smear the king

Дорога домой занимает целую вечность, потому что Сонхва боится садиться в транспорт: от неосторожного прикосновения к спине кровь из мокнущих ран наверняка пропитает толстовку насквозь, и весь мир увидит, что его дрессировали. Сонхва идет пешком, петляя дворами и узкими переулками. Асфальт под его ногами шатается и наклоняется то вправо, то влево, но он продолжает идти. На ходу он выбрасывает телефон с номером господина Мина в мусорку. Страшно подумать, что он захочет сделать со своим непокорным питомцем, когда узнает. Именно страх заставляет Сонхва идти. День сменяется сумерками, когда он вваливается в дом Хонджуна и наконец выдыхает — он под защитой системы безопасности и толстых стен, так просто его здесь не достать. Сонхва снимает толстовку очень медленно и все равно шипит от боли: в паре мест кровь просочилась сквозь толстый слой бинтов и ткань, так что все слиплось. Повязку надо поменять. От металлического запаха тяжело дышать. Сонхва тянет за край бинта и кривится, закусывает губу, не выдерживает и сдавленно стонет. Кровь течет вниз, вдоль позвоночника, по бедрам и срывается на кафель. Все это надо убрать. Сонхва наклоняется, чтобы стереть красное пятно; от резкого движения израненная кожа натягивается, запекшиеся края лопаются заново. Холодная вода немного снимает боль, и Сонхва поворачивает кран до упора. Из-за шума воды он не слышит скрипа входной двери. — Сонхва! Сонхва, ты, наверное, мой талисман. Не поверишь, что сегодня случилось, — раздается голос Хонджуна. Он должен был прийти позже, или, может, Сонхва не уследил за временем; в любом случае нужно побыстрее все убрать и забинтовать спину. Правда, Сонхва так и не придумал чем. Сонхва демонстративно выключает и включает воду, чтобы Хонджун точно понял, что он в душе, но Хонджун, вдохновленный какими-то новостями, продолжает болтать. Сонхва почти его не слышит за шумом воды и стуком крови в ушах. Красных пятен на полу становится все больше, сколько не вытирай. К черту их, можно соврать, что порезался, лишь бы спрятать исполосованную спину, которая истекает жидким огнем. Господин Ким стучит в дверь. — Сонхва, что-то случилось? Ты в порядке? — В порядке, — шипит Сонхва сквозь сжатые зубы. Только бы не кричать. На полноценную обработку ран времени нет, и Сонхва просто выливает бутылочку антисептического средства на спину. Кажется, будто это не лекарство, а бензин: кожу обжигает такой болью, что Сонхва падает на колени и кусает себя за руку. Хонджун это слышит и стучит настойчивее. — Хва, я сейчас выломаю дверь. Сонхва кое-как встаёт и влезает в халат. Ткань моментально липнет к спине, и приходится собрать все силы, чтобы выпрямиться. — С тобой точно все… Господи, Хва, тут все в крови! И правда. Сонхва впервые видит его испуганным. Несложно догадаться, почему: все вокруг усыпано бурыми комками ваты и обрывками бинтов, а у самой душевой кабинки алеет лужа крови. Как же ее, крови, много. Кафельная плитка идет волной, и Сонхва отбрасывает на пол. Или на стену. Плоскости комнаты смещаются и разламываются, но почему-то они не жесткие и не холодные, а теплые. Сонхва не сразу понимает, что Хонджун его поймал. Руки у господина Кима мягкие и ласковые. Наверное, все же начал пользоваться кремом, как Сонхва когда-то ему велел. — Сонхва, кто это?.. Зачем?! — Для тебя, — просто отвечает Хва и закрывает глаза. Где-то на фоне Хонджун что-то разгоряченно объясняет, и часто звучат слова "незачем" и "слишком" и "жертва", но Сонхва его почти не слышит. * * * Хонджун отвозит Сонхва к знакомому врачу в частную клинику, который не должен задавать вопросов — это требование Сонхва, которому господин Ким с неохотой, но подчиняется. Пока доктор обрабатывает раны, Хонджун отвлекает Сонхва разговорами, из которых тот узнает самое главное. У Хонджуна, оказывается, была назначена встреча с господином Мином, которую последний внезапно отменил. А вскоре выяснилось, что все банковские счета господина Мина заблокированы стараниями его жены. Говорят, что та буквально за несколько часов отстранила мужа от всех дел и внезапно подала на