Наш Сынминни

Феликс и Хенджин хихикают, сплетаясь ногами, когда лежат на кровати первого, просматривая что-то в его телефоне. Сегодня они оба устраивают маленькую ночёвку со сплетнями, чтобы обсудить всё что можно и нельзя, как и делали это раньше, но почему-то прекратили. Кровать так и остаётся опрятной, присутствие духа ночёвок выдают лишь пижамы, масочки и сдëрнутый на пол бирюзовый плед. Хëнджин как обычно дурачился с лаком для ногтей и пролил его, но всё в порядке, потому что это лишь маленькое пятнышко. Он, убрав волосы в хвост, удобно подкладывает руку под голову Феликса, чтобы заглянуть ближе на одну из фотографий из переполненной галереи — Сынмина, нежного и розового после душа, вытирающего волосы. У него тут недовольное лицо из-за камеры прямо перед носом, но махровое полотенце так мило лежит на его голове, словно фата для плюшевых свадеб. — Он такой сладкий здесь. О, смотри, а это я сделал, — Феликс хихикает, увеличивая фотографию двумя пальцами и показывая слабый след на руке Сынмина рядом с запястьем, похожий на укус. — Он был таким очаровательным и мокрым! Это напомнило мне тот день, когда мы ездили на тот пляж. Хотя в ванной намного теплее, знаешь ли. — Верю, — Хëнджин фыркает с улыбкой на губах. С тех пор, как они с Ликсом начали обсуждать всё это, стало жить немного легче. Разговоры по вечерам позволяли не пропадать со своими мыслями наедине, даже если они казались сокровенными. По итогу тяжёлые размышления оказывались совершенно простыми и даже общими, когда дело касалось нежных юношеских чувств. — Чëрт, я так завидую. Он правда был настолько вкусным? — Чувак, клянусь, — Феликс эмоционально вздыхает, его живот приятно покалывает от воспоминаний, — Ты... Ты ведь не пробовал его ещё, да? — большие глаза смотрят прямо на Хëнджина с любопытством, тот тоже вздыхает и кивает, дуя губы. Феликсу действительно повезло больше. Он даже рассказывал как-то раз, как Сынмин нежно целовал его бёдра, неловко пытаясь сделать ответный минет, но так смутился, что просто очаровательно зарылся лицом в бок Феликса, тепло надрачивая в хорошем темпе. Они тогда посмеялись и просто ушли ужинать, наслаждаясь компанией друг друга. Ничего, что могло бы сделать их отношения хуже. — Ты знаешь, я так люблю его, — брелок-звезда на чехле тихо гремит, потому что Хëнджин перехватывает телефон в левую руку, правой притягивая Феликса ближе к себе, поглаживая его волосы. Действительно легче и приятнее. — Ты же в курсе, что он с Минхо сейчас? Феликс вопросительно приподнимается на локте, заставив Хëнджина убрать руку, затем немного хмурится. Он ещё не знал об отношениях Минхо и Сынмина, так что вопрос был сюрпризом. Конечно, Хëнджин ещё не рассказал, он ведь думал, что это слишком очевидно, потому что парни стали больше проводить времени наедине и все подобные вещи, что делают влюблённые люди. Невозможно было не заметить, как они друг на друга смотрят или касаются время от времени, когда думают, что их не видят. Но Джинни всегда замечает всё, а потом бесится по пустякам. Он взволнованно и живо пересказывает то, почему он решился на такой шаг, когда звал Сынмина, чтобы разрисовать его. Его правдивые мотивы, основанные на ревности и желании тоже получить кусочек от вкусного пирога со взбитыми сливками, ведь Сынмин чистый пакетик муки для запекания сахарных печенек и всех прочих влюблённых штук. Мучной мальчик знает о чем говорит. Ещё он, немного смутившись, всё же упоминает ту ситуацию в гостиной комнате, причмокивания в коридоре их тренировочного зала и следы на коже Сынмина. И теперь Феликсу стало понятнее. О, нет, он ни в коем случае не может ревновать, но вся новая информация едва укладывается в голове. Они и сейчас в одной постели, верно? Это имеет смысл. Глупо винить людей, которые любят друг друга, но разве это должно вызывать искреннюю радость за чужие чувства, когда это тот, кого ты сам нежно любишь и хочешь? Может быть, это всего лишь натура Феликса, а может и что-то другое. Он лишь надеется, что их хëн хорошо заботится о Сынмине, как делал это для всех них, когда они жили по четыре человека в двух разных корпусах. Он просто должен быть счастлив и спокоен, хоть и не желает отступать даже после новости. Но Хëнджин отвлекает своим кашлем, подавившись леденцом, чем очень перебивает внутрение диалоги. Они теперь просто болтают о ерунде, играют на телефонах и едят закуски из тайничка. Феликс старается кушать хорошо и сколько требует организм, потому что в тот день ему нескончаемо летели выговоры за диеты. Даже если иногда бывает сложно, мемберы заботятся о нём, друг о друге, и это невероятно приятно. Конечно, они не смогли бы вытрясти личных тараканов из чужих голов, но они учат жить с ними, поддерживают и держатся как настоящая большая семья. Это на самом деле ценно. Ночь подкрадывается слишком быстро и незаметно, заставляя общежитие утихнуть и стать сонными. Сегодня не было насыщенного расписания, но почти все сейчас предоставлены самим себе, занимаясь рутиной и подготовкой ко сну. Ким Сынмин недавно заходил в комнату сначала к Чонину, а потом Феликсу, зовя завтра поиграть в Овервотч или ещё что-нибудь. Хëнджин тактично молчит, притворяясь, что не чувствует, как борется с желанием немного подержаться за руку и утащить третьим в кровать. Сынмин же топает в пушистых носках по пустому коридору обратно к себе, чтобы дождаться Минхо, если, конечно, не уснёт первее. *** Первые лучи солнца с лёгкостью бы разбудили спящего Кима, если бы не тонкие занавески и лежащая рядом с ним крепкая фигура. Просыпаться от нежных медленных поцелуев в затылок и шею куда приятнее. Сынмин убеждается в этом, когда сонно приоткрывает глаза, чтобы посмотреть вниз на то, как рука Минхо сжимает его собственную, прижимаясь ладонью к тыльной стороне Сынминовой и переплетая пальцы. Его губы привычно скользят вниз к ушку, мягко прикусывая его, заставляя Сынмина издать крошечный звук и прижаться к Минхо спиной. Тот не останавливается, купая младшего в утренней нежности и их уже обыденном акте привязанности друг к другу. Его тело продвигается