smear the king

Сонхва не хочется начинать новый день. Ему всегда казалось, что свои проблемы можно проспать. Заболел - нужно спрятаться под одеяло, и утром обязательно все пройдет. Боль забудется, тело восстановится, драмы вчерашнего дня перестанут казаться такими важными. После особенно сложных клиентов он всегда отсыпался, пока они и их прикосновения не оставались в памяти где-то далеко; это хороший метод, который работает всегда. Или нет. Этим утром все становится только хуже. Он выглядит как после аварии: гематомы приобрели ещё более угрожающий цвет. Смотреть на себя страшно; впрочем, к зеркалам подходить все равно лишний раз не хочется. Сонхва надевает самую свободную одежду, однако и случайного трения ткани об укусы хватает, чтобы он то и дело вздрагивал. Он маскирует тональником самые яркие синяки на шее, но получается плохо. Обычно Сонхва плевать, что окружающие замечают его засосы и другие признаки насыщенной личной жизни, но сейчас это крайне некстати. Сегодня он едет к семье. Если сказать "родительский дом", то в мыслях всплывает их особняк, большой, многоэтажный, с бесконечными ремонтами, потому что отец пытался угнаться за всеми веяниями дизайна интерьера. В этом особняке давно живут другие люди. В новой реальности "родительский дом" – это хижина на краю деревни, в ней мало места и много отвалившейся штукатурки. Мама встречает его на пороге и здоровается кивком. —Ты не пришёл на могилу отца, — она качает головой. Жизненные трудности добавили в ее волосы седины, но не смогли победить привычку идеально держать спину, как подобает женщинам из высших кругов, которые не кланяются сами. Она в чёрном - всегда, с тех пор как отец покончил с собой. Это было несколько лет и одну неделю назад. Сонхва не смог приехать; в этот вечер, помнится, он гулял с трензелем в зубах перед господином Мином. —Я... работал, — признается он. —Вижу, что работал. Вся шея в этой твоей работе, — мать презрительно поджимает губы, и Сонхва инстинктивно прикрывает искусанное горло рукой. —А твой брат, между прочим, вкалывает на производстве. —И всю зарплату оставляет там же, потому что его штрафуют за нарушение дисциплины, — огрызается Хва. —Его несправедливо осуждают. —Его наказывают за пьянство. Мама, он же начал пить, ещё когда отец был жив. —Не смей так говорить про своего хена, – прикрикивает мать. Удар обжигает щеку. Мама никогда их в детстве не била, но, возможно, это потому, что она в принципе редко бывала дома. —Он хотя бы старается жить нормальной жизнью. —А я не стараюсь? —Обычно под нормальной жизнью понимают не это. Кто бы мог подумать, что в клане Пак когда-нибудь будет... Стыдно. Мать многозначительно смотрит на его шею. —А жить вот так не стыдно? — Сонхва срывается на крик. В её лице – ледяное спокойствие, но руки выдают подлинные чувства: она расстегивает и застегивает пуговицы, теребит и тянет края чёрной кофты, как будто хочет их порвать. Сонхва замечает на её груди брошку, подарок на их с отцом свадьбу. Говорят, что брошке пара столетий. Она наверняка стоит дороже, чем Сонхва. А ещё она выглядит очень глупо на фоне дешёвой кофты в катышках. Мать говорила: есть то, что имеет ценность, то, что не продаётся – гордость и память о славном прошлом. Но так не бывает, чем-то все же приходится торговать, чтобы выжить. Сонхва делает глубокий-глубокий вдох. —Нуна написала, что кредиторы приходили снова. Я привёз ещё. Наличными. Заработал. Сонхва изо всех сил старается звучать гордо, но вместо этого слышит голос обиженного ребёнка, который отчаянно ждёт если не благодарности, то хотя бы тепла. Он неловко приобнимает мать; она застывает в его объятиях, как статуя, только машинально прячет пачку купюр в карман. Говорить им больше не о чем. В пустом особняке господина Кима холодно и неуютно, как и в родном доме. Но это хотя бы хороший дом. Может быть, если подарить матери такой же, она обнимет Сонхва по-настоящему? Кто знает. Сонхва вдруг понимает, что скучает по Хонджуну, по его насмешливому голосу, а ещё по тому, как он вытесняет все дурные мысли. Для него не нужно стараться. До его возвращения осталось продержаться неделю. Лишь бы укусы успели зажить.