развод. Сонхва лежит на животе, уткнувшись лицом в сложенные руки, но Хонджун все-таки замечает приподнятые в улыбке уголки губ, догадывается, шепотом переспрашивает «Это ты?..», уже зная ответ. Доктор накладывает повязку, коротко кивает господину Киму и удаляется. Наконец-то они могут поговорить. — Не нужно было этого делать, Хва. Никакой бизнес не стоит твоих страданий. — Это за то, что выкупил меня. Возвращаю долг. Хонджун кривится и качает головой. — Между нами — никаких долгов, хорошо? — И никакой полиции. Хонджун не согласен, он горячится и призывает наказать того, кто так поиздевался над Хва. Хонджун забывает, что Сонхва все ещё шлюха, а это все ещё вне закона. Сонхва и сам с трудом вспоминает о том, что их с Хонджуном отношения начались как торгово-денежные. Видеть в нем клиента или хозяина удается с большим трудом, особенно теперь, когда Сонхва узнает в нем свою первую детскую любовь. Даже называть его формально, господином Кимом, кажется странным и неестественным. Сонхва совсем перестал понимать, кто они друг другу, и, наверное, это тоже стоило бы обсудить, но слова никак не находятся. Тишина тяжелая и неуютная, Сонхва ежится, как от холода, но не знает, как начать и стоит ли начинать вообще. Между двенадцатилетним мальчиком с горящей от поцелуя щекой и нынешним Сонхва с освежеванной спиной — пропасть. — Кстати, я попытался разобраться, что происходит с твоей семьей, — первым нарушает молчание Хонджун. — То, что ты рассказывал, очень странно. Об этом говорить хочется еще меньше. — Разорившихся аристократов полно. Ничего странного, — машинально огрызается Сонхва. Лежать без движения становится тяжело, и он потихоньку пытается привстать. Онемевшие от обезболивающих мышцы слушаются плохо, если бы не Хонджун, он бы, скорее всего, снова рухнул на койку. Но Хонджун здесь, ловит, позволяет на себя опереться, и Сонхва невольно задумывается, а могла бы на его месте быть мама? Или брат? Стали бы вести его к врачу, сидеть рядом, пока его зашивали? Вообразить их рядом не удается. — Тебе не кажется, что твоя семья тебя не ценит? Разрешать сыну продавать себя, лишь бы не продавать фамильные украшения… — Каждый выживает как может. Тебе ли не знать. Хонджун устало выдыхает. — У тебя брат и две сестры. Хоть кто-то из них работает? Хоть где-то? Сонхва собирается возразить, но не находит аргументов. Какие-то подработки, какие-то заказы, он никогда не вникал, только знал, что их все равно не хватает. — Они не могут! Они... — Всё они могут. Но не делают. Они прожигают твои деньги. — За сестрой охотятся кредиторы, а у нее двое детей! И за хеном приходили коллекторы! — А за тобой почему-то нет. Ты хоть раз подсчитывал, сколько отдал за все это время? Хватит и на кредит, и на проценты, и даже еще останется. Кровь приливает к лицу Сонхва. — Чушь! Я видел справки из банка, долг продолжает расти. — Ну, если его не выплачивать, а тратить на более увлекательные вещи, то конечно. — Хен! Хен работает на фабрике с утра до ночи! — вспоминает Сонхва. Хен первым начал работать ради семьи и пропадал целыми сутками. — Сонхва, — голос Хонджуна становится мягче. — Мне жаль, но твой брат нигде не работает. Он игрок. Мои люди нашли его счет в одном онлайн-казино, могу показать. Сонхва не хочет ничего видеть. Он давно замечал, что семья избегает смотреть ему в глаза, но был уверен, что это из-за его профессии: они знали, что он продаёт себя, и причём мужчинам, конечно, консервативные родственники этого не одобряли. Но голод был сильнее убеждений, и они принимали деньги, которые приносил Сонхва. Но общаться с ним все равно не хотели. Может, им было просто стыдно за свой затянувшийся обман. Или противно, что Сонхва, глупый и наивный, продолжает слепо им доверять. — Я посчитал, сколько ты им отдал, — Хонджун кладёт ладонь на его предплечье: только теперь Сонхва замечает, что все это время его трясло. — Ты бы все погасил ещё в первые полгода. Полгода. И не было бы всех тех людей, которые его покупали, не было бы всех тех унижений, побоев. Ему не пришлось бы зашивать уголки губ, потому что один клиент просто порвал ему