плотнее, почти наваливаясь, сплетая их ноги. Минхо сам не знает, каким образом стал таким мягкотелым по отношению к человеку; позволившим себе непривычно открыто показывать свою… Свою что? Что это за чувство? Такое приятное и мягкое, стягивающее всё внутри. Оно появляется каждый раз, когда худые руки украдкой поправляют ему волосы или дразнят под столом, щекотя ляжки; смазанные сладким бальзамом губы вытягивающиеся в трубочку, пытающиеся выпросить очередной поцелуй перед сном; ну, или эти их переглядки, заменяющие слова. Однажды он даже не подозревал, что Сынмин такой тёплый и экстремально им любимый. Минхо за прошедший месяц, кажется, даже забыл, каково это — засыпать в своей кровати, не видя очаровательное создание перед собой, не важно каким боком оно повëрнуто. Или затылком. Тем не менее, он здесь, зарывается носом в мягкие волоски, вдыхает запах, пока опускается кончиком носа ниже по шее, слышно выдыхая. — Что ты делаешь? — Сынмин всё ещё наполовину спит, мешают ему только эти вздохи и касания на чувствительной шее. Его голос с утра непривычно тихий и даже немного хриплый? Не грубо хриплый, а такой, словно кто-то ночью ходил к холодильнику, чтобы съесть прохладные снэки и теперь собрался жалеть об этом. Он передëргивает плечами и отодвигается от чужого носа, который оказывается настойчивым. — Но ты вкусно пахнешь по утрам, — Минхо настаивает, крепко держа Сынмина на месте, теперь прижимаясь лицом к плечу. — Ты извращенец, — Сынмин бубнит, пытаясь скинуть с себя руки, всё ещё слабо. Ткань футболки делает дыхание Минхо неприятно жарким и кожа начинает чесаться. — Я так вспотел, хëн, я воняю. — Как так? Ты вчера мылся ведь, мм? — Ли осторожно кусается через футболку, а потом высовывает язык, чтобы провести кончиком по плечу, заранее отодвинув ткань в сторону. Ему действительно нравится как младший пахнет после сна. Так естественно и тепло, потому что вкус приблуд для душа за ночь притупляется, уступая месту более мягкому запаху тела. В такие моменты Сынмин пахнет весной. Его снова кусают, желая оставить след. Уже от этого Сынмин распахивает глаза и смущённо брыкается, переворачиваясь на спину, чтобы внимательно посмотреть на Минхо. Тот хихикает, вновь налегая, теперь уже пытаясь поцеловать в губы, обхватив щëку Сынмина ладонью. Он с удовольствием чувствует, как на поцелуй медленно отвечают, но это продолжается совсем недолго, прежде чем он чувствует толчок в грудь. Минхо может только согласно вздохнуть, целуя вместо губ в любезно подставленную щëчку. Сынмин ненавидит целоваться с нечищенными зубами, тем более когда он чувствует, что нечищенные они только у него. Какого чëрта вообще? Обычно он встаёт раньше всех и первым делом идёт умываться и иногда готовить, прежде чем заняться какими-то делами или вернуться в постель к уютному всё ещё спящему Минхо, потому что старший всегда ответственен в отогревании их постели. Но на этот раз он выглядит опрятно и даже вкусный из-за клубничной зубной пасты. Сынмина не устраивает такой противовес. Он должен быть тем, кто самый вкусный с утра и напоминающий мемберам про личную гигиену! Такая ерунда случалась с ним, только когда он безобразно просыпал. — Почему у тебя такое лицо? — Минхо хихикает и тыкает Сынмина в складочку между нахмуренных бровей, забавляясь выражением на его лице. Чëртов ревнивец к своему идеальному статусу чистоплотного принца. — Сколько времени? Все уже встали? — Сынмин пытается сесть на кровати, но ему не дают, крепкими руками прижимая к себе. О, если все проснулись, не заглядывал ли кто-то в их его комнату? Сынмин не знал, видел ли кто-то из мемберов их совместный сон, но он безумно этого стеснялся. Вдруг они бы подумали, что эти двое встречаются и начали бы относиться иначе? Это пугало. Так же сильно, как и то, что он уже успел перепробовать губы трëх парней. Ужасно стыдно и мерзко от себя, даже если им было обоюдно приятно. Ход размышлений резко прерывает поцелуй в шею и рука на пахе, заставляющая покрыться мурашками и невольно вздохнуть. — Нет, я специально раньше проснулся. Часов в пять, — Минхо дышит прямо в ухо и целует уголок нижней челюсти. Он, как всегда, не торопится, давая время оттолкнуть и обсудить, если Сынмин захочет. Он хочет, правда, но это всё делает его слишком слабым. Утренний стояк ноет, и Сынмин не может ничего поделать; он обнимает Минхо за плечи, кивнув и закрыв глаза. Минхо благодарно кивает в ответ и тепло прижимается к лицу Сынмина, ловя его губы в лëгкий неглубокий поцелуй. Он обнимает его за талию одной рукой, вторым локтем упираясь рядом с подушкой, пока готовится ко всему тому, что было на уме. Поцелуи прокладывают дорожку вниз по шее, вздымающейся груди, плоскому напрягшемуся животу. Минхо позволяет себе закрыть глаза и вдохнуть запах кожи на животе, прижимая худое тело ближе. Он даже своевольничает, игриво прикусывая кожу и мягко всасывая её на несколько секунд, чтобы оставить засос. — Эй! — Сынмин тут вздрагивает, пытаясь отодвинуться. Но, конечно, он не злится по-настоящему. — Мы говорили об этом, хëн. — Брось, никто не увидит, — Минхо бормочет, неспеша и с наслаждением оставляя ещё засос чуть ниже, над резинкой пижамных штанов Кима, тут же спуская их вниз вместе с бельём. Сегодня он нетерпеливый. — Подожди... Так сразу? — младший почти всхлипывает, рефлекторно приподнимая бёдра, чтобы позволить снять с себя нижнюю одежду. Он действительно немного дрожит ото всех касаний и лёгкой прохлады, которая трогает чувствительную кожу, потому что Минхо тоже откидывает одеяло в сторону. В его глазах читается вопрос "а что не так?". Сынмин мотает головой и немного отвлекается на то, как красиво и правильно выглядят взлохмоченные волосы старшего там, когда его голова погружена в глубокое изучение, включающее в себя вылизывание ляжек и массаж ягодиц. Он действительно слишком поздно понимает, одурманенный плавными кошачьими движениями, что его ноги закинуты на плечи Минхо, пока тот с причмокиванием лакает внизу. Ким издаёт писк от внезапного ощущения тёплой влаги, тут же кусая ребро своей ладони, чтобы подавить