smear the king

В день приезда господина Кима Сонхва просыпается пораньше и начинает готовиться с самого утра. Он иначе укладывает волосы, подкрашивает глаза, надевает сережку — подарок Хонджуна, красивое белье, долго выбирает аутфит. Он выглядит очень хорошо в нежных пастельных оттенках, сияющий и свежий. Синяки почти прошли — он хорошо умеет лечить себя, не в первый раз, — а желтеющие гематомы на смуглой коже едва незаметны, но на всякий случай Сонхва зашторивает окна в спальне, создавая интимный полумрак. Немного духов на шею и запястья, совсем чуть-чуть, потому что господин Ким не любит слишком интенсивных запахов, а сегодня нужно, чтобы ему все нравилось. Учитывая не самые приятные жизненные перспективы, за господина Кима нужно держаться изо всех сил: без него будет негде жить ни самому Сонхва, ни его семье. Сонхва вслух произносит числа, огромные суммы кредитов, считает проценты и долги, чтобы убедить себя, что старается ради этого, а не потому что Хва где-то в самой глубине души не все равно, что думает о нем его наниматель. Они так некрасиво расстались перед его отъездом. Думать об этом стыдно. Следующий пункт — обед. Это занимает много времени, потому что Сонхва не представляет, где что находится на кухне, но зато, разобравшись, он готовит несколько домашних блюд. Еда на заказ не подойдет: тут важнее не цена, а внимание и время, потраченное на готовку. К тому же домашние хлопоты успокаивают. Сонхва помешивает поккымпап, когда слышит шаги и электронный писк. Звук набираемого кода кажется музыкой: это Хонджун. Сонхва порывается пойти встретить его, но тогда рис может пригореть, поэтому приветствие приходится выкрикивать. — Давно в моем доме не пахло так вкусно. Это что, взятка едой? — интересуется Хонджун, входя на кухню. Значит, он не забыл, на какой ноте они попрощались. — Почему сразу взятка? Просто захотелось сделать что-то хорошее к твоему возвращению, — Сонхва старается говорить спокойно, но голос предательски дрожит. — С каких пор ты делаешь что-то хорошее для меня? Сонхва стискивает лопатку так, что становится больно. — Я пытаюсь быть внимательным, — произносит он, чеканя каждое слово. Хонджун обходит кухонный стол по кругу, с любопытством разглядывая содержимое тарелок: их явно многовато на двоих. — Ну хоть не в фартуке на голое тело, и на том спасибо. Было бы совсем пóшло, — мимоходом замечает он. Самое ужасное, что такая идея у Сонхва тоже была. — Не хочешь — не ешь, — сквозь зубы рычит он и швыряет сковородку в раковину, вернее, пытается, но Хонджун ловит его за руку — несильно, но крепко — и отбирает сковородку от греха подальше. — Этого я не говорил. Красивого примирения не получилось. Они садятся за гротескно заставленный стол в полном молчании. Хонджун смотрит на него очень внимательно; от его пристального взгляда становится неуютно. Сонхва невольно трёт шею, прикрывая тщательно замазанные гематомы, как будто господин Ким может заметить и их — следы очередного обмана. — Попробуй хотя бы, — глядя в стол, бормочет Сонхва. Хонджун слушается и пробует, не без настороженности, словно ему могли подсыпать яд, сосредоточенно жуёт, а затем широко улыбается. — Неожиданно, но это правда вкусно, — с искренним удивлением говорит он и берет ещё. — Ты молодец. — Думал, раз я шлюха, то ничего не умею? — Сонхва старается звучать надменно, но ему приятно видеть, что Хонджуну на самом деле нравится. — Ну, до…освоения этой профессии, скажем так, ты жил в семье с личным поваром, — отвечает Хонджун, прикрывая рот рукой. — Было бы странно ожидать от богатого наследника кулинарных талантов. — Родители почти не было дома, и мы с братьями и сестрами торчали с прислугой, — вздыхает Хва, гоняя по тарелке кусок редиса. — Мне казалось, если я буду готовить что-то вкусное сам, то папа…ну, будет бывать дома почаще, поэтому я вертелся на кухне целыми днями. А потом…потом пришлось уволить повара, и как-то так получилось, что никто, кроме меня, ничего особо не умел. Кажется, он слишком соскучился, слишком долго молчал, чтобы контролировать себя и свою речь. Но Хонджун его слушает, даже внимательно. — Твоей семье повезло с тобой, — ободряюще кивает он. — Они так не считают. Но спасибо. Сонхва вдруг ловит себя на том, что тоже голоден. В последнее время аппетита особо не было, но Хонджун ел с таким удовольствием, что это оказалось заразительно. Сонхва подхватывает палочками небольшой кусочек. Мясо получилось действительно неплохо. Осознание