Беречь и защищать (18+)

Тэмин смотрел в белое, как снег, лицо Суджи, обрамлённое чёрным шёлком подушки, и мучительно прислушивался к себе. Тишина… Мертвенная, пустая, холодная… Внутри, там, где раньше так всё рвалось и звенело навстречу этому омеге, там, где билась жизнь и так страшно болело, сейчас было словно в пустоши: лишь ветер выл в отдалении и струился дымок от спалённой навсегда земли. Он закрыл глаза, и снова по щекам побежали слёзы. Он не мог отчего-то их остановить, хотя плакать ему не хотелось. Хотелось другого — уйти ото всех, кто сейчас с таким любопытством, с таким недобрым, нехорошим вниманием смотрел на то, как он прощается со своим истинным омегой. Уйти далеко, так, чтобы не было никого вокруг, чтобы никто не шипел за спиной: «Какой красивый… даже сейчас… Глаза красные, король плакал… а ведь этот грязный омега столько боли ему причинил…» Чтобы ни один острый взгляд больше не заглянул ему в лицо, прикрытое полумаской, как и положено скорбящему. Чтобы никто больше не улыбался фальшиво сочувственными улыбками, за которыми, как и всегда, было лишь любопытство — мерзкое, длинноносое, хихикающее подлым гиеньим смехом, оскорбительное и непреодолимое любопытство: что скажет горе-король, лишившийся в одночасье и любовника своего, не вынесшего его преследований (о, да, такое Тэмин тоже случайно услышал сегодня), и своего жениха, искалеченного чьей-то (уж не его ли собственной?) безжалостной рукой. Тэмин наклонился и прижался губами ко лбу покойника. Ледяным холодом повеяло на него, и он, содрогнувшись, едва устоял на ногах, отступая от гроба. Тёплые руки легли ему на плечи и настойчиво и осторожно поддержали его. — Я рядом, мой король. Тише… Тише. Всё хорошо. Скоро всё будет кончено, вы останетесь один и сможете отдохнуть. Тэмин скосил глаза и нашёл тёмный взгляд Минхо. Тот смотрел на него пристально и тревожно, был отчего-то тоже бледен, а губы его странно узились словно он сжимал их нарочно. — Не хочу один, — едва слышно пробормотал Тэмин. — Мне страшно. Минхо нахмурился и коротко кивнул, указывая назад. Тэмин обернулся: на помост всходил священник, который должен был прочитать слова Последнего наставления, после которого покойника отвезут на повозке, запряжённой четырьмя чёрными лошадьми, на кладбище. Тэмин развернулся и быстро пошёл в глубь храмины, где для него было отделено особое место, с трёх сторон окружённое укутанными в чёрную ткань перегородками. И лишь с одной стороны было пусто, чтобы Король мог видеть и слышать священника. Перед ним в это своеобразное убежище от пристальных взглядов со всех сторон вошёл Минхо и когда Тэмин развернулся лицом к начавшему уже Молчаливую Молитву священнику, Минхо встал позади него. Как и все присутствующие на Прощании с королевским любовником омегой Ким Мано Суджи, Тэмин опустил голову в Признанном Покаянии, и тишина, нарушаемая лишь шуршанием шёлковых нарядов, овладела им. В этой тишине как-то явственнее и чётче обозначились внезапно все его мысли, и первая — самая ужасная — оглушила его: Суджи точно не умер по своей воле! Не мог, нет! Никогда бы он не… — Вам плохо, мой Король? Вы задрожали… — Руки Минхо скользнули под его коротким траурным плащом, обнимая за талию. — Всё хорошо?.. «Комнату» Тэмина окружала стража, все присутствующие смотрели только прямо — на священника, все выражали приличествующую месту и поводу скорбь, а поведение Минхо было неуместно до крайности. И всё же… От того, что этот альфа обнял его, Тэмину стало тепло, и ужас, который он испытывал всё это время — с той минуты, как увидел неловко привалившееся к спинке кресла