громкий звук и надеется, что этого никто не слышал. Все движения языка кажутся такими идеальными, что сводит пальцы ног, а изо рта доносится хныканье, ласкающее внимательные уши. Сынминово тело вздрагивает, потому что Минхо зарывается в него сильнее после этих крошечных звуков, приподнимает его бëдра выше, удерживая своими сильными венистыми руками, пока старательно вылизывает. Его язык свободно скользит во внутрь и наружу, то ускоряясь, то замедляя движения. Он по-обычному дразнит, но Сынмин ëрзает по кровати, прося большего. Его хëн всегда делает это так хорошо, он уже выучил все слабые точки, правильно держит и заботится. Сынмин готов кончить только от того, как славно кружит рот Минхо вокруг открытой дырочки, но после он глубоко вставляет свой палец, добивая. Он не уверен, когда в чужих руках появилась смазка, но явно не против, сжимаясь на нëм. Старший резко выдыхает от ощущения и двигает пальцем, скользит им по стенкам и слегка сгибает, заставляя дрожащее тело напрягаться в отчаянной попытке приблизиться к кульминации. И, пожалуй, Минхо чувствует себя слишком влюблëнным, когда поднимает глаза на лицо младшего, покрасневшее и нуждающееся. Тот пытается удержаться в приподнятом положении, опираясь на локти, но тонкие руки дрожат, особенно когда Минхо снова надавливает на заднюю сторону ляжки, почти прижимая коленку к торсу, заставив согнуться. —Хëн, я больше не могу, — Сынмин сглатывает, его грудь очаровательно вздымается от каждого быстрого вздоха, потому что добавляется второй палец по самые костяшки. Мин неуверенно тянется к своему члену, хватая под влажной головкой. Кажется, он действительно не сможет сейчас назвать точную цифру всех тех разов, когда представлял вместо пальцев хороший член старшего. Очевидно, он мог бы находиться глубже и занимать больше пространства, идеально растягивая и раскачивая хрупокое тело в любом из приятных ритмов. Но Сынмин слишком застенчивый, чтобы попросить об этом, поэтому просто лепечет что-то про то, что он близко, хотя на его языке вертится конкретная просьба. Минхо слышит привычное "хëн, ещё", поэтому согласно кивает, убирая пальцы и вновь устраиваясь головой между раздвинутых ног; позволет оставить их у себя на плечах, чтобы дать младшему немного отдохнуть. Он прижимается вплотную лицом к ягодицам и снова лижет, быстро и с нажимом, часто проникая кончиком во внутрь, добавляя ощущений. Сынмин на это извивается, беспорядочно надрачивая себе, его тихие редкие стоны кажутся слишком громкими в утренней тишине комнаты, но Минхо не против. Через пару минут тонкие пальцы в последний раз скользят по всему члену, затормаживаясь, и Сынмин кончает себе на живот, чувствуя как сокращаются мышцы, а тело пронзает волна чистого удовольствия. Он поджимает пальчики на ногах и невольно сжимает бëдра, ловя голову старшего в ловушку. Его спина мягко выгибается, и затем он плюхается на кровать, стараясь дышать ровнее, а тело, наконец, расслабляется. Но Сынмин непонимающе хмурится, когда слышит тихий смех, отдающийся приятной лёгкой вибрацией в районе бëдер. Минхо мягко раздвигает их ладонями, посмеиваясь, и, наконец, принимает сидячее положение. Сынмин уже чувствует себя раздражëнным, потому что знает по выражению лица, что тот что-нибудь да скажет. — Так крепко сжал. Не хотел, чтобы я уходил, хм? — Минхо хихикает, поглаживая всё ещё чувствительную кожу на ногах. Он прижимается поцелуем к коленке, прежде чем лечь сверху на Сынмина, заставив того закряхтеть от чужого веса на себе. Он облизывается, уже заранее придумав все бесячие дразнилки. — Знаешь, ты прав, я тоже всё ещё не наелся, позволишь мне ещё? Нам нужно больше покупать съедобных смазок. Сынмин ахает от такого набора слов и начинает кипеть, и, прежде чем Минхо попытался бы сделать вид, что снова опускается, он крепко хватает его за руки. — Фу! Почему ты такой извращенец, — Мин сильно хмурится, почти действительно серьёзно, но руки слишком быстро выбираются из его хватки, а его самого легко валят на лопатки, выцеловывая всю хмурость с лица маленькими быстрыми поцелуями. Игривому любвеобильному Минхо Сынмин готов простить всë. Они играюче спорят ещё немного, изредка обмениваясь поцелуями, пока валяются в кровати. На обоих вновь напала сонность из-за всех этих нежностей, так что они устроились поудобнее, накрывшись одеялом и теперь просто лежали и обсуждали планы на день. На часах было всего шесть утра. У них была уйма времени, учитывая отсутствие слишком ответственных дел. Минхо перебирал волосы Сынмина, укладывая забавные причëски, пока тот сонно моргал, играя с его футболкой и думал о чëм-то своём, хотя его глаза и мысли то и дело возвращались к натянутым от возбуждения спортивкам Минхо. — Хëн? Твой орган выглядит тяжёлым, — Сынмин внезапно бубнит, пальцем цепляя резинку на штанах старшего, выводит круги по торчащему бугорку с таким же задумчивым лицом, хотя не кажется бодрее. Минхо приподнимает бровь в удивлении и хмыкает, но не может сдержаться от того, чтобы не толкнуться в ладонь, позволив почувствовать чуть больше. — Орган? Щеночек не знает, что такое член? — Сынмин почти клацает зубами на замечание, но кончики его пальцев слишком хорошие и настойчивые, чтобы пререкаться. — Хочешь помочь кончить и мне? Сынмин кивает и сон медленно испаряется из его глаз, когда старший приспускает спортивки. И ох, это хорошо. Толстый член выглядывает наружу и головка, налитая кровью, уже выделяет капельки предэкулята. Это выглядит слишком аппетитно, чтобы не пялиться. Минхо позволяет младшему немного поизучать глазами, хотя не может не выглядеть немного гордым. Он обхватывает себя, размазывая капельку по головке и длине, ловя восторженный взгляд после. Он тоже знает, что не нужно торопиться. Вообще, по Сынмину практически всегда заметно, когда он пялится на утренние эрекции Минхо, желает потрогать или слабо приоткрывает губы, в надежде решиться попросить вставить ему. Но Минхо не собирается спешить и отпугивать. У младшего, судя по всему, не было опыта с настоящими мужчинами. Или Минхо почему-то очень хочется так