Взять тело, чтобы вернуть душу

      Под ярким звёздным небом, в тишине, прерываемой только уже далёкими криками солдат да шелестом листвы деревьев из леса неподалёку, Безымянный чувствовал умиротворение. Незнакомое, это чувство оказалось невероятно приятным: он будто вернулся в глубокое детство, когда матушка была ещё жива, и они проводили вечера у огня, обнявшись и напевая песни на её родном языке. Уши ласково обдавало потусторонним намёком на забытые пустой головой за давностью лет, но всё же бережно хранимые глубоко в сердце мелодии. В груди распирало от неосуществимого желания начать неловко мурлыкать в такт.       Иллюзорный огонь из памяти согрел не только душу, но и настоящее, нынешнее тело Безымянного, до этого озябшее и основательно вымокшее.       Ушла и боль.       И вот так, лёжа на влажной от дождя земле, краем сознания ощущая за собой холодное дыхание Яньло-вана, он почти был готов окончательно сдаться и поддаться искусному нерукотворному мороку, охватившему разум Безымянного и заставившему забыть о Главном: Причине, Смысле, Цели. О крепких надёжных руках, об упорном альтруизме… Об улыбке, прекрасной в своей искренности и свете. О Его Высочестве.       Унесённый назад в далёкое прошлое, уже почти погружённый в неожиданно тёплые воды Жёлтой реки, Безымянный, уступивший место Хунхун-эру, а потому побеждённый, прекратил бессмысленное сопротивление.       — «Только на минутку…» — он со слабой улыбкой закрыл уставшие глаза и заснул, слыша радостный призрачный смех.       Тихий удивлённый вскрик так и остался незамеченным.       Главная битва Безымянного — битва за жизнь, длящаяся из года в год, была проиграна.

***

      Чжоу Фэнцянь не могла не проклинать себя за опрометчиво принятое решение: повелась на красивое лицо, надо же.       Парень был весь в крови, которая не постеснялась перейти прямо на её белое, недавно постиранное ханьфу. То теперь было скорее красным, с не вызывающим воодушевления украшением из грязи. Отмыть это будет целым испытанием.       — «Столько мороки… В этом мире действительно нет никакой справедливости», — подумала Фэнцянь, продолжая нести раненого на руках.       Надо заметить, что лицо дурачка действительно было на загляденье. Даже сейчас, весь перепачканный и едва живой, он буквально притягивал глаз: была в его гармоничных и непривычных чертах какая-то очаровательная дикость.       И всё же он был тощим, словно ветка, а ещё совсем юным, примерно её ровесник. Найдёныш выглядел так, будто ветер без усилий смог бы свалить его с ног, тонких, ровных и ужасно длинных. Эта лёгкость тела красавчика была почти пугающей: её причиной явно не была безбедная беззаботная жизнь. Это не было удивительно — шла гражданская война. Но дело, как думала Чжоу Фэнцянь, было не только в ней.       Конечно, Фэнцянь вряд ли бы нашла что-то получше на остатках этого побоища. Оружия у умницы Фэнфэн была уже целая куча, а поживиться ни на повстанцах, ни на полке добровольцев и призывников из трущоб столицы Сяньлэ зачастую больше было нечем.       Если небеса решат сегодня ради разнообразия побыть милосердными, то бедолага может даже оказаться достаточно разумным для хорошей беседы. Фэнцянь всё равно не ожидала от него многого: в конце концов, он был парнем. Даже её отец учил её, что большинство из них безнадёжны.       Белоснежный доспех Владыки, а ведь этому халявщику нужно было ещё и одежду найти. И еды на него наверняка целая куча уйдёт. А ещё, судя по всему, он собирался валяться в горячке ближайшие несколько дней, если не недель.       — «Так добра и хороша собой… И вот, что я получаю в итоге, — думала Чжоу Фэнцянь, недовольно нахмурившись, прижимая укрытого её плащом парня ближе к себе, стараясь закрыть его от холода. — С этого дня я — Филантроп Ли и никак иначе. Особенно для этого дармоеда».       Вздохнув, Чжоу Фэнцянь опустилась на колени рядом с красавчиком. Слабый свет масляной лампы освещал его болезненно бледное, покрытое испариной, лицо.       Как и всегда, она оказалась права, хотя на этот раз хотела бы ошибиться. Горячка у найдёныша началась уже с утра следующего дня. Изо дня в день дармоед лежал на циновке в дальнем углу подвала её храма, не приходя в себя и вызывая несправедливо много беспокойства.       Этой ночью нахлебник, всё ещё без сознания, начал бредить. Бред — не редкость для таких ран. Но для Фэнцянь было непривычным волнение за чужого человека. Она даже имени его не знала, и всё же наблюдать за страданиями красавчика было неприятно. Он ворочался, метался из стороны в сторону, беспокойно хмурился, вскрикивал и шевелил губами, невнятно пытаясь кого-то позвать.       Как бы ни старалась в порыве любопытства Фэнцянь разобрать хоть слово, у неё не выходило.       Фэнфэн бессильно пробормотала:       — Дурачок, кого же ты зовёшь? — ожидаемо не услышав ответа, она ещё раз попыталась вслушаться в беспорядочный шёпот больного, непроизвольно крепче сжав руками влажную ткань.       Фэнцянь попыталась осторожно протереть его лицо, но красавчик вдруг вздрогнул, едва не ударив её на диво резко взметнувшейся ладонью. В этот момент терпение Фэнфэн почти лопнуло.       — Если ты так хочешь вернуться к предкам, неблагодарная скотина, я могу и не мешать, — буркнула она, отодвинувшись.       Но всё же Фэнцянь осталась рядом, наблюдая, как его дыхание понемногу выравнивается. Фэнфэн задумчиво склонила голову, разглядывая чёткие черты чужого лица.       Снова раздался шёпот. Она напряглась, уловив наконец обрывок фразы:       — Ва… Ваше… ство…       Плотная вуаль не скрыла ни наполнившиеся печалью и тоской глаза застывшей девушки, ни изогнувшиеся в молчаливом страдании брови.       Твёрдость убеждений красавчика не могла не восхищать, пусть из этого и не вышло ничего хорошего.       В это время очень немногие сохранили веру в Его Высочество. Бог войны в короне из цветов, в одной руке — меч, в другой — цветок. Последние четыре с лишним года она провела в его храме. И пусть сначала Фэнфэн незрело возлагала на него часть ответственности за случившееся с её семьёй, потом она неизбежно начала находить утешение в вере в него. Наивный, этот бог войны всё так же искренне хотел всем помочь… Совсем не изменился.       Прочистив горло, Фэнцянь прикрыла глаза. Она почти видела перед собой ровную вязь иероглифов, когда начала напевать один из многочисленных гимнов, написанных в честь Его Высочества.       Голос Чжоу Фэнцянь был негромким, но удивительно чистым. Звуки, складывающиеся в радостную мелодию, заполнили всё вокруг. Слова песни разносились по подвалу разрушенного храма эхом.       Юноша перестал метаться. Его лицо разгладилось, дыхание выровнялось — красавчик выглядел умиротворённым.       Фэнцянь на мгновение остановилась, изучающе разглядывая больного. В этот момент его выражение было почти нежным.       — Как же много с тобой хлопот, — устало вздохнув, она устало закатила глаза. — Просыпайся уже скорее…       Прислонившись головой к стене, Чжоу Фэнцянь наблюдала за ним некоторое время, песня становилась всё тише.       Фэнфэн погрузилась в глубокий сон.