тело мёртвого Суджи, — этот леденящий ужас стал медленно таять. — Во славу Заре и детям её, — загудел мощный бас священника, отдающийся эхом в Храмине, — что не покидает нас на пути земном… — Я не покину тебя, — едва слышно шепнул Тэмину на ухо Минхо. Тот вздрогнул и сжался весь: перебивать Последнее Наставление было страшным святотатством, но эти слова… — О, Звезда, ты вела этого омегу путями дольными, ты дала ему судьбу и нить, за которую… — Ты — моя звезда, — коснулось уха Тэмина, и он почувствовал, как всё внутри него задышало странным облегчением. — Души его да не коснётся дыхание Чёрной дыры, путь его да пройдёт по дорогам тресветным… — Ты — моя судьба, и моя дорога — только к тебе… Мм… любимый, как же ты пахнешь для меня… Тэмин закрыл глаза. Щёки его пылали, он чувствовал, как рука Минхо, прикрытая отворотом плаща, медленно поглаживает его грудь, чуть сминает её, а ногти альфы поцарапывают кожаный ремень чёрной траурной портупеи, перехватывающей его торс. Тэмину едва ли не было плохо от осознания того, что он участвует в чём-то неправильном, рискованном, даже дурном, и всё же… всё же… Он ничего не мог с собой поделать — и чуть откинулся опираясь на Минхо. Для всех капитан Ли всего лишь стоял рядом со своим Королём, защищая его спину, как и положено по этикету, а Король, низко опустив голову, молился за скорбную душу Ким Суджи, но Тэмин отлично осознавал, насколько далеки мысли Минхо от Вечного и Бесконечного звёздного Блага, от слов Наставления, от густого, могучего голоса священника, который призывал всех задуматься над тем, что ждёт каждого после Смертной черты. Да и его собственные мысли были вовсе не с теми, кто сейчас вместе со священником пел слова Мольбы за усопшего. Всем своим существом он тянулся к тому, кто сейчас обнимал его, кто грел его своим телом и едва слышно шептал на ухо: — Я с тобой… Не плачь… Никогда больше не плачь, мой Король… — как это было последние три дня, пока шла подготовка к похоронам Суджи. — Я всегда буду с тобой, потому что ты только мой… Теперь ты только мой… — Братья мои! Звезда призвала этого омегу, она вложила ему в руки нить — она обрезала её, когда пришло его время, — воля её, и сила её, и всё мы — под её покровом… Тэмин зажмурился. Да… Да. Они все здесь — преступники против воли Звезды. Потому что по его просьбе никто из знавших не распространялся о том, что Суджи покончил с собой: для всех было объявлено, что с ним случился сердечный удар. Кто поверил, кто нет — но сейчас его Просвящали открыто, провожали в Дольние дороги со священником и всей помпой, которой он заслуживал. А не тихо закапывали на Чёрном кладбище как самоубийцу. — Ты ни в чём не виноват, мой король, слышишь? — Сильные и верные руки бережно прижимали Тэмина к широкой груди. — Во всём виноват только он сам. Ты, мой белоснежный, ни при чём, клянусь тебе… И Тэмин послушно прикрыл глаза, чувствуя, как боль, что перевила его сердце, когда он понял, что больше никогда не посмотрит в чудные тёмные глаза своего истинного омеги, медленно начала отпускать его. — Тэ… Я люблю тебя… думай только обо мне… прошу… Да. Да! Он будет думать о Минхо. Потому что только Минхо заслуживает всей любви, всей нежности и страсти, которую может проявить теперь, когда ничто не связывает его с кем бы то ни было ещё, Ли Тэмин. — Спасибо… Спасибо тебе… Теперь отпусти… Мне надо… И руки послушно отпустили его на волю. А то, что он почти физически почувствовал, как прочная алая нить обвилась вокруг его сердца и конец её остался в только что отпустивших его руках — что же… Не самые плохие хозяева для этой нити — эти руки.

