smear the king

Все идет не по плану с самого начала. Сонхва думал, что сможет что-нибудь украсть из дома господина Мина, карту памяти, какой-нибудь документ, что угодно. Четких идей, что могло бы пригодиться, у него не было, и он решил действовать по ситуации. Ситуация оказалась такова, что господин Мин повез Сонхва в гостиницу. Никаких личных вещей, ничего ценного. Гениальной импровизации не получится. Мужчина усмехается тому, какой Сонхва сегодня тихий, не подозревая, что в голове его любовника выстраиваются десятки планов и схем, и ни одна не дает решения. Будь что будет. Сонхва переодевается машинально, бездумно, и удивляется тому, каким неожиданно высокими и шаткими кажутся туфли-копыта. Господин Мин обходит вокруг Сонхва и довольно хмыкает — новая сбруя его лошадке к лицу. Сонхва не хочет знать, кто взялся за изготовление упряжи для человека из натуральной кожи и декорировал ее золотом. Этот кто-то не мог не знать, для чего нужны подобные аксессуары, и все же создал ее вручную, расшил драгоценными нитями и закрепил металлические пряжки, чтобы хозяину лошади было удобно запрягать своего питомца. Шоры тоже чем-то украшены и снаружи, и изнутри. Взгляд то и дело цепляется за декор на пластинах, отчего кажется, что в поле зрения попадает еще меньше: кусочек пространства впереди и узоры, вот и весь мир Сонхва на ближайшую пару часов. Золотой трензель на языке отдает солью: господин Мин поранил ему губу своим кольцом, когда закреплял упряжь. Он треплет Сонхва по голове, тянет за волосы, затягивает пряжку уздечки потуже. — Очень красивая лошадка. Породистая. Это в тебе, пожалуй, самое ценное: возможность трахнуть представителя рода до самого короля Седжона. Господин Мин заставляет его пройтись. Затем повертеться. Провести руками по телу, демонстрируя себя во всей красе. За это он подносит к губам Сонхва сахарок. Соль во рту сменяется приторной сладостью. Сонхва делает глубокий вдох и трется о руку господина Мина, чтобы его порадовать. Обычно ему видеть послушание и покорность. Однако сегодня, кажется, у него другое настроение. — Такой смирный сегодня. Это тоже особенность породистых коней — сложный характер, в одну минуту они спокойны, а в другую готовы забить всадника копытами до смерти. Сонхва качает головой. Он не такой, он полностью приручен. — Или, например, игнорировать своего хозяина. По спине пробегает неприятный холодок. Господин Мин так и не простил ему молчания, и, наверное, теперь он хочет, чтобы его питомец как-то искупил свою вину. Сонхва опускается на колени и смотрит на хозяина снизу вверх — может быть, он забудет о наказаниях и примет извинения вот так? — Встань, — насмешливо командует господин Мин. — Помнишь, о чем мы договаривались? К сожалению, Сонхва помнит. — К стене. Спиной ко мне. Сонхва послушно принимает нужную позу, опираясь на стену и слегка наклоняясь, несильно, ведь господин Мин не собирается брать его прямо сейчас. Перед Сонхва теперь только крошечный фрагмент стены. Обои комнаты изрисованы какими-то странными цветами, и Сонхва мысленно обводит их контуры, старательно рисуя взглядом каждую линию, чтобы отвлечься от того, что произойдет. Он не видит, но слышит, как господин Мин чем-то шуршит, что-то достает, ходит позади него, прицеливаясь, оценивая свою жертву. Сделать глубокий вдох. Расслабить тело. Сфокусироваться на цветке на обоях. Сжать зубами трензель. Сонхва готов. К такому нельзя быть готовым. Раздается пронзительный свист, и удар ошпаривает кожу, словно ее обдали кипятком, так что он стекает по спине тонкой струйкой. Сонхва вскрикивает, но его челюсть удерживает упряжь, и получается только сдавленный вой ужаса. Это настоящая плетка. Не игровой кнут, сделанный специально для эротических игр. Сонхва били столько раз, что он может узнать такой кнут кожей: подобные игрушки издают громкий хлопок при ударе, но ощущаются мягче и оставляют после себя красные полосы, как от шлепков, которые быстро проходят. Эротический кнут не ранит, но пугает. Плетки для лошадей совсем другие. Конская шкура много толще и прочнее человеческой кожи, поэтому ремни для верховой езды делаются более жесткими и грубыми, чтобы животное чувствовало силу и безусловную власть хозяина. Но Сонхва не животное. Со вторым ударом он падает. — Вставай. Тонкие ремешки на кончике плетки скользят по его спине, задевая и растравляя свежие раны. — Я сказал, вставай! Новый удар прибивает Сонхва к полу. Он пытается стать совсем плоским, растечься по паркету, чтобы плетка до него не достала. Господин Мин хватает его за поводья и рывком дергает вверх; упряжь впивается в шею и лишает его воздуха, и приходится подняться на колени, чтобы сделать вдох. Плеть проходится по спине снова, вспарывая кожу до мяса. По бокам и пояснице что-то стекает; Хва обнимает себя, чтобы заглушить боль, но его руки сбрасывают; он успевает заметить, что на пальцах красное и странное, похожее на пленки или тонкую ткань. Его кожа. — Породистых лошадей дрессируют особенно строго, ты знал? — с удовольствием рассказывает господин Мин, замахиваясь для нового удара. Плетка как будто добирается до самых костей, до позвоночника, и хочется думать, что это невозможно, но еще