думать. Сынмин, тем временем, глубоко вдыхает, протягивая руки и скользя ими по твёрдому стволу, одну руку опуская, чтобы помять яйца. Он мягко ахает и сам немного скользит вниз по простыни, чтобы устроиться головой рядом с бëдрами старшего, посмотрев на него оттуда. И, да, это выглядит очень горячо. С этого ракурса Минхо видит голые ягодицы Сынмина. На них розовые следы от того, как он их мял, хотя кожа вокруг выглядит довольно бледной под холодным светом из окна. Его колени чуть подогнуты, а бëдра приподняты, позволяя увидеть ямочки на пояснице, потому что это чëртова футболка складками собирается на спине, выставляя тело на показ, из-за чего Минхо становится твёрже. Он видит, как Сынмин сглатывает и позволяет нетерпеливому влажному языку вылезти из его рта. Кончик трëтся о головку члена, кружит вокруг неё, а затем она скрывается в чужом рту, где так тепло и горячо. Снизу доносится скулящий звук и розовые губы натягиваются ниже почти на половину длины. Минхо теперь откидывается туда, где лежал Сынмин пару минут назад — зрелище слишком, чтобы вынести. Он закрывает лицо предплечьем, слыша, как Сынмин постанывает вокруг его члена, беря всего ничего, но это понятно, потому что горло ему травмировать нельзя. Минхо может лишь подбодрить, поглаживая макушку младшего, что так старательно сосëт, издавая дивные звуки. У него желание сжать волосы и вонзиться в глотку, хорошо трахая узкое горло Сынмина, как они оба этого хотят. Он бы обязательно позаботился о том, чтобы наполнить всего его целиком, запачкать дрожащие губы и лицо, брать на любой поверхности в их доме, не беспокоясь о том, что завтра им обоим придётся ровно стоять на репетиции или петь, не издавая хрипов. Но пока это нереально, хотя, возможно, когда-нибудь... Оба вздрагивают, когда на кухне слышится резкий глухой звук. Минхо растеряно поднимает голову, готовясь встать и пойти проверить, но тут же по коридору звучат неуклюжие шаги и ворчание. Сынмин не может реагировать слишком быстро, поэтому Минхо просто хватает его под подмышками и накрывает их обоих одеялом. Их дыхание всё ещё нестабильное, поэтому он нервно закрывает глаза, чтобы успокоиться. Соседние двери тихо открываются и закрываются, но потом открывается и дверь в Сынминову. Совсем робко и почти бесшумно, а затем в проём просовывается кудрявая сонная голова с ужасными кругами под глазами. Чан просто стоял там, глядя на ребят, что казались в жутком беспорядке. — Хей, извините, если разбудил, — лидер улыбнулся и неловко хохотнул, почти шёпотом. — Табурет упал и я, э-э-э, проверял, разбудил ли я кого-то или нет. Чан обвёл их взглядом ещё раз и готов был уйти, но его остановил голос Минхо. — Эй, что-то случилось? Выглядишь так, будто тебя съела корова и выплюнула обратно, — раздражëнно подколол Минхо. Не специально, просто Чан пришёл не во время. Он прижал Сынмина к себе крепче под одеялом, следя за тем, чтобы оно не распахнулось. Кажется, Чана совсем не волновало их положение на Сынминовой кровати; напротив, он как-то нежно улыбнулся, когда подошёл ближе и сел на стул на колёсиках, стоящий рядом с компьютерным столом. — Так я вас разбудил или вы сами уже не спали? — Чан ловко игнорирует вопрос, любуясь мягким выражением лица Сынмина, который то ли сонный, то ли нервничает, потому что он едва заметно прижимается спиной ближе к Минхо, а тот кладёт подбородок на его плечо, их губы тоже красные и невероятно смущающие. Они выглядят мило вместе, Чан не может удержаться от смешка. — А, ну... Я просто не смог уснуть сегодня. Знаете, ребята, как это бывает? — он опускает глаза, удерживая слабую усталую улыбку. — Бессонница? — Минхо спрашивает просто из вежливости, но он действительно немного переживает. Даже если у лидера и раньше были такие ночи, это не отменяет того факта, что его организм настолько привык и готов сражаться дальше. По бедному мужчине видно, как ему не хватает сна. — Ага, — он кивает, вздыхая, чешет затылок и затем поднимает глаза. Сынмин выглядит цыплёнком, натянув одеяло до подбородка и тихо посапывая. Это не может не вызывать тёплую улыбку. Чан переводит взгляд на Минхо, когда тот подзывает подойти ближе одними лишь глазами, что он и делает, наклоняясь и вскидывает голову в вопросительном жесте. — Хочешь погладить? Он уснул, — Минхо без стеснения обнимает ближе, тыкается носом в мягкую Сынминову щëку, словно разрешает погладить своего щеночка. Снова забавляется. Сынмин шевелит губами, но не открывает глаз, потому что действительно бессовестно задремал, пока его хëны говорили о бессонице. Тепло тела Минхо не делает лучше, обволакивая и баюкая, он может только слабо выдохнуть, когда его начинают гладить по волосам и щеке, мягко обводя расслабленные черты лица. Нежные пальцы проводят по его бровям и векам, словно это массаж на хороший сладкий сон. Жаль, что Чану так нельзя помочь. Он чувствует, что погружается глубже, слишком убаюканный и расплавленный. Ласковые пальцы массируют точку на лбу, опускаются к носу и снова гладят щëку. Сынмину так нравятся эти касания, он невольно поддаётся им, сзади тоже тепло и в затылке отдалённо чувствуются чужие губы, на лбу и на виске тоже... Комнату медленно заливает ещё больше солнечного света, окрашивая в более яркие и живые цвета. Сынмину повезло, что он спит ногами к окну и его спасает это одеяло, иначе пришлось бы окончательно проснуться. Руки Минхо мягко, но ощутимо сжимают гладкую кожу на талии Кима, одна ладонь опускается к бедру, просто чтобы невесомо погладить. — Вы так мило здесь лежите, — голос Чана ещё тише и ниже после того, как его губы отрываются от тёплого виска младшего, и он просто садится рядом с кроватью, проводя пальцами между непослушных прядей. Возможно, Чану и было стыдно за их с Минхо тайну, если это можно так назвать. Он лишь не подавал виду, что знает обо всем между этими его двумя друзьями. На самом деле Ли рассказал ему после того, как они с Сынминни проспали в одной постели уже около пары недель. Как раз тогда причина была в том, что он совсем не знал, правильно ли всё это, ему нужен был совет от старшего мудрого