***

— Я не верю… — Голос Чонгука дрожал, альфа стискивал пальцами кружево на своих манжетах, и казалось, он хочет растерзать его. — Брат… Я не могу поверить в то, что мой… что герцог Ким Намджун так поступил с тобой. Чонгук выглядел осунувшимся, лицо его было бледнее и уже, чем обычно, глаза были полны тоски. Казалось, он всё время искали кого-то, не находя. Он постоянно страдательно хмурился, словно ему было больно, и иногда досадливо тёр грудь, будто пытаясь успокоить сердце. Известие о том, что его верный слуга оказался государственным преступником, едва не подкосило его, и он отказывался в это верить, раз за разом приходя к Тэмину и пытаясь убедить его в чём-то… Только вот в чём? Чонгуку надо было готовиться к свадьбе, у него был Тэхён, который пребывал в панике и ужасе от того, каким встретил его герцог Ким Сокджин, а он не мог сосредоточиться ни на чём. Правильно сравнил его Минхо с потерянным ребёнком, который всё пытается найти оправдания для своего родителя — и никак не может поверить, что тот его бросил. — Именно так и поступил, Чонгук, — устало ответил Тэмин, хмурясь и глядя в окно на парадную лестницу перед воротами в Королевский замок. На ней толпились гвардейцы, которые только что вернулись с безуспешных поисков беглого заключённого Ким Намджуна, и теперь, о чём-то деловито переговариваясь, собирались расходиться, ожидая приказа капитана Мин Юнги. Тот задерживался, так что они были недовольны, зло поглядывали на небо, снова просыпавшееся противной мелкой крупой, бьющей из-за злого ветра им по лицам, ёжились и плотнее кутались в тёплые плащи, накинув их прямо на форменные. — Мой Джун — он не такой, — всё тем же подрагивающим голосом снова начал Чонгук, — он самый порядочный и честный из всех, кого я знаю, брат! И если… — Никаких "если", Чонгук, я видел их собственными глазами и сам слышал, как они страстно признавались друг другу в любви. — Прошу… Я умоляю тебя, брат, только оставь его в живых, когда поймаешь, я… Я не смогу… — Хорошо. — Тэмин соглашался в который раз, хотя на самом деле уже не верил в то, что кто-то сможет поймать беглеца, если тот сам, конечно, не захочет быть пойманным. — Ступай к жениху, брат. Он сейчас очень нуждается в тебе. Чонгук ушёл, и Тэмин, поверхностно вздохнув, положил руку на грудь, в которой внезапно что-то потянуло и зажглось болью. Нет, нет… нет. Он не злился больше на своего несчастного жениха, запертого сейчас в комнатах, где лечили его рану постоянно плачущие по его судьбе слуги. Получив уродливый шрам, который будет всю жизнь напоминать ему о том, что он сделал, Сокджин в сознании Тэмина полностью искупил свою вину перед ним. И — да — Тэмин был счастлив. Увы, он ощущал себя подлым и бесчестным человеком, но он был счастлив тем, как всё сложилось. Прав Минхо: что с ним было бы, если бы не… измена Сокджина? Сейчас он бы тупым развесёлым идиотом стоял, возможно, перед священником, смотрел бы любовно на человека, который его не любит, обещал любить его до гроба... Это ли не ужасная судьба? Так что — нет, Сокджина он простил, и даже сочувствовал ему, всеми силами делая его вынужденное заточение как можно более лёгким. Он передавал ему лучшие блюда со своего стола и послал к нему милого и нежного юношу Ян Чонина, который приехал со свитой Чонгука и слонялся без дела, пока его господин проводил течку со своим Наречённым. Чонин слыл малым доброго и весёлого нрава, Тэхён смог его полюбить всей душой, как Тэмину сказали, так что его компания наверняка была гораздо приятнее бете, чем общество не находившего себе места от ощущения вины за проваленное задание Хан Джисона, который едва ли не на коленях был готов стоять перед смущённым такими проявлениями отчаяния Сокджином. Об одном очень сожалел Тэмин: что в замке не было