один хлесткий удар выбивает кислород из легких, и Сонхва больше не может удержать в головы ни единой мысли. Боль взрывается в каждой клетке его тела. Господин Мин расстегивает на нем упряжь, грубо срывает и отшвыривает в сторону, шоры падают, и Сонхва видит. Обои и пол там, где он стоял, в красных брызгах. Плеть — большая, страшная — отброшена в сторону. Его руки трясутся, когда он подносит их к лицу, и тоже в каплях и сгустках. Сонхва начинает шатать. Ему в рот тут же запихивают несколько таблеток и крепко удерживают ладонью, чтобы он проглотил, а потом пару раз шлепают по щекам. — Не смей отключаться. Я с тобой еще не закончил. Господин Мин поднимает Сонхва на ноги и ставит к стене. — Наклонись. Звук расстегиваемого ремня наводит на мысли, что его снова будут бить, но в планах господина Мина уже другое. Чужие страдания его завели. Когда он входит в Сонхва, то удерживает, положив ладонь на вспоротую спину; Сонхва кричит в полный голос и чувствует, что член в нем дергается. Таблетки заглушают боль, но недостаточно, не настолько, чтобы Хва не чувствовал пальцев, сжимающих его освежеванное тело. Господин Мин вдруг останавливается, и на мгновение Сонхва кажется, что все закончилось. — Не двигайся. Он отстраняется, что-то ищет, достает и возвращается к Сонхва. Теперь господин Мин почему-то держит его одной рукой. — Посмотри на меня. Сонхва оборачивается через плечо и видит телефон. Господин Мин снимает их, пока вбивается в его тело, наводит камеру то на кровавое месиво на спине, то ли заплаканное лицо, то на свою руку, властно, по-хозяйски хватающую лошадку за бедро. Чем громче всхлипывает Сонхва, тем быстрее двигается господин Мин. Предчувствуя разрядку, мужчина выходит из Сонхва и изливается на поясницу; горячая сперма заливает и раны на спине, обжигая кислотой. Больше Сонхва выдержать не может, он падает на пол, истекая кровью и чужим семенем. Господин Мин снова поднимает его, на этот раз аккуратно и бережно. — Вот молодец. Хороший хозяин заботится о своем питомце. Господин Мин скармливает ему еще пару таблеток, от которых спина немеет, поливает раны дезинфицирующей жидкостью, помогает смыть кровь и сперму и с особенной нежностью умывает залитое слезами лицо Сонхва. И фотографирует каждый свой шаг, так что Хва не успевает отворачиваться. — Н-не надо, мы же… — губы слушаются с трудом, слова звучат неразборчиво, но господин Мин понимает. — Не переживай, это только для меня. Понадобится время, прежде чем раны заживут, а до тех пор придется поберечь лошадку и как-то обходиться без нее. Но в следующий раз они придумают что-то еще более интересное, господин Мин обещает, игнорируя то, как в судороге отвращения дергается Хва. Он настолько беспокоится о своем любовнике, что сам бинтует его спину с ловкостью, удивительной для человека немедицинской профессии. Он даже разрешает Сонхва немного полежать, чтобы прийти в себя — номер снят на несколько часов, он может даже подремать. Он снимает, как Хва, держась за стену, бредет к дивану и с вымученным стоном падает на живот, и только тогда уходит в душ смывать с себя чужую кровь. В одиночестве боль становится острее. Кожа, или то, что от нее осталось, горит под бинтами, от них исходит резкий медицинский аромат, смешанный с запахом бойни. Сонхва старается дышать ртом, но чувствует все тот же металлический вкус на искусанных губах. Потом будет хуже, когда лекарства перестанут действовать, а бинты присохнут к ранам, и все же это не так болезненно, как осознание бессмысленности всего пережитого. Он обманул Хонджуна. Опять. После всех воспоминаний и заботы Сонхва снова его подвел, и все это было зря, зря, зря. Или нет. Сонхва замечает на тумбочке у дивана какое-то сияние, прямоугольник холодного света. Чтобы увидеть его, нужно сместиться, привстать на диване; это простое движение дается с большим трудом. Теперь Сонхва видит предмет, источающий свет. Господин Мин не заблокировал телефон. Он так и лежит на столике у кровати, до которой они не дошли, включенный, с горящим экраном открытой Галереи с последними записями. Страшная изорванная спина с клочьями кожи, потеками спермы, промытые полосы обнаженной красной плоти, повязки, безвольное тело Сонхва на диване. Господин Мин снял все. Сквозь слезы Сонхва видит фотографии и видео нечетко, и это к лучшему. Дрожащими пальцами он кликает на них, случайно захватывает какие-то ненужные файлы рядом, а потом отмечает контакты. Он не знает никого из этих людей, поэтому выбирает всех подряд, включая абонента с именем «Любимая». Отправить. Сонхва тут же удаляет сообщения из истории отправки и на всякий случай переключает телефон на беззвучный режим, чтобы дать себе время. Вода в душе все еще льется, значит, время у него есть. Забинтованное тело неповоротливо. Оно с трудом влезает под свободную толстовку, на то, чтобы застегнуть джинсы на все пуговицы, нет сил, Сонхва путается в кроссовках и не может завязать шнурки, поэтому выходит из гостиничного номера прямо так. Лишь бы оказаться как можно дальше и как можно быстрее. Пусть эти люди, получившие запись, коллеги, партнеры, родственники господина Мина сами решают, как поступать дальше. Сонхва сделал все, что мог.