человека, которому он мог бы довериться. Их лидер как раз был таковым. Минхо действительно не любил показывать свои слабости и тревоги, но Чан был тем, на кого он мог бы положиться на 100%. Почти, потому что самое сокровенное всё равно бы не доверил, такова натура. Тем не менее, они тогда немного рассуждали о чувствах и даже смеялись над историями про влюблённости в средних классах. Оба не подозревали даже тогда, что их возможно будет тянуть куда-то не ту сторону. Потому что Минхо привык в юности влюбляться в милых девочек, красивых, умных, добрых и нежных, как цветы. Кажется, что все влюблялись именно в таких, и это нормально. Но потом появились занятия по танцам, время с парнями из группы, знакомство с будущими участниками группы, дебют и голые торсы во время тренировок. Удивительно, но Сынмин никогда не оголялся вот так, даже в общаге робел и носил свободные футболки, хотя имел неплохое подтянутое тело, и это было видно. А ещё имел кое-что намного привлекательнее: острый язык и усмешку в озорных глазах. Это было самое лучшее для Минхо, когда они могли дразнить друг друга, не боясь обидеть, потому что на самом деле не пересекали эту черту. В их дружбе всё было идеально, действительно хорошая связь; и ведь Сынмин тоже добрый и красивый, а ещё он парень с худыми ногами и волшебной улыбкой. Это вводило в ступор первое время. Чан узнал об этих размышлениях вторым, первым был лучший друг Минхо, но это не так важно сейчас. Чан действительно внимательно слушал, замерев от удивления, хотя старался не показывать слишком сильного шока. Тут было над чем подумать... Он никогда не смотрел на своих мемберов с этой точки зрения, даже не представлял, пока не столкнулся с этим лично и ему бы пришлось разруливать ситуацию. Хотя Минхо выглядел очень мягко и непривычно уязвимо, рассказывая о том, как горит его грудь, когда Сынмин прижимается к нему во сне или целует в краснеющее от смущения ухо. Как тут можно было не выслушать? Конечно, как лидер и надёжный товарищ, он это сделал. И вот они здесь, в утренней тишине этой комнаты. Он на полу перед кроватью, расчесывает волосы спящего Сынмина своими пальцами, разглядывая спокойное выражение лица. Это действительно мило и приятно, думает он, касаться и видеть, как буквально греются твои внутренности от таких простых актов привязанности. — Мино-я, мне действительно неловко, но он ведь голый там, да? Не притворяйся, я видел твою руку на его ноге, — Чан с улыбкой фыркает, но резко отворачивается, краснея до шеи, когда Минхо делает вид, что собирается убрать одеяло. — А ты не видишь? — Минхо точно знает, как делать это. Как заставлять нервничать и смущаться от глупых шуток. Конечно, он бы ни за что не поднял это одеяло, но и лидеру не стоило быть таким бестактным. — Иди отсюда, а то он проснётся и будет ворчать. Если тебе интересно, мы придём к завтраку в 9, если ты что-нибудь закажешь. Чан закатывает глаза и кивает, вставая с пола и тащась к выходу из комнаты, закрыв за собой дверь. Чтож, он всё равно бы не уснул сейчас. *** Кухню заполняет галдëж и звуки шумного завтрака. Где-то на левой стороне стола Джисон эмоционально рассказывает про свой сон, а Хëнджин драматично кричит на него, потому что тот попадает кусочкои омлета прямо в стакан его воды. Чонин ворчит, как это мерзко, и его ложка громко стукается о чашку с кашей, когда ему приходится быстро использовать вторую руку, чтобы его персонаж не умер в игре на телефоне. Феликс играет рядом, на самом деле оставив еду стынуть, а Чан ругается на младших, пока Минхо громко смеётся и подначивает их продолжать, а в следующую секунду присоединяется, чтобы попытаться успокоить. Сынмин смотрит на это, внутри себя думая, что он действительно самый нормальный, но ровно до того самого момента, пока не вцепляется в руку падающего Чонина, тащущего за собой скатерть. Кажется, дурдом даже не представляет, что Чанбин только что вернулся с утренней тренировки и смотрит на эту вакханалию, не сняв наушники с эпичной музыкой в них. Ах, какое прекрасное начало дня. Чанбин фыркает, всё же стягивая наушники на шею, потому что его замечает Чан и подзывает к себе, чтобы разнять Джисона и Хëнджина из-за всё того же омлета. Чанбин делает это без колебаний, привычно игриво придерживая Хëнджина за талию, но тот опять просто вырывается и идёт поменять воду в стакане. Чанбин посмеивается, принимая из рук Минхо тарелку с рисом и приступает к еде. Он немного вздрагивает от удивления, потому что Сынмин ложится на его плечо головой, прокручивая что-то в телефоне, но Чанбин не возражает. — Эй, Ëнбок, хочешь кусочек моего мяса? Я уже наелся и лопну, если съем ещё один, — Сынмин отвлекается от экрана телефона, берёт палочки в руки и наклоняется через стол, чтобы отправить кусочек мяса в рот Феликсу, который после этого мило улыбается. — А мне? Что насчёт меня? Этот противный хëн мне и куска не положил, — Чанбин ворчит, но все знают, что это шутливо. Сынмин хихикает и дразнит, отодвинув от него свою тарелку. Он уже действительно наелся и собирается отдать порцию тому, кто захочет, но дразнить Бина это святое. — М-м-м, нет, я отдал мясо Феликсу, потому что он выглядит как крошечная пташка, а ты и так уже слишком пухленький. — Пухленький?! Это мышцы! — многие прыскают от смеха, Хан стукает кого-то по плечу, пытаясь избежать удара от Чанбина, хотя хохочет во всë горло, позже отбегая к кофеварке на кухонной стойке. Снова поднимается шум, они спорят и дурачатся, и Чан слишком уставший, чтобы напоминать о правилах поведения хотя бы за столом. И всë же становится тише, когда мемберы разбредаются по собственным делам. 