накрывает его внезапно. — Хонджун. — М? —Откуда ты знаешь про личного повара? —Я же говорил, что многое о тебе знаю, — Хонджун пожимает плечами. Сонхва демонстративно откладывает палочки и скрещивает руки на груди. — Пока не расскажешь, я… — Объявишь голодовку? Отлично, мне больше достанется, — жует Хонджун. Он отказывается быть серьезным, и это очень, очень раздражает. — Хонджун, я серьёзно! — Сонхва порывается встать из-за стола, но это сложно, когда на нем столько тарелок; локтем он задевает маленькую мисочку с кимчи, и только её звон приводит его в чувство. Чёрт. — Ладно, ладно, только посуду не бей, — миролюбиво говорит Хонджун, поднимая руки, как будто сдаваясь. — Давай я тебе намекну, а ты за это спасешь кимчи. Сонхва настороженно кивает. — Помнишь район, где ты жил в детстве? — Допустим, — осторожно соглашается Сонхва. Предаваться воспоминаниям под столом, соскребая с пола кимчи, не слишком удобно, но эту часть города он действительно знает хорошо. — А южнее был такой бедный квартал, его все хотели снести, но почему-то не снесли. — Ну. — И между ними был маленький парк. В нем якобы когда-то кого-то убили — ну, дурацкая городская легенда, — поэтому там никто особо не гулял. А вот ты гулял, потому что там было тихо и спокойно и можно было покачаться на скрипучих качелях. И ещё кое-кто там бывал. Сонхва вскакивает с пола так резко, что чуть не врезается головой в столешницу; Хонджун чудом успевает подставить руку, чтобы спасти его от нелепой травмы. — Подожди, я помню! Был один парень, действительно... Это был ты?! Нет, стой, его же звали как-то странно. Европейское имя. — Ага, Эдвард Ким, — прыскает от смеха Хонджун. — Точно! Сонхва бесцеремонно хватает Хонджуна за подбородок и взглядывается в его лицо, выискивает знакомые черты. Теперь Сонхва его узнает, потому что знает, куда смотреть и какие сходства искать. Хонджун очень изменился, между ним и худеньким мальчишкой, похожим на Питера Пэна, целая пропасть. — Когда я тебя увидел, сразу понял, что ты из элиты. Решил, что с Хонджуном ты общаться не будешь, а с Эдвардом — вполне, — хихикая, объясняет Джун, позволяя себя изучать. — Как я мог не узнать... — бормочет Сонхва и мысленно отвечает сам себе. Прошло больше 15 лет. Они были подростками, совсем детьми, а теперь Хонджун стал "господином Кимом". Слишком много людей, слишком много лиц, чтобы все запомнить, слишком много мужчин над Сонхва, чтобы воссоздать в памяти неловкий подростковый поцелуй в щеку. Хонджуну тогда пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до лица Сонхва. Они оба так смутились тогда, не зная, что делать дальше, и разбежались по домам, а дома отец сказал, что они скоро переезжают, и начались сборы и суматоха, и было не до мальчика со странным именем. — Мы дружили, кажется, всю весну и все лето, — пытается сообразить Сонхва. Память подбрасывает смутные эпизоды из его жизни в то время, но все как будто в тумане: он так редко думал о прошлом, что события постепенно потеряли краски. Мысли о далёких счастливых временах причиняют боль. — Ага. А потом ты перестал приходить. После того, как... — Да, я помню, — перебивает его Сонхва и прижимает руки к щекам: он краснеет, глупо и смешно, как ребёнок, которого впервые поцеловал его друг. — Я в тебя ещё тогда влюбился. Хотя, кажется, даже не знал, что это такое. Я приходил туда потом ещё долго, но ты все не появлялся... — Да, мы переехали, и... Блин, почему мне так неловко теперь на тебя смотреть? Сонхва падает на стул и закрывает лицо руками. — А ты поешь, вдруг отпустит, — ехидно советует Хонджун, и теперь в его голосе слышатся знакомые интонации. Или это только кажется. Сонхва уже ни в чем не уверен. Телефон господина Кима вибрирует где-то в прихожей. Он убегает, чтобы ответить, и оставляет Сонхва наедине со своими размышлениями. Картинка Хонджуна-ребёнка и Хонджуна-взрослого никак не складывается. Его купил друг детства. Его взял из притона человек, с которым он спорил за право качаться на качелях. С этим надо как-то жить. А ещё надо бы спросить у Хонджуна, остались ли у него детские фотографии. Просто чтобы убедиться. Сонхва собирается позвать Хонджуна, который, очевидно, отвлёкся на телефонный разговор и не обращает внимания на то, что у его спутника в буквальном смысле рушится мир. Сонхва прислушивается к его словам, обращенным к невидимому собеседнику, и холодеет. Хонджун говорит о господине Мине. Его имя звучит в разговоре несколько раз.