Наш Сынминни

— Сынмин, ты спишь? — Чонин мягко трогает ноги старшего через плед, которым он его накрыл. Его встречает общая тишина и тихий звук размеренного дыхания. Чонин немного колеблется. Обычно он выгоняет парней из своей комнаты, если они придумывают прийти сюда, но Сынмин спит слишком сладко, чтобы попытаться его отсюда вытолкнуть. Он сначала долго смотрит, поглаживая чужие коленки, прежде чем лечь рядом на бок, заглядывая в лицо Сынмина. — Прошло так много времени с тех пор, как мы спали вместе, — он бормочет, убирая непослушную чёлку со лба Сынмина, улыбается чужим надутым губам, слегка подёргивающимися во сне. — Ты слишком навязчив. В комнате темно, если не считать ночника и отражения луны в лисьих глазах. Здесь давно уже не веяло Сынмином, около пары недель, как раз с тех пор как он внезапно перестал приставать к Чонину как навязчивый младшенький. Раньше он всегда вваливался с разрешением или без, красиво садился рядом, по пути заказывая Макдональдс и доставал джойстик совсем по-хозяйски. А ещё раньше они и вовсе делили комнату, редко переглядывались перед сном и касались локтями, когда приходилось собираться возле общего шкафа. Чонин не осознавал (или не хотел признавать) то, как сильно скучает. — У тебя появилась тайна, хён? — пальцы обводят контур щеки совсем невесомо, чтобы не разбудить, касаются подбородка. Чонин обижается на то, как хорошо Сынмин ощущается в его пространстве. Он придвигается чуть ближе вопреки нелюбви к скиншипу и тыкается лбом в его. — Только не просыпайся сейчас. Сынмин спит уже так крепко после насыщенного дня, сжимая краешек одеяла в пальцах. Он чувствует чье-то дыхание совсем рядом, но ему так не хочется открывать глаза, поэтому мозгу думается, что это как всегда Минхо. Он привычно придвигается ближе, ластится как котёнок. — Хён-а, не сейчас, — он тихонько утыкается в тепло между шеей и плечом Чонина, обнимает его слабо. — Прикрой окошко... Чонину приходится закусить губу, чтобы не издать удивлённый звук. Он даже задерживает дыхание, замирая на месте от новых ощущений. Сынмин только что называл его хёном и прижался, словно просит побольше тепла и любви. Это ужасно непривычно, точнее нет, Сынмин иногда пристаёт к нему с объятиями и всем остальным, но сейчас он такой сонный и такой крошечный под его ладонями. Сынмин чувствует себя комфортнее, когда его накрывают мягким одеялом до самого подбородка, гладят по спине и талии длинными пальцами, Минхо сегодня даже пахнет по-другому. Он жмётся ближе, уже чутка проснувшись, но лишь на четвертинку, приоткрывает губы, чтобы мягко прикусить ими шею старшего как тот любит, лениво лижет это место и находит новое, стараясь не оставить следов. Обычно Минхо комментирует это, хваля и направляя или игриво ругая, но сейчас он только вздыхает и дрожит, будто это случается впервые. Сынмин довольно улыбается, устраиваясь на чужом плече и, закрывая глаза, пушистый и успокоенный снова засыпает. Чонин не может успокоить своё сердце. Он лежит молча почти пол часа, совсем не двигаясь, потому что не может. Сынмин старше, но в его руках он кажется младшим парнем, таким нежным, как никогда. Это почти очаровывает, но не отменяет того факта, что Чонин оказался слишком удивлён неожиданными действиями. И это подозрительно, что ему, вроде как, нравится. Влажные следы на шее чувствуются как ожоги, хочется прикоснуться к ним, чтобы попытаться понять это чувство. У него давно никого не было или ему просто нравятся поцелуи? Или нравятся поцелуи от Сынмина? Тот единственный раз, когда он ощущал его губы на своих, был много лет назад, когда они были подростками. Чонин также проснулся посреди ночи из-за того, что подвыпившее тело свалилось в его кровать и просяще прижалось под одеялом. Им было 17-18 лет, его маленький хён ушёл отдыхать со своими друзьями из школы, тогда Чонин даже не задумывался, кто эти люди, да и сейчас нет смысла думать об этом, Сынмин всегда был немного скрытным. Его губы определённо стали отчего-то более пухлыми и выразительными за пару лет, и Чонин осмеливается посмотреть