больше лучшего лекаря Бантана Пак Чимина, однако лекарь До Кёнсу вроде как справлялся, и рана, сделавшая Сокджина и Тэмина свободными друг от друга, постепенно затягивалась и не выглядела уже настолько ужасной. Всё хуже было, когда Тэмин думал о герцоге Ким Намджуне. Простить его, быть великодушным в отношении этого человека, так жестоко поправшего его доверие, он не мог. Минхо осторожно занял нейтральную позицию, не пытался уговорить Тэмина простить своего друга, однако явно и не осуждал его. — Всё мы альфы, Ваше Величество, — как обычно негромко и мягко говорил он, пропуская локоны Тэмина сквозь свои пальцы, — и все подвержены страстям. — Ты говорил, что все мы прежде всего люди, а не животные, — обиженно и сердито отвечал Тэмин и пытался вырваться из его рук. — Пусти! Ну! Будь это кто другой, ты, не задумываясь, осудил бы его! Почему этот предатель так дорог тебе? Почему? Минхо тяжело вздыхал и решительно притягивал его к себе. — Иди ко мне, Тэ… Ну, не вырывайся, ты же знаешь, что я не люблю… — Наплевать! — запальчиво отзывался Тэмин и рвался из крепких рук. — В который раз ты на его стороне! В который раз я думаю, почему ты не осуждаешь его? Почему тебе не обидно за меня! Пусти! Но Минхо на самом деле не любил, когда он вырывался. И всегда в конце концов Тэмин оказывался зажатым так, что не мог дёрнуться, а то и того хуже — его валили на живот и вжимали головой в подушки. — Не дёргайся, я сказал, — шептал ему горячий, огнём бегущий по его венам голос, — неужели не понимаешь, почему я на его стороне? Не дёргайся! Всё равно будешь моим… И Минхо наказывал его за сопротивление — тискал, зацеловывал, кусал, как бешеный. Он совал пальцы в раскрытый от жаркого дыхания рот Тэмина и заставлял сосать их, он словно с ума сходил от ощущения своей власти над Королём — власти, которую тот сразу признал безраздельной и полной. Потому что когда Минхо сходил с ума, Тэмин падал в пропасть тёмного, жаркого, невыносимого удовольствия, плавясь под всё яростнее рычащим любовником, истекая всеми соками, пока сосал ему, пока толкался в его горячий рот, пока принимал нутром толчки его могучего члена — и брал его, поставив в позу суки и наслаждаясь тем, как податлив Минхо, когда его дерёшь. Эти ночи… Они искупали всё в сознании Тэмина: и скребущую его душу обиду на Намджуна и на Чонгука, который так и не смог осудить своего верного пса; и боль от мыслей о Сокджине и о том, какой страшной оказалась его судьба, и о том, как сильно он, Тэмин, виноват в ней; и дикую тревогу от ощущения надвигающейся грозы. А гроза надвигалась, и было всё яснее, что её не избежать в самое ближнее время. Минхо с каждым днём все тревожнее говорил о сильных брожениях среди придворных и гвардии, которым какая-то тварь сообщила, что свадьба короля Монгуна не состоится, что король то ли не уберёг своего красавца-жениха, то ли вообще, не желая брать его замуж и становиться почтенным мужним альфой, порезал ему лицо. В общем, Минхо был мрачен и тревожен, он ни разу не произнёс слово «отречение», зато он сотню раз сказал слова «опасность», «сдерживание» и «брожения». Этого было достаточно. Тэмин не был глупым, он понимал, что, как бы ни был Минхо уважаем в гвардии, его одного на стороне короля, которым все были недовольны, явно недостаточно. Нет, конечно, часть гвардии оставалась ему бесконечно верна, был ещё, например, Мин Юнги, за которым были Степные полки, однако тот, как обмолвился нечаянно Минхо, держал зло на Тэмина за то, что Король слишком поздно выпустил из темницы слугу Тэхёна Хосока, который был соучастником измены Сокджина и на которого вроде как капитан Мин имел вполне определённые виды. Дело было в том, что в сыром подвале Хосок заболел и лежал в тяжкой лихоманке. Его выпустили, потому что