3рача уходят на студию, потому что им нужно решить некоторые проблемы со звуком у одной из песен, Минхо тоже уходит на тренировку, так что младшенькие остаются на самих себя. Хëнджин, вроде как, за старшего, но это как посмотреть. — Ащ-щ-щ, ты специально, да? — Чонин падает животом на подушку, растягиваясь на полу в гостиной и вытянув перед собой руки с телефоном в них. Хëнджин хихикает, потому что это слишком весело и мило. Ему нравится, как он дразнит младших мемберов, мешая им троим играть. Сынмин лежит как раз между Чонином и Феликсом, точно также вытянувшись на полу. Он сосредоточен на своей игре и дует губы, но ровно до того, как внезапно ощущает странное чувство, от которого крутит живот и до груди. Потому что Феликс жмётся к нему, когда заканчивается раунд и оставляет тайный поцелуй на плече, слишком чувственно смотря в глаза. Они все в своих домашней одежде, потому что не планировали никуда выходить по крайней мере до обеда. И Феликс слишком милый в этой майке и штанах, хотя тогда его подросшие мышцы выставлены на показ. На самом деле все они с невероятными телами, даже Чонин, единственный младший Сынмина. И это заставляет чувствовать себя странно. Сынмин вспоминает, как крепко держали его Хëнджин или Феликс, почти так же крепко как Минхо. Что думает он насчёт того, как застукал его и Феликса в ванной?.. Понял ли он что-то? Почему до сих пор молчит? Глупо думать об этом сейчас, но оно давит на голову, мешая смотреть на Феликса с такой же отвеной привязанностью, Из-за чего Сынмин выглядит сердитым. Мысли почти съедают заживо, и это страшно. Они не встречаются, даже ни разу серьёзно не обговаривали это, но Сынмин чувствует себя изменщиком для каждого, с кем имел связь в каком-либо виде. Кажется, он влюблён в Минхо, но его так же привлекают и другие мемберы, даже если он не успел раскрыться полностью рядом с ними. Даже этот их макнэ, смотрящий на него обеспокоенными лисьими глазками и трогающий за плечо. — Сынмин-хëн? Ты чего? Кажется, Сынмин действительно выглядит плохо, потому что обычно Чонин бы не реагировал так серьёзно, но сейчас на нём нет лица. Он смотрит на Феликса и Хëнджина, те тоже настораживаются. А это то, что меньше всего хотел бы Сынмин сейчас. — Нет, прекратите, всё нормально, — он отмахивается, пытаясь сохранить спокойствие и продолжить играть, но Чонин смело выхватывает у него телефон из рук, держа над головой. Сынмин на животе, а Чонин сидит, скрестив ноги, поэтому первый не дотягивается, раздражëнно вздыхая. Чонин тоже вздыхает и убирает чëлку с глаз Сынмина, заставляя того смущëнно замолкнуть и моргнуть. Макнэ делает это слишком ласково, слишком нежно трогает лоб и в его глаза словно бы даже отражается намёк на печаль. — Если хочешь, чтобы хëны не знали этого, то я никому не скажу, — Чонин заверительно кивает, почему-то оставив ладонь на щеке Сынмина. Это почти застаёт в расплох. В животе снова пархают бабочки, губы беспомощно приоткрываются в попытке что-нибудь ответить. — Да, обещаю, никому не скажем! — Хëнджин поддакивает, и Феликсу приходится легонько толкнуть его в бок, чтобы заставить замолчать. Хëнджин тут же меняется в лице и тихо спрашивает, смотря исподлобья. — Извини, нам выйти? Феликс тоже с любопытством ждёт ответа, но Сынмин всё ещё молчит. Он чувствует себя немного слишком подавленым всем этим внезапным вниманием; словно он голый и его мысли написаны на его теле. Эта забота, кажется, давит ещё сильнее на его внутренние кнопки и вместе с бабочками к горлу подступает горечь. Он слишком много волнуется и сейчас заплачет, если что-то скажет. — Эм... Сынмин бегает глазами по коленкам и ковру, словно там есть те силы, что нужны ему прямо сейчас чтобы как следует говорить. Он сглатывает комок, чувствуя, как его сердце сходит с ума, и, хотя он пытается дышать ровно, дыхание всё равно сбивается. Феликсова ладошка на его пояснице. — Я... Сынмин тяжело выдыхает, потому что не может говорить. Внезапно всё, что копилось в нём, затмевает разум, заставляя влагу собираться в глазах. Первый всхлип нечаянно срывается с губ, которые начали дрожать, и Сынмин прикрывает их ладонью, сгибаясь и утыкаясь лбом в мягкий коврик. Это заставляет Чонина удивлённо отнять руку, он быстро опускает отобранный телефон Сынмина на пол куда-то рядом и тянется к маленькому комочку, который начал чаще всхлипывать и весь задрожал. Он видит боковым зрением, как Феликс и Хëнджин тоже срываются к нему. — Хëн? Сынмин... — Чонин обеспокоенно хмурится, пытаясь притянуть Сынмина к себе. Тот даже не сопротивляется, слабо оседая в чужих руках, что с осторожностью, но решимостью принимают его. Другие руки, уже старших, гладят его по спине и волосам, немного приобнимая плечи. Сынмин правда сильный и мудрый человек, но даже у таких есть больные точки и мысли. На самом деле он и сам от себя не ожидал, что сорвётся из-за такого простого маленького вопроса. Он не плакал всё то время, когда переутомлялся на занятиях, не плакал, когда думал о плохих комментариях на счёт него или его товарищей. Но сейчас он почти на чужих коленях, рыдает как маленький мальчик над своими чувствами. Он не слишком опытен, не слишком открыт и не всегда понимает, что от него хотят другие, и ему кажется, что это проблема. Ему кажется, что он втянул Минхо и остальных в это, когда в первый раз позволил себе отключить мозг и поддаться на долгожданные касания и ласки. Он мог и дальше держать свою дурацкую губящую любовь внутри, чтобы не запутывать своё и чужие сердца, заманивая их в капкан. Он всё это время думал о том, что ему не стоило пялиться на Чана, чмокать губы Чонина по пьяне, мечтать о руках Чанбина или надевать кофты Джисона, прижимая рукава с его парфюмом к своему носу. Не говоря уже о тех, с кем ему посчастливилось целоваться или того хуже. Все эти сожаления напали на него разом, и, если раньше получалось с этим справляться в одиночку, то сейчас его просто слишком нежно держали. Он чувствовал родные пары рук на себе, что с неподдельным участием пытались облегчить его сердечную боль, даже если не знали причины. Сынмин не был в силах хотя бы пошевелить пальцем, чтобы заставить себя успокоиться, взять себя в руки, в конце концов. Он уважает девчонок, но прямо сейчас чувствует себя героиней из дорам, окружённой людьми, в которых она влюблена, все они видят её позорные слëзы. И если в дорамах хотя бы плачут красиво, он опухает и краснеет до шеи и ушей, совсем не мило и не красиво. Это тоже грызёт его. Он же просто уродец, как его можно хотеть?