рот, когда вставлял распорки: он якобы боялся, что Сонхва его укусит. Конечно, ему просто нравилось кончать на окровавленные заплаканные лица партнёров. Оплата за эту сессию покрыла кредитные взносы за два месяца. Сонхва казалось, что оно того стоило. Стоять в душе, пытаясь смыть синяки. Заклеивать пластырем красные полосы от портупеи. Умирать от отвращения каждый раз, когда к нему прикасаются, но старательно выдавливать из себя стоны. Лежать прямо сейчас с освежеванной спиной. Всего этого можно было не делать. Сонхва падает на Хонджуна, кусает его за плечо, чтобы скрыть вой, который тут же переходит в плач. Джун гладит его по дрожащим плечам, прижимает к себе, что-то шепчет — слова неразборчивы, но достаточно звука его голоса. Слёзы все не кончаются, от них больно моргать и нечем дышать. — Ты даже представить не можешь, что я делал, — давясь рыданиями, бормочет Сонхва. — Все кончилось. Я не позволю этому повториться, слышишь? Все. Хонджун осторожно приобнимает его, старательно избегая прикосновений к бинтам. — Давай уедем отсюда. Хочешь в Штаты? Ты говорил, что хотел бы посмотреть Манхэттен. Хочешь? — Я не могу их бросить. Тяжёлый вздох. — Они сами бросили тебя уже давно. На отданные им деньги уже давно можно было бы уехать куда угодно и начать новую жизнь, Хва. Но ещё не поздно. Я тебе помогу. Я тебе во всем помогу, Сонхва. Чем бы ты хотел заняться? Что тебе нравится? — Я... Не знаю. У него же были мечты. Он чего-то хотел, к чему-то стремился, но к чему? В его голове всегда были расчеты, безжалостная математика взносов и кредитов, Хонджун внимательно смотрит ему в глаза, ищет ответ. — Вылет через два дня. У тебя есть время подумать. * * * Через два дня они с Хонджуном приезжают в аэропорт Инчхон. Сонхва прячет лицо за очками и маской, а бинты на спине — в толстовке на три размера больше. Скоро нужно будет снимать швы, но это уже в Штатах. Они пьют кофе в вип-зале аэропорта, где удобно и не слишком людно и где Хонджун чувствует себя в своей стихии — кажется, как и везде. Кто-то из сотрудников узнает его и кланяется. Сонхва старается расслабиться и вести себя так же невозмутимо. Получается плохо. Чашка нетронутого кофе подрагивает в руках, и Сонхва отставляет ее на столик. — Все скоро кончится, Хва, — ободряюще улыбается Хонджун и садится поближе. — Еще пара часов, и я, как принц из сказки, увезу тебя в другое королевство. Сонхва фыркает, и тогда Хонджун начинает раскручивать сюжет дальше и дальше, нелепее и нелепее, пока Сонхва не утыкается в его плечо, чтобы спрятать смех. — Так себе сказка получилась, — приглушенно хихикая, говорит Сонхва. Хонджун не обижается. — Ну и ладно, напишем новую, — отвечает он и гладит Сонхва по голове, как будто так можно изгнать беспокойство из мыслей. На паспортном контроле документы Сонхва изучают с особой тщательностью. Сотрудник контроля откладывает их в сторону и просит Сонхва подождать, а затем нажимает какую-то кнопку. Это странно. Хонджун прошел гораздо быстрее и теперь, наверное, ждет. — Что-то не так? — осторожно уточняет Сонхва. Полицейский перебирает документы, изучающе всматривается в лицо Сонхва и кивает: все верно, это действительно он. Рука сама тянется забрать паспорт, но сделать этого ему не дают. — Пак Сонхва? Вы арестованы за кражу денежных средств в особо крупном размере, финансовые махинации и, — полицейский брезгливо морщится, — за проституцию. Сонхва чувствует кожей, как лопается шов под лопаткой и мокнет бинт. Он должен что-то сказать, как-то оправдаться, но как. В голове вертятся лишь глупые фразы из криминальных дорам. — Это ошибка, я могу все объяснить, — начинает он и запинается, осознавая, как беспомощно звучит. Полицейский качает головой. — Пройдемте с нами. Объяснять будете в участке. — Но мой самолет… Полицейский делает шаг к нему навстречу, готовый схватить, удержать, возможно, заломить руки — Сонхва узнает в его глазах плохо скрываемую жажду насилия. Он так часто видел ее во взгляде клиентов, во взгляде господина Мина, что запомнил: лучше не сопротивляться. — До сих пор не поняли? Вы никуда не летите, господин Пак.