Тэхён, едва очнувшись от течки, прибежал к Тэмину, рухнул на колени и отказался встать, пока тот не согласился выпустить глупого слугу. И теперь Хосок этот, мрак его бери, лежал не где-то — в лекарских королевских покоях и До Кёнсу должен был делить своё внимание между королевским женихом и этим простолюдином — слугой. Тэмин на это досадовал, но, как выяснилось, Тэхёну он отказывать вообще не мог. Именно поэтому два дня назад Ким Сокджин перебрался из своих покоев в покои принцев: Тэхён не мог спать ночами, боясь, что с его драгоценным бетой снова что-то случится. Справедливо полагая, что им не стоит видеться, чтобы не обострялось чувство взаимного недовольства, Тэмин там не бывал, но почему-то теперь ему казалось, что Сокджин будет настраивать против него и Чонгука, и своего принца, и от этого было больно и тошно на душе. — Вы надумываете, — мягко говорил Минхо, — полно, мой король. — Он ласково целовал горестно поджатые губы Тэмина и шептал на ухо: — Иди ко мне, любимый, я-то ведь всегда буду рядом… А разве тебе кто-то нужен, кроме меня? Мне вот — нет. И Тэмин невольно расслаблялся в его руках, отзывчиво выгибался под его поцелуями и языком, который вынеживал ему грудь и бёдра, а потом неизменно нырял между половинками, чтобы одарить Тэмина тем, чему он не мог противиться, — и бесстыдно, громко и страстно стонал, когда Минхо трахал его языком, проникая до ужаса глубоко. Да, да, да! Минхо… Он рядом… он не предаст… он — всё, что нужно… а значит — зачем нужен трон, зачем нужны эти баталии с советниками, которые все последние дни просто изводили Тэмина вопросами о свадьбе, наперебой давали советы по тому, что надо срочно брать какого-нибудь омегу покрасивее, чтобы умаслить всех женихом, что будет не хуже несчастного невезучего изуродованного южанина! Тэмин молчал, скрипел зубами и призывал их заняться налогами, опасностью со стороны Восточных княжеств и внезапно забродившего Уруссу, он смог заключить две превыгодные сделки с Таном, касающиеся укрепления безопасности их совместного флота, — но этих людей почему-то интересовало лишь две вещи: что будет делать Тэмин со своей свадьбой и кто именно порезал Сокджина — он сам или всё же Тэмин. — Мой прекрасный, они глупы, но их можно понять, — тихо и печально говорил Минхо, — им нужен порядок на троне, и они все жаждут посадить на него своих отпрысков. А теперь они все в беспокойстве: пока был Сокджин, им ничего не обломилось бы точно, никому, все были на равных, но теперь, когда ты вроде как свободен, они до смерти боятся, что ты предпочтёшь один клан другому. Вот и бесятся. — Минхо тяжко вздыхал и прижимал его к себе крепче. — О, мой король… Мне не хочется думать о том, что эти твари могут сделать, чтобы не допустить этого… «Отречение, — думал Тэмин, прижимаясь к его груди и пряча лицо в сгибе его шеи. — Отречение… отречение… Я хочу только вот этого, а всё остальное… Ммм… как же ты пахнешь, мой альфа». Он осторожно прижимал к себе послушное тело, разворачивал его лицом в стену и начинал мягко тереться об упругую задницу в форменных кюлотах. Он с наслаждением видел, как Минхо стискивает пальцами холодный камень стены и запрокидывает голову. «Я никогда не откажусь от этого, — стучала в его висках мысль, — никогда, никогда, никогда! Ты мой, мой… ммм… как же хорошо!» Две недели… На всё это ушло две недели драгоценного времени — и мысль о том, что он должен отречься, окончательно завладела сознанием Тэмина. И когда пришёл день предсвадебного бала Чонгука и Тэхёна, где будущих королевских супругов представляли обществу, прибывшему на их свадьбу, восхваляли их достоинства и дарили им самые дорогие подарки, Тэмин точно знал, чем именно он, Король Северного Бантана, одарит своего любимого брата и его жениха в этот прекрасный день.