       Смотря мне в глаза, он сглотнул, а после улыбнулся, явно стесняясь. — Отчасти понимаю, что ты чувствуешь, но… если готова мне довериться — я буду счастлив, — теперь его губы коснулись сначала лба, носа и щеки, а после остановились на моих губах. — С того самого момента, как впервые увидел тебя: хрупкую, испуганную, побитую… Я ощутил, что между нами есть связь. И поэтому захотелось тебя сберечь, увести из того ужасного места и сделать всё, чтобы ты жила. И не просто жила, а радовалась каждому дню! Я боялся этой связи, всё пытался убедить себя, что мне нет до тебя дела, что ты… просто девчонка: обычная, совершенно ничем не отличающаяся от остальных. А когда появилось желание дать тебе дом, еду и защиту — толковал это тем, что из-за случившегося почувствовал ответственность за тебя. Но ничего больше.       Ято говорил тихо, часто останавливаясь и запинаясь: похоже, правда давалась ему с трудом, поэтому я не перебивала и просто слушала. И от его слов моё стеснение куда-то улетучилось. Сейчас для меня был важен лишь голос любимого и его взгляд. — Но потом я начал ощущать, как меня к тебе тянет: твои рассказы о сложном детстве выворачивали наизнанку, а описания невзгод и лишений — ужасно злили. Я не понимал, почему с таким хорошим человеком, как ты, происходили столь большие несчастья! А когда тебя избили те торговцы… — Ято глубоко вздохнул и ненадолго задержал дыхание, точно останавливая себя. — Не знаю, как я их не убил. Сдержался, но это было сложно. И тогда я понял, что за и ради тебя — готов на многое. Если не на всё...       До этого моё сердце колотилось, как ненормальное, то теперь будто остановилось. Мне не послышалось? На всё? — Ты ведь говоришь так не потому, что я лежу сейчас под тобой, правда? Не для того, чтобы… — положив руки на татами ладонями вниз, я пыталась стереть с них мокрый и липкий пот, который делал пальцы скользкими. Я страшилась ответа. И реакции Ято. — Нет, — он не стал удивляться такому вопросу или обижаться, что я могла так о нём подумать. Всё понял и снова мне улыбнулся. — Ты можешь одеться и более никогда меня не касаться — даже тогда я не откажусь от своих слов. Если хочешь — я это приму. Но поверь, мне будет… чертовски тяжело не касаться тебя в ответ.       Медленно приподняв руку и дотронувшись до моих волос указательным пальцем, он медленно провёл им по одному из локонов, а после переключился на шею, плечи, грудь. Он гладил меня через одежду, более не пытаясь снять кимоно. Однако же наслаждался этими касаниями — и видеть это было настоящим даром судьбы. — Я доверяю тебе, Ято, — сама не представляя, что делаю, я взялась за полы одежды и сильнее их распахнула: теперь я была практически нагой, и лишь бёдра всё ещё были прикрыты тканью. — Но пожалуйста, не обижай меня больше, ладно?       В глазах Ято появился странный, я бы даже сказала, хищный огонёк: он рассматривал меня, не отрываясь и даже не моргая. Я бы могла сравнить себя с добычей, которая видит взгляд зверя напротив и знает, что он вот-вот нападёт, однако же… заяц боится волка, а птица — лису. Я же испытывала иные чувства.       Я хотела мужчину, на которого смотрела. И мне теперь было всё равно, как он сделает и что… Я доверилась: полностью и безоговорочно. Возможно, это неправильное и даже наивное решение, но если уж я и пожалею о нём, то потом. А пока — я рядом с тем, кого люблю. А большего и не нужно!