Тем более испытывать что-то глубже, чем желание к его тонкому податливому телу? Может быть Сынмин и сильный, но ему тоже нужен кто-то, любящий его в ответ всем своим сердцем. Ох, если бы он только знал. Феликс переводит обеспокоенный взгляд с затылка Сынмина на Хëнджина, сидящего рядом, такого же обеспокоенного, мягко сжимающего предплечье их мальчика, пока тот медленно успокаивается. Его плечи всё ещё мелко подрагивают, но Чонин очень заботлив, удерживая и раскачивая. Он успел посадить его на свои ноги, сидя в позе бабочки и держа хрупкое тело словно младенца. Сынмин действительно выглядит как фарфоровая куколка, немного бледная, но румяная от слëз. Феликс наклоняется к его щеке, чтобы проверить и вытереть солёные разводы с кожи, параллельно нашëптывая что-то на английском. Это звучит как колыбель, а ещё как добрые заверения и обещания, хоть Сынмин и не может разобрать всё из-за гудящей головы и спутанных мыслей. Ему стыдно за свою выходку, в конце концов с ним сейчас няньчатся как с ребёнком, но его тело слишком слабо. Это слишком странное чувство, потому что буквально час назад и утром всё было хорошо, мило и шумно, а сейчас так холодно и одиноко в груди. Кажется, что он не заслуживает всех этих людей и утешений, даже если у него сейчас не двигаются руки, чтобы самому привести себя в порядок. ... — Я никогда не видел, чтобы Сынмин так много плакал... Пол часа?.. — Хëнджин неуверенно предполагает, смотря на кухонные часы. Он и Феликс отлучились, чтобы налить воды и принести что-нибудь покушать, а ещё салфетки, пока Чонин оставался с Сынмином. — Он выглядит нехорошо... Странно, но я не видел, чтобы что-то было не так в последние дни, — голос Феликса снижается почти до шёпота, когда он оборачивается на вход на кухню. — Но это было немного пугающе. Знаешь, у меня чуть сердце не разорвалось от того, как он рыдал. Хëнджин лишь кивает, поджав губы. Он понимает, ещё как. Это и его любимый человек тоже. Но он не может понять лишь того, что могло произойти. С его стороны казалось, что всё практически идеально. Он ведь даже не лез с выяснением отношений и их статусом, как и обещал. Феликс и Минхо, кажется, тоже хорошо заботились о нëм. Но неужели Минхо мог чем-то его задеть? Или Сынмин понял что-то не так? В любом случае это ещё одна вещь, в которой предстоит разобраться. Они возвращаются в комнату, держа в руках всë необходимое, глаза сразу же падают на парочку оставленных тут мемберов. Сынмин подозрительно мягкий и вовсе не сопротивляется, когда Чонин умиротверëнно перебирает его чëлку. Они всё ещё в этом очаровательном положении, такие тихие и в своём мире, что нарушать момент кажется преступлением. Хотя, если приглянуться, то у Чонина тревожная хмурость в складочках между бровями, а у Сынмина пустые сожалеющие глаза. Как только Феликс и Хëнджин дают о себе знать нечаянным шорканьем ног, Сынмин тут же медленно встаёт, чуть качнувшись на ватных ногах, и по Чонину видно, что тот готов подорваться в любую секунду, чтобы поймать. Но Ким жестом небрежно отмахивается, медленно утекая в ванную комнату, видимо, чтобы умыться. — Что-то произошло? — Хëнджин теперь тоже почти шепчет, переведя взгляд на Чонина, что прикрывает глаза в попытке собраться. Он самый младший, но иногда кажется, что понимает больше всех. — Просто скажи что случилось, что он так быстро убежал. — Не знаю. Мы просто сидели здесь, пока я ждал вас, он успокоился, но потом начал что-то говорить, — он кусает губу, цепляя маленький кусочек кожи зубами. — В общем, я наклонился, чтобы услышать лучше, но он испугался и попросил прощения. За то что плакал при нас... И ещё за что-то, но я уже не разобрал, если честно. Думаю, ему просто нужно немного побыть одному. Чонин пытается говорить спокойно, но его выдаёт то, как он оборачивается по направлению к ванной с этим выражением в глазах. Желание помочь и почти тоска. Такая же, что и двух других. — Мне стоит проверить его? — Хëнджин отчаянно поджимает губы снова и просто хочет побежать в ванную к Сынмину, чтобы обнять, просто почувствовать его рядом и сказать, что он не один. Это невероятно больно, когда твой человек не в порядке. — Дай ему время, — Феликс мягко касается руки Хëнджина. — Что с Минхо? Стоит ли нам рассказать ему? — Вопрос явно адресован не Чонину, но тот непонимающе делает шаг вперёд. — А что с Минхо-хëном? Он знает, что с Сынмином? На Чонина смотрят немного виновато, а тишина режет уши. Хорошо бы младшенького совсем в это не посвящать, как сказали бы стэй, "не травмировать ребёнка". Но он уже не ребёнок, сам знает, поэтому немного щурится, когда молчание затягивается на пару минут. Нет, это совсем не необычно, когда Минхо страшно что-то рассказать из-за его привычки пытаться тайно защитить. Но когда младшие хранили секреты между собой, обычно скрывалось это от Чана. Для его же блага, так сказать, ведь у лидера и так много хлопот. Хëнджин, тем временем, изо всех сил старается быть не подозрительным и влиться в этот "разговор", но его мысли всё ещё там. Он просто не может терпеть, ему нужно увидеть Сынмина, почувствовать его рядом и быть на его стороне хотя бы до того момента, пока не придётся куда-то выйти. Боже, это самое сложное, потому что он видит, как их крошечный заплаканный щеночек плетётся в свою комнату, закрыв за собой дверь. ... Сынмин ложится в постель, чтобы ещё раз как следует выплакаться, даже если слëзы опускаются лишь редкими каплями вперемешку с водой, которую он не вытер с умытого лица. Он понимает, знает, что будет в порядке, что его не осудят за это, все устают, копят это и потом плачут. Но он тоже имеет право на собственную драму? Конечно, ещё нужно будет утешить троицу, что так успокаивала и переживала, несправедливо по отношению к ним так сбегать, ничего не объяснив, но они поймут, обязательно поймут. Веки тяжелеют с каждой проглоченной мыслью, и Сынмин решает не сопротивляться. Он закрывает глаза и сворачивается в клубочек, прижав к себе вторую подушку, специально заведëнную для объятий. Он немного думает о младшеньком и его колыбельных объятиях, прежде чем погрузиться в