вниз. Сынмин красив под лунным светом, его лицо и шея кажутся ещё белее, видно почти все слабые мимические морщинки и неровности кожи, и от этого момент намного реальнее. Он чуть сгорбился, ладони сложены возле головы, прижаты к груди Чонина, в которой беспокойно бьётся сердце. — Ты целовался с кем-нибудь ещё? — потому что Чонин нет. Он поджимает собственные губы, снова пытаясь вспомнить каково это, грудь почти сжимается и теплеет. Конечно, он бы не осмелился спросить его просто так. — Так не честно. Не честно... — Почему ты такой красивый?.. Чонин не уверен, что контролирует себя тогда, когда носом прижимается к виску Сынмина и вдыхает его запах. По телу бегут мурашки, но не только от аромата сладостей и чего-то ещё, а от самого понимания, что Чонин делает это. Так хорошо. Он зарывается в волосы чуть крепче, его губы едва ощутимо касаются кончика чужого уха, и Сынмин немного ерзает, хотя послушно остаётся в руках. Сынмин чувствует через сон касания и ласки, которые ему дарит кто-то, кто лежит рядом, но он такой уставший, что не может вспомнить, с кем лёг. Он может ощущать только знакомое тепло и нежность рук, немного резкие, но приятные. Он сворачивается в клубочек чуть крепче, одну ногу закинув на чужое бедро, чтобы прижаться ближе. Кто бы то ни был, он не против в любом случае. Чонин на это лишь обнимает крепче, позволив Сынмину оставить касание губ на стороне его шеи. Это всё так необычно и мило, что тянет потерять сознание. Чонин молодой парень с внезапно разгорячённой душой и ему определённо вдруг хочется больше. Он всегда мыслил чуть старше своего возраста, поэтому ему ну уж точно хватает ума снова подумать. Стоит или нет? У него скоро будет, если Сынмин ещё раз заденет его коленкой. — Хён... Сынмини-хён, отодвинь ногу, — он тихо просит, его ладонь на Сынминовой коленке. Старший никак не реагирует, и Чонину приходится наклониться к его уху и мягко подуть на ушную раковину. — Проснись. Ты собираешься отдавить мне там всё. Сынмин надувает губы и нехотя протирает глаза костяшками, когда тряска его ноги продолжается. Он вздыхает и поднимает взгляд, видя на себе Чониновский. — Йена? В чём дело? — его голос недовольный, как и нахмуренные брови, и Чонин, кажется, немного залипает. — Смотри, куда тычешься. С чего ты вообще сюда спать лёг? — он делает вид, что ненавидел каждую секунду этого, но даже неожиданно для себя ему хочется, чтобы хён остался. — Ты мне так надоел. — Если я тебе надоел.. — взгляд Сынмина исподлобья немного хмурый, но ещё и такой, словно Чонин задел его своим словами. Он приподнимается на локте и оглядывается, пытаясь понять, откуда ему слезть, но его тут же хватают за руку и препечатывают к кровати. Сынмин выглядит удивлённым этим действием и вскидывает брови, когда к нему наклоняются и прижимают всем своим телом. — Йена? Чонин фыркает и прижимается так, чтобы старший под ним не мог отодвинуть его, хотя он и так сильнее. Он ложится плашмя, натягивая на них одеяло. — Спи со мной. И это ничего не значит, извращенец. Это.. Это наказание. Да! — взгляд Чонина мечится по комнате и глаза упираются в брелок, подаренный ему Сынмином, изо рта беспорядочно скоро валятся слова. — Потому что этого подарка недостаточно, понятно тебе? Будешь мучаться. Сынмин пыхтит, уже совсем проснувшийся, пытается столкнуть Чонина, но его руки заблокированы под этим гигантским лисом. Хотя стоит признать, что это довольно приятно... Он внезапно вспоминает, что, наверное, Минхо ждёт его в одной из их кроватей, раз уже так поздно, но думает, что ничего страшного произойти не должно. Они лежат молча, и Чонин горячо и слишком старательно дышит куда-то в плечо Сынмина, так что ясно, что он не спит. — А какой подарок тогда ты хочешь за моё плохое поведение? — бормочет Сынмин, задумчиво комкая ткань простыни в руках, которые всё ещё сжаты в чужих. Чонин нарочно молчит и жмурится сильнее, до звёздочек перед глазами, обнимая Сынмина ногами чуть крепче. Придурошная ночь. Сынмин хочет что-то сказать, но думает, что не нужно, поэтому закрывает глаза и старается сконцентрироваться на своём дыхании, падая в маленькую поверхностную дрёму. *** В комнате Феликса часто пахло аромапалочками с какими-то успокаивающими травами. Они всегда заставляли Сынмина хотеть спать, но он не сдавался, господиспасибо. Феликс тоже был здесь, в своей красивой майке и штанах, расслабленный читал журнал, лёжа на боку. Его рука красиво подпирала голову сбоку и он выглядел совсем как идеальная обложка, сосредоточенный весь на тексте и картинках. Феликс шмыгнул, перевернул страничку с шелестячим звуком между пальцами, делая вид что совсем не замечает щеночка в комнате. Сынмин ползал по полу, недовольно заглядывая под кровать и шкаф, рыскал там руками, ругался. Феликс поднял взгляд лишь на секунду, чтобы проследить движение покачивающихся бёдер, на которых очень хорошо смотрелись все виды домашних шорт. Сегодня снова те вельветовые. Сынмин пискнул, стукнувшись головой о кровать, когда поднимал голову, нахмурился сильнее и потёр лоб. — Ещё шишки мне не хватало... — он надулся, пытаясь придумать где же ему поползать ещё, чтобы найти чёртову любимую заколку, которая была ему дорогим подарком, а ещё самой удобной заколкой на свете. Она точно была в этой комнате, Сынмин знал, честно! И так же честно не чувствовал карих глаз на своих ляжках, когда они мягко расползались словно желе, как только он сел, подогнув под себя ноги. — Ты такой рассеянный. Лино-хён плохо держал тебя ночью? — Феликс всё же отвлекается и сосредотачивает глаза на чужих, похлопывая по кровати рядом. Сынмин качает головой, задумчиво упираясь локтями о край кровати Феликса, уместив щёки в свои ладони. — Йени. Он стал таким тяжёлым, что я чуть не задохнулся, — он вздыхает и вытягивает шею, чтобы послушно получить поцелуй в щёку. Феликс наконец-то улыбается и светится, становясь привычно игривым. — Ох, наш макнэ? Ты был с ним сегодня? — Я нечаянно уснул в его кровати, а он лёг на меня, ещё и пожаловался, что я подарил ему слишком мало, ну... — Сынмин смущается, отводя глаза, и это не проходит мимо внимательного Феликса. — Даже не знаю, может, купить ему ещё одни кроссовки? — Слишком мало? Что ты имеешь ввиду? Ты в чем-то провинился? — Фел обеспокоенно садится на кровати и манит Сынмина к себе. Он устраивает его между своих ног, позволяя упереться спиной о его грудь, руки сцепляет на его животе в слабый замок, чтобы подсознательно дать ощущение защищённости. — Ну, эм, когда я заплакал тогда. Я думаю, что вам было очень неприятно и мне до сих пор жаль, Ёнбок, — Сынмин кусает губу, начиная нервничать и чесать коленки. Феликс мягко берёт его руки в свои и слегка сжимает, внимательно выслушивая. — Я не должен так давить на вас своими проблемами, но я ничего не мог поделать когда... — Сынмин сглатывает, чувствуя себя немного неловко, и его щёки едва заметно розовеют, — ... доверился. Феликс тут же влюблённо воркует, его грудь сдавливает нежностью, которую он осторожно дарит Сынмину, прижимая его ближе к себе и зарываясь носом в его чуть лохматые волосы. Сынмин краснеет сильнее, закрывая глаза и откинув голову на плечо Феликса, позволяет тому делать все эти маленькие вещи. Они переплетают пальцы и коротко целуются. На улице становится теплее. — Феликс, ты такой добрый, — Сынмин бормочет, его губы чуть тяжёлые от лёгкого чмока, ему хочется ещё. — Можно мы ещё поцелуемся? Феликс вместо ответа хмыкает и сажает Сынмина поудобнее, обхватив его скулу пальчиками, чтобы повернуть лицо в свою сторону и поцеловать по-настоящему. Он немного дразняще посасывает и оттягивает нижнюю губу Сынмина, влажно двигая своими напротив его. Губы Сынмина словно желейные, такие мягкие и податливые, слишком удобные, чтобы зажимать их между своими и скользить по ним языком, ловя жадный вздох прямо в поцелуй. — Сынмини, — Феликс зовёт его после того, как на него сели, крепче обнимает его талию, прежде чем скользнуть ладонями вниз к бёдрам. Сынмин смотрит вниз, его колени сами раздвигаются, когда Феликс слегка на них надавливает, гладит внешнюю сторону, а потом внутреннюю. Всё совсем как обычно, уже обычно. Сынмин едва осознаёт сколько они так близки и почему ему сейчас совсем не стыдно. Его собственные ладони движутся назад, чтобы обхватить плечи Феликса и прижаться к нему, когда тот начинает осыпать поцелуями его затылок. Шея Сынмина такая чувствительная... — Сынмини, — Феликс глубоко и мягко просит, привлекая к себе чужое внимание, но его руки не останавливают свои поглаживания. — Хочешь заняться сексом? Внутри леденеет и падает вниз. Это всё ещё так непривычно, что Феликс всегда спрашивает это, когда хочет потрогать его или поиграть с ним, Сынмин знает, что тот имеет ввиду. Ему совсем не страшно, просто это смущает раз за разом, сколько бы это не происходило. Минхо делает всё без слов, они общаются глазами и он сам знает, где и как ему сейчас можно, Хёнджин ещё слишком стеснительный, они просто иногда целуются, но он не говорит о большем, но Феликс. О, Феликс, солнечное благословение, открытый и искренний. Мин витает в мыслях и пропускает момент, когда даёт согласие, а его накрывают тёплой мягкой ладонью. Он уже горячий и твёрдый. Феликс всегда делает всё чертовски верно. Правильно сжимает у кончика, нежно оттягивает кожу и выводит круги большим пальцем, размазывая смазку по головке. У Сынмина от этого кружится голова. Он издаёт тихий звук, чуть толкнувшись бёдрами вперёд навстречу прикосновению. Ему нужно больше. Феликс хихикает над его реакцией, снова целует в шею, по которой пробегают мурашки, кусает плечо через футболку, легонько надрачивая. — У меня новая пробка. Хочешь попробовать? Обещаю, она очень милая и хорошая, — Феликс мурлычет так, словно говорит о какой-нибудь кошечке, а не чёртовой анальной игрушке, на которую Сынмин, конечно, согласится. — Она большая? Я не уверен... — Нет, совсем нет. Совсем как твои, просто чуть больше. Если не хочешь, мы не будем, но я буду дразнить тебя, — Феликс снова улыбается, обнимая Сынмина поперёк груди с нежностью, которая только для него. Конечно, он не дразнил бы его жестоким образом. Никогда. Просто слишком сладко бы целовал и не давал расслабиться, если они снова окажутся наедине. — Я думаю, что ты не против, да? — он бормочет, чувствуя, как дрожит Сынмин. — Хорошо... Но тогда побольше смазки. И будь рядом, — Сынмин дуется, когда над ним смеются, с любовью прижимая к себе. В его сердце и между ног теплеет от звука чужого глубокого голоса прямо над ухом. — Я всегда рядом для тебя, ты же знаешь. Ты мой номер один. Сынмин пытается не обращать слишком много внимания на то, как бьётся его сердце при этих словах. Он влюблённый дурак. Феликс нехотя отходит, чтобы сбегать за игрушкой и запереть дверь в его комнату. Спасает то, что он тут же возвращается обратно, замечая, что Сынмин уже снял шорты и бельё, оставшись в своей милой большой футболке, которая делала его меньше, чем он казался. Они умещаются в ту же позицию, Феликс выставляет руки перед Сынмином, чтобы немного обнять его, пока он выдавливает немного смазки на пальцы, слегка растирая её, тычется носом в чужую шею. — Готов? Откройся немного, — он шепчет, выдыхает, когда пальцы опускаются вниз и мягко скользят по входу, прежде чем его указательный медленно скользит внутрь всего на две фаланги. — Хорошо... Я собираюсь немного растянуть тебя. Сынмин любил то, как Феликс проговаривал всё от и до. Это делало всё на свете менее страшным. Не важно, готовили они, учились новым хобби или занимались тем, чем занимаются сейчас. Голос Феликса при этом всегда был сосредоточенным и тихим, бархатным и нежным. Он никогда не ругал Сынмина всерьёз, даже когда тот портил что-то, был предельно терпеливым и любящим. Поэтому Сынмин всегда доверял ему и будет доверять, наверное, до конца своих дней. Каждый мембер чувствуется как соулмэйт в определённые моменты, и сейчас это Феликс. Ангел во плоти, такой хороший и заботливый, что хочется сгрести в объятия и плакать, но Сынмин не на столько сентиментален. Хотя, кто знает. Даже сейчас это происходит с исключительной заботой. Феликс уже немного растянул Сынмина и теперь мягко толкает в него кончик чёрной пробки, слегка расширяющейся