дрëму, надеясь, что после этого всё пройдёт. *** Сынмину приходится открыть уставшие глаза, когда он чувствует чужие пальцы, исследующие его лицо. Перед ним добрая улыбка и зоркие глаза Чанбина. Он сидит у его кровати, уперевшись одним локтем в матрас, чтобы удержать себя. Он всё ещё в толстовке и очках, значит, они только недавно вернулись в общежитие, а Сынмин даже не знает сколько сейчас времени. — Доброе утро, засоня. Ты нормально себя чувствуешь? — Чанбин явно намекает на припухшее лицо Сынмина , когда выжидающе приподнимает брови. — Хëн, я не хочу шутить сейчас, — Сынмин надувает губы, чувствуя себя внезапно капризным и, обняв подушку крепче, переворачивается на другой бок. Но он с удивлением вспискивает, потому что его тянут обратно. — Эй, не обижайся, ты же знаешь, что я искренне спросил, — Бин тоже теперь немного дуется, но не сильно, это видно по тому, как неподдельно сверкают его глаза в беспокойстве. Его третий хëн, Со Чанбинни, часто кажется дурашливым и не серьёзным, но мемберы как никто другой знают, какой он чуткий и понимающий. Его советов часто слушаются или обращаются просто, чтобы обсудить какую-то ситуацию. Сынмин чувствует себя устало и безопасно, поэтому позволяет перевернуть себя, и смотрит в чужие глаза. Бин всё там же, всё такой же ждущий и очень добрый. Может, он поймёт? — Хëн... М-м-м ... — это оказывается тяжелее, чем казалось, но просто вдруг? Сынмин ещё никогда не говорил о своих чувствах к кому-либо. — Мне нравится кое-кто, — он замирает в ожидании, нервно теребя собственные пальцы, потому что взгляд Чанбина чуть меняется на ещё более обеспокоенный и задумчивый. — И ты полностью уверен? Кивок. — Как ты планируешь рассказать ей? Ты ей тоже нравишься или что? Кто она вообще такая? Чанбину удаётся заметить лёгкий румянец и он не знает, что чувствует больше: радость за трепетное сердце или ревность, заставляющую мышцы едва заметно напрячься под его тёмной толстовкой. Сынмин же теряется от вопросов, но решает ответить, опустив глаза, хотя это забавно, как старший называет всю их группу словом "она", учитывая отсутствие девушек в целом. — Знаешь, я ещё не рассказал им... ему.. ей! — Сынмин смущëнно заикается, теперь ещё более точно чувствуя на себе пристальный немного шокированный взгляд. О, это было очень глупо. — Не бери в голову, извини. Тебе не обязательно разбираться в этом. Чанбин молчит пару секунд, размышляя. Их щеночек запал на кого-то, о ком они даже не знают, так ещё и возможно, что это парень или вообще несколько человек. Нет, конечно, это обнадёживает в некотором плане, но вообще-то, если Сынмин не окажется гетеро, Бин бы предпочёл украсть его сердце первым. Поэтому он решительно встаёт, не обращая внимания на удивлённый взгляд Сынмина, а затем с лёгкостью подхватывает его на руки, толкая к стенке и умещаясь рядом на кровати. Сынмин почти вскрикивает от неожиданности, но всё в порядке, он просто так ошеломлён. — Надеюсь, твой Минхо или эта твоя не будут ревновать. Я тоже имею право обнять тебя, знаешь ли. Бин зачем-то оправдывается заранее, но настолько убедительно и спокойно, что это даже не звучит как оправдание. Сынмин снова вспыхивает и хмурится, хотя сильные руки на его талии ощущаются так хорошо и заземляюще, что он почти готов простить пыльные от улицы джинсы на своей свежей простыни. — Причëм тут он? — Сынмин не хочет признавать, что трепещет внутри от слова "твой". — А кто спит здесь? Не важно, я в любом случае сильнее, правда? — его голос теперь тише и чуть ниже, почти бархатный, и это вызывает мурашки. Глаза в тени из-за наклона кажутся чëрными, завораживающими и ещё более глубокими, словно смоляная яма, тянущая на самое своё дно, поглощает. Сынминовы ладошки невольно ложатся на широкие плечи, слегка сминая тёмную ткань в пальцах, потому что смотреть в глаза без поддержки слишком напряжённо. — Ты так смутился. Неужели я прав? Сынмин млеет. Он просто сходит с ума, потому что не может Чанбин сейчас флиртовать с ним? Не игриво, как обычно, а так по-взрослому, сжимая пальцы на талии и лаская кожу через ткань тонкой футболки одними подушечками. Он точно умрёт, потому что заметно стесняется и ощущает приятное волнение в теле. Чанбин будто нарочно придвигается чуть ближе, его очки глупо сползают, и он убирает их в сторону, чтобы прижаться лбом ко лбу Сынмина. От него исходит тепло, он привычно пахнет одеколоном и какой-нибудь булочкой, что покупает Чан рядом со студией, если мемберы его попросят. Сынмин обычно всегда отворачивается, как только Чанбин оказывается слишком близко, но тогда почему на этот раз он остаётся вот так, смотря в ответ с дико стучащим сердцем? Почему закрывает глаза, когда к его губам прижимаются лёгким поцелуем, и тянется дальше, когда всего через две с половиной секунды от него отстраняются? У него сбивается дыхание и мозг снова туманит все мысли, оставляя ясной лишь ту, что говорит попросить прижать себя к матрасу и сделать всё, что хочет его хëн. Но так нельзя, по крайней мере, не сейчас. Чанбин тоже знает это, поэтому нехотя открывает глаза, но его голова всё ещё близко, на этой же подушке. — Хочешь завтра сходить куда-нибудь? В кино там или на аттракционы? Куда ты хочешь? — Бин слегка поджимает губы. Видно, что ему неловко, но он скрывает это за натуральной смелостью, хоть его грудь и вздымается так же часто, как и у самого Сынмина. — Мороженое можем купить клубничное, ты же любишь? Сынмин может только кивнуть. Он всё ещё чувствует губы старшего на своих, это удивительно хорошо. Слова выходят легче, чем он предполагал: — Хорошо, но только вечером. У меня вокал до трёх. — Знаю. Уверен, она... он..? Ответят тебе ещё не скоро, так что надень завтра что-нибудь миленькое для меня, — Чанбин едва заметно розовеет, но потом вздыхает, тяжело поднимаясь с кровати, говоря через плечо: — И выходи на кухню, там Чан купаб приготовил. Ты долго спал. С этими словами спина Чанбина скрывается за дверью. Сколько же он тут сидел и ждал, пока Сынмин проснётся? В любом случае, Сынмин вскакивает, чтобы проверить своё лицо и собраться выйти на кухню.