к основанию. Он бережно держит Мина за одно плечо, наблюдая через другое, как в нём исчезает игрушка, как хорошо он принимает её. Его тело наполняется трепетом при тихих звуках из чужого рта, когда он дразняще почти до конца достаёт игрушку и снова вставляет её, нежно массируя внутри круговыми движениями. О, Сынмини, его нежный мальчик. Он легонько давит на основание, заставив пробку зайти до упора, с интересом смотрит сверху вниз и, кивнув себе, снова обнимает Сынмина уже двумя освободившимися руками. — Я люблю тебя, — он улыбается чужой дрожи, гладит по животу, чуть приподнимая футболку, чтобы поласкать кожу живота и груди. — Ты любишь меня? Ответь. Сынмин хнычет от нежных поддразниваний и слов. Он кивает, тяжело сглатывая от жары, поднимающейся в комнате. — Да... Пожалуйста, ты так нечестно играешь, — член на его животе мелко подпрыгивает от неожиданного прикосновения маленьких пальцев к его соскам. Сынмин ахает и падает затылком к чужому плечу, когда Феликс щиплет и тянет за розовые бусинки, так хорошо и правильно лаская его. Кончики указательных порахают над ними, вызывая больше звуков и мурашек. Член Фела ноет от недостатка внимания, и Феликс опускает одну руку, чтобы помочь себе чуть оттянуть спортивки и достать его, медленно поглаживая. Его собственные ноги вздрагивают и выдают с головой. Сынмин елозит на месте, отодвигается чуть вправо и смотрит туда через плечо. — Тебе нужна... помощь? — он всё ещё тяжело дышит и смотрит на Фела полуприкрытыми глазами, отзывается на его поцелуй и подстраивается под руки, тихо шипя от передвижений. Пробка даёт знать о себе. — Не уверен, милый. Хочу доставить удовольствие тебе сейчас, хорошо? Не беспокойся обо мне, — Феликс почти мурлычет, пересаживает Сынмина на свои колени и снова заводит руки за него, одной придерживая под коленкой, а второй водя пробкой туда-сюда. — Ликси... Ликси, ты такой милый со мной, — Сынмин делает глубокий прерывистый вдох, дрожащей рукой медленно надрачивая себе. — Я собираюсь кончить, если можно. Ты можешь, ах, можешь толкать глубже и быстрее, — он глотает слова и облизывает губы, немного ёрзая. Феликс выполняет желание без лишних слов: обнимает крепче и двигает игрушкой быстрее, прокручивая её на моменте входа. Ему кажется, что он сам горит, ему бы хотелось перевернуть Сынмина на живот и заменить эту пробку своим членом, собственнически оставить засосы по его шее и рассказать всему миру, что они вместе. Феликс так погружается в свои фантазии, что слишком поздно замечает дрожь в чужом теле. Сынмин почти всхлипывает, он уже кончил, но Феликс продолжает стимулировать его, продлевая волны оргазма, граничащие с болью. Он скоро осторожно вынимает игрушку, пальцами потирая чувствительных вход, слегка пульсирующий под ними. Сынмин слышит извиняющийся шёпот над его ухом, чужую грудь у своей спины и сладкие обещания. Ему так хорошо и спокойно, что хочется остаться в этой постели с этим человеком навсегда. Феликс ласкает его и радуется минету, который предлагает ему Сынмин взамен, они проводят в кровати ещё почти целый час, наслаждаясь друг дружкой. Заканчивают лишь к позднему обеду, когда Чан уже ругается на них через дверь. *** Чонин странно смотрит на Сынмина во время еды. Почти обидчиво. Мемберы тоже это подмечают, но предпочитают не вмешиваться, так как их крошки наверняка разберутся сами. Они просто обожают друг друга, разве могут они серьёзно ругаться? Чан, хоть и выглядит уставшим, не сводит с них глаз, продолжая общаться с каждым как ни в чём не бывало. Честно говоря, замечают это в основном лишь старшие. Феликс, Хёнджин и Джисон заняты обсуждением игры, хотя Феликс с нотками пристального внимания рассматривает Кима, чтобы убедиться, что он чувствует себя хорошо. Чанбин лениво играет в телефоне, прижавшись макушкой в плечо Минхо, а глаза того на Сынмине. Минхо ненавидит обиды. Ему не нравится, когда на него обижается кто-то так же сильно, как и когда это делает он. А ещё привычку быстро прикипать. За пару ночей с Сынмином он больше не может спать один. Щенок слишком мягкий и родной в его руках, идеально высокий и худой, пахнущий лишь свежестью с любовью. Минхо ворочался всю ночь, прислушивался ко звукам, пытался удержать себя тут и не пойти на разведку. За столом его почти трясёт от мыслей. Он распахивает глаза, даже не заметив того, как долго он жмурился, когда чувствует чужую ступню на своей, а потом видит выжидающее лицо Сынмина. Его брови подняты, а палочки зависли в пальцах. — Хён, тебе наложить ещё мяса? — осторожничает Сынмин, приглашающе приподнимая палочки. Минхо качает головой и под удивлённые взгляды внезапно встаёт с места, обходит стол и хватает Сынмина за запястье. — Идём. — Эй, это странно! — Хёнджин вмешивается полушутливо, удерживая Сынмина за бедро, чтобы он остался здесь. А сам Сынмин, мягко говоря, стоит в шоке. Он смотрит Минхо в глаза с удивлением, отчаянно пытаясь получить ответ. — Что это всё значит? — Чанбин, потревоженный вставшим хёном, недовольно косится на пару. — Имейте совесть. Сынмин начинает пререкаться с Чанбином, раздражённый и чувствительный, но Минхо, кажется, договаривается, потому что он тащит его из-за стола прямо в его комнату. Там Сынмина прижимают к закрытой двери и сильно целуют, водят руками где можно и нельзя. Шторм из близости ошеломляет, Сынмин глотает воздух и отталкивает старшего. — Стой... Стой... Ты что, с ума сошёл!? Минхо приходит в себя только из-за растерянных глаз перед собой, он тяжело дышит, его тело почти дрожит. — Сынмини, я не хотел. Извини. Сынмин прикусывает губу, сглатывает: — Что на тебя нашло? — он зачёсывает волосы назад, его глаза бегают по чужому лицу. Минхо молчит, потому что признавать причину стыдно. Он не спал со своим парнем всего одну ночь, а у него уже словно ломка. Он чувствует ревность. Что, если тот был с Ликсом или Хёнджином? Они оба душат его любовью почти так же, как он сам. У них такие же серьёзные намерения? — Я просто волновался, ладно? Мне нужен был этот поцелуй, — он снова сокращает расстояние, уже медленнее и осторожнее, берёт руки Сынмина в свои и следит за реакцией, прежде чем оказаться носом к носу. Сынмин фыркает и выясняет, что совсем не злится. Он слегка вытягивает шею, касаясь чужих губ своими в лёгком поцелуе, сжимает маленькие пальцы Минхо, водит своими по его ладоням. Хён видится ему таким уязвимым сейчас, что это почти ранит, вызывает желание помечтать, побыть вдвоём, защитить, спрятать, влюбиться. Сынмин выдыхает, когда они делают паузу в поцелуе, ему почему-то кажется правильным в этот момент сказать, где он был и что он делал — головой управляют влюблённые тараканы. Трезвый незацелованный Ким Сынмин бы мягко послал за такое. Но на то он и залюблен, чтобы пробормотать: — Я уснул вчера у Чонина в комнате. Доволен? — он пялится в лицо Минхо, пытаясь распознать эмоции в кошачьих чуть прищуринных глазах. — Доволен. Не забудь не засыпать где попало. Сегодня давай у тебя? Мне неохота убираться в комнате... — Вонючка, — Сынмин закатывает глаза, чувствуя лёгкое раздражение, но всё же он согласен. Минхо прикрывает его драматичную игру ещё одним поцелуем, хватая Сынмина за грудки, чтобы увести к кровати, не отрывая губ. *** Чонин чувствует себя беспощадно глупо. Не то чтобы он был действительно чем-то расстроен или обижен, его просто раздражало то, что Сынмин так близко и так далеко. Он давно подозревал его и Минхо в некой общей тайне, но сейчас это кажется более, чем очевидным. Он помогает Чану убрать грязные тарелки в посудомойку, делая всё на автопилоте, потому как проиграл в спор из-за своей рассеянности. От глаз лидера это не уходит, он с любопытством присматривается к поведению, убеждается, что они на кухне одни, прежде чем подойти ближе и положить руку ему на плечо. — Йена? Может, это не моё дело, но что-то случилось? Ты выглядишь загруженным, хм? Чонин вздрагивает и поворачивается к Чану, качая головой. — Нет, я просто думаю о кое-чём. Мне хочется немного побыть одному, хорошо, хён? Вроде бы убрал всю посуду... — он оглядывается и делает мягкий поклон головой, спеша покинуть кухню и